Текст книги "С тобой и без тебя. Нежный враг (Том 2)"

Автор книги: Лесли Локко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

49

Мадлен сидела напротив Аласдэра Лэингга, ее сердце готово было вырваться из груди. Это был их второй ужин вдвоем, и теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что происходило между ними. Любовное свидание. Он пригласил ее на свидание. Формально в этом нет ничего противозаконного, если не считать того обстоятельства, что он возглавлял команду, в которой она работала. Она уже больше не была просто студенткой. Принять его приглашение было ее собственное решение. Конечно, она согласилась. Она вспыхнула, когда он обратился к ней, и кивнула, почувствовав, что не в силах говорить от смущения. И вот она здесь, сидит напротив за маленьким столиком в уютном французском ресторанчике на углу улицы, где он снимает квартиру. Весь вечер она чувствовала, что в воздухе витает невысказанное приглашение к продолжению вечера у него дома. Согласится ли она? И надо ли ей это? Она опустила голову, упершись взглядом в свою тарелку, стараясь не задумываться о возможных последствиях.

Он умел хорошо слушать. Впервые с тех пор, как она оказалась в Британии, она почувствовала, что ей хочется выговориться, отвечать на его вопросы, заданные тихим голосом. Ей захотелось поговорить о себе, своем детстве, родителях. Она чуть было не проговорилась о Питере, но вовремя успела остановиться. Она ни с кем не говорила о нем, никогда. Никто в ее новой жизни не знал ничего об обстоятельствах его смерти. Мадлен просто вычеркнула эту часть жизни, чтобы никто никогда не смог узнать об этом. Она сама не поняла, как так получилось, что она произнесла это запретное для себя имя вслух. Это было как-то неправильно – вновь вызвать к жизни этот призрак, да еще перед лицом совершенно постороннего человека. И все же, как бы странно это ни звучало, Аласдэр никогда не казался ей посторонним или чужим. Но и не более того. За прошедшие несколько месяцев она научилась отделять образ холодного педантичного хирурга от того человека, который сейчас сидел перед ней и внимательно слушал, подперев щеку одной рукой и ни на минуту не отводя глаз от ее лица.

– А чем занимаются твои родители?

– Мама – уборщица. Офисы, квартиры, дома, а отец работает на фабрике.

– А до того?

– Ну что же, моя мама – писательница. Она сочиняла книги для детей. – Мадлен коротко рассмеялась. – А отец точно так же работал на фабрике. Но в Венгрии он был специалистом, менеджером на фабрике по изготовлению стекла. Они делали линзы для микроскопов. Ковач. Вы, наверно, слышали это название. – Аласдэр кивнул.

– А им нравится здесь, в Британии? – Он пригубил вино.

Мадлен пожала плечами:

– Вряд ли они задумываются об этом, а так, кто знает. Это мой отец решил эмигрировать. У него появилась такая возможность, и мы уехали. Они не знали, чем все это обернется. Моя мама никогда не говорит на эту тему, или, по крайней мере, не делает этого при мне. Мне кажется, что она ненавидит такую жизнь. А как ты считаешь?

– Полагаю, что да.

– Но почему мы постоянно говорим только обо мне? – неожиданно спросила Мадлен. Это было правдой. Аласдэр редко рассказывал о себе.

– Потому что ты гораздо более интересный человек, – ответил он с тихой мягкой улыбкой. Она почувствовала, как ее лицо запылало от смущения.

– Не говори так, – пробормотала она, вновь уперев взгляд в пустую тарелку.

– Почему нет?

– Потому что это неправда. Я не чувствую себя интересной. Я считаю себя странной, а иногда неуклюжей и…

– Почему?

– Ты сам знаешь почему. – Она подняла глаза. Она не знала сама, как эти слова могли вырваться у нее. Мадлен ощутила, что глаза ее наполнились слезами, и продолжила: – Это превращается в одну из историй, хорошо известных любому. Преуспевающий мужчина средних лет ищет небольшого приключения на стороне… связывается с молоденькой дурочкой… и так далее, ты и сам прекрасно знаешь продолжение. И то, чем это обычно кончается, тоже знаешь.

