Текст книги "Стерва. Обольщение (СИ)"

Автор книги: Лера Виннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Аромат был чудесным, и вечер тёплым, и всё оказалось не так страшно, как я могла предполагать.

Только вот эта удача поднимала со дна моей души чувства, о которых я не хотела бы даже задумываться.

– Я их всех ненавижу. Их всех. Свою мать, чёртову безответственную дуру. Представляешь, что это такое – родить ребёнка? Носить его в себе, привести в мир нового человека, а потом взять и отдать его. Так просто! Как будто той девочки, моей сестры, и вовсе не было, – я не узнала собственного голоса и не сразу поняла, что произношу всё это вслух. – Своего труса-отца. Он оказался настолько никчёмным, что бабка поделилась этим проклятием не с ним, а с его женой. Он ведь тоже её отдал, барон. Ту девочку, что родилась вперёд меня. Отдал, а потом отправился преспокойно жить дальше в уверенности, что его долг оплачен. И бабку ненавижу тоже. Знаешь, какая традиция была в моей семье? Рассказывать обо всём этом дерьме своим детям только перед смертью. Она просто ушла, а я теперь должна справляться с этим, как сумею. Делать как они, либо…

Монтейн стиснул зубы, ставя передо мной тарелку, а потом перебрался мне за спину и обнял, словно укрыл.

– И как ты собиралась справляться с этим? Если не планировала ничего говорить мне. Бежать до конца жизни в надежде, что он тебя не найдёт?

Лишь теперь я поняла, что меня затрясло, и сжала его руку в попытке урвать для себя немного его уверенности.

– Я решила рискнуть. Я всё же не настолько глупа, чтобы верить, что он меня не найдёт и не догонит. Просто… – мясо пахло восхитительно, но я быстро сглотнула, не давая себе сбиться. – Я подумала, что если есть одна сила, на неё всегда, обязательно найдётся другая. Такая же тёмная и страшная, но более… живая? Превосходящая её просто потому, что так должно быть.

– Да, – он согласился, мягко касаясь губами моего затылка, и за это я была благодарна тоже.

Лучшего способа дать мне передышку и придумать было нельзя.

– Я знала, что это не ты. Ты просто недостаточно мерзавец для этого.

Монтейн тихо и невесело засмеялся и поцеловал меня снова.

Почувствовав, что дрожь в теле начинает постепенно затихать, я устроилась удобнее, откинувшись ему на грудь.

– Но я вспомнила об одном человеке. Он живёт здесь неподалёку, и я много слышала о нём. Вот он слывёт первостатейным мерзавцем. К тому же он колдун. Не такой, как ты или я, а рождённый таким. Тёмный и непредсказуемый. Я решила попробовать добраться до него, чтобы…

Подбирая слова, я перехватил руку барона удобнее, погладила тыльную сторону ладони.

После того, что он делал со мной этой рукой сегодня, продолжать было особенно стыдно.

По всей видимости, понимая и это, Вильгельм закончил за меня:

– Ты решила отдаться ему и надеяться, что отпечаток его силы на тебе остановит того, кто тебя преследует.

Его интонация вышла полувопросительной, и за ней слышалось столько понимания, что я просто кивнула:

– Да. Я думала, что если мне повезёт и я смогу от него зачать, меня оставят в покое. Пусть даже он не станет защищать бастарда, часть его силы будет во мне. Будет у этого ребёнка, и никто не посмеет его забрать. Я бы уехала далеко-далеко и жила незаметно. Если бы мне всю жизнь пришлось быть начеку, чтобы держать в узде то, что мне оставили в наследство, это было бы пущей малостью. Но потом я узнала тебя, и всё пошло не по плану. Я подумала, что если ты станешь моим первым, это ничего не испортит, но я… Мне будет с тобой хорошо.

Я замолчала, потому что уже наговорила много лишнего, и Монтейн тоже молчал.

Наш ужин остыл, а он гладил мои волосы задумчиво и нежно, как если бы ему и правда было приятно держать меня в своих объятиях, и не хотелось выпускать из рук.

– Всё осложнилось тем, что мы друг другу понравились, – наконец заговорив, он снова не спрашивал, а утверждал.

