Текст книги "Банкир"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 77 страниц)

Как бы ни объяснял политикан причину выбора своей карьеры, он был, в сущности, самым пустым из всех Luftmenschen [Прожектёры (нем)]. Он имел дело с верой, доверием — самым хрупким товаром. Купля и продажа начинались с того, что он обещаниями покупал доверие своих избирателей. Его карьера строилась на вере в людей, с которыми он совершал свои сделки, на вере в их способность доверять, а также на их вере в его аналогичные способности. Не сделки, поправил себя Палмер. Как там их называл Мак Бернс? Контракты? Да. Слово, заимствованное из коммерции, дававшее плоть и кровь этому сомнительному обмену доверием. И над всей рыночной площадью, где производился этот товарообмен, довлела атмосфера общей веры в демократию. Эта вера, единственное определение которой было «слепая», заставляла людей снова и снова приходить на избирательные участки, несмотря на предательства, несмотря на разочарования. Усталые, но все еще не утерявшие надежд, они преодолевали мучительный путь возвращения к избирательным урнам мимо гниющих трупов старых обещаний, Палмер сел в постели и опустил ноги на пол. Полые медные трубки кровати приглушенно зазвенели, как тарелки. Ливанец? Палмер задумчиво посмотрел на глубокое кожаное кресло: интересно, свидетелем скольких предательств оно было? Палмер встал и подошел к окну. Почему он позволил Бэркхардту вытолкнуть его на одну арену с этими политиканствующими животными? Разве увлекательная работа — такой она ему была обещана — значила для него столько, чтобы переварить даже это? Почему он не отказался от должности, узнав, чего ждет от него Бэркхардт? Вместо этого он обрек себя на вечера вроде вчерашнего, среди типов, чуждых не только ему, но и всему роду человеческому, с их болтовней о контрактах, с их вечной торговлей верой, похожих на обезьян в клетке, обменивающихся блохами. Конечно, сказал себе Палмер, глядя в окно, некоторые деятели очень занятны. Люди типа Калхэйна, например, с их необъятной властью привлекали к себе внимание, и с ними можно было вести дела. Но крохоборствующие ничтожества, с которыми он провел вчерашний вечер, защищая какие-то проданные им Бернсом вопросы доверия, эти ничтожества были скучные, в чем-то неуловимо нечистоплотные, не злонамеренные, не развращенные, и тем не менее именно они были могильщиками демократии, тупыми, ленивыми могильщиками. Случайно ли это, с интересом подумал Палмер, что в течение последних лет многие ведущие политические фигуры не были профессиональными политиками. Правда, им был Трумэн. Но его в Белый дом поставила смерть. Рокфеллер и Кеннеди, несомненно, были охотниками за голосами. Но само их богатство — если ничто другое — не позволяло назвать их профессионалами, ведь профессиональные политические деятели зарабатывали этим себе на жизнь. Здесь уже был слабый проблеск надежды, что некоторые избиратели не хотят больше терпеть профессиональных политиканов в высших выборных органах. Палмер резко повернулся и подошел к телефону. — Мистера Бернса, пожалуйста. Где бы он ни был. Дежурному администратору понадобилось почти пять минут, чтобы разыскать Бернса, который, вероятно, был где-то в городе. — Вуди, деточка, уже проснулся? — Мак, не надо везти меня в Сиракузы. Я возьму здесь машину напрокат и после сегодняшней речи полечу из Сиракуз прямо в Нью-Йорк. — Дорогуша, для меня же это одно удовольствие. Мне будет приятно отвезти тебя. — Нет необходимости. Здесь, в Олбани, я выполнил то, что ты от меня хотел. — Зачем ты так говоришь? — Я говорю искренне. Ты сможешь вернуться в Нью-Йорк сегодня, и я тоже. Иначе сегодня вечером нам придется ехать на машине обратно в Олбани и мы попадем в Нью-Йорк только завтра. — Гм. Разумно. Но я хотел еще кое о чем поговорить с тобой. — У нас будет сколько угодно времени после рождества. — Не так много, как нам нужно. Множество болтающихся концов, которые надо связать. А ты будешь разъезжать по штату со своими речами. — Мы найдем время встретиться. Бернс помолчал. — Послушай, дорогой, просто не представляю, как это выглядит: вице-президент ЮБТК ведет взятую напрокат развалину. — Не болтай чепухи. — Нет, правда, Вуди. По крайней мере разреши мне одолжить тебе мою машину и шофера. Он отвезет тебя в Сиракузы и вернется за мной в Олбани. Хочешь? Палмер подумал. На номере машины Бернса он видел знак «8Z», показывающий, что и машина и шофер взяты напрокат. Может ли он спустить Бернсу этот обман? — Мак, — наконец