– Нет.

Она взглянула на него, услышав, какая боль прозвучала в его голосе в этой коротенькой реплике. На лице Аласдэра отражалось то же самое чувство, он качал головой из стороны в сторону.

– Пожалуйста, не надо так говорить. – Лэингг протянул руку через столик и коснулся ее руки. Это было впервые, прежде они не касались друг друга. Мадлен ощутила, как кровь отливает от лица и начинают гореть пальцы, до которых он дотронулся.

– Я не оставлю свою жену, Мадлен. Никогда. Я и сам не знаю, что делаю здесь с тобой, и сам не понимаю, о чем прошу. Я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Я считаю тебя самой необычной и храброй женщиной из всех, кого я когда-либо знал, и… – Он глубоко вздохнул. – Если ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, я, конечно, так и поступлю. Это не повлияет ни на что, ни в профессиональном плане, ни в каком другом. Я обещаю тебе это, и, боже мой, я просто не знаю, что еще сказать. – Лэингг отвел взгляд в сторону, как будто бы не в состоянии вынести ее ответных слов.

Следующие несколько минут ей трудно было впоследствии достоверно восстановить. Мадлен знала, что не могла вымолвить ни слова, лишь издала какие-то звуки. Был ли это отказ? Или, наоборот, согласие? Она не могла вспомнить. Они оба заговорили одновременно; появился официант; они коротко переговорили о счете, а затем, она сама не поняла как, оказалась в его объятиях. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, ее лицо упиралось в его шею, а его руки блуждали по ее телу. Когда они вышли из ресторана, порыв холодного ветра налетел на них, а потом он поцеловал ее. Мадлен чувствовала, как прижимается к его пальто, как его руки крепко обхватывают ее спину. Она ощущала запах его лосьона после бритья, когда поднимала голову вверх. Что бы там она ни собиралась ответить ему в ресторане, теперь уже это не имело значения. Мадлен готова была умереть здесь и сейчас со счастливой улыбкой на лице. Тепло, исходящее от его рук, обнимающих ее, тяжесть его тела, его запах, весь он. Она впитывала его всеми клеточками тела и души, вдыхала и не могла надышаться. Этот странный мужской запах: смесь мыла, одеколона, пота. Она снова прижалась к нему, обхватила его шею руками так же, как делала когда-то, когда отец учил ее плавать в городском бассейне на Лукач Фюрдо. Это был точно такой же запах, который исходил тогда от отца. А потом от Питера, когда он отправлялся на встречу с Розой, своей подружкой. Воспоминания нахлынули на нее, поднимая волну эмоций и желаний. Она постаралась взять себя в руки.

Она не могла его сравнить ни с кем и ни с чем. Первое прикосновение, первый поцелуй, его язык, настойчиво и уверенно проникающий в ее рот, нащупывающий свой собственный путь внутри. Горячая испарина по всему телу от предвкушения. Казалось, что он понимает ее реакцию, он мягко обнял Мадлен в тот момент, когда она ждала еще чего-то; поцелуй, шепот. К немалому собственному изумлению, в ней обнаружился огромный запас эмоций. Она достигла своего пика раньше, чем он, и их обоих это сильно удивило. Бурная радость и трепет, которые он вызвал в ней, еще долго не оставляли ее после того, как она перестала чувствовать на себе тяжесть его тела, а его дыхание успокоилось. Он обнял ее за плечи, ее голова с длинными светлыми волосами теперь покоилась в сгибе его локтя, а волосы разметались и укрывали их обоих. Она впервые в жизни уснула тихо, рядом с мужчиной, и спала без сновидений.

50

Амбер догадалась обо всем сразу же. Прежде, чем Мадлен успела объяснить что-либо или описать обстоятельства, благодаря которым она испытала самый чудесный момент в жизни, Амбер обо всем догадалась.

– Ты сделала это, да? – спросила она, лишь мельком взглянув на сияющее и светящееся изнутри лицо Мадлен.

– Что?

– Не чтокай мне тут! Ты переспала с ним, разве нет?

