Текст книги "Стерва. Обольщение (СИ)"

Автор книги: Лера Виннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4

Дорога стелилась под копыта коней, в меру ровная, в меру пыльная, не испорченная вездесущим замогильным туманом из сна.

Отправляясь проверять лошадей после завтрака, Монтейн велел мне забрать еду, которую для нас приготовили с собой, и это значило, что в своих догадках я оказалась права: в ближайшие сутки он не планировал останавливаться рядом с людьми.

Благодарить его за это было бы глупо, пытаться самой завязать разговор на отвлечённую тему – неуместно, поэтому я просто молчала, разглядывая то дорогу, то уши Красавицы, и гадала, как долго это молчание может тянуться.

Правильнее было бы подумать о том, как мне удержать себя в руках в его присутствии. Не менее безобразная, чем наш короткий ночной разговор, утренняя сцена ещё могла быть списана на постоялый двор, дурной сон и впечатлительность крестьянской девицы, впервые покинувшей дом. Теперь же, когда нам предстояло остаться наедине, ни одна из этих отговорок не будет звучать достоверно. Услышав про ночные кошмары, барон, с огромной долей вероятности, ими поинтересуется, и продолжать врать ему уже не выйдет. Равно как и сказать правду.

– Вы на меня злитесь? – он спросил негромко и так благожелательно, что у меня перехватило горло.

Поднять на него глаза, помня о том, кем он меня считает, было стыдно, но я заставила себя это сделать, потому что это… не имело значения. Такие понятия, как стыд, страх и нежелание делать то, что сделать должно, больше не могли для меня существовать.

В конце концов, после сцены с чёртовыми Эрваном он и так имел право думать что угодно.

Монтейн, как ни странно, смотрел на меня без раздражения и брезгливости, и, наскоро передав в уме возможные варианты ответа, я решилась сказать правду:

– Не понимаю.

Он качнул головой, принимая, и, кажется, даже выказывая некоторое уважение, и осадил коня. Я сама не заметила, как начала отставать от него на полкорпуса.

– Признаться, я тоже. Если вы сочли меня подлецом, который воспользуется незавидным положением женщины, чтобы надругаться над ней ради сомнительного удовольствия, это досадно. Я вроде бы не давал поводов для этого. На человека, нуждающегося в подобной милостыне я, хотелось бы верить, не похожу. Если кто-то надоумил вас, что общаться с мужчинами нужно именно так, – барон пожал плечами. – Это странно. У меня сложилось впечатление, что вы для этого слишком умны.

Он не пытался отличать меня или осуждать, скорее, просто думал вслух, и мне удалось ответить ему лишь с некоторым напряжением, хотя я думала, что не смогу вымолвить ни слова.

– Почему вы не допускаете, что просто мне понравились?

– Потому что вы дрожали, как лист на ветру? – Монтейн чуть слышно хмыкнул, но злости и в этом тоже не было, лишь некоторое сожаление. – Уверяю вас, мадам Мелания, оставшаяся наедине с мужчиной, который ей нравится, женщина, выглядит иначе. За мной водятся грехи, но я точно не насильник.

Он спокойно и терпеливо объяснял, и от этого стало так стыдно, что я вновь опустила глаза. Ещё хуже, чем ночью, потому что тогда была горячка отчаянной решимости, сейчас – игривый солнечный свет и спокойный тон человека, который в самом деле силился понять.

– Простите. Я полагала, что это будет правильно. Вы мне не отказали, ещё и не взяли денег. Мать говорила, что в благородном обществе может быть иначе, но в деревне заведено так.

Монтейн сделал какое-то короткое движение, – уставившись на лошадиные уши, я не могла разобрать, что это было, кивок или пожатие плечами.

– Значит, вы в самом деле не местная?

«В самом деле» прозвучало у него так естественно, будто сорвалось само собой, и поднять голову мне всё же пришлось.

– Вам что-то обо мне сказали?

Прятать глаза от него вечно я в любом случае не могла, да барон вёл себя так, будто ничего катастрофического не произошло. Быть может, всё ещё обойдётся.

