Текст книги "Банкир"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 77 страниц)

— Вы считаете, что несложно? Давайте-ка разберемся. Прежде всего Калхэйну нужно прикинуть, стоит ли прилагать какие-то усилия для достижения этой цели. Я сказал ему лишь, что дело идет о приятеле моего друга, которому нужна лицензия, однако умышленно скрыл от него, насколько важна эта сделка для меня. Причина очень простая. Это нужно моему другу — крупному и влиятельному моему клиенту, а субъект, нуждающийся в лицензии, приходится кузеном жены моего друга и камнем висит у него на шее. Если кузен получит лицензию, это будет серьезным облегчением для моего клиента и он будет в восторге от меня. А что важней всего — он возобновит контракт с моей фирмой на следующий месяц. Это уже клиент, приносящий доход в пятьдесят тысчонок. Но если Вик узнает, насколько я заинтересован, то он отнесет эту мою просьбу к разряду крупных сделок. Тогда мне придется за это солидно с ним расплачиваться. — Я и не подозревал, что вы… — Вуди, я еще даже не приступал к самому главному. Все это так чертовски закручено. Вику предстоит самому решить, стоит ли особенно стараться в этом деле с лицензией. Ему нужно будет также определить, во сколько ему обойдется удовлетворение моей просьбы. Я его близкий, давнишний друг. Мы во многом зависим друг от друга. Но мне кажется, что он все-таки не будет лезть из кожи вон в этом деле. Мы друзья, и поэтому он, конечно, попытается сделать что-то, но не будет стараться так, как сделал бы это, зная, что речь идет об очень важном для меня деле. — Тогда может случиться, что вы и не получите этой лицензии? — спросил Палмер. — Возможно. Я не говорю, что будет именно так, но думаю, что и такой исход возможен. Мне здесь приходится идти на риск. В данное время я скорее предпочту не быть обязанным Вику за реализацию крупной сделки, хотя рискую не угодить моему клиенту, вернее, тому бездельнику, кузену его жены. — Почему именно в данное время? — спросил Палмер. — Я скажу об этом позже, — пообещал ему Бернс. — Теперь предположим, что Вик решит честно попытаться выполнить мою просьбу, хотя бы и не в полную меру своих сил. У него есть для этого следующие пути: первый — позвонить своему приятелю в управлении и спросить, на какой стадии решения находится сейчас вопрос об этой лицензии. Тот узнает и сообщит ему. На этом Вик успокоится, зная, что теперь его приятель понимает, что он, Вик, заинтересован в ускоренном прохождении этого дела. Парень, сидящий в управлении, несомненно, слегка подтолкнет ходатайство о лицензии, но лишь слегка, так как прямого задания от Вика он не получил, короче, что-то сделает. Второй путь таков: Вик может позвонить какомунибудь из членов Законодательного собрания или сенатору штата и попросить их оказать давление на управление. Этот путь приведет к тому, что между членом Законодательного собрания и членом управления в свою очередь будет заключена сделка. Член Законодательного собрания обязан Вику своим постом, и, оказав некоторое давление на управление, он тем самым погашает часть своего долга. Когда-нибудь, в далеком будущем, ни одна душа не может сказать, когда именно, сделка члена Законодательного собрания с управлением тоже потребует расплаты. Одному богу известно, какую цену заломит тогда парень из управления. Однако члену Законодательного собрания придется либо расплачиваться самому, либо бежать за помощью к Вику. Путь номер три: Вик может позвонить в один из крупных комбинатов по распределению товаров. Эти комбинаты существуют за счет грузового транспорта и пользуются правом ставить транспорт в запретных для стоянки зонах. Кроме того, они нуждаются в том, чтобы полиция охраняла склады. К тому же они чертовски уязвимы, если не смогут заручиться помощью политического характера, хотя и сами по себе очень влиятельны. Они могут, например, помочь владельцу магазина, но могут и разорить его, все зависит от того, как они будут осуществлять кредитование и вести поставки товаров. Управление старается поддерживать статус-кво магазинов. Оно не любит банкротов, так как из-за них вся посудина может пойти ко дну. Управление прислушивается к мнению крупных поставщиков. Если кто-нибудь из них проявит личную заинтересованность