Бекки подняла голову вверх:

– Спала с кем?

– О, пожалуйста, разве нам обязательно обсуждать это? – Лицо Мадлен теперь было красным от смущения.

– Ты что, издеваешься над нами? Ты – уже труп. Вперед.

Обе девушки, не сговариваясь, подперли щеки руками и замерли в ожидании, глядя через всю кухню на увиливающую от рассказа Мадлен. Она отвела глаза в сторону, на ее лице появилось мечтательное выражение. Бекки и Амбер переглянулись и усмехнулись.

– Давай, Сабо, ну же. Подробно, во всех деталях, во всех! – почти приказала ей Амбер.

Гораздо позже, когда Бекки вынуждена была с неохотой покинуть их, чтобы встретить Чарли на вокзале Ватерлоо, Амбер повернулась к Мадлен и задала ей вопрос, который та боялась услышать весь вечер.

– А как же его жена? Что он сказал о ней?

– Ох, Амбер… я не знаю. Мы… он не рассказывал о ней. Он никогда не уйдет от нее, он так и сказал мне с самого начала. У них десятилетний сын. Я не знаю, как ее зовут, я не знаю ничего о ней, кроме того, что она серьезно больна и живет в Эдинбурге… Странно как-то, правда?

– Что именно?

– Да то, что я могла встречаться с ней. Когда бывала там, понимаешь, на улице или в кафе. Ведь никогда не знаешь, кто рядом.

– Конечно, не знаешь, и так для тебя лучше. – Амбер замолчала. Что она делает? Что она может сказать Мадлен? Не связывайся с женатым мужчиной, не обманывайся на его счет? Потому что тебе будет больно? Но так бывает не всегда. Взять хотя бы Макса и Франческу, например, они совершенно счастливы, вполне довольны. Теперь, когда Амбер стала старше, ей пришлось признать, что она испытывает уважение и даже все возрастающую симпатию к Франческе и тому, как она сумела устроить свою жизнь. Она не могла себе представить, чтобы Анджела так же охотно согласилась играть роль второй скрипки, да еще и в присутствии собственного ребенка. Ей никогда не приходило в голову поинтересоваться тем, как Паола и Франческа чувствуют себя в роли семьи Макса на выходные дни. Конечно, в том, что они в Лондоне были его семьей на будние дни, ничего выдающегося не было, нечем было похвастаться, и даже наоборот. Так она быстро подумала. Но, взглянув на Мадлен и увидев в первый раз подлинную, сияющую, чувственную Мадлен, которая обычно пребывала в мрачном настроении, хмурилась, была плохо одета, неуклюжа, Амбер молчала. Разве можно ее поучать в такой момент? Язык не повернется предостеречь ее. – Он тебе нравится, правда? – спросила Амбер.

– Да, – просто ответила Мадлен. – Да, нравится.

В тот же вечер, после того как Мадлен ушла, Амбер заметила в гостиной на полу свой открытый чемодан и почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь. Она заглянула в чемодан, на внешней и внутренней сторонах которого увидела свои инициалы из серебра, и стала думать о себе. Это было безумием, правда, лететь в самую сердцевину Африки, чтобы написать статью на тему, в которой она нисколько не разбиралась. Не совсем, мысленно поправила она себя. Она знала довольно много о соли, она изучила все, что только можно было узнать. И все же лететь за шесть тысяч миль от дома, чтобы оказаться в обществе человека, которого она прежде встречала всего лишь два раза. Честно говоря, это была одна из самых безумных идей Макса. На самом деле, снова поправила она себя, она не собиралась оставаться с Танде Ндяи. Она будет жить в гостевом доме во владениях его родителей. Если быть честной с самой собой, она должна признать, что испытывала лишь некоторое недовольство. А если уж разбирать все это предприятие целиком, то ей придется признать и исходную причину поездки в Мали. Конечно же, она делала это для Макса. Впервые в жизни Макс обратился к ней с просьбой о помощи, и, конечно, она просто не могла его разочаровать. Но в дополнение к этому при одном упоминании имени Танде по ее телу прокатывалась волна легкой дрожи. Она хотела увидеть его снова. Неожиданное предложение Макса оказалось очень кстати.

