Текст книги "С тобой и без тебя. Нежный враг (Том 2)"
Автор книги: Лесли Локко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
5
К счастью для Амбер, в самолете, летящем в Рим, было почти пусто. Она сидела, сжавшись в кресле, в бизнес-классе и старалась не думать о предстоящих шести неделях. Отъезд из дома был просто удручающим. Киеран даже не удосужился подойти и сказать на прощание пару слов. Он был в бешенстве оттого, что его оставят одного, говорил с сестрой холодно и отчужденно. Она умоляла его смягчиться, уверяла, что это не ее вина, что так все получается, что это идея Макса. «Пожалуйста, Киеран, не сердись на меня», – умоляла Амбер, глотая слезы, но он просто игнорировал ее и ушел из дома, громко хлопнув дверью, к своим друзьям. Амбер только беспомощно смотрела ему вслед.
Она повернулась, чтобы взглянуть в окно иллюминатора. Рим простирался внизу, маня ее своей красотой, пока они готовились зайти на посадку. Здания опасно наклонились, устремляясь вверх прямо у них по борту. Амбер видела улицы и машины, которые то появлялись, то исчезали из поля зрения. Через считаные минуты с легким толчком они приземлились.
– Дамы и господа, добро пожаловать в Рим! – раздался по бортовому радио голос командира экипажа, как только самолет окончательно остановился. Улыбающиеся красивые стюардессы открыли двери, и Амбер засмотрелась на девушек. Неужели когда-то эта сучка Франческа могла быть одной из них?
Амбер стояла на самом верху трапа и щурила глаза, которые еще не успели привыкнуть к средиземноморскому солнцу. Снаружи было тепло и сухо. Она сошла по ступенькам и двинулась по полю, низко опустив голову и стараясь не смотреть по сторонам. Птицы пели, воздух был пропитан запахами лаванды и мимозы, издалека доносился шум машин. Она старалась не думать о том, что будет дальше.
В зале прилета ее ждал водитель, державший в руках листок, на котором небрежно было написано ее имя. Амбер подняла руку вверх, испытывая облегчение от того, что это была не Франческа. Она забралась на заднее сиденье машины и быстро вытащила из сумки книгу. Ей не хотелось ни с кем разговаривать, и меньше всего с водителем Франчески. Они быстро выбрались со стоянки перед аэропортом и направились в город. Было только шесть часов вечера. Вечерние огни медленно загорались, на горы, окружающие город, опускались сумерки. Полчаса спустя машина остановилась перед впечатляющим каменным фасадом дома где-то в самом центре города. Амбер взглянула вверх на украшенный орнаментом подъезд, в животе у нее неприятно заворчало и скрутило. Она никогда раньше не была в доме Франчески, если не считать двух совершенно ужасных летних сезонов: один раз, когда ей было семь лет, и второй, два года назад, когда ей исполнилось двенадцать. И Амбер не приходилось проводить в обществе Франчески и Паолы больше чем полдня, и ее это вполне устраивало. Уже одно то обстоятельство, что все вокруг знали об их существовании, было плохо само по себе, она не обязана их любить или даже признавать их существование.
Девочка открыла дверцу и вышла. Пока водитель выставлял из багажника ее чемоданы, тяжелые кованые двери перед ней с тихим жужжанием отворились, и она очутилась в прохладном, выложенном мрамором холле, нервно ожидая появления Врага.
– Амбер, бона сера, – раздался поблизости хриплый голос Франчески с сильным акцентом.
Амбер повернулась к ней. Она нисколько не изменилась – та же тонкая, стройная фигурка, загар, тщательно подобранный наряд – белое платье с золотыми ювелирными украшениями, которые вспыхивали всякий раз, когда она делала какое-нибудь движение. Блестящие каштановые волосы до плеч, тщательно накрашенное лицо… Да, Франческа выглядела совершенно так же, как раньше.
– Ты хорошо долетела? – спросила она, помахивая рукой, чтобы немного рассеять облако дыма, которое только что выдохнула прямо в лицо гостье. Амбер коротко кивнула в ответ и проследовала за хозяйкой внутрь дома.
Франческа была вежлива – в последний раз, когда они встречались, она орала на нее и Киерана, ругая их по-итальянски и говоря Максу, что больше не хочет никогда видеть их проклятые лица. Амбер смотрела на ее невероятно высокие каблуки, которые стучали по полу широкого холодного коридора вслед за спешащим впереди водителем. Она громко закашлялась, когда Франческа выпустила еще одно облако дыма в ее сторону и жестом поманила девочку вверх по лестнице. Не было никакого следа присутствия Паолы.