сказал он, — нанимать лимузин на эти лишние часы тебе будет стоить дороже, чем мне, если я сам поведу машину. — Палмер взвесил свои слова и решил, что нашел правильный тон в этом разговоре мужчины с мужчиной. — А? — Бернс молчал всего лишь мгновение, потом беззаботно заметил: -Вуди, когда банкир советует мне экономить, я всегда слушаюсь. — Вот и хорошо. Я поймаю тебя в Нью-Йорке в конце недели. — Ладно, поддай им жару в Сиракузах. Палмер позвонил в местную контору по прокату автомобилей, сообщил номер своей кредитной карточки и свой нью-йоркский адрес. — Вы не хотели бы забронировать гостиницу в Сиракузах? — В этом не будет необходимости, — заверил клерка Палмер. — Сегодня же вечером я лечу домой. — В таком случае я могу забронировать для вас место в самолете. — Да? Прекрасно. Что-нибудь около полуночи. — Это будет рейс 53-й, без посадок до Нью-Йорка. — Сколько потребуется времени, чтобы доехать до Сиракуз? — Два часа. — Гм. Лучше все-таки закажите комнату в отеле. У меня останется уйма времени. — Машину сдадите в нашу контору при отеле. Они к тому времени приготовят вам билет на самолет. Палмер повесил трубку. Он начал раздеваться, чтобы помыться и сменить костюм. При мысли, что в этой поездке он больше не увидит Мака Бернса, он даже слегка насвистывал, принимая ванну. Бернса всегда было трудно принимать в больших дозах. Но сейчас, когда Палмер подозревал, что он замешан в планах по захвату контроля над ЮБТК, Бернс стал почти невыносим. Он довольно-таки хладнокровно отнесся к сообщению Палмера. За весь вечер ни разу не вспомнил о нем. Хотя, конечно, Палмер не пропустил мимо ушей его замечание о «клинексах». Перестав вытираться, Палмер задумчиво стоял на коврике в ванной. Что же все-таки означал этот намек о «клинексах»? В худшем случае он означал, что Бернс подозревает Палмера — в чем? Так ли уж Бернс проницателен, чтобы задуматься над исчезновением большого количества «клинексов» и перебирать в уме все возможности, все ситуации, могущие вызвать повышенную потребность в бумажных салфетках. Палмер уселся на край ванны и постарался поставить себя на место Бернса. Какие факты были у него о той ночи, когда Палмер и Вирджиния в первый раз пользовались его квартирой? Бернс знал, конечно, что оба они там были, по крайней мере какое-то время. Придя домой, он мог, в конце концов, заметить исчезновение «клинексов». Он мог также вспомнить, что ни у Палмера, ни у Вирджинии не было насморка. Почему тогда кто-нибудь из них или они оба потратили так много салфеток? Что-нибудь разлили? Тогда почему не воспользовались кухонным полотенцем, между прочим тоже бумажным? Возможно ли, размышлял Палмер, даже для такого умного человека, как Бернс, мысленно вернуться назад во времени и предположить, что кто-то один или они оба приняли душ и, считая этот поступок предосудительным, вытирались поэтому бумажными салфетками, а не полотенцем? Палмер решил, что это просто невозможно. Слишком много прорывов в цепи дедуктивного мышления. Он оделся и встал перед зеркалом платяного шкафа, завязывая галстук. Конечно, думал он, если Бернс что-то заподозрил, он мог начать поиски других улик в своей квартире. Он обнаружил бы ничего не значащую улику выпивки. Он мог посмотреть на кровать и увидел бы ее гладко прибранной. Он, в конце концов, снял бы покрывало. Но если он был усталым и хотел спать, он, вероятнее всего, ничего бы не заметил. Палмер взглянул на себя в зеркало. Человек в нем выглядел хмурым и обеспокоенным. Палмер попытался улыбнуться. Удачно. Довел улыбку до ухмылки. Что бы там Бернс ни подозревал, доказательств у него нет. И как он не прореагировал на намеки Палмера насчет акций ЮБТК, так же и Палмер не прореагировал на намек о «клинексах». Атака была отбита. Все еще ухмыляясь, Палмер уложил остатки вещей в маленький чемодан, быстро оглядел комнату и вышел. Глава тридцать девятая — Я хочу внести полную ясность, — говорил Палмер. Его голос, усиленный системой микрофонов и акустикой банкетного зала отеля, стал от этого более глубоким. — Сберегательные банки являются положительной силой в жизни семьи и общества. Никто не ставит это под сомнение. Но… и вы знаете, что я не для того проделал весь этот путь до Сиракуз, чтобы не привезти с собой своего «но». — Он помолчал в ожидании смешков. Но вместо смешков раздался дружный хохот, это было здорово! Ухмыляясь, он подождал, пока смех стихнет. — Но, — продолжал он, — как ответственные граждане, бизнесмены нации, каковыми являются все