в такой лицензии, она как по маслу пройдет все инстанции. В-четвертых, Вик может… — Постойте-ка, — прервал его Палмер, — у меня уже голова кругом пошла. — Ладно. Словом, у Вика имеется не менее шести различных способов протолкнуть эту лицензию, не делая при этом особых усилий. Однако, если бы я раскрыл ему, насколько мне это необходимо, и он посчитал бы эту сделку крупным контрактом, то у него нашелся бы еще более верный способ провернуть это дело без риска. — Бернс одним глотком допил свое мартини. — Ну, для первого урока по вопросам политики с вас хватит. — Значит, сегодня утром вы обсуждали пять сделок? — Да, пять, но к тому времени, когда они будут выполнены, возникнет еще не менее пятнадцати дополнительных, являющихся непосредственным результатом пяти первоначальных. — Это уже геометрическая прогрессия. Но где же ее конец? — А она никогда не кончается, — ответил Бернс. — Политические сделки непрерывно плодятся и размножаются, и каждая из них в свою очередь порождает две или три новые. Таким образом, за день мне приходится проворачивать не менее десятка сделок. В неделю это составляет примерно шестьдесят. Они в свою очередь порождают около ста пятидесяти новых, а те уже вызывают к жизни не менее трехсот дополнительно. А триста… При этом прошу не забывать, что проделываю все это я один. Правда, я, так сказать, центральная фигура в большом спектакле, но сам-то я существую все же в единственном числе, — резко закончил он. — Внушительно, — проговорил Палмер, потягивая свое мартини. — В недрах этого города творятся такие вещи, каких человеческий мозг просто не в состоянии охватить! — Да, довольно бойкое местечко, — согласился Бернс. — Я вложил десяток лет своей жизни в еще более веселый городок под названием Голливуд, но могу теперь смело сказать: это были детские игрушки по сравнению с тем, что делается здесь. — Бернс оглянулся, щелкнул пальцами и кивком головы подозвал проходившего мимо официанта: — Ну, что сегодня хорошего, Генри? — Очень хороша отварная говядина, мистер Бернс! — Идет. Только с соусом из хрена. А что бы вы хотели, Вуди? — Чечевичный суп, — ответил Палмер. — И еще эти, как их… — Сандвичи с ростбифом? — подсказал Бернс. — Да, это было бы недурно. — Сандвичи из ржаного хлеба, Генри, — заказал Бернс официанту. — И повторите мартини. Палмер спокойно сидел и наблюдал, как Бернс, поиграв запонками, пригладил свою светлую шевелюру, потушил сигарету, глянул на часы и тут же быстро окинул взглядом весь зал, в котором они находились. Палмер решил, что не стоит сопротивляться таким пустякам, как приглашение отведать сандвичи с ростбифом и повторный заказ двух мартини, которые им предстоит выпить. Важно, внушал он себе, не обращать внимания на раздражающие мелочи в поведении Бернса. Стоит лишь начать вскидываться при виде этих пошлых выходок, как непременно кончишь тем, что станешь его просто ненавидеть, и тогда все пропало. А ведь этого человека так легко возненавидеть. Его манеры, разговор, одежда, образ мыслей — все было воплощением того дурного тона, которого следует всячески избегать, так внушали Палмеру всю жизнь, с самого детства. Бернс был одержим какой-то неожиданной и несколько подозрительной потребностью к душевным излияниям. Отцу Палмера отлично удалось воспитать в своем сыне отвращение к такого рода бестактной болтливости. Бернс не знал меры и в проявлении дружеских чувств, которые носили преувеличенно фамильярный характер, он мог положить тебе на плечо руку, ткнуть пальцем в бок или похлопать по колену. Палмеру стоило большого труда сдерживаться и не показывать, насколько ему это претит. В своем мышлении Бернс руководствовался скорее интуицией, чем логикой. Но и в тех случаях, когда в его мыслях проскальзывали признаки логики, это здорово отдавало детективщиной, что Палмеру крайне претило. Внешний вид Бернса, в целом вполне пристойный, в то же время был отмечен печатью чрезмерной погони за модой. Лацканы его пиджака были слишком узки, его белые сорочки украшены какой-то белой вышивкой, Палмер видел в этом проявление дурного вкуса. Волосы Бернса также были зачесаны и прилизаны сверх меры. Палмер видел, что Бернсу вообще не хватает чувства меры, это проявлялось во всем. Он прилагал