– Только то, что вы «нехорошая» и можете навести порчу, потому что рыжая, – на этот раз он хмыкнул вполне отчётливо. – Не исключаю, что цвет волос мог стать прекрасным поводом к тому, чтобы обвинить вас в том, что люди заболели. Возможно, поэтому вы решили уехать. Это только мои догадки. Но разговариваете вы точно не как крестьянская девушка.

Он не задал прямой вопрос, но интонация, с которой он свои соображения излагал, оказалась настолько располагающей,почти озорной, что я невольно улыбнулась.

– Моя мать была не местной. Отец в молодости ездил на заработки в город, так многие делают зимой, из очередной такой поездки он привёз её. В детстве мне казалось, что это очень красивая история: младшая дочь графа убежала с крестьянином. Со временем я поняла, что не всё здесь так однозначно.

Монтейн натянул поводья, останавливая коня, и мне пришлось развернуть прошагавшую вперёд красавицу.

– Что с вами? Я что-то не то сказала?

Он не побледнел, но выражение его лица изменилось. Пусть я и не могла прочитать в этом ничего конкретного, то, как заходили желваки на его щеках, мне не понравилось.

– Нет, всё в порядке. Прошу прощения, – барон качнул головой и тронул лошадь с места так осторожно, как будто не помнил, что нужно для этого сделать. – Пожалуйста, продолжайте.

На этот раз удивилась я. Не зная, что еще он хочет услышать, я не имела представления и о том, что ещё могла бы ему рассказать.

– По правде говоря, дальше не случилось ничего особенного. Они поженились, появилась… я. Матери, конечно, приходилось трудно. Она была здесь чужой, люди её сторонились. Зато бабка приняла её как дочь. Отец был никудышным травником. Она говорила, что в нём не было таланта, а вот в моей матери он был, и мастерство она передала именно ей, – получалось так складно, что я предпочла посмотреть на деревья, мимо которых мы ехали, но не встречать взгляд Монтейна. – Когда мне было девять… Да, кажется, девять. Из очередной поездки в город отец не вернулся. Говорили, что он встретил там кого-то и решил остаться с ней. Вроде бы это была молодая и красивая вдова. Мать не хотела ничего выяснять, и бабке вызывать его тоже запретила. Так мы остались втроём, – я облизнула отчего-то враз пересохшие губы, прежде чем закончить. – Полгода назад она умерла.

– И вы остались одни, – он отозвался эхом, так точно подхватив мою интонацию, что я всё же обернулась.

Монтейн понимал. Как бы я ни старалась изобразить беспечность и удовольствие, которое должны были бы доставить мне детские воспоминания о семье, он хорошо понимал, что ничего подобного нет и в помине.

– Я достаточно взрослая девочка, чтобы жить самостоятельно. Хуже было то, что я так и не вызвала доверия в людях. Отчасти, потому что мать воспитывала меня так же, как воспитывали её. Как леди, – я всё же позволила себе быструю кривую усмешку. – Отчасти, потому что я оказалась рыжей. Мать была темноволосой, в семье отца рыжих не помнили. По деревне тут же пополз слух, что это дурной знак и я проклята. Как эта лошадь.

Улыбнувшись затылку Красавицы, я погладила её по гриве.

– Так мы с ней оказались вместе. Человек, чья кобыла её родила, хотел пустить её на колбасу.

– Кажется, кое-что я начинаю понимать, – Монтейн потянулся и тоже погладил мою лошадь. – У вас обеих были причины не любить это место.

Я так удивилась этой внезапной ласке, что едва не натянула поводья, но вовремя успела сдержаться.

– Оно не хуже и не лучше всех остальных. Но мне всё же хотелось бы… другого.

Это слово так непривычно легло на язык. Ведь никогда прежде я не думала о том, чего бы мне хотелось. Жизнь казалась абсолютно и полностью предопределённой: дом, в котором я родилась и выросла, травы и люди, которым я платила такой же настороженной нелюбовью, как та, что они питали ко мне.

– А чего бы вы хотели? Если это, конечно, не секрет.

Барон так поразительно чутко откликнулся на мои мысли, что в этот раз я улыбнулась ему вполне искренне, хотя и невесело.