Франческа остановилась перед изящной дверью.
– Думаю, что тебе понравится эта комната, – сказала она, открывая дверь. – Ты можешь немного отдохнуть, перед тем как переоденешься к ужину. Сегодня нас за столом будет шестеро.
Глаза Амбер широко раскрылись от удивления. Комната была чудесной: теплый терракотового цвета пол из плитки, блекло-желтые стены, белые, ниспадающие складками занавески на окнах. Миска со свежими персиками стояла на красивом туалетном столике; теплый нежный запах фруктов наполнял воздух. Амбер обернулась, чтобы пробормотать слова благодарности, но Франческа уже исчезла. Девочка подошла к окнам, отдернула занавески и высунулась наружу настолько, насколько было можно, позволив теплому вечернему ветерку гладить лицо и шею. Внизу двигались машины, пешеходы и маленькие итальянские мопеды, которые были исключительной неотъемлемой приметой любого итальянского города. Звучали клаксоны, смеялись люди… Все это странно, странно находиться в самом центре такого города. Это совсем не похоже на холодную отстраненность Холланд-парка или на шумный и агрессивный Лэндброук-Гроув. Римляне, казалось, воспринимали улицы как продолжение своих гостиных. Внизу, в нескольких ярдах в сторону располагались кафе, лавки с мороженым, крохотные бутики, гуляли люди – загорелые и легко одетые. В своей приличной юбке и джемпере Амбер показалась себе одетой слишком по-английски. Было у итальянских женщин нечто неуловимое в манере одеваться, моментально заметила Амбер. Нет, в самих итальянках ей ничего не нравилось. Совсем ничего. Она отвернулась от окна и взглянула на свой чемодан. Что там говорила Франческа? Платье? Для ужина? С чего она станет переодеваться к какому-то там ужину?
Паоле хватило одной секунды, чтобы заметить, что ее сводная сестра выросла еще больше – как такое возможно? И еще она похорошела за прошедшие два года. Она, конечно, не очень хорошо запомнила ее тогда. Высокая, худая, совсем не такая миловидная, как Паола, и, к счастью, не крикливая. Она всегда рисовалась. Но высокая, стройная, а не худая – это было совсем иное, даже в свои десять лет Паола хорошо понимала разницу. Девушка-подросток, стоящая перед ней, ничего не сказала, даже не поздоровалась. Две сестры смотрели в упор друг на друга, не собираясь уступить одна другой. Они не могли быть более не похожи: Амбер в школьной форменной юбке и простой хлопковой блузке с непослушными волосами, завязанными сзади в конский хвост, аккуратными носочками и сандалиями. Паола уставилась прямо на них. Носки? Летом? На Паоле было прекрасное белое платье из хлопка с красивыми пуговками и подобранные в тон банты, вплетенные в длинные шелковистые темные волосы. Она выглядела намного более искушенной и взрослой по сравнению с этой стоящей перед ней идиоткой. Да, она была истинной англичанкой, как ее и предупреждала Франческа.
Франческа со своего места в другом конце комнаты с трепетом следила за девочками, пытаясь одновременно болтать с двумя своими подругами – Марией Луизой Тононе и Мануэлой ди Жервез, любовницами известных местных политиков и таким образом подружками по положению. Все эти три одинаково красивые женщины были равны по происхождению и вращались в одном кругу. Франческа часто думала, что она просто сошла бы с ума, если бы у нее не оказалось Марии Луизы и Мануэлы. В такие моменты, как сейчас, они были ей особенно нужны – так размышляла Франческа, глядя на маленькое замкнутое личико Амбер. Человек должен прибегать к любой помощи, которую может получить. Чертов Макс! Почему он всегда хочет, чтобы все делалось по его желанию?
– Амбер, тебе налить немного вина? – спросила Мария Луиза, направившись к дивану, где, замерев, сидели обе девочки, старательно не замечая друг друга.
– Нет, я не пью, – мрачно пробормотала Амбер. Мария Луиза снова повернулась к Франческе и вопросительно подняла бровь. Франческа пожала плечами. Она позвонила в колокольчик, чтобы позвать Беллу. Пора было начинать ужин. Чем раньше этот угрюмый подросток отправится в постель, тем лучше.
