Текст книги "Банкир"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 77 страниц)

Криво усмехаясь, он снова начал подниматься, на этот раз гораздо медленнее, чувствуя, как длинный мягкий наплыв боли охватил мышцы бедер и спины. Он оглянулся, ища трусы, обнаружил их под черной комбинацией и надел. Потом, пройдя босиком в гостиную, он нашел ванную комнату и постучал в дверь. — Ты в приличном виде? — Всегда. Он открыл дверь и остановился, любуясь ее телом, пока она вытиралась. В слабом освещении спальни она казалась мягкой и податливой — плавные линии, округлые выпуклости. Здесь же, при ярком свете люминесцентных ламп он увидел тонкие борозды ребер и игру мускулов на ее предплечьях и икрах. — Я бы хотела запрятать твой взгляд в бутылку, — сказала она, на мгновение перестав вытираться. — Мне хотелось бы закупорить эту бутылку и открывать ее только в тех случаях, когда мне будет нужна моральная поддержка. — В моей поддержке нет ничего морального. — Вот именно. — Она кончила вытирать ноги и выпрямилась. — Немного поздно спрашивать, — продолжала она, — но, кажется, я тебе нравлюсь. — Да. Ее глаза расширились:— Ты сказал это без запинки. Он нахмурился:— Не надо язвить. Сегодня ты сделала для меня достаточно много без этого. Она слегка наклонила голову, как будто стараясь лучше расслышать его слова. — А я все время думала, что ты делаешь это для меня. — Ну, понимаешь, — начал он, — в твоей жизни, вероятно, найдется еще дюжина мужчин, готовых наброситься на тебя при первом удобном случае… — Откуда ты столько знаешь обо мне, — прервала она, — и о дюжине мужчин в моей жизни? — Я не знаю, но ты очень привлекательна. — Спасибо. — Она повернулась к зеркалу над умывальником и начала пальцами взбивать волосы. В зеркале их взгляды встретились. — Я собираюсь удивить тебя, — сказала она. — Опять? — Видишь ли, — продолжала она, — я… как мне тебя называть? На работе я знаю, а здесь как? — Очень долго меня называли Младшим, — ответил Палмер. — Никогда не пытайся делать этого. — Видишь ли… Вудс, — сказала она, — Вуди? — Давай, давай. Мучайся. Она повернулась и, улыбаясь, посмотрела на него. — Вудс, я хочу сделать удивительное признание. По крайней мере для меня оно удивительно. Я подсчитала, пока принимала душ. Уже почти два года, как со мной не случалось ничего подобного. — Ты права, это удивительно. — Верно? И все потому, что я сама не хотела — несколько раз. — Мне жаль нью-йоркских мужчин! Она кивнула. — Я расскажу тебе о нью-йоркских мужчинах, с которыми мне приходилось некогда встречаться. — Она подошла и положила руки ему на плечи. Ее тело было прохладно и очень упруго. — Но не сейчас. Я чувствую, что нам пора освобождать помещение. — По очереди. — Строго по очереди, — согласилась она. — Я выйду первая. Но прежде чем уйти, я немного приберу здесь. — Нет, я это сделаю сам. — Мне нетрудно. — Я сам это сделаю, — настаивал он. — Я гораздо лучше знаю, как это делается. Она мгновение смотрела на него с недоумением. Потом: — Ах да! Бывший офицер разведки. Неужели ты и впрямь запомнил все уроки, которые там получил? — Это были не уроки, а промывание мозгов. Такое не забывается. Пальцы Вирджинии сжали его плечи. — Один поцелуй, вот в таком виде, — сказала она. — Когда я оденусь, будет не то. После того как она ушла, пообещав выйти не через ту дверь, в которую входила, Палмер с полминуты постоял посреди гостиной, пытаясь проанализировать испытываемое им какое-то странное чувство. Через некоторое время он понял: облегчение. Он понял, что, несмотря на благоприятные условия свидания, в нем все это время жило подсознательное беспокойство, что Бернс может вернуться и застать их вместе. Не то чтобы опасность теперь миновала, но по крайней мере с уходом Вирджинии завершилась первая фаза восстановления порядка. Палмер осмотрел бокалы, ведерко со льдом и решил, что они не выдают никаких секретов. Он вернулся в спальню и включил свет. Вид кровати привел его в ужас. Он отнес свои вещи в ванную, возвратился и снял с кровати все, оставив лишь