– Думаю, это будет дом с небольшим садом. Где-нибудь на отшибе. Быть может, на краю леса. Ещё я обязательно заведу собаку. Знаете, такую большую и забавную, из тех, которые машут ушами, как крыльями, когда бегают. Чтобы летом она носилась во дворе, а зимой спала со мной в доме. Рожу ребёнка и буду его любить. Это, должно быть, здорово, дать кому-то жизнь.

Я убаюкивала себя этими мыслями так привычно, так искренне, что едва не пропустила момент, когда Монтейн снова осадил коня.

– Вы в положении? От этого человека из трактира?

Вот теперь он, наконец, смотрел на меня так, будто подозревал в безумии, и мне очень захотелось спросить, какое из этих двух предположений ужасает его больше.

– Побойтесь Создателя, если ещё в него верите, Вильгельм! Будь Эрван последним мужчиной на свете, я бы ещё сто раз подумала. На свой счёт тоже можете не беспокоиться, у меня не было таких планов.

Я умолкла, поняв, что впервые обратилась к нему по имени, но барон этого словно не заметил.

Почти минуту он разглядывал меня так пристально, как если бы видел впервые.

– Прошу прощения, госпожа Мелания, я проявил бестактность.

– Мадам, – я исправила его мягко, но настойчиво. – Какая я вам госпожа?

– Это обращение к знатной леди. Каковой вы, как выяснилось, являетесь.

Монтейн пустил коня дольше по дороге, и теперь я догнала его сама.

– Знаете, когда я была маленькой, к нам приезжал какой-то человек. Он был седым и очень… статным. Мне тогда показалось, что так и должен выглядеть король. Он назвал меня «приблуда». Мать долго отказывалась объяснить, что означает это слово, а мне очень нравилось, как оно звучало.

То ли сам этот разговор, то ли тон, в котором Монтейн вёл его, оказались очень кстати, но мне стало намного легче. Как будто огромный камень свалился с плеч.

– Это был ваш дед?

– Да. Граф Лован.

Я произнесла это имя, – абсолютно чужое для меня, – с таким выразительным придыханием, что барон вдруг взял и засмеялся.

То напряжение, что ощущалось между нами с утра, окончательно растаяло, и я окончательно уверилась в том, что могу говорить с ним почти свободно.

– Позже, когда я повзрослела, мать сказала мне, что-то приезжал, чтобы её вернуть. Граф так и не смог смириться с позором и с тем, что его дочь живёт как крестьянка. Однако он увидел меня, и его намерения изменились.

– Он решил забрать только вас?

И этот вопрос тоже он задал так серьёзно и искренне, что я почти застыла от смеси недоумения с восторгом.

Вероятно, именно такой ход мыслей и принято было называть благородством, но ожидать подобной его глубины от Монтейна я изначально не стала.

– Нет, он велел ей никогда не показываться ему на глаза и не позволять этого мне. Так что моя принадлежность к графскому роду – не более чем семейная байка. Не верьте ни одному моему слову и не смотрите на меня иначе.

– Как пожелаете, мадам, – он улыбнулся мне в ответ, и я против воли залюбовалась.

У Вильгельма Монтейна было хорошее лицо. Приятное, но не приторно красивое, открытое, но не бесхарактерное. Доведись нам встретиться при иных обстоятельствах, я подумала бы, что он очень добрый человек. Если бы доброта была допустима по роду его деятельности.

Теперь же мне приходилось считать его хорошим человеком, и это всё усугубляло. Лгать беззаботному добряку было бы низко, но легко. Такому, как он…

Быть может, не так уж он был и не прав насчёт шлюхи, но подумать об этом мне предстояло много позже.

– Я так и не спросила, как зовут вашего коня.

– Морок, – он произнёс это с такой бесконечной нежностью, что у меня захватили дух.

Сочтя, что имею право это сделать, я потянулась и повторила манёвр самого барона, погладила коня по шее.

– Ну привет.

А вот барон заговорил не сразу.

– Вы удивительно чувствуете лошадей, – заметил он негромкий и с поразившей меня осторожностью.

Более того, он выглядел едва ли не опешившим, и я снова почувствовала себя глупо.