Она пригласила всех к столу.
Со своего места рядом с невероятно элегантной Мануэлой Амбер рассматривала злое лицо Паолы. Она заметила, как сводная сестра ревниво следила за своей матерью, когда та даже просто смотрела в сторону Амбер. Ей было приятно осознавать, что Паола была так же расстроена, как и она сама. Амбер оказалась застигнутой врасплох, когда заметила, что Паола одета в наряд, повторяющий платье своей матери. Собственной матери?Амбер предпочла бы лучше умереть, чем надеть на себя что-нибудь из того, что носила Анджела.
Она огляделась вокруг, пока все ожидали первого блюда. Это так не похоже на семейный очаг. Квартира была дорогой и искусно декорированной, здесь все казалось исключительным, уникальным, как в музее. У них дома тоже было много дорогих вещей, но там было уютно и дорого, а не холодно и излишне декоративно, как здесь. Дома диваны предназначались для того, чтобы на них лежали и смотрели телевизор; там были проигрыватели и радио во всех комнатах, книги кругом. Здесь же были только дорого выглядевшие картины, строгие жесткие стулья с прямыми спинками в чехлах из бледного блестящего материала, которые смотрелись так, как будто бы на них никогда не сидели. Обеденный стол был сделан из мрамора и казался холодным, не таким, как дубовый стол у них дома на кухне. И служанка, Белла, или как там ее зовут, была просто ничем по сравнению с миссис Дьюхерст или Кристиной, которые остались дома. Она выглядела скорее как манекенщица, а не служанка. Разговоры вокруг велись на итальянском языке, к счастью, Мануэла едва умела говорить по-английски, а весь объем познаний Марии Луизы в иностранных языках состоял только из обычных вежливых формул: Не хотите ли бокал вина? Как дела? Как вам нравится Рим?
Амбер не обращала на них внимания и старалась сосредоточиться на еде. Казалось, что этот ужин будет длиться бесконечно. Для начала был салат – блюдо хрустящего бледно-зеленого латука с мелкими сладкими помидорами и черными маслянистыми оливками. Затем подали пасту со сладким соусом с травами и полосками запеченных на гриле цукини и желтого перца. Потом подали рыбу, за ней блюдо с холодным лимонным мороженым, за ним – тоненькие ломтики шоколадного торта и красиво украшенные чашечки горького кофе. Амбер ела все, что попадало на ее тарелку. Она немного встревожилась, заметив, что больше никто так не поступает: все остальные, включая Паолу, съедали пару кусочков каждого блюда и отодвигали свои тарелки, на которых еще оставалось много еды, в сторону. Может быть, что-то было не так с едой? – задумалась она. Но, казалось, что никто не обращал на нее внимания. Три женщины говорили почти непрестанно, позволяя ей с Паолой избегать смотреть друг на друга или, наоборот, рассматривать друг друга в упор, если получалось. Она старалась подсчитать в уме, сколько дней ей предстоит провести здесь, сколько часов и минут она пробудет в Риме, но не смогла. Это ее очень угнетало. Она покончила с едой как можно быстрее и выскользнула из-за стола, не обременяя себя тем, чтобы спросить разрешения. Но никто по-прежнему не обратил на нее внимания. Она зашагала в свою комнату, высоко подняв голову. Шесть недель? Да она просто умрет!
6
Это было унылое сырое субботнее утро, первая суббота без Амбер. Бекки лежала в своей кровати, следила за тем, как дождь барабанит по стеклу, с тоской обдумывая, чем же она сегодня будет заниматься. Каждую субботу, сколько она себя помнит, они с Амбер вместе завтракали. Иногда это были горячие тосты, намазанные маслом и джемом, у Бекки дома, иногда вафли с кленовым сиропом, приготовленные Кристиной, на кухне у Амбер. После завтрака они отправлялись полакомиться мороженым на Бейсуотер, или порисовать, или, когда погода была хорошей, в Холланд-парк, где могли покататься на велосипедах. Потом наступало время ланча, после которого они делали заданные уроки, а потом подолгу играли в бумажных куколок, пока Амбер это не надоедало. После этого наставало время чая, видео и телевизора, ужин… и сон. Амбер часто засыпала в доме Бекки. Воскресное утро было самым любимым временем для Бекки, потому что оно полностью повторяло все то, что происходило в субботу, и им к тому же не надо было делать домашние уроки. А теперь, горестно размышляла она, впереди у нее были целых два месяца без единой субботы или воскресенья с Амбер, что же она будет делать? Она смотрела на серый свет за окном так долго и пристально, что у нее заболели глаза. Она спустила ноги с кровати и встала. Может быть, у ее мамы найдется какая-нибудь идея на этот счет, если уж она сама ничего не может придумать.