Я не смогла подавить улыбку, хотя радоваться было особенно нечему.

– Значит, я тебе всё-таки приглянулась?

Судя по тому, как изменилось его дыхание, барон тоже улыбнулся.

– Просто я всегда заметаю следы за едва знакомыми мне ведьмами со смертоносной силой. И отказываю в любви красивым девушкам из вредности. Такие уж у меня развлечения.

– Теперь понятно, за что тебя прозвали чёртом, – уперевшись затылком ему в плечо, я повернула голову так, чтобы видеть его лицо хотя бы в профиль. – Я бы не решилась предложить тебе ещё раз. Ждала бы, но не осмелилась. Хотя и сочла бы тебя грубияном. Наверное.

Он неудобно вывернул шею, чтобы, не меняя позы коснуться губами моих губ в быстром поцелуе, и у меня закружилась голова от того, как остро и обещающе это было.

– Зато теперь ты станешь моей по доброй воле. А не потому, что я так удачно подвернулся тебе на дороге.

Это было не предложение, даже не вопрос. Он говорил об этом как о неоспоримом факте, и я почувствовала, что краска снова разбивается по щекам.

– Ты хочешь сделать это, зная обо мне такое? Зная, что он может добраться и до тебя?

Чёрный Барон не мог не понимать рисков.

Человек, вернувшийся на место убийства, чтобы обратить тела в пепел с помощью колдовства, просто обязан был просчитывать их много лучше, чем умела я.

На деле же Монтейн смотрел на меня всё так же невозмутимо, хотя в глазах его скакали весёлые черти.

– При таком обилии соперников, это уже практически дело чести, мадам. Если вы, конечно, не возражаете.

Я засмеялась и, наконец, закрыла глаза, чувствуя себя почти успокоенной, согретой и до плача счастливой.

Что бы там ни было после, он не отвернулся сейчас. И теперь он наверняка меня проводит.

Учитывая то, как смирно вела себя при нём моя прокля́тая сила, Вильгельм в самом деле мог стать лучшим, что со мной случалось в жизни.

Главное – расстаться с ним вовремя, пойти своей доро́гой и не утянуть за собой.

Он не мог прочитать мои мысли, но продолжал гладить по голове так, что я начинала во всё это по-настоящему верить.

Верить в то, что я справлюсь.

В полной тишине ухнула сова, и я потерялась о плечо барона виском, выражая своё согласие на всё на свете, а он прижался губами к моему виску.

– А тот человек, к которому ты шла? Ты ведь не знакома с ним?

Я отрицательно покачала головой, не отрываясь от него.

– Расскажешь мне, кто это?

– Какая разница? – я снова посмотрела на его руку. – Лучшего плана всё равно нет. Значит, я попытаюсь удачу. К чему тебе знать, кто это будет?

– К тому, что того, кто вбил тебе в голову всю эту чушь о мужчинах, следовало бы пристрелить, – перехватив за подбородок, Вильгельм заставил меня поднять лицо и встретиться с ним взглядом. – Если всё так, как ты слышала, и он настолько силён, возможно, он сможет тебе помочь. Так, что тебе не придётся лгать и ложиться в постель с тем, кого ты даже не знаешь.

Сердце пропустили удар, и я даже поднялась, уставившись на него с неверием и надеждой.

– Но как? За такую работу всегда нужно платить, а платить мне нечем.

Он помедлил с ответом, глядя на меня немного рассеянно и всё так же внимательно, а потом погладил мою щеку.

– Двое посвящённых людей всегда между собой договорятся. Конечно, если никто из них не безумен. Можно обменять услугу на услугу. Все мы время от времени нуждаемся в ком-то ином. Во мне действительно нет той тьмы, которая нужна, чтобы отчитать тебя от этого дерьма. Но я тоже многое умею. И мне нужно знать, с кем предстоит торговаться.

Я прикусила губу, делая вид, что взвешиваю все «за» и «против», но в действительности мне нужно было справиться с собой и поверить в услышанное.