слишком много стараний для того, чтобы казаться естественным. Это был человек, который явно переигрывал свою роль. Часто Палмер ловил себя на том, что ждет того момента, когда наконец Бернс взглянет на роль, которую играет, с точки зрения не только актера, но и режиссера. Бернс мог щегольнуть чем угодно — властью, деньгами, женщинами. Существовало ли вообще еще что-нибудь в жизни? О да, конечно, — был еще и бог, и это уже полностью завершало сценарий. Неожиданно для себя Палмер вдруг спросил у Бернса: — Скажите, вы верите в то, что за все радости в жизни надо расплачиваться? Бернс повернулся и в упор посмотрел на Палмера. Его большие глаза настороженно разглядывали Палмера. — Расплачиваться? — переспросил он. — Я не совсем понимаю, о чем это вы. — Да так, собственно, ни о чем. Просто мысли вслух. — Скажите все же, о чем вы подумали? Рассерженный на себя за неосторожно сорвавшиеся слова, Палмер сделал рукой какой-то неопределенный жест. — Да так, ничего особенного, — повторил он. — Я просто думал о том, что, если в жизни бывает что-то хорошее, за это обычно приходится потом расплачиваться с лихвой. Просто мелькнула такая мысль. — Извините меня, Вуди, — сказал Бернс, касаясь руки Палмера, — но сейчас вы говорите точь-в-точь как мой отец, да упокоит бог его скорбящую душу. — Интересно, ведь и мне внушал это мой отец. — В сущности, это мусульманская концепция: аллах — божество гневное. — Бог кальвинистов тоже. Бернс криво усмехнулся с таким видом, будто оба они узнали сейчас друг о друге что-то непристойное. — Похоже, что бог у нас один и тот же, — тихонько посмеиваясь, заявил он. — Однако вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Палмер. — А я не знаю, что на него ответить. Как обстоит дело в политике, я знаю. Там надо платить за все, что получаешь, Вуди, это как на большом рынке, где торгуют и меняются. Хочешь что-то получить? Дай другому взамен то, что он хочет. Взяв английскую сигарету Бернса, Палмер быстро зажег спичку, не дав Бернсу времени чиркнуть своей зажигалкой. — Если это так, то я не понимаю, почему вы не хотите сейчас нажать на Вика Калхэйна, пусть он расценивает это как большую сделку. — Палмер затянулся сигаретой и подумал при этом, что табак в ней так слаб, что кажется, будто вдыхаешь подогретый воздух. — Я приберегаю эту сделку, мой дружочек. — Зачем? — Для вас, мой дорогой, — ответил, вздохнув, Бернс, и губы у него скорбно сжались. — Только для вас. Глава двенадцатая Палмер прошелся пешком от ресторана «Двадцать одно» до Ист Ривер и присел отдохнуть в маленьком парке к северу от здания Организации Объединенных Наций. Только теперь он почувствовал, что у него побаливают ноги. Его ленч с Маком Бернсом неожиданно оборвался, еще не успев начаться. Официант принес и начал было раскладывать на тарелки заказанные блюда, как вдруг зазвонил телефон. Бернс, которого куда-то срочно вызывали, для приличия чертыхнулся, чтобы покачать Палмеру, как он огорчен тем, что должен его покинуть. Однако вызов был, видимо, достаточно важный, и Бернс, извинившись, торопливо удалился. — Не более чем на полчасика, — заверил он Палмера. В течение двадцати девяти минут Палмер добросовестно поглощал то, что было подано, а затем покинул ресторан и, решив прогуляться к реке, прошагал целых шесть кварталов. Погода была не по-осеннему теплая, но туманная дымка, висевшая над городом, несколько смягчала яркий солнечный свет. Ветерок пробежал легкой рябью по быстрой реке, и Палмеру показалось, что вода покрылась узором крокодиловой кожи. Проплыл буксир, оставляя за собой пенную борозду. Палмер проводил его взглядом. Свежие порывы ветра трепали ему волосы на висках, и он вдруг почувствовал себя свободным. Пусть это чувство было иллюзорным, сейчас Палмер об этом не задумывался. Он уселся поудобней, медленно, с наслаждением расправил мускулы и стал наблюдать за группой туристов, деятельно фотографировавших друг друга на фоне здания Секретариата ООН. Впервые с тех пор, как его семья переехала в Нью-Йорк, он сознательно делал именно то, что хотел сам. Обычно рабочий день его состоял из запланированных кем-то другим нескончаемых конференций, ленчей, обедов, заседаний различных комитетов, встреч по вопросам деловой