– Не хочешь пройтись со мной по магазинам? – спросила мама, увидев расстроенное лицо дочери.
– Да нет, не очень.
– Даже если мы купим тебе новые джинсы?
Бекки покачала головой:
– Нет, может быть потом, когда Амбер вернется.
– Дорогая, – начала Сьюзан так осторожно и мягко, как только умела. – Амбер не всегда будет рядом, ты же знаешь, иногда тебе нужно делать некоторые вещи самостоятельно, без нее.
– Нет, я не могу и не буду, – убежденно и горько заметила Бекки. – Конечно, она всегда будет рядом, это я тебе говорю.
– Хорошо-хорошо, – поспешно согласилась Сьюзан. Она бросила взгляд на часы, было уже полдесятого, магазины начинала заполнять публика. – Итак, что бы мы могли тебе купить? Ты не хочешь новые джинсы, как насчет новых карандашей?
– Да. Пожалуйста. И новый альбом для рисования, – глаза Бекки заблестели. Сьюзан с облегчением вздохнула. Если и была в мире вещь, на которую она могла рассчитывать, чтобы поднять настроение дочери, то это была именно это. Бекки всегда с восторгом воспринимала предложение купить ей новый альбом или коробку красок, или новый набор карандашей. Мать совершенно не понимала, откуда у ее ребенка пробудился такой талант, ее глубоко потрясало воображение дочери и ее невероятные способности к рисованию.
В тот же самый день, позже, после того, как ее мама вернулась из похода по магазинам и принесла чудесный новый альбом и набор акварельных карандашей, Бекки собрала свои вещи в сумку и отправилась в библиотеку. Она разыскала там серию американских книг об искусстве – больших, прекрасно иллюстрированных, с разделом «Как это рисовать» в конце каждой книги. Отсюда она срисовывала лошадей и других животных, по ним она училась рисовать глаза в профиль и постигала, какая техника лучше для передачи текстуры волос. Пока Бекки поднималась по ступенькам лестницы в большое элегантное здание библиотеки в викторианском стиле, она заметила, что кто-то стоит в фойе, как будто бы не решаясь войти. Она взглянула на эту девочку, проходя мимо, – высокая и полная, со светлыми волосами, стянутыми в неровные хвостики. Девочка показалась ей смутно знакомой. Бекки подумала, что где-то уже видела ее раньше, но не могла вспомнить где. Она быстро направилась к разделу, где стояли книги по искусству, устроилась за столом, испытывая радостное предвкушение того, как она проведет весь день за рисованием. Это было единственное занятие, которому она могла с восторгом предаваться в отсутствие Амбер, – совершенствовать свою технику рисования. Амбер совсем не умела рисовать, ей это было скучно. Бекки раскрыла альбом, наслаждаясь видом плотных листов белой бумаги, вдыхая особый запах, исходящий от них: чистое нетронутое пространство, ждущее, когда ее карандаш начнет заполнять его и оживит. Она выбрала два карандаша: мягкий 2М и твердый 3Т и начала копировать рисунок из книги, стоящей вертикально перед глазами. Руки, пальцы, руки в движении… штрихи ее карандаша постепенно покрывали страницу. Она закусила кончики своих волос, стараясь точно перенести образцы на бумагу.
Она чуть не подпрыгнула, когда голос рядом с ней нарушил тишину, кто-то прошептал, что ее рисунки очень-очень хороши. Она раздраженно подняла голову вверх, чтобы посмотреть, кто нарушил ее покой. Это была та самая девочка из фойе.
– Это правда очень хорошо, – сказала девочка, заглядывая через плечо Бекки в альбом и сравнивая ее рисунок с тем, что она копировала. – Их невозможно отличить.
Бекки смотрела на нее, думая, как это неуместно и грубо, что она подошла к чужому столу и прервала ее занятия в самый разгар работы. Но девочка, казалось, не замечала ледяного взгляда Бекки.