Амбер поднялась и подошла к окну. С высоты последнего этажа, где была ее квартира, было хорошо видно площадь Канонбюри и всю целиком Верхнюю улицу. Ей очень нравилась эта маленькая квартирка, хотя пять этажей по лестнице вверх, чтобы добраться до входной двери, иногда казались ей непреодолимыми. Макс купил ей эту квартиру сразу же по ее возвращении из Нью-Йорка. Она всегда чувствовала себя виноватой, оглядываясь на своих друзей и коллег и видя, насколько ее собственная жизнь далека от проблем, с которыми остальные сталкивались ежедневно: рента, счета, закладные, повседневные финансовые вопросы. Пик активности и особой напряженности во всех этих делах приходился на конец месяца и ослабевал в день получения зарплаты. Она наблюдала, как Бекки проживает этот цикл из месяца в месяц, но почему она так беспокоится по этому поводу, было полной загадкой для Амбер. У нее был Чарли, который мог позаботиться обо всех этих малоприятных вещах, как часто повторяла сама Бекки.

Размеры квартиры вполне устраивали Амбер – две спальни, прекрасная солнечная гостиная, недавно перестроенная кухня и ванная. К тому же в ее доме было еще одно преимущество, квартира располагалась по соседству с той, за дверью которой Джордж Орвелл написал свой роман-утопию «1984» и другие книги. Снаружи на доме висела голубая мемориальная доска, где сообщалось о том, что писатель жил в этом доме. Прежний хозяин квартиры не менял в ней ничего с шестидесятых годов. Поэтому Макс пригласил своего собственного дизайнера по интерьеру, чтобы он изменил что-то в квартире до того, как Амбер поселится здесь. К счастью, дизайнер и Амбер сошлись во мнениях по поводу выбора цвета стен, мягких драпировок, ковров и так далее до того, как Макс смог вмешаться и навязать свои собственные предпочтения: холодные цвета, четкость линий, безупречность. В результате общения Амбер и дизайнера появилась теплая, уютная, причудливая квартира, которая отражала личные пристрастия и предпочтения Амбер с коллекцией странных, иногда очень красивых вещиц. Например, старинный шкаф из галантерейной лавки, в котором она держала посуду. Она обернулась, чтобы взглянуть на него. Они с Генри разыскали его на распродаже неподалеку от дома его родителей в Тринхэме. Она на минуту задумалась. Генри. Она не вспоминала о Генри целую вечность. Смешно, когда кто-то, кто раньше казался центром всей твоей жизни, может внезапно оказаться совершенно в стороне от нее. Они с Генри были так близки. Они делились друг с другом тем, что теперь она бы сочла за слишком интимные подробности. В то время она думала, что никто не знает ее лучше, чем Генри, даже Бекки. Но эта близость просто куда-то испарилась, буквально за одну ночь и насовсем. Когда она произнесла слова: «Я не думаю, что готова к этому», – он хлопнул дверью и ушел. Значительно позже она осознала, что должна быть благодарна ему, потому что уют их отношений просто мог задушить ее. Но иногда она задумывалась о том, как сложилась его жизнь. Однажды Бекки случайно наткнулась на него несколько лет назад. Он работал в банке, или где-то вроде этого, так Бекки рассказывала. Амбер удивленно подняла бровь вверх. Это было совершенно не похоже на Генри. А значит, она не знала его тогда, а теперь и подавно.