Он предлагал мне не просто помощь. Он готов был сражаться с моей собственной тьмой за меня, и это было одновременно восхитительно, пьянящее, горько и страшно.

Я обязана была ему отказать.

Должна была объяснить, что не могу и не желаю втягивать его в этот омут ещё глубже.

С другой же стороны, если он в самом деле что-то знает об интересующем меня человеке, это могло бы мне помочь. Чем большими све́дениями я буду обладать по прибытии на место, тем легче мне будет добиться желаемого.

А Вильгельм… Никто не помешает мне насладиться его близостью сейчас, а после сбежать от него, как только мы покинем эту деревню. Дождаться подходящего момента и уйти через лес, иди послать Красавицу в галоп на очередном повороте. Даже если он захочет вмешаться, то просто не успеет.

Придя к согласию с собой на этом, я кивнула и быстро облизнула губы, чтобы названное имя не высохло на них.

– Герцог Удо Керн. К нему я хотела добраться с твоей помощью.

Глава 12

Монтейн за моей спиной окаменел.

Всего на минуту, но он напрягся, так что мне показалось, будто он хочет меня оттолкнуть.

– А что же герцог Бруно? Ты не думала обратиться к нему? – и голос его сел и прозвучал глухо, как если бы в горле у него враз пересохло.

Что бы это ни значило, он не двигался и не пытался от меня отстраниться, и я осторожно пожала плечами.

– У нас в деревне есть один парень, Мигель. Он часто работает в городе и любит всякие истории. Про тебя мне тоже он рассказал, – я погладила его руку, подтверждая свои слова. – Он слышал от тех, кто бывал в герцогстве Керн, что герцогу Бруно уже тридцать шесть лет, а он влюблён в свою жену как мальчишка. А герцог Удо, по слухам, осенью женился в четвёртый раз. К тому же, у него нет детей. Я подумала, что он должен быть менее щепетилен в этих вопросах и скорее… согласится сделать то, что мне нужно. Я ведь не собиралась рассказывать ему правду, просто…

Я замолчала ненадолго, поняв, что начала путаться, перевела дыхание и продолжила.

– О герцоге Бруно говорят, что он, в отличие от своего брата, хороший человек. А герцог Удо… достаточно мерзавец, чтобы я могла надеяться.

Барон тихо, но глубоко вздохнул, а потом перехватил меня удобнее одной рукой, чтобы свободной дотянуться до тарелки. Он пристроил её на своё колено и придержал, чтобы мне было удобнее дотянуться до мяса, не отстраняясь от него, и меня начала мучить совесть.

Сев прямо, перестала опираться на него, чтобы мы оба могли поесть, и оценивший этот жест Монтейн усмехнулся с непонятным мне выражением.

– Насколько мне известно, герцог Бруно далеко не безответный человек. Но, в отличие от брата, он более терпелив. Даже более изощрен. Ешь.

От этой заботы у меня перехватило горло, и я взяла кусок мяса, наконец решившись попутно посмотреть на барона.

Его лицо ничего не выражало, было спокойным, но как будто застывшим.

– Ты правда думаешь, что он сможет мне помочь? Что он захочет это сделать?

Вильгельм повернулся, и в отсветах костра его полуулыбка показалась мне совершенно потусторонней.

– С Кернами можно договариваться. С обоими. Думаю, со старшим будет проще.

– Значит, мне следует идти к герцогу Бруно? – я моргнула, забыв откусить, потому что такой вариант и правда не приходило мне в голову.

– Нам, – Монтейн усмехнулся ещё раз и всё-таки принялся за мясо. – У меня лучше получится подобрать слова, чтобы убедить герцога.

Сотня самых разных вопросов роилась в моём уме пчелами, но, начав есть, я уже не могла остановиться.

Несмотря на то, что Вильгельм постоянно отвлекался, мясо у него получилось великолепно, сидеть в тишине и темноте у костра было приятно, и я слишком поздно поняла, что начинаю засыпа́ть.

– Ты тоже обещал рассказать мне, – я попыталась взбодриться отчасти из упрямства, отчасти потому, что мне и правда было интересно, – а такие, как мой барон, не соглашаются на откровенность по обязанности.