матрац. Потом вместо сильно измятой простыни, покрывавшей матрац, постелил на него верхнюю, относительно гладкую. Он исходил из того, что следующему, кто ляжет в эту постель, нетрудно будет рассмотреть простыню на матраце, тогда как та, что под одеялом, практически не видна. Палмер вывернул наволочки наизнанку, взбил подушки и разгладил покрывало. Отнес обе пепельницы в гостиную, высыпал их содержимое в стоящую там большую пепельницу, почистил маленькие мокрой бумажной салфеткой и спустил бумагу в унитаз. Возвратившись, чтобы поставить пепельницы на столик около кровати, он еще раз внимательно оглядел комнату и даже, встав на колени, заглянул под кровать — нет ли там какой-нибудь потерявшейся сережки. Разведчиков обучали искусству так называемого «чистого дома». Это означало: изъять из всех комнат подслушивающие аппараты, телефоны, отводы; сделать невозможным наблюдение через окна. Это было обязательно в любых случаях — покидал ли агент дом на час, на неделю или навсегда. Не должно было оставаться ни единого намека на что-либо, отличающееся от обычного быта. И наконец, это искусство включало в себя технику проникновения в дом вражеского агента, изучение дома и выхода из него без следов тайного осмотра. Искусство безупречного автоматизма. Сейчас Палмер был особенно благодарен ему, поскольку оно освобождало от необходимости думать. Он выключил свет в спальне и постоял минуту перед дверью, стараясь припомнить, была она открыта или закрыта в начале этого вечера. Все происходило так стремительно. Он даже не мог вспомнить, когда они оказались не на софе, а в спальне, но теперь он как будто припоминал, что дверь была закрыта. Значит, пусть так и будет. Он вошел в ванную и потрогал полотенце, которым вытиралась Вирджиния. На ощупь оно было не очень сырое. Значит, если Бернс возвратится к полуночи, оно уже высохнет. Но кроме того, это значило, что Палмеру нельзя принять душ, если он хочет, чтобы полотенце осталось сухим. Он торопливо поплескал на себя воду и вытерся бумажными салфетками «клинекс». Маленькие клочки бумаги прилипли к коже. Он счистил их с себя и быстро оделся. Острое ощущение необходимости спешить заставило его двигаться еще быстрее. Он знал: Бернс не мог вернуться так рано. Но как знать… Неожиданно Палмер увидел самого себя и то, чем он занимался, как бы со стороны. С каждой минутой этот образ вырисовывался все яснее вопреки правилам разведывательной службы, избавляющим от размышлений. Только теперь, сидя на унитазе и зашнуровывая ботинки, он понял, насколько невероятна вся эта история сегодняшнего вечера. С ним не случалось ничего подобного с довоенного времени. И то, что приобретенные в разведке навыки в один прекрасный день помогут ему прятать улики недозволенного свидания от человека, которому не только наплевать, но который даже подбивал Палмера на это, — подобная ситуация предстала перед Палмером во всей своей дикой нелепости, как только он по-настоящему подумал об этом. Расправляя полотенце, он начал размышлять, стоит ли вообще стараться. Потом отбросил эту мысль. Он уже выходил из ванной, но неожиданно вернулся в душевую кабину. Поморщившись, взял еще несколько салфеток, тщательно протер раздвижную стеклянную дверь, промокнул мыло и вытер, насколько смог, лужи на полу. Бросив мокрую бумагу в унитаз, спустил воду. «Клинекс». Салфетки «клинекс». Палмер выключил в ванной свет, закрыл дверь (Так? Так.) и постоял минуту посреди гостиной, на толстом белом ковре. Пока он так стоял, способность отстранять размышления покинула его. Стоило ли вообще ввязываться в эту историю? Палмер понимал, что по моральным нормам его отца он ведет себя как последний глупец. Следуй он отцовским правилам, ничего подобного не случилось бы, потому что, когда отец хотел сделать выговор своему служащему, он делал это настолько открыто, насколько позволяла возможность. Сама мысль о назначении тайного, личного свидания показалась бы отцу наивысшей степенью трусости. Но потом Палмер сообразил, что у его отца никогда не было