С тех пор у нее было несколько бойфрендов, милых, безопасных молодых людей, совсем не таких, как Генри, все они были как будто бы выточены из одного и того же дерева. Хотя у Генри был один крупный недостаток, возможно, именно это и привлекло ее в первый момент. Генри был совершенно не таким, каким казался. Прошло некоторое время, пока он решил признаться ей. Она была немного удивлена его признанием и тем, почему он считает этот разговор чуть ли не откровением. Итак. Он не был англичанином, и что из этого? Почему это было настолько важно для него? Но, чем больше она узнавала его, тем больше понимала, что есть следы, оставленные в его душе детством в Зимбабве, от которых он никогда не оправится полностью. Когда он впервые признался ей, что родился не в Тринхэме и что рос в совершенно ином мире, почти что на другой планете, ей это было непонятно, и она не знала, что он хочет услышать в ответ. Казалось, что он рассказывает о какой-то утрате, о том, что он никогда не сможет вернуться туда, но Амбер совсем не понимала его. И что такого особенного в том, что его родители покинули страну? Что из того, что они не поддерживали перемен и преобразований, которые там произошли?

– Нет, ты не понимаешь! – горячился Генри, его темные глаза становились при этом почти черными от чувств. – Дело не в них, а во мне!

– Э, да… но я что-то никак не пойму. А что насчет тебя? В чем проблема?

Но Генри не мог этого сказать. Амбер подозревала, что он и сам не понимал, в чем было дело. Она знала, что он вырос в очень маленьком городке под названием Макути, где-то около границы с Замбией, и что он был отправлен в школу в Солсбери – очень престижную, псевдоанглийскую школу, которая называлась Академия принца Эдварда и в которую в то время принимали только белых мальчиков. Она знала, что в той школе с ним что-то произошло. Этот случай заставил его задавать вопросы об окружающем мире, в котором он с трудом ориентировался, и о своем месте в нем. Ей было известно, что прежде, чем Генри начал что-то понимать, осознавать свое положение в обществе, родители объявили, что собираются вернуться на родину предков.

– Ты что, не понимаешь? Там и была моя Родина. И она ею и остается. – Иногда он просто сводил ее с ума своим стремлением войти в какой-то слой общества, вписаться в какую-то социальную группу, принадлежать к какому-нибудь объединению. Для Амбер сама мысль о родине и домашнем очаге была очень сомнительной – Холланд-парк с Анджелой, которую она не могла заставить себя называть мамой? Проживание с Максом под одной крышей с понедельника по пятницу? Менорка со слугами и постоянной угрозой того, что в любой момент там может появиться Франческа? Амбер действительно считала, что лучше не иметь никакой родины и домашнего очага, или, по крайней мере, само понятие родина должно быть более гибким и допускающим разное толкование для каждого. Генри не согласился. Это правильно для таких, как Макс, заявил он тогда. Амбер знала, что идеи Генри были гораздо ближе ее отцу Максу, чем его родному папе – озлобленному банковскому служащему, который так и не оправился от шока после бегства из Африки. Генри загадочно называл его состояние комплексом бваны. Его отец вырос на той же самой ферме, где родился и Генри, Авонлеа – можешь себе представить, Амбер? Они жили в самом центре Африки. Авонлеа?И он рос, считая себя хозяином всего вокруг. Он был бваной – хозяином, задолго до того момента, когда научился ходить. Это было правом и привилегией любого белого ребенка в Южной Родезии.

– И почему ты считаешь это комплексом?

– Потому что никто в Тринхэме не называет его хозяином. Он такой же, как все. Никто не хлопочет и не суетится вокруг него, никто не делает то, что он велит, только потому, что он так приказал. Нет, ничего подобного. Ему приходится держаться за свое место, зарабатывать, как все, – и это очень тяжелый путь для него.

– Ну хорошо, ты должен радоваться за него. Это определенно гораздо лучший образ жизни, чем тот, другой, разве не так?

– Да, так должно было быть, если бы он мог это понять. Но он не может. Он ненавидит вставать каждое утро и отвозить себя в банк на машине. Ненавидит докладывать человеку вдвое моложе его. И особенно он ненавидит то, что теперь в его доме нет никого, кого бы он мог просто пнуть ногой или на кого бы мог наорать только потому, что он хозяин и может это сделать. – Амбер молчала. – Я ненавижу его. – Генри перекатился на спину и уставился в потолок. – Я ненавижу их обоих.