собравшиеся здесь, вы смотрите на экономику Соединенных Штатов как на единое целое. Я уверен, мы все одинаково считаем, что любое явление, способствующее длительному ослаблению этой экономики — даже несмотря на небольшой радиус действия или сугубо местное значение, — является опасностью для всей нации в целом. — Именно такую опасность, я беру на себя смелость это утверждать, сберегательные банки представляли, представляют и будут представлять во всевозрастающем масштабе для экономики страны. Разрешите мне более четко обрисовать свою позицию. Есть множество способов, с помощью которых американцы осуществляют свою бережливость. Сберегательные банки — один из этих способов. Я выступаю не против сбережения денег, а, скорее, против попыток сберегательных банков собрать все деньги в свои погреба. — Подумайте, что происходит с долларом, положенным в сберегательные банки. Закон запрещает этим банкам делать вклады во что-либо, кроме государственных облигаций, очень ограниченного числа ценных бумаг и закладных. Между прочим, это и заставляет сберегательные банки держать значительное количество своих ресурсов в виде наличных. Разрешите мне подчеркнуть еще раз, что в подобном хранении нет ничего предосудительного. Если бы число сберегательных банков, держащих скромные суммы денег, было ограниченно, тогда их влияние на экономику было бы незаметно. Но… Несколько минут спустя после начала речи Палмер сделал паузу и воспользовался возможностью посмотреть по сторонам. Банкетный зал был полон. Хороший признак. После довольно веселого обеда слушатели были настроены благожелательно. Палмер продолжал расписывать их потенциальные доходы до тех пор, пока не почувствовал, что эти люди теперь на его стороне. Оставалось только убедить их, что, выступая против билля об отделениях сберегательных банков, ни ЮБТК, ни другие коммерческие банки не преследуют — избави бог! — никаких эгоистических целей. — Будь я одним из карнавальных уличных торговцев, — продолжал Палмер, — я бы использовал эту трибуну, держа в руках бутылку со змеиным ядом и гарантируя, что он выращивает волосы на бильярдном шаре. — Немного смеха, совсем немного. — К сожалению, джентльмены, мне нечего продавать. В Сиракузах мой банк не занимается бизнесом, если не считать косвенных операций через ваши прекрасные местные банки. Мы и мечтать не смеем о том, чтобы переманить кого-нибудь из ваших ребят в Нью-Йорк. — Снова смех. Немного больше. — Я не могу говорить от имени ваших местных коммерческих банков, — продолжал он, — но я абсолютно уверен, что они держат в своих руках все дела, которыми могут заниматься. Сиракузы — это процветающая, растущая община. Здесь широкое поле деятельности для многих банков. Вы предоставляете свои собственные деловые займы, кредитуете кого-то, собираете кредитные информации, управляете фондами, предоставляете займы на покупку машин, а равным образом и все прочие услуги, какие только могут предложить коммерческие банки. — Но я прошу вас посмотреть не только на экономику Сиракуз. Я прошу вас рассмотреть… Закончив речь, Палмер сошел с трибуны и прислушался к аплодисментам. Он еще не так много выступал с речами, чтобы обладать способностью разбираться в аплодисментах. Но они звучали достаточно громко и длились почти целую минуту. Он повернулся к председателю, чтобы принять формальное рукопожатие. Дальше был эпилог. Позже, покинув сцену через боковую дверь, Палмер посмотрел на часы. Последние 15 минут ему очень хотелось проверить время, но он знал, что на аудиторию это произведет плохое впечатление. Теперь он увидел, что было 11 часов. До самолета оставался один час. В фойе отеля он принял поздравления еще нескольких членов комитета, двух местных коммерческих банкиров и пожилого человека, который заявил, что знал отца Палмера. Потом Палмер поднялся в свою комнату, которую взял для того, чтобы поспать днем. Он поднял телефонную трубку. — Не можете ли вы сказать, когда уходит машина на аэропорт? — В 11.15. Одну минутку, пожалуйста. Трубка замолчала. Палмер нетерпеливо ждал. — Мистер Палмер, — снова заговорила телефонистка, — вам кто-то звонил, пока вы были в банкетном зале. — Она дала ему местный номер телефона, но не знала имени звонившего. Палмер повесил трубку, нахмурился, потом застегнул молнию чемодана, взял пальто и вышел из комнаты. Кто бы ни звонил ему, подождет, когда он в следующий раз приедет в Сиракузы. Палмер сошел вниз и направился к боковой двери, где голубой неоновый знак указывал стоянку машин