– Вы не любите, когда к нему прикасаются?

– Скорее, я ещё не видел тех, кому хотелось бы к нему прикоснуться.

Морок был роскошным конём. Крупный, чёрный как ночь, с густой гривой, он привлекал внимание и удерживал его почти против воли смотрящего.

– Странно. У вас очень красивый конь. И вам он подходит.

– Должно быть, именно поэтому…

Он, чёрт бы его побрал и правда был смущён.

Куда более, чем прошлой ночью, что примечательно.

Отчаянно давя внезапно вспыхнувшее веселье, я отвернулась, чтобы вытащить флягу с водой и сделать несколько глотков.

– А куда вы держите путь, Вильгельм? Не подумайте, я не собираюсь навязываться с вами, просто любопытно.

Давно я ничего кем не разговаривала с таким удовольствием, да и называть его по имени оказалось необъяснимо приятно. Ни к чему не обязывающая болтовня в дороге… По слухам, она была одним из приятных аспектов долгого пути.

– Хотите знать, не ищу ли я очередную деревню с больными крестьянами, и не рискуете ли вы, путешествуя со мной, вернуться к тому, с чего начали? – Монтейн усмехнулся кривовато, но очень красиво. – Нет, не ищу. Я собирался наведаться в графство Лэйн.

По его лицу прошла нечитаемая тень, и, опасаясь, что Монтейн вовсе замолчит, я отважилась на ещё один вопрос:

– У вас там дела?

– Там красивый Праздник урожая, – он чему-то улыбнулся уголками губ, явно не мне. – Я не слишком люблю бывать в этих местах, но раз в год приходится.

Продолжать расспрашивать его было уже неприлично, но я почувствовала, как во мне зажигается искренний интерес.

Если барон приезжает сюда время от времени, да ещё так редко…

Выходило, что я использовала свою единственную возможность.

Монтейн же бросил на меня короткий взгляд, словно чего-то от меня так и не дождался, а потом всё же договорил:

– Это мои родные места. Нравятся ли мне они и всё, что с ними связано, или нет, но за домом нужно следить. Без присмотра он приходит в упадок.

Пришла моя очередь осадить коня и уставиться на него неверяще.

– Вы отсюда родом?

– Из графства Лэйн, – как будто продолжая начатую им же самим игру, Монтейн остановился вслед за мной. – Можно сказать, мы с вами соседи. Графство Лэйн западнее…

– Я знаю, – я, почти не заметила, что перебила, глядя на него как завороженная. – Через герцогство Керн туда можно добраться за неделю. Просто я думала… Я слышала, что вы приехали издалека.

– Я предпочитаю объезжать через княжество Манн. Это на несколько дней дольше, но мне нравится местная… архитектура, – барон на секунду отвёл взгляд, чтобы в очередной раз погладить своего коня, как если бы не знал, куда деть руки. – Я бываю в разных местах. Иногда и впрямь очень далеко. Но да, родом я отсюда. И, кстати, мой дом стоит неподалёку от леса. Вы правы, это большое удовольствие – жить в таком месте.

– Тогда что же вы в нём не живете?

Это было уже наглостью. Непозволительной бесцеремонностью, за которую я могла поплатиться, но ответить мне Монтейн не успел.

Позади нас раздался грохот и скрип колёс.

Я окунулась, и тут же ощутила, что кровь моя начинает застывать.

По дороге нёсся закрытый чёрный экипаж. Догоняя нас на огромной скорости, он подскакивал на дорожных ухабах, покачивался из стороны в сторону, а две чёрные лошади, которыми он был запряжён, походили на настоящих чудовищ.

Справа был луг, слева лес, и бежать было некуда, но всё же я предпочла последний. Красавице придётся тяжело, но если нам повезёт ещё раз…

Пришпорив в разы сильнее, чем делала обычно, я направила её к деревьям, надеясь, что те несколько минут, что отделяли нас от встречи с экипажем, удастся употребить на пользу.

– Мелания⁈

Окрик Монтейна потонул в шуме листвы над головой и крови у меня в ушах.

Я успела подумать, что подло бросать его там одного.