Какое интересное получилось сочетание – «мой барон».

Не мой, конечно же, и никогда не будет, но хотя бы мысленно я могла позволить себе так его называть.

– Раз обещал, расскажу, – он отозвался с непонятной мне интонацией, а потом вдруг прижал к себе крепче, положив ладонь мне на живот.

Жест получился настолько интимным и обжигающим, что я едва не поперхнулась очередным куском.

Оставалось только порадоваться тому, что, даже если я снова постыдно покраснею, жар на лице можно будет списать на костер.

– Когда ты отдохнешь.

Голос Монтейна донёсся до меня уже сквозь пелену.

Засыпая прямо там, на траве, я успела подумать, что есть в этом что-то противоестественное, как будто Монтейн намеренно погрузил меня в этот мягкий и дарящий отдых сон, пока я отвлеклась и просто не могла этого заметить.

С этой же мыслью я и проснулась, но в момент пробуждения она стала для меня второй.

Первым делом я поняла, что снова спала без кошмаров. Намеренно или случайно, барон отгонял их, не позволял жидкому чёрному туману добраться до меня, и от благодарности за одно только это мне снова захотелось плакать.

Это желание грозило превратился в традицию – я снова лежала в чистой мягкой постели и прислушивалась к себе.

И находила, что по-настоящему на него не злюсь.

Вильгельму тоже нужно было время на отдых. И на то, чтобы подумать без меня.

Быть может, пока я спала, ему не приходилось тратить силы на мою защиту, и если так…

Я рывком села, прижимая одеяло к груди.

За окном было темно, но лунный свет был скорее вечерний, чем предутренний.

Могла ли я проспать сутки?

Если Вильгельм набросил на меня заклятье, вполне могла.

Снаружи снова не доносилось ни звука, и я едва не споткнулась, спеша на улицу, потому что вспомнила не только ужин у костра и то, как он обещал помочь мне договориться с герцогом Керном, но и предшествующие всему этому утро.

Утро, когда я проснулась одна и бродила по деревне в уверенности, что он меня оставил.

А, впрочем, тогда я проснулась днём…

Поняв, что окончательно запуталась во времени суток, я заставила себя остановиться у самого порога и глубоко вдохнуть.

Это точно никуда не годилось. Нужно было срочно взять себя в руки и выйти из дома спокойно.

Как выяснилось, барон никуда не делся.

Он сидел рядом с колодцем, глядя на уже потухший костёр, и не услышал моих шагов, погрузившись в свои мысли.

Я застыла ненадолго за его спиной, сомневаясь в том, что имею право приближаться.

Сожалел ли он о том, что наговорил вчера?

Об обоих герцогах Кернах шла дурная слава. Люди говорили, что братья чёрные и очень могущественные колдуны с собственными представлениями о добродетели. Рассказывали даже, что год назад казавшийся таким спокойным и рассудительным старший герцог, Бруно, в буквальном смысле стёр кого-то в порошок в своём лесу. За что – никто не знал, но даже на нашей границе видели сверкающую голубую бурю, похожую на грозу, а её появление таинственным образом совпало с чудесным воскрешением три года считавшегося мёртвым Удо, младшего герцога.

Некоторые считали, что герцог Бруно на правах старшего взял на себя поступок брата, но ни тот, ни другой не считали нужным никому ничего объяснять.

Герцогство процветало. Люди в нём жили спокойно и сыто, не потревоженные ни серьёзными природными несчастьями, ни разбойниками.

Попытка обольстить Удо Керна должна была стать моей опасной и безумной авантюрой. Моей последней, отчаянной попыткой спастись.

Мог ли Вильгельм передумать и не захотеть иметь дела с этими людьми?

Разумеется, мог. И я точно не стала бы его за это осуждать, потому что само́й мне было страшно до холодеющих пальцев и стука в висках.

– Если ты хотел побыть один, нужно было просто сказать, – я всё же подошла и опустилась на траву рядом с ним.

Вильгельм повернулся, бросил на меня быстрый, но очень внимательный взгляд.

– Тебе нужно было отдохнуть.

– Проспав сутки?

Вне всякого сомнения, это был не только новый костёр, но и новый вечер.