«Что случилось с ними? – думала она. – Где теперь Генри?» – Внезапно ей захотелось позвонить ему и спросить: «Угадай, кто это? Угадай, что я сейчас делаю?» – Он бы страшно ревновал, думала она, горько улыбаясь. Была одна-единственная вещь, о которой он мог говорить бесконечно: «Я хочу взять тебя с собой, отвезти тебя туда. Показать тебе, откуда я родом». – В те времена она всегда пожимала плечами в ответ. Генри для нее был связан с Британией, с Лондоном. Ей было совершенно все равно, где он пребывал раньше и почему придает такое значение этому обстоятельству. Ей никогда не удавалось думать о нем как об африканце, это казалось ей таким глупым. Она лениво подумала, а что бы Танде сделал с Генри, попадись он ему. Или как бы Генри поступил с Танде. При мысли о Танде ее желудок внезапно сжался и издал смешное урчание. Еще три дня до отъезда. Прекрати, строго велела она себе. Хватит. Хватит! Хватит же!

51

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не знаешь, где он? – с нескрываемым раздражением в голосе спрашивал свою жену Макс.

– Ну да, не знаю. Извини. Я не знаю. Я видела… Я видела его на прошлой неделе, кажется… – отвечала Анджела, запинаясь, и ее голос звучал все истеричнее.

– На прошлой неделе? Женщина, ты живешь с ним в одном доме!

– Он не обязан докладывать мне всякий раз, когда приходит и уходит из дома! – зло выкрикнула она.

– Возможно, ему бы следовало так делать, – рявкнул Макс. – Неделя?Да за эту неделю с ним могло случиться что угодно!

– Например? Он уже не ребенок, Макс, – пыталась урезонить его Анджела.

– Кто это говорит? Он действует, как будто бы он сам по себе, он живет, как одиночка, который ни от кого не зависит, и ты поступаешь с ним так, как будто бы он и есть сам по себе!

– Я не делаю этого, – запротестовала Анджела, ее губы искривились и задрожали. Это была старая семейная тема. Макс всегда обвинял ее в слабостях Киерана. Ты распустила его донельзя, ты отравила его, он весь гнилой и порочный, – кричал он снова и снова каждый раз.

– Не сваливай на меня все это дерьмо, Анджела. У меня нет ни времени, ни интереса выслушивать это. Я просто хочу, чтобы ты знала, где он находится в любое время. Это понятно? – Макс в упор смотрел на нее. Анджела опустила глаза. Презрение, которое читалось в его взгляде, было слишком трудно вынести.

Хлопнула дверь, и Макс ушел. Она рухнула на диван и закрыла лицо руками. Она не думала, что дойдет до этого. Поначалу было просто чудесно видеть Киерана постоянно дома. Амбер была так занята своей новой жизнью в университете, своей работой, да к тому же они с Амбер никогда не были близки, даже когда та еще была совсем малышкой. Киеран был ее ребенком, и Амбер все время с болью осознавала и давала понять, что и она не придает Анджеле как своей матери большого значения, точно так же, как это делал Макс. На самом деле Киеран давно исчерпал свою норму подростковых глупостей и проказ, которые дети в этом возрасте склонны совершать. Но глупостями это считала только Анджела, шалостями, которыми балуются детишки. Последняя «шалость» – кража почти 15 ООО фунтов стерлингов со счета Макса и дальнейшая покупка на них бог знает где и каких наркотиков. Даже она готова была признать, что ее определение «шалости» здесь не очень подходит. Но, уговаривала она себя, все дети проходят кризис подросткового возраста. Киеран лишь задержался в нем немного дольше, чем остальные, вот и все. Бог знает, что ему совсем не нужна была жестокая ссора с Максом. Зачем ему было выслушивать угрозы и обвинения от отца, который требовал, чтобы Киеран начал вести нормальную жизнь или убирался из дома. Ни один ребенок не заслуживает подобного, так думала Анджела, по щекам у нее текли слезы.

Раздался стук в дверь. Она выпрямилась, быстро утерла слезы на лице, и обернулась.

– Кто там? – спросила она.

– Это я, мэм. Шиобан. Может… мне зайти позже?