Что тот, кто едет в этом экипаже, не удостоил его своим вниманием, если меня не будет рядом.

Что по незнанию и всё из того же благородства барон всё же может вмешаться, и тогда…

– Стой!

Красавица встала как вкопанная.

Не понимая, что с ней происходит, и боясь обернуться, я принялась гладить лошадь по голове:

– Давай, милая. Давай, ну, пожалуйста!..

– Да что же вы творите⁈ – наконец, догнавший нас Монтейн перехватил её под уздцы, и только потом посмотрел мне в лицо. – Это просто тюремная карета. Чего вы так испугались?

Смысл его слов дошёл до меня не сразу. Сердце грозило выпрыгнуть из груди, перед глазами стелился туман. Не живой и тёмный из сна, а ледяной, белёсый, сотканный ужасом.

– Что?..

Я глупо моргнула, а Морок недовольно всхрапнул, очевидно раздражаясь на эту глупость.

Монтейн же остался поразительно спокоен.

– Тюремные кареты обычно пропускают на дороге. Люди брезгливы к беднякам и арестантам. Те, у кого есть деньги, платят комендантам за возможность добраться до ярмарки в обход естественных преград. Такое случается во время любого праздника.

Он объяснял так терпеливо и вкрадчиво, как будто я могла сорваться с места снова, не поверив ему, а мир перед моими глазами начинал медленно вращаться.

Всего лишь тюремная карета.

Выдать себя так глупо…

Так и не дождавшись моего ответа, но, очевидно, что-то поняв по глазам, барон кивнул и начал разворачивать коня, попутно уводя за собой Красавицу.

– Никогда больше так не делайте, мадам Мелания. Она могла переломать тут ноги.

Как мы вернулись на дорогу я почти не заметила. О проехавшем по ней чёрном экипаже напоминал только столб были далеко впереди, и у меня начали дрожать руки.

– Слезайте. Вам нужно успокоиться, – Монтейн посмотрел мне в лицо неожиданно близко.

Оказалось, что он стоял вровень со мной, всё ещё держа мою лошадь, и эта забота выглядела настолько искренней, что хотелось разве что покрепче зажмуриться.

Он просто поинтересовался происходящим. Он бросился вслед за мной, рискуя собственным конём, а теперь готов был тратить своё же время на то, чтобы дать мне отдышаться.

Уверять его в том, что со мной всё хорошо, было бы глупо.

Что солгать о причинах своего поступка, я не знала. К счастью, Монтейн о них и не спрашивал. По крайней мере, пока.

Оставалось только продолжать смотреть на него в ответ, когда с губ сорвалось почти что жалобное:

– Нет, прошу вас. Поедемте дальше.

Глава 5

У меня хватило рассудительности, чтобы не погнать Красавицу в галоп, но всё же мы поехали быстрее.

Неторопливое очарование спокойного солнечного утра растаяло, и Монтейн тоже заторопился – считывая моё состояние, он хотел убраться подальше от того места, где я постыдно испугалась случайной кареты.

В самом деле, не задав мне ни одного вопроса, он подогнал Морока, и к вечеру мы были уже очень далеко. Быть может, даже дальше, чем он рассчитывал оказаться.

Вопреки логике и моим ожиданиям, он так и не задал ни одного вопроса, разве что время от времени посматривал на меня со сдержанной тревогой и молчал.

Стоило ужасу, заставившему меня забыть обо всём на свете, отступить, его место заняли мелкая внутренняя дрожь и стыд. Незадолго до того я думала, как оправдываться перед бароном за свой испуг на постоялом дворе.

Что, если он сочтёт меня преступницей? Ведь только преступники убегают так – оглядываясь на каждый скрип и отчаянно спеша.

Что, если он мастерски использует моё безоглядное доверие к нему и везёт меня прямиком в ближайшую комендатуру? Или в дом умалишённых?

Да и безоглядное ли?

Посреди широкой тенистой дороги, пролегающей через густой лес, я вдруг поняла, что и правда слепо позволила своему спутнику решать, куда мы едем.