Барон едва заметно дёрнул плечом.

– Тот, кто тебя преследует, тебя выматывает. Так, ты становишься для него лёгкой добычей. Тебе ведь снятся сны?

Он, разумеется, знал о том, что со мной происходило.

А я, в свою очередь, абсолютно точно знала теперь, что сам он не спал. Охранял меня, отгоняя мои кошмары.

– Ты не ложился.

Он посмотрел на огонь и снова пожал плечами, как если бы это ничего не значило.

Не подтвердил, но и не опроверг.

Коснуться его сейчас, означало бы бессовестно воспользоваться и его расположением, и той обжигающей близостью, на которую он пошёл в доме травницы, как на крайнюю меру, чтобы добиться от меня правды.

Понимая это, я всё равно придвинулась ближе и прижалась к его руке, мягко коснулась губами плеча через ткань рубашки.

В конце концов, помимо разговора с герцогом Керном, – с любым из них, – он ещё кое-что мне пообещал.

Хотя… ведь и это тоже выполнять был не обязан.

Монтейн тут же повернулся, взял меня за затылок и поцеловал так, что захватило дух – медленно, глубоко и обезоруживающе.

Я потянулась к нему, не думая, немного неловко обняла за шею, и только в этот момент поверила, что он никуда не делся.

Хотя, казалось бы, когда только успела так сильно привязаться к нему?

Когда дыхание закончилось, барон медленно облизнул губы, а потом опять уставился на огонь.

Он как будто собирался с силами и подбирал слова, чтобы сообщить мне о чём-то, что способно меня разочаровать, но мне, вопреки доводам разума, было спокойно.

После такого поцелуя в самом деле не жаль стало даже умереть.

А ведь в моём случае можно было поспорить, что хуже: жизнь или смерть.

В прошлом мне изредка доводилось слышать рассказы об ужасах брака. Точно так же, изредка, деревенские девушки рассказывали мне о своей любви. О том, как весь мир для них менялся, и краски становились ярче, и чудилось, что невозможно станет жить без одного конкретного человека… Даже если этот человек не питал к ним взаимности.

Я никогда не готовила для них приворотных смесей.

Как я узнала впоследствии, этим тайком от меня занималась мать. Делала отвары, либо по воле своей, через свою, – теперь мою, – силу, заставляла уступить тех парней.

А ещё я никогда не верила в такие рассказы. В то, что какой-то мужчина сможет затмить для меня всех и вся, заставить иначе смотреть на жизнь.

– У меня… был кое-кто. Девушка, которую я очень любил.

Когда Монтейн заговорил, я вздрогнула – не то от неожиданности, не то потому что его голос звучал даже не глухо. Обречённо.

– Она была дочерью графа. Его земли не так далеко отсюда. Он по сей день богат, знатен, обласкан королём. Мой же род обеднел, и я не мог надеяться жениться на ней. Я слишком сильно ей не соответствовал.

Он умолк, пошевелил палкой дрова, а я предпочла убрать руки, не касаться его, не мешать.

Монтейн кивнул даже слишком резко, но с очевидной благодарностью.

Ему больно было об этом вспоминать, и боль эту выдавал даже не голос, а его спокойствие. Мертвенное, невозмутимое, застывшее лицо.

В благодарность за то, как он слушал меня вчера, мне очень хотелось сделать для него хоть что-нибудь хорошее, и я спросила чуть слышно:

– А она? Она тоже тебя любила?

На мой взгляд, обратное было просто невозможно. Его трудно было не полюбить.

Вот только я никогда не была дочерью графа.

– Да, – Вильгельм кивнул. – Она тоже меня любила. Когда её отец узнал о нашей связи и начал опасаться последствий, он стал её запирать. Я забирался к ней на балкон, и мы разговаривали часами до рассвета.

Он улыбнулся этим воспоминаниям, и я, улыбнулась вместе с ним, потому что и это тоже с лёгкостью могла себе представить.