стратегии, интервью, выступлений, рукопожатий и бесконечного потока разговоров, разговоров, которые грозили захлестнуть и удушить его. Его жизнь вне работы ограничивалась беседами по утрам за семейным завтраком относительно посещения театров и обсуждениями, как лучше провести уик-энд в загородном доме родственницы Эдис — Джейн в Роклэндкаунти. Все остальное время было у него поглощено такого рода деятельностью, которую нельзя было отнести к чисто деловой или исключительно светской, — то были церемонии по закладке различных фундаментов, присутствие на трибунах во время парадов, участие в пикниках различных ассоциаций, уик-энды у Бэркхардта, ленчи и обеды в деловых клубах «Киванис» и «Ротари», раздачи наград и т. п. Он вспомнил, что только один раз, в субботу, ему удалось урвать время, чтобы повести в балет Джерри и наутро, в воскресенье, покататься верхом с сыновьями в Сентрал-парке на плохо объезженных лошадях, взятых напрокат из конюшни на Уэст Сайде. Да еще однажды Эдис и он были приглашены на чай, устроенный попечителями Музея современного искусства, где он с одним из отпрысков Рокфеллера обсуждал достоинства модели Форда марки «А» и поглотил такое чудовищное количество хереса, что после этого мог поклясться, что больше не прикоснется к этому напитку, во всяком случае в ближайшие годы. Палмер решил, что не мешало бы и постоять у статуи Свободы и побывать на рыбном рынке Фултона и взобраться на крышу Эмпайр стейт билдинг, но главное было не в том. Просто ему надо бы побродить по новому для него городу, в который он переселился, и, образно выражаясь, заглянуть в лицо Нью-Йорку, найти в нем черты, которые покажутся ему привлекательными и помогут освоиться с ним. — … не окажете ли вы такую любезность? — прозвучал над ним чей-то женский голос. Палмер, вздрогнув, поднял глаза на женщину, которая, вероятно, все это время что-то говорила ему. — Простите, что вы сказали? — спросил он. — О, это очень просто, вы посмотрите вот сюда, а потом нажмете эту кнопку, — ответила женщина. Он немедленно поднялся со скамьи, поняв наконец, что от него хотят. Стоявшая перед ним женщина просила сфотографировать ее вместе с мужем и маленькой дочкой. Палмер кивнул в знак согласия и взял у нее из рук фотоаппарат. — Нам хочется, чтобы на снимке получилось и здание ООН, — сказала женщина и поспешила к мужу и дочери, на бегу поправляя волосы. Палмер заглянул в видоискатель, взял в фокус семью с таким расчетом, чтобы здание ООН тоже вошло в кадр, и только собрался нажать на кнопку, как женщина закричала: — Постойте! — И толкнула в спину дочку. — Улыбайся, выпрямись и улыбайся, — скомандовала она. Палмер ждал. Он видел, что девочке все страшно надоело. Отец был несколько смущен, поза его как бы выражала молчаливую просьбу к Палмеру не отождествлять его с экспансивной супругой, воспылавшей желанием увековечить все их семейство на фоне циклопической архитектуры ООН. Наконец девочке удалось выдавить из себя унылую улыбку, и Палмер щелкнул затвором фотообъектива.-Спасибо! — крикнула женщина. Подняв девочку на руки, муж спрятал за нее свое лицо и тоже пробормотал какие-то слова благодарности. Женщина, беря фотоаппарат, наградила Палмера такой утрированно-сияющей улыбкой, что Палмер даже почувствовал неловкость за то, что не смог достойным образом оценить ее восторженную благодарность. — Не за что, пожалуйста, — проговорил он и с облегчением снова уселся на скамейку. Он видел, что семья направилась было в сторону Первой авеню, но женщина настойчиво сворачивала влево, устремляясь к зданию ООН, а мужчина большим пальцем указывал своим домочадцам вправо и упорно шел своим путем. Вот она, семейная общность душ! — подумал Палмер, глядя им вслед. Продолжая спорить и жестикулировать, они пропали из виду, только крик маленькой девочки, нечленораздельный и пронзительный, все еще доносился издалека. Однако всех троих уже поглотила толпа туристов. Они исчезли, как амебы в пасти гигантского осьминога. Там, где только что каждый из этой семьи тщетно пытался навязать другому свои взгляды и стремления, теперь плыла слитная людская масса, сотни ног: женских, обтянутых джинсами, морщившимися на слишком толстых ляжках, или мужских — в устало обвисших, бесформенных дешевых брюках.