Именно это я обещала, напрашиваюсь с ним – не подавать голоса без лишней необходимости и не обременять. Да и никто не мешал мне свернуть в сторону на любой развилке, вежливо попрощавшись с ним.

И всё же это было так странно – просто следовать за ним в уверенности, что он знает, как лучше.

– Мадам Мелания, – Монтейн негромко позвал меня, отвлекая от столь ошеломительных мыслей.

Я подняла голову и с удивлением обнаружила, что начинает темнеть. Или же этот эффект ранних сумерек создавал лес. Барон остановил коня, и мне пришлось сделать то же самое.

– Вечереет. Я думаю, нам сто́ит остановиться. Постоялых дворов в окру́ге нет. Вернее, я знаю один, но мы его уже объехали, и сейчас там будет не протолкнуться.

– Значит, ночуем здесь, – я кивнула решительно и, как мне хотелось бы верить, спокойно. – Давайте поищем место.

«Дрожала как лист на ветру», – это сравнение всплыло в памяти так некстати.

Кто знает, могло ли моё положение стать ещё более плачевным, если бы я провела прошлую ночь с Монтейном.

Я не подумала об этом накануне, а подумать следовало бы. Но не сейчас.

Я быстро спешилась, краем глаза отметив удивлённый взгляд собравшегося галантно помочь мне барона, и взяла Красавицу под уздцы.

– Идёмте, – Монтейн кивнул и первым шагнул в лес. – Нужно найти место, пока ещё относительно светло.

Он шёл не слишком быстро, но и не слишком медленно. Очень уверенно, как человек, убеждённый в том, что перед ним откроются все дороги.

Возможно, он видел чуть больше. Видел то, что недоступно человеческому зрению. В любом случае мне оставалось только следовать за ним.

Небольшая окружённая деревьями поляна и правда нашлась быстро.

Пока барон привязывал лошадей, я осмотрелась и нашла место приятным и безопасным. Зелени вокруг было много, и она была достаточно густой, чтобы пробраться через неё незамеченным оказалось весьма непросто.

– Я не планировал обзаводиться попутчиками. Тем более попутчицами. Так что ничего, похожего на палатку у меня нет, только лежак.

– У меня есть лежак.

Опомнившись, я развернулась, чтобы снять седельную сумку с красавицы, и с удивлением обнаружила, что она уже лежит на земле. Пока я беспечно оглядывалась, стоя столбом, Монтейн снял с лошадей всё, что могло помешать им отдыхать, и уже раскладывал вещи.

– Не стоило, – я опустилась на траву пылом с ним, сгорая от стыда и забирая сумку. – Я в самом деле не хочу быть вам обузой. Вы и так во второй раз вынуждены останавливаться из-за меня.

Пальцы мелко задрожали от злости на себя и разочарования в себе же, и я вздрогнула, когда Монтейн вдруг перехватил мою руку.

– Мы остановились, потому что наступает ночь. Давайте разведки костёр и поужинаем.

Его прикосновение оказалось тёплым и… надёжным. Как будто, накрыв ладонью моё запястье, он утихомирил все мои волнения и страхи разом.

Всё же решившись поднять голову и встретиться с ним взглядом, я тихо и медленно вздохнула.

– Простите.

Это было за всё и разом, за то, что уже случилось, и то, что ещё только предстояло, но барон… Вильгельм, конечно же, понял, по-своему.

– Я займусь огнём, а вы устройте нам подобие пикника.

Еды у нас было вдоволь и весьма недурной. Барон не скупился на запасы, и хотя деньги у него, явно водились, мне стало любопытно, всегда ли он подходит к вопросу так основательно? Или эта предусмотрительность была в мою честь?

Всё та же интуиция подсказывала, что всё же второе. Монтейн производил впечатление человека неприхотливого, почти аскетичного, хотя возможности и вкус у него, очевидно были. Стало ли такое отношение к себе следствием попытки себя же наказать, или причина заключалась в воспитании и привычке… Я не видела толку гадать, но наблюдала за ним с интересом и некоторым удовольствием.

Скинув плащ и жилет, Вильгельм остался в одной рубашке и принялся складывать дрова.