Как бы барон Монтейн ни судил себя сам, он всё же был настоящим рыцарем. Тем самым рыцарем из сказаний, отважным и благородным человеком чести. Проводя с дамой сердца ночи напролёт, он наверняка не смел касаться её так, как касался меня. Хотя она наверняка была очень красивой – обычная, ничем не примечательная девушка едва ли могла запасть ему в душу. Он заслуживал самого лучшего. Во всём.

Теперь, когда я знала о том, что он пережил нищету и унижение когда-то, объяснимым становилось и его отношение к деньгам, и дурацкая сцена в трактире, когда я хотела расплатиться с ним за комнату, начинала казаться ещё более глупой.

Наверное, стоило предложить ему остановиться. Не говорить о том, что было для него тяжело, но, как знать, ведь мне стало легче, когда я сказала о том, что меня мучило, вслух.

Тем временем Монтейн пошевелил дрова снова, хотя необходимости в этом не было.

– Когда пришло время, граф выбрал для неё жениха. Богатого, знатного, уважаемого человека. Он оказался молод и очень красив. Дурная репутация только добавляла ему очарования, многие женщины теряли из-за него голову и стыд.

Он снова умолк, словно поймал себя на том, что говорит лишнее, а я спросила о том, о чём спрашивать была не должна:

– И твоя любимая тоже?

Барон едва заметно вздрогнул и посмотрел на меня так, словно успел забыть о моём присутствии, а потом покачал головой:

– Я не знаю. Мне так и не хватило смелости узнать. У меня не было денег на побег. По правде сказать, у меня вообще ничего не было, кроме лошади и шпаги. Но и просто смотреть на то, как её отдают другому, я тоже не мог. Поэтому я пошёл к её отцу. Умолял его дать мне ещё один год на то, чтобы добиться возможности просить её руки. Он велел мне больше и не показываться ему на глаза.

– А она? Разве она его об этом не просила? – я перебила его достаточно бесцеремонно, хотя и чуть слышно.

Отчего-то мне казалось, что я могу это понять – что должна испытывать девица, которую отдают замуж за чужого ей мужчину, да ещё и отрывая от любимого.

А ещё я была уверена, что обязана дать ему хотя бы самую крошечную передышку. Раз уж я нечаянно, но разбередила настолько глубокие раны.

– Господина графа бесполезно просить, если он уверился в том, что знает лучше, – Вильгельм хмыкнул и, сцепив пальцы в замок, свесил руки между поднятыми коленями. – Я поехал к её жениху. К тому моменту он успел уже однажды овдоветь, мне казалось, что он поймёт. При всей неоднозначности его репутации, в благородстве по отношению к женщинам ему никогда не отказывали. Я просил его отказаться от помолвки. Нёс какую-то чушь о чести и милосердии. Он предложил мне встать на колени. Чтобы он согласился подумать. Я встал. Он ответил мне «нет».

Монтейн замолчал, во второй – или в миллионный? – раз переживая это унижение, а я почувствовала, как обожгло не только лицо, но и спину, и грудь. Дышать стало тяжело, а сердце заколотилось так быстро, словно это сделали не с ним, а со мной.

Каким бы бесчувственным мерзавцем ни был тот человек, поступать так с Вильгельмом…

В душе́ клокотали негодование, ненависть и запоздалый абсурдный страх, и нужно было срочно что-то сказать или сделать, чтобы справиться с этим.

– Как честный человек, ты уехал и больше не приближался к чужой жене? Поэтому ты постоянно странствуешь?

Я сама поразилась тому, сколько спокойствия, почти равнодушия прозвучало в моём голосе. Так можно говорить, лишь когда боли становится так много, что на неё уже не остаётся сил.

Прежде я так не умела.

Барон непонятно хмыкнул, качая головой, а после посмотрел на меня.

– Она умерла. Меньше, чем через год после свадьбы, – он замялся, очевидно решая, стоит ли продолжать, но всё-таки закончил. – Вскоре после того, как сумела зачать.

– Чёрт побери! – я приложила ладонь ко лбу, вроде бы отводя с лица волосы, а на деле пряча лицо.

Даже в такой момент он раздумывал, стоит ли затрагивать болезненную для меня тему.

Снова думал не о себе.

– Прости. Я не должна была просить тебя рассказывать.