подчиненного, похожего на Мака Бернса. Взгляд Палмера упал на два бокала, стоящих на коктейльном столике. На ободке одного из них была яркая дуга помады. Он потянулся за стаканом, с намерением стереть пятно. «Клинекс». «Клинекс». Рука Палмера повисла в воздухе. Он увидел признак паники в попытке уничтожить следы пребывания здесь Вирджинии, о котором Мак Бернс-то ведь знал! А если есть паника, то должна быть и ее причина? Палмер сел и взял в руки бокал Вирджинии. Он почувствовал некий беспокойный прилив в душе — так, словно скрытая река вины вырвалась наружу огромным потоком горькой зеленой воды, засоренной водорослями и желтой едкой пеной, и затопляла его душу. Чепуха, подумал он. На самом деле я не так устроен. Она не права. Холодный человек не умер. Все сделал другой, горячий человек, но тот, горячий, человек, в сущности, не я. Он медленно вертел бокал в руках, наблюдая, как появляется и исчезает след от помады. «Как мне тебя называть? — спрашивала она. — На работе я знаю. Но как быть здесь?» Как быть здесь? Что позволило ей предположить, что они могут прийти сюда еще раз? Она не имела понятия о том, что может сделать холодный человек. Любое. Уволить ее. Любое. Отделаться от нее, перечеркнуть все случившееся. Чем это было, в конце концов, кроме непредвиденного происшествия, чисто физиологического акта, просто случайной близости? Поворачивая бокал, Палмер наблюдал, как вновь и вновь появляется яркий след. Приподняв и изучающе разглядывая бокал, он почувствовал очень слабый аромат, смутный запах ее духов, ее помады. Он поднес бокал к носу и вдохнул медленно и глубоко. И вдруг неожиданно для себя почувствовал, что пробует его край языком. Он закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Теплота, ее теплота, которую он теперь отчетливо вспомнил, переполняла его. Вкус ее помады на языке сжал горло страстным желанием. Откуда-то издалека он услышал звук переключения скоростей автомашины. Он неохотно открыл глаза и поставил бокал на стол. Торопливо выходя из квартиры, он сильно потер о нёбо кончик языка. Палмер спустился на лифте в подвальный этаж и сквозь лабиринт коридоров прошел к служебному выходу. Он попытался запомнить, какими коридорами шел, зная, что воспользуется ими еще не раз. Глава двадцать девятая Палмер вышел из такси у своего отеля и, не обращая внимания на швейцара, быстро прошел через маленький вестибюль к лифту. Почти с первого дня их переезда в это временное жилище Палмер не любил его. Стоя перед лифтом и наблюдая за стрелкой над дверьми, медленно двигающейся по дуге к цифре последнего этажа, он чувствовал в своем сердце ненависть к этому проклятому отелю. Это было тесное помещение, давящее своей ветхостью, своей обособленностью, своими мрачными коричневыми тонами, которых было здесь гораздо больше, чем в жизни. И теперь, нетерпеливо ожидая, когда этот идиотский лифт завершит свой дурацкий рейс вверх, он испытывал особую враждебность к безвкусному, смехотворному огромному зданию, в котором его вынудили жить. Он ненавидел обитавших здесь хитрых стариков и питал отвращение к лакейской наглости обслуживающего персонала. Он был почти уверен, что швейцар, увидев подъехавшее к обочине тротуара такси, немедленно послал лифтера наверх с каким-то бессмысленным поручением. Палмер наблюдал, как стрелка указателя этажей достигла верхней цифры «12», покачалась и остановилась на ней, казалось, навсегда, что, понятно, приводило в бешенство. Конечно, имелся и другой лифт, но он, как обычно, стоял на этаже вестибюля открытый, пустой и темный. Палмер отвернулся от лифта и заставил себя выглядеть совершенно безразличным к создавшейся ситуации, поскольку служащие, все до одного, уставились на него, наслаждаясь этой сценой. Удерживая себя от желания взглянуть на часы, он полез в карман за сигаретами, но не обнаружил ни одной. Краем глаза он заметил, что стрелка вновь заколебалась и отправилась в свой обратный путь по дуге. Итак, момент настал, вдруг осознал Палмер. Вместо того чтобы быть благодарным задержке, он