В том, как именно он собирается добыть огонь, я ни секунды не сомневалась – достаточно оказалось небольшой искры, вспыхнувшей на его ладони.

Пламя занялось тут же, спокойное, ровное, красивое, и я замерла ненадолго, прежде чем решилась подойти к нему.

– Это не больно?

Барон поднял голову, и только потом выпрямился, как будто выгадывал время, решая, что мне ответить.

– Нет. Я бы сказал, даже приятно. Это разгоняет кровь.

Изнывая от любопытства, я бы никогда не решилась попросить его показать ещё раз, но Монтейн понял сам.

Он протянул мне раскрытую ладонь, и секунду спустя в центре ладони вспыхнул огонёк. Он был белым с золотыми прожилками, густым как молоко, и ни на что на свете не похожим. Не решаясь коснуться его, я склонилась ближе, а барон поднял руку, чтобы мне стало удобнее смотреть.

– Вы… родились таким?

Спрашивать о подобном было сверх всякой меры неприлично, но вопрос сорвался с губ прежде, чем я успела опомниться.

– Нет. У меня были очень слабые задатки. Я прилежно учился. И получил даже больший результат, чем смел надеяться.

Монтейн говорил сипло, как будто голос у него внезапно сел, и я вскинула глаза в надежде поймать его взгляд.

Мне это не удалось. Вильгельм продолжал смотреть на искрившуюся в его ладони силу, и мыслями был явно где-то далеко.

А точнее, давно.

В такой момент не следовало ему мешать. Правильнее было бы убраться подальше и сидеть тихо, но он сам не спешил ни отходить, ни гасить это прекрасное пламя, и я продолжила любоваться им.

– Это очень красиво. Я знаю, что такое может плохо звучать, но… Это очень красиво.

– Вы думаете?

На этот раз Монтейн посмотрел на меня первым, и я рискнула встретиться с ним глазами.

Взгляд у него был спокойный. Тёмный и… мудрый?

Взгляд человека, понявшего что-то важное о себе самом и о жизни.

– Да. Я думаю, что сила, если она есть, должна приносить радость. Должна делать жизнь осмысленной. Она тяжела, когда превращается в нескончаемый долг. А твоё пламя сияет.

Я осеклась, поняв, как легко, как гармонично у меня сорвалось это «ты». Как если бы я говорила с человеком, которого знаю всю жизнь.

Монтейн же лишь бледно улыбнулся и сжал руку в кулак, гася зачаровавший меня огонёк.

– Вы много об этом знаете, мадам Мелания.

Он никак не выделил это своё обращение, даже интонацией не поставил меня на место, а дыхание у меня всё равно перехватило. В его голосе не прозвучало затаённой иронии или досады. Лишь лёгкая тень удивления и… удовлетворения?

Что бы ни было, на этом фоне его «вы» оказалось лишь знаком уважения, которого я точно не заслуживала.

Проще и правильнее было перевести тему немедленно.

– Давайте посидим у огня? Я всё приготовлю.

Губы барона дрогнули снова:

– Давайте. По правде говоря, я забыл, когда кто-то готовил для меня.

Он отошёл, чтобы достать лежаки, не дожидаясь моего ответа, а я ещё почти минуту стояла, не двигаясь, потому что готова была поклясться: Монтейн смутился того, что сказал.

Акцентировать внимание на этом его чувства не следовало, тем более не следовало подогревать его, и я занялась ужином, с определённой горечью находя, что и сама почти забыла, каково это. Расстелить одеяло, разложить припасы, продумать всё так, чтобы они не таяли от жара огня, но мы могли расположиться удобно.

– Мы с матерью часто ночевали в лесу. Она учила меня говорить с травами и слушать их. Мы всегда ночевали у костра. Брали с собой что-нибудь вкусное и много говорили в такие ночи. И с травами, и друг с другом, – я почти не заметила, что начала рассказывать об этом.

Вернувшийся Монтейн сел рядом, и вместо того, чтобы меня одёрнуть, просто пошевелил дрова.

– Вы очень её любили? – а вот его тон оказался почти что жёстким.

Я вскинула голову, а он немедленно спохватился:

– Простите, это было бестактно.