– Пустое, – он пожал плечами и снова пошевелил дрова.

Какое-то время мы сидели в молчании – Монтейн думал о своём, а я не знала, что сказать ему. Не чувствуя под собой земли, я думала о том, как всё это несправедливо.

– Вильгельм… – я облизнула губы, но так и не сумела подобрать слов.

Вот только он как будто не услышал.

– Я дал себе слово, что не оставлю этого так. Что заставлю его заплатить и не позволю ему жить и радоваться жизни после того, что он с ней сделал. Чему он позволил случиться.

Я вскинула трусливо уставленный в костёр взгляд, потому что мне показалось, что это был уже не он. В том бароне Монтейне, которого я успела узнать, просто не могло быть такой спокойной ледяной ярости, настолько обречённого спокойствия и готовности на что угодно.

– Ты?..

Закончить я так и не посмела закончить, потому что это было оно. Именно то, о чём люди в городе говорили Мигелю. То, что он сделал. То, что он носит в себе.

Вильгельм истолковал моё молчание правильно, поймал мой взгляд, и даже в темноте я заметила, как дрогнули уголки его губ. Как будто он хотел улыбнуться, но не смог или не стал.

– Я его не убивал. Во-первых, потому что понимал, что вызывать его бесполезно, он бы меня прикончил. Во-вторых, этого мне казалось мало. Я нашёл колдуна, старого, никогда не бравшего учеников. Он считал это пустой тратой времени, потому что слишком сложно найти кого-то, кто захочет пройти этот путь до конца.

– Но учить тебя он согласился?

Мне необходимо было говорить с ним, чтобы разбавить боль. Разогнать её, как застывшую кровь, вернуть телу чувствительность.

Монтейн посмотрел на меня, а потом коротко махнул рукой, и костёр разгорелся жарче.

– Он позволил мне стать его слугой.

В другой ситуации я восхитилась бы тем, как ловко и красиво он управляет пламенем. Сейчас же взглянула на это чудо почти равнодушно.

– Это было испытание?

– Да, – он коротко и криво улыбнулся. – Он знал, что я не привык к такой жизни. Хотел увидеть, как я справлюсь. Всё же я просил научить меня не говорить с травмами, а проклинать. По всей видимости, он остался доволен увиденным.

Вильгельм ненадолго умолк, а я взяла палку, и сама пошевелила дрова.

Огонь и правда согрел тело, но внутри продолжал расползаться чудовищный холод.

Я не знала, о чём ещё спросить, что ещё сказать, просто ждала, а Вильгельм посмотрел на небо.

Должно быть, раньше он часто делал так, когда не знал, сбудется ли задуманное.

– Я его проклял. Этого человека. Заставил в полной мере пережить то, что чувствовали из-за него другие. Испытать угрызения совести. Лишил его возможности колдовать и убивать. Имени, дома, гордости. Семьи. Всего, что у него было.

Он выговорил это холодно, без какой-либо выразительной интонации, и я забыла и об огне, и о небе, глядя на него.

Барон выглядел осунувшимся, уставшим. Как будто этот разговор вымотал его гораздо больше, чем сутки, проведённые без сна.

– Тебе стало легче?

– О да! – он сухо рассмеялся. – В первые полгода я чувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Мне было так хорошо, как никогда прежде. А потом я понял одну интересную вещь, Мелли. Только наказав его, я, наконец, понял, что её больше нет. Неважно, мучается он каждый день и ночь, не зная покоя, или живёт спокойно и сча́стливо. Это не могло ничего исправить и не могло её вернуть. Всё оказалось просто… пылью.

Сердце болезненно сжалось, и дотронуться до него мне захотелось до зуда в пальцах, но было нельзя. Он не для того делился со мной сокровенным, чтобы я его жалела.

Вместо этого я уставилась в землю, гладя ладонью траву.

– Тот человек, он умер?

Сколько он мог и прожить так, не сойдя с ума?

И не за это ли винил себя мой барон?