– Нет, все в порядке, Шиобан. Входи. – Она вздохнула. Все это было так глупо, нелепо. Правда. Шиобан видела ее в самом тяжелом состоянии, когда Анджела ползала по полу, как ребенок, будучи совершенно не в состоянии подняться, почистить зубы, причесаться, одеться… Так часто за прошедшие месяцы она держала Анджелу за руку, приносила ей пить, запихивала таблетки ей прямо в рот и обещала, что она переживет и этот день тоже, трезвой или пьяной. И все же раз и навсегда заведенный глупый протокол об отношениях между слугами и их хозяевами, на соблюдении которого так настаивал Макс, заставлял Шиобан обращаться к Анджеле – мадам или мэм. Это действительно было и глупо и нелепо. Шиобан была ближе Анджеле, чем кто-либо другой, включая и ее собственных детей. И по чьей вине?Как кричал на нее Макс в последний раз, когда она подняла этот вопрос. Она снова вытерла слезы и попыталась улыбнуться.

– Вы… с вами все в порядке, мэм? – с сочувствием в голосе спросила Шиобан. Анджела кивнула.

– Все хорошо. Есть у нас… может, мне стоит…

– Я кое-что принесла, мадам. – Шиобан вошла в комнату, неся поднос перед собой. Чай, булочки с маслом и большой бокал вина. Анджела вздохнула и кивнула в знак благодарности.

– Спасибо, Шиобан. Ты замечательная!

Она подняла бокал с вином и пригубила из него.

– Ах да, Шиобан, – она сделала паузу, капелька вина скатилась вниз по ее шее. Она быстро смахнула ее рукой. – Мне сегодня вечером надо выйти… на какой-то благотворительный вечер, который я обязана посетить. Будь добра, помоги мне одеться.

– Конечно, мадам. Приготовить вам ванну?

– Да, пожалуйста. Это будет очень кстати, просто чудесно. – Анджела допила бокал до конца. Булочки и чай остались нетронутыми. – И принеси, пожалуйста, мое серебряное платье от Диора. Оно во втором ряду в гардеробной. Длинное, блестящее. Я надену его с серебряными сандалиями, ты знаешь, с теми, на которых впереди по бриллианту.

Шиобан на минутку замешкалась с ответом.

– Конечно. Я принесу все, пока вы принимаете ванну. – Шиобан подняла поднос и поставила на него пустой бокал. – Я посмотрю, не надо ли его погладить, и положу здесь прямо на кровать.

– Спасибо, Шиобан.

Спустя полчаса Анджела взглянула на платье на кровати и нахмурилась. Это было не то платье. Шиобан принесла длинное белое платье от… она взглянула на этикетку, от Валентино. Она даже не помнила, что покупала его. Она завязала пояс халата и открыла дверь. Ее гардеробная занимала большую комнату рядом с ее гостиной. Поначалу у нее была гардеробная, в которую можно было войти сразу из спальни, но по мере разрастания гардероба в ней стало невозможно держать сотни платьев, туфель, пальто, мехов, шляп и вещей вообще, на которые Анджела тратила огромные деньги. Она открыла дверь и вошла. В гардеробной были три длинные штанги из конца в конец по всей длине комнаты. Она прошла между ними, подошла ко второму ряду, куда, как она думала, она повесила серебряное платье от Диора. Она раздвинула вешалки с нарядами, нет, здесь не было серебряного платья. Она была уверена, что повесила его именно сюда, рядом с зеленым с золотом от Диора. Анджела покачала головой. Комната была набита нарядами в пластиковых чехлах, на некоторых все еще висели ценники. У нее уйдет не один час на поиски платья. Ах, и белое платье вполне подойдет. Она выключила свет и вернулась в свою комнату.

Шиобан уже ждала ее с феном в руках и флаконом ее любимых духов. Анджела уселась перед зеркалом и позволила нежным ручкам Шиобан уложить ее волосы в прическу и нанести на лицо макияж, чтобы оживить его.

– Ах да, еще одно, Шиобан… мне показалось, что я слышала, как Киеран вернулся домой. Не могла бы ты ему передать, что отец ищет его? Скажи ему, чтобы сегодня вечером он никуда не уходил, пожалуйста.