Пока барон тянулся к хлебу, делая вид, что ничего не произошло, я раздумывала над тем, что могла, а главное, хотела ему сказать.

Полуправда или откровенная ложь?

Будучи с собой откровенной, я бы предпочла последнюю, но останавливала меня моя же собственная неуверенность в том, что я смогу её озвучить достоверно.

– Раньше – да. В детстве и юности я очень её любила. После… Знаете, как это, когда в один далеко не прекрасный момент ты вдруг начинаешь смотреть на человека другими глазами? Что-то в тебе меняется, и ты начинаешь замечать вещи, которые не были очевидны раньше?..

Я умолкла, понимая, что, с большой долей вероятности запутала и его, и себя, но Монтейн слушал очень внимательно.

Судя по выражению лица, он задавался тем же вопросом, что и я немногим ранее: как много можно позволить себе сказать? Как скоро мы расстанемся навсегда и допущенная откровенность перестанет быть опасной?

– Я знаю, каково это – увидеть человека в новом свете. Узнать, что он способен на то, чего ты от него не ожидал. Но, кажется, мы говорим о разных вещах. Ешьте, силы вам ещё понадобятся.

Эта забота, – чуть неловкая, прямо сейчас едва ли не грубоватая, – отозвалась в груди щемящим теплом и виной.

Он не должен был возиться со мной.

Привыкший общаться преимущественно со своим конём Чёрный Барон ни в коем разе не обязан был делать исключений, однако же…

Я придвинула аккуратно нарезанное ещё в трактире мясо ближе, чтобы оно удобно стояло между нами.

– И да, и нет. В каком-то смысле я уезжаю от этих воспоминаний.

Монтейн хмыкнул чуть слышно, но так понимающе, что я не донесла кусок до рта.

– Поверьте моему опыту, мадам Мелания, это отвратительная идея. Абсолютно бесполезная. Как бы далеко вы ни сбежали, это всё равно останется с вами. Вот здесь, – он указал двумя пальцами на свой висок, и тут же напомнил. – Ешьте. Вы настолько бледная, что ещё немного, и я решу, что лечение нужно вам.

От неожиданности ли, или от осевшей на губах пепельной горечи, но я засмеялась, прежде чем послушно откусить от своего ломтя.

– А от каких воспоминаний бежите вы? Я знаю, что не должна спрашивать, но мы ведь попутчики. В дороге люди часто говорят о сокровенном с теми, с кем никогда не встретятся вновь.

– А вы надумали меня покинуть? – Вильгельм вскинул бровь в притворном возмущении.

И мне вдруг стало легче. Исчезли давящее чувство чудовищной вины перед ним, страх, дрожь и желание в самом деле вскочить на Красавицу и мчаться как можно быстрее, не разбирая дороги.

Сама его попытка вести хотя бы относительно светскую беседу действовала на меня успокаивающе. Как будто заданный тон гарантировал, что ничего плохого с нами не случится. Не сегодня точно.

Я видела, как барон почти украдкой начертил в воздухе несколько знаков, прежде чем мы устроились у костра. Он контролировал периметр, обеспечивал нашу безопасность, и мне так малодушно не хотелось загадывать, выдержит ли его защита… если что.

– Если только вы на этом настаиваете, – я улыбнулась ему в ответ, и тут же добавила уже серьёзнее. – По правде сказать, конечно же, планирую. Не могу же я тащиться за вами вечно. Но я ещё не знаю когда.

– Хотите просто убраться отсюда подальше? – он подвинул ко мне хлеб точно так же, как я подвигала к нему мясо. – Это уже хороший план.

Небо над нами потемнело окончательно, а звёзды в нём стали яркими-яркими.

Как будто забыв ответить, я запрокинула голову, глядя на них, стараясь надышаться тишиной ночного леса и духом полной жизни зелени.

– Я хочу, чтобы это было место, в котором я буду стремиться остаться. Не важно где. Город это будет или крошечная деревушка. Мне кажется, что я его узна́ю.

Это была несвойственная мне, губительная прямо сейчас лирика.

Поняв на середине последней фразы, как именно это прозвучало, я поспешила развернуться обратно к Монтейну.