– Ты собираешься стать художницей? – спросила она, задав тот самый вопрос, на который Бекки любила отвечать. Ее недовольство рассеялось.
– О да! – счастливо сказала она, испытывая к странной девочке неожиданно теплое чувство. Повисло молчание.
– Меня зовут Мадлен, между прочим, – проговорила девочка, поправляя сумку у себя на плече, как будто бы собираясь уйти.
– Я Бекки.
– Я знаю.
Бекки уставилась на нее, потому что этот ответ застал ее врасплох. Что она имеет в виду?
– Я слышала как-то раз, как твоя подруга звала тебя, – продолжила Мадлен, – ну, ты знаешь, высокая девочка с каштановыми волосами.
– Амбер?
– Я не знаю, как ее зовут. Я просто слышала, как она называла тебя. Вы шли в магазин вверх по Вестбурн-Гроув, потом зашли в книжный за углом. Я вас видела.
– Что? А что ты делала? Следила за нами? – удивленно переспросила Бекки.
– Нет, – ответила девочка, качая головой. – Я тоже иду по этой улице, когда возвращаюсь из школы домой. Я часто вижу вас по дороге.
– А в какой школе ты учишься? – спросила Бекки. Она определенно была не из Рэдклиффа.
– Короля Георга.
Глаза Бекки расширились. Она еще никогда не встречала никого, кто бы учился в этой ужасной огромной школе, расположенной ниже у дороги.
– Общая средняя школа? – спросила она и сразу пожалела о своих словах, как только они вылетели из ее уст.
– Да, к сожалению, – заметила Мадлен, и было заметно, что она занервничала и расстроилась. – А ты учишься в Рэдклиффе, не правда ли?
Бекки кивнула. Снова обе замолчали.
– Хорошо, – проговорила Мадлен, поворачиваясь, чтобы уйти, – думаю, мне лучше пойти домой.
– А ты… ты не хотела бы зайти ко мне? – спросила Бекки, не успев подумать над своими словами. В Мадлен было что-то, что ей сразу же понравилось, и к тому же ей хотелось как-то извиниться.
– Что? К тебе домой?
– Да, на чай.
– Ой, ну хорошо, но я должна предупредить свою маму, – сказала Мадлен, несколько удивленная неожиданным приглашением. – Ты можешь подождать несколько минут? Я живу здесь недалеко.
Бекки энергично покивала головой. Неожиданно первая суббота без Амбер становилась не такой уж скучной, как она опасалась. Она смотрела вслед Мадлен, когда та торопливо вышла из читального зала, ее сумка при каждом шаге раскачивалась и била ее по ногам, но она этого не замечала.
Сьюзан Олдридж открыла дверь улыбавшейся Бекки и ее новой подруге. Это была высокая, очень красивая девочка с прекрасно развитыми формами и хвостиками, ее одежда представляла некое очень экстравагантное сочетание вещей. Серая шерстяная юбка, полосатая желто-белая майка, голубые носки, собиравшиеся в складки вокруг лодыжек; на ногах – теннисные туфли, которые были явно ей велики. Сьюзан подняла глаза вверх.
– Мам, это Мадлен. Она учится в Короле Георге, – коротко представила ее Бекки и провела внутрь.
– Привет, Мадлен, – сказала Сьюзан, заинтригованная, где же Бекки ее нашла. За все двенадцать лет, что они прожили в Холланд-парке, Бекки никогда не разговаривала ни с кем из тех, кто учился в школе Короля Георга, насколько это было известно Сьюзан. Она улыбнулась девочке в надежде, что ее удивление было не слишком заметным. Мадлен смущенно улыбнулась ей в ответ.
– Мы пойдем наверх. Можно нам печенья с шоколадом к чаю? Такое же, как ты пекла на прошлой неделе? – спросила Бекки, провожая Мадлен наверх.