Шиобан кивнула:

– Конечно, мэм.

– Не факт, что Макс сегодня будет дома, – тихо пробормотала Анджела себе под нос. Она обернулась и, немного шатаясь, стала спускаться с лестницы. Клайв – их водитель – ждал ее у дверей. Она бросила взгляд в зеркало у входа, чтобы убедиться, все ли в порядке. Все было хорошо, и она вышла из дома, оставив за собой широко распахнутую входную дверь.

Шиобан спустилась по лестнице вниз и закрыла дверь за хозяйкой. Она проделала с волосами миссис Сэлл прекрасную работу, подумала она про себя, наблюдая за тем, как Анджела грациозно проскальзывает на заднее сиденье «ягуара». Шиобан перевела взгляд на часы на стене, четверть девятого. Миссис Сэлл не будет дома весь вечер, миссис Дьюхерст сказала ей об этом. Кухня и столовая были безупречно убраны, ей больше нечего было делать внизу на сегодняшний вечер. Она прислушалась, похоже, что миссис Дьюхерст уже ушла домой. Она заглянула на кухню, быстро открыла дверь в кладовку и включила свет. У дальней стены кладовой хранились вина. Здесь были сотни бутылок, уложенные на специальные полки от пола до потолка, некоторые были в запечатанных ящиках, стоящих прямо на полу. Ей понравилась одна из бутылок. «1990. Шатонеф-дю Пап». Шиобан совсем не разбиралась в винах. Она была родом из маленькой деревушки неподалеку от Дублина, виски ей оказалось ближе, и в нем она разбиралась лучше. Покрытая пылью бутылка выглядела достаточно старой и была с красивой этикеткой, должно быть, и вино в ней хорошее. Шиобан взбила солому, чтобы прикрыть опустевшую ячейку. Если кто-нибудь заметит, все подумают на Анджелу. Горничная засунула бутылку под кофту и поспешила в свою комнату.

Шиобан улыбалась, предвкушая, как приятно проведет вечер пятницы с бутылкой хорошего вина у телевизора. Она вставила ключ в замок, дверь была не заперта. Неужели она забыла запереть замок? Она становится забывчивой, совсем как Анджела. Девушка хихикнула и толкнула дверь.

– Что за… – От страха и неожиданности она чуть не выпрыгнула из собственной шкуры.

Шиобан захлопнула дверь у себя за спиной.

– Как? Как ты сюда попал? Что ты здесь делаешь? – Она смотрела на Киерана, который спокойно сидел на ее кровати и курил сигарету. Ее глаза расширились от испуга, когда она поняла, на чем он, собственно, сидит. Платья. Платья Анджелы, чтобы быть более точной.

– Я тоже могу задать тебе этот вопрос, – ответил Киеран, кивая на платья. – Что, моя мать тебе это тоже подарила? – Он указал горящей сигаретой на бутылку вина. Шиобан стояла как громом пораженная. – У тебя что, язык отнялся? – спросил он, ухмыляясь с издевкой.

– Я, я всего лишь взяла их, чтобы отдать в чистку, – пробормотала Шиобан, чувствуя, как у нее сильно бьется сердце в груди от страха, что он мог обыскать всю ее комнату.

– И это тоже в чистку? – спросил он, раскрывая сжатую ладонь, на которой сверкали кольца и серьги с сапфирами и бриллиантами. – И это? – Он указал на колье из белого золота с бриллиантами и серьги от Гаррарда, все лежало в черной бархатной коробочке. Шиобан взглянула на пол. Ее поймали прямо на месте преступления. Наступило тягостное молчание.

– Я, я, простите меня, я просто хотела… – начала она, стараясь остановить поток быстро проносящихся в голове мыслей. Как, черт возьми, ей выбраться из этого положения? Если Киеран вызовет полицию, а он, кажется, готов это сделать, все плохо кончится. Это будет уже третий раз, когда ее ловят на краже у хозяев, она сможет как-то оправдаться или объяснить все миссис Дьюхерст, но ей не удастся так просто провести полицию.