подгонял его приближение. Теперь же, когда это вот-вот должно было произойти, ему стало страшно. Он подумал о том, что Вирджиния была почти права. Ничего подобного не случалось с ним за все восемнадцать лет его супружеской жизни, то есть ничего хотя бы приблизительно похожего, поправил он себя. Был, правда, один случай в ЛосАнджелесе около десяти лет назад, когда Эдди Хейген в три часа ночи после солидной выпивки решил притащить в номер Палмера двух профессиональных проституток. Даже непосредственно после этого Палмер довольно смутно осознавал, что произошло. Лишь клиническую, почти терапевтическую атмосферу этого вечера он помнил совершенно ясно: как будто он страдал от сильного засорения желудка и девушка торжественно проделала ему полное промывание. Теперь Палмер вспомнил, что она была очень красива. «Здесь работают самые красивые проститутки в мире», — уверял его Хейген. Кроме того, она была терпелива и добросовестна. Ни одна женщина до того не сделала столько для него, или точнее ему. Первой реакцией Палмера было нечто вроде смутного изумления. Когда же он увидел, как Хейген вручил девушкам в момент их ухода по 100-долларовой бумажке, его изумление несколько уменьшилось. Разница между тем и теперешним случаем была в том, думал Палмер, прислушиваясь к лифту, остановившемуся в своем неторопливом спуске на каком-то этаже, что в Лос-Анджелесе он не испытал физического наслаждения — все произошло почти без его участия. Между ним и девушкой были лишь честные отношения профессионала и пациента. Ну и наконец, прошла целая неделя, прежде чем он вернулся в Чикаго, — неделя, в течение которой смутные воспоминания были как бы покрыты чехлами и заперты в дальнем углу его эмоционального чердака. Он смог встретить Эдис незапятнанно добродетельным и преданным. Сегодня было другое дело. Дверь лифта открылась, не выпустив никого, кроме улыбающегося лифтера:— Да, мистер Палмер, сэр. Сегодня было совсем другое дело, размышлял Палмер, пока кабина лифта двигалась вверх. И у него не было времени привести в порядок свои эмоции. Они слишком быстро достигли нужного этажа. — Пожалуйста, сэр. Палмер пошел к своей квартире. Его выучка не позволила ему замедлить шаги с приближением к двери. Но его мысли как бы переключились на самую малую скорость. Пока Палмер выбирал в своей связке нужный ключ, они стали неторопливыми и решительными. Так водитель «джипа», включая малую скорость, придает больший момент вращения колесам, чтобы вытащить машину, завязшую в грязи. — Кто там? — Добрый вечер, Эдис, — сказал он, плотно закрывая за собой дверь. — Это не Эдис, а Джерри. Палмер прислонился спиной к двери и на мгновение закрыл глаза. — Где мама? — Она ждала, сколько могла, — сказала девочка, направляясь к нему по коридору. Он услышал, что ее босые ноги, как всегда, очень тяжело зашлепали по полу. — Потом она ушла. Он открыл глаза и посмотрел на дочь. В свои 11 лет ростом, даже босая, она достигала 167 сантиметров. В слабом свете прихожей ее светлые волосы казались темнее, чем они были на самом деле. Разделенные на прямой пробор, они спадали на плечи в той прерафаэлевской манере, которой в последнее время следовала наиболее осведомленная часть подростков. То, что Джерри всего 11 лет, подумал Палмер, не мешает ей считать себя девушкой. От своей матери она получила белесую кожу, летом легко покрывавшуюся веснушками, но черты лица унаследовала от Палмера — лицо у нее длинное, узкое и остроскулое. Ее глаза, отметил он, как не раз замечал это и раньше, были целиком ее собственным произведением — широко расставленные, как у него, светло-карие, как у Эдис, но со странно утяжеленными наружными краями верхних век, что придавало ее лицу восточный характер. — Уже больше 10 часов, — сказал он. Она потерлась носом о его подбородок, обхватила своими тонкими руками его талию и сжала так крепко, что у него перехватило дыхание. — Вуди еще не спит, — сказала она приглушенным голосом. — А Том? — Спит. — А счастливица Джерри между тем не бодрствует и не спит.