– Да… да. Конечно. Я принесу печенье наверх, как только оно будет готово, – ответила мать, обрадованная тем, что Бекки нашла себе новую подружку. Она редко говорила об этом, но иногда думала, что Амбер и Бекки проводят слишком много времени вместе, и появление других в их маленьком и тесном мирке могло оказаться не такой уж плохой идеей. Ей было приятно еще и то, что Бекки нашла себе кого-то вне стен Рэдклиффа, даже несмотря на то что эта девочка выглядела старше ее. Некоторые родители девочек из престижной школы ужасно действовали ей на нервы, а еще больше – их дочери. Это было трудным решением – послать Бекки учиться в Рэдклифф. Ни она сама, ни ее муж вовсе не собирались отправлять дочку в частную и престижную школу, но, когда они поняли, что другой альтернативы школе Короля Георга нет, они просто выложили плату, не говоря ни слова. К счастью, у них появилась Амбер, которая, несмотря на богатство ее отца, держалась очень просто, обладала легким характером и училась в той же школе, что для всех них оказалось неожиданным, а потому и очень приятным дополнительным бонусом. Сьюзан совсем не хотела отсылать Бекки в какую-нибудь школу с проживанием, так как она была еще ребенком, поэтому, как ни крути, им показалось, что Рэдклифф был самым легким и практичным решением. Дверь в комнату Бекки громко захлопнулась. Сьюзан посмеялась над собой, вполне возможно, что столь пугавшие ее шесть недель отсутствия лучшей подруги Бекки не будут столь плохи, как она опасалась.
Мадлен с благоговейным трепетом разглядывала комнату Бекки. Она была просто чудесной. Она потрогала пальцем ленточки на балетных туфлях Бекки, прикоснулась к остро заточенным грифелям цветных карандашей на столе и робко присела на клетчатое стеганое покрывало. Это было совсем не похоже на ее собственный дом. С той минуты, когда мама Бекки открыла дверь внизу, Мадлен поняла, что ни при каких условиях не сможет пригласить Бекки к себе домой. Она молча наблюдала за тем, как Бекки вынимает для них разные вещи, которыми они могли бы заняться. Заняться? В доме Мадлен делать было совершенно нечего, она сидела в своей комнате и читала, иногда приходила в гостиную, чтобы посмотреть телевизор или пообщаться с родителями, когда в очень редких случаях ее отец был дома и, перед тем как лечь спать, они разговаривали. Сама идея о том, что у нее могут быть какие-то личные вещи: альбомы для рисования, блокноты, карандаши и краски, записи, журналы для подростков, была чужда Мадлен. Ее жилище отличалось от комнаты Бекки. Ее дом с пыльными книжками на венгерском, запахом готовившейся еды, который пропитал все обои и выцветшие виды Будапешта, с фотографиями Питера на стенах не имел ничего общего с этим. Все в доме Бекки было прекрасно. Когда мама Бекки поднялась наверх через час с подносом чудесного и удивительно вкусного шоколадного печенья, которое Мадлен никогда не видела, не говоря уже о том, чтобы пробовала, ее муки стали просто нестерпимы. И мама у Бекки была такой милой. Она была доброй и смешливой, а не резкой и грубой, как ее собственная мать. Она провела все оставшееся время, продолжая мысленно сравнивать. Каждое новое наблюдение оставляло в ней более глубокий след и боль, чем предшествующие.
К половине седьмого ее желудок был набит печеньем и молоком, она неохотно поднялась с мягкой овечьей шкуры, лежащей на полу, и сказала, что ей пора домой. Приглашение Бекки заходить снова после школы показалось ей совершенно искренним. Даже ее мама сказала, что она надеется, что они снова увидят ее. Когда Мадлен осторожно прикрыла за собой входную дверь и пошла вниз по улице, она почувствовала, как какое-то теплое чувство появилось у нее внутри. В первый раз с тех пор, как они прилетели в Англию почти четыре года назад, Мадлен подумала, что встретила кого-то, с кем, возможно, они подружатся. Бекки была такой же подружкой, какие остались у нее дома на родине в Будапеште. Она думала о Маре Надаш, жившей от нее через три улицы, о Кристиане Гилленборг – ее лучшей подруге в начальной школе. Обычно она старалась не вспоминать о них, особенно когда оглядывалась вокруг на девочек и мальчиков, с которыми теперь была вынуждена водить компанию. Ее прозвище в школе было Сабо в обносках, они даже не могли толком запомнить и произнести ее фамилию. И все-таки Сабо в обносках звучало лучше, чем Толстый Чужак, как обзывали Джоша Барнеса – самого ужасного мальчика в их школе, самого отвратительного в мире, потому что именно он первым стал обзывать Мадлен и придумал ей это прозвище. Она пошла вверх по Лэндброук-Гроув, стараясь не думать о большом удобном доме, из которого только что вышла, где кто-то мог быть на кухне тремя этажами ниже и даже не знать, есть ли еще кто-нибудь дома.