авиакомпании. Несколько человек, выглядевших такими же усталыми, как, вероятно, и он сам, стояли и сидели около двери. Мимо прошел посыльный, бормоча на ходу: — Мистер Мармер, мистер Мармер. Палмер остановился: — Палмер? Посыльный медленно кивнул. — Пожалуйста, возьмите вон ту телефонную трубку. — Он немного подождал. — Спасибо, мистер Мармер. Палмер удивленно моргнул, потом нашел в кармане 25 центов, отдал их рассыльному и поднял трубку. — Говорит мистер Марм… Палмер. — Одну минуту, пожалуйста. В трубке что-то щелкнуло. — Добрый вечер, мистер Палмер, — сказала Вирджиния Клэри. — Говорит Коммерческое банкирское братство по вязанию и плетению кружев, Сиракузское отделение. — И это ты звонила раньше? — Правильно, я думала, что ты… — Что ты делаешь в?.. — …возможно, захочешь посмотреть какие-нибудь сиракузские зрелища, раз уж ты… — Черт возьми, — сказал он. — Я рада, что ты не в аэропорту, — продолжала она, — было бы ужасно вызывать тебя там по радио. — Это верно. А может быть, и нет. — Вместо машины авиакомпании, — предложила она, — лучше взять такси. — Потому что это дороже? Способ держать деньги в постоянном обращении? — Потому что, — сказала она, — такси может довезти тебя до перекрестка Хилл-авеню и Вестерн-хайвей. Это, гм, номер семь. — Номер семь чего? — Увидишь. — У меня такое чувство, что из-за этого я могу опоздать на самолет. — Ты можешь сделать еще множество других вещей, включая и эту. — М-м. Мы, рабы привычек, терпеть не можем, когда меняются наши планы. — Связь прервалась. — Алло? Алло? — Палмер оглянулся и посмотрел, не наблюдает ли кто за ним. Увидя себя в безопасности, он мягко положил трубку, поднял чемодан и пересек фойе, направляясь к главному выходу. — Такси, пожалуйста, — сказал он швейцару. Перекресток Хилл и Вестерн был в нескольких километрах от Сиракуз, окруженный небольшими группами деревьев и одинокими домиками. Когда такси остановилось, Палмер увидел длинное низкое главное здание роскошного отеля. Оно выглядело как очень шикарный пансионат для лыжников — красноватого дерева двери, гранит и кирпич. — Номер семь, — сказал он шоферу. Такси повернуло на изогнутую внутреннюю дорогу, идущую вдоль полукруга обособленных коттеджей. Каждый — маленькая копия главного здания. Теперь Палмер заметил, что коттеджи построены вокруг небольшого искусственного, еще не замерзшего озера. Некоторые сосны, посаженные по берегу озера, были украшены рождественскими огнями. Хотя номер семь, как и все другие, выходил на озеро большими окнами-дверями, света внутри не было видно. — Номер семь, — объявил шофер. Он принял пятидолларовую бумажку и протянул доллар мелочью сдачи. Палмер кивнул, чтобы тот оставил сдачу себе. — Не надо. Желаю хорошо повеселиться. Шофер включил скорость, дал газ, и машина помчалась в город. Палмер подошел к двери седьмого номера и постучал два раза. — Открыто. Палмер вошел в темную комнату. — Привет, кто бы вы ни были. — Послушай. — Он увидел ее. Она стояла посреди комнаты, слабо освещенная падающим снаружи светом. — Я, кажется, передумала. Палмер шагнул к ней: — Самое время. — Сначала это показалось мне грандиозной идеей. Там еще, в Нью-Йорке. И я вскочила в самолет. Но с тех пор я все время думала. — Палмер сделал еще шаг к ней. — Нет, стой там. Слушай, мы всего лишь в километре от аэропорта. Ты еще можешь успеть на самолет. — И оставить тебя здесь? — Ты не просил меня приезжать. Я это сделала сама. — Это верно. — Он сделал еще шаг. Теперь она была не более чем в полуметре от него. В темноте ее глаза казались громадными. — Что на тебе надето? — Дурацкий, проклятый пеньюар. Возвращайся в Нью-Йорк. — Кажется, я еще никогда не видел тебя в нем. Можно опустить занавески и включить нижний свет? — Ну, пожалуйста, Вудс, мне, честно, не следовало делать этого, и со мной ничего не случится, если ты улетишь. Ты еще можешь успеть на самолет. — Ты повторяешься. — Он поставил чемодан. — Не надо. Ты был прав — нехорошо так неожиданно менять планы. Это опасно. — Здесь? Никто, кроме шофера такси, не знает. — Любой может узнать, если захочет. Он потянулся к ее руке. Ее пальцы были холодными, — Меня не ждут в Нью-Йорке до середины завтрашнего дня. К этому времени Бернс собирался привезти меня на своей машине. — Где он? — Вероятно, полетел в Нью-Йорк сегодня днем. — Он может позвонить тебе завтра? — Завтра суббота. Ему придется звонить мне домой. — Это плохо. Отправляйся на аэродром. — Бернс не будет звонить мне домой. — Почему? — Когда-нибудь потом объясню.