– Нет, он жив, – Монтейн покачал головой, а потом сделал глубокий вдох и откинулся на спину, лёг, заложив руки за голову. – Через три года я его встретил. Случайно увидел в трактире. Так себе было местечко, но годилось, чтобы переночевать. Он меня даже не заметил, а я его не сразу узнал.

– Он так сильно изменился?

Мне отчаянно хотелось, и в то же время было страшно услышать ответ на этот вопрос.

А ещё немыслимо было, но так тянуло спросить, что он испытал, увидев своего врага поверженным?

Вильгельм же продолжал смотреть в небо.

– Из обворожительного молодого господина, блиставшего при дворе, он превратился в оборванца. Нищего, голодного и измученного. Но зато был с девушкой. Она так смотрела на него… – он облизнул губы, пытаясь описать. – Как будто он стал для неё всем. А он закрывал её собой от местной пьяни. И отдал свой фамильный кинжал за нормальный ночлег для неё.

Барон умолк, а я почти минуту слушала, как трещат дрова в ожидании, что он продолжит.

– Я его отпустил. Снял это чёртово проклятие, – он сел одним стремительным движением, почти рывком. – В ту ночь они спали где-то за стеной, а я сидел и думал о том, что эта женщина не должна пережить то же, что пережил я, когда не стало Деты. Кем бы она ни была, почему бы с ним не связалась… Никто такого не заслуживает.

В горле пересохло, и я с трудом сглотнула, даже не помыслив о том, чтобы встать.

– Ты сожалеешь о том, что не убил её и не заставил его испытать то же самое?

– Конечно, нет, – он посмотрел на меня и вдруг чему-то улыбнулся. – Если бы я причинил ей вред, всё окончательно потеряло бы смысл, да и я…

Монтейн осёкся, уставился в землю и молчал так долго и обречённо, что я всё же встала, чтобы направиться к колодцу, и зачерпнул воды.

Сидеть без движения было невыносимо, закричать нельзя.

– Моя сила огромна. Она не перестала расти, когда я свершил свою месть. Напротив, я сделал что хотел, и она стала развиваться быстрее и свободнее. Я могу видеть и делать вещи, о которых прежде не смел мечтать. Если бы кто-нибудь сказал мне тогда, что за это потребуется заплатить её жизнью…

Я выпила целый ковш ледяной воды, глядя на чернеющий вдалеке лес, и следующие слова Монтейна прилетели мне в спину камнем.

– Я почти забыл её лицо. Я только недавно понял. Я начал забывать её лицо. И даже маленького портрета не осталось.

Обернувшись, я увидела, что он снова сидит, свесив руки между коленями, и смотрит в землю. В этой позе было столько усталости, столько ни с кем не разделённой тоски, что я всё же решилась подойти ближе. Опять сесть на траву рядом с ним, но теперь – не обнять, а попытаться заглянуть в лицо.

– Как давно это было?

– Десять лет назад, – Вильгельм поднял на меня воспалённый и благодарный взгляд.

Десять лет его жизни.

Вся его жизнь, положенная, на алтарь справедливости, мести, поиск… чего-то.

– Сколько тебе было?

Я надавила сильнее, чем собиралась, но Вильгельм как будто очнулся, посмотрел на меня совсем иначе.

– Двадцать. Мне было двадцать.

Он говорил это так, будто десять лет назад ему было именно сорок, и я сказала то, что хотела сказать:

– Ты был щенком. Что ты мог.

Он пожал плечами, продолжая смотреть на меня так, словно цеплялся этим взглядом, искал малейшую фальшь.

– Я собирался податься на рудники. Года хватило бы, чтобы заработать.

– Или умереть.

– Когда тебе двадцать, и ты отчаянно влюблён, о таком не думаешь.

Он вдруг улыбнулся, а я подалась вперёд и немного неловким жестом взяла его лицо в свои ладони.

Монтейн не увернулся, не начал протестовать, и я почти задохнулась, потому что это было… доверие.

Я сумела отреагировать на его рассказ так правильно, что теперь он не пытался меня оттолкнуть.

Оставалось только склониться, к его губам, чтобы не поцеловать, но выдохнуть горячо и уверенно:

– Ты идёшь спать. Немедленно. Сегодня моя очередь отгонять твои кошмары.