Текст книги "Стерва. Обольщение (СИ)"

Автор книги: Лера Виннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Стоило нам выбраться на берег, я сама потянула его к себе, бесстыдно и смело обвила его бёдра ногами, а потом прикусила мочку уха поторапливая.

Вильгельм тоже спешил.

Он обошёлся всего несколькими короткими смазанными поцелуями, – в губы, шею, плечо, грудь, – а потом вошёл в меня, лишь в последний момент сдержавшись от того, чтобы толкнуться слишком сильно.

Барон оказался восхитительно деликатным любовником. Мне не было ни больно, ни неприятно – не зря он зажёг ночью своё пламя, щедро делясь им со мной, оставляя на мне свой след.

При этом он так трогательно старался не напугать, не оказаться слишком грубым, что мне пришлось сделать это само́й – до боли сжать его волосы и провести ногтями по спине, оставляя красные полосы.

Только так, оказывается, можно было сбросить тяжёлое, заставляющее метаться от неприкаянности напряжение, начать дышать глубоко и свободно.

Ночью я была слишком взволнована, чтобы разбираться в оттенках ощущений. Сейчас же я чувствовала его в себе так по́лно и ярко, что лицо и шею обдавало жаром, а глаза закатывались от какого-то запредельного удовольствия.

Он брал меня быстрыми и частыми движениями, постепенно входя глубже, заставляя уже не задыхаться, а беспомощно и придушенно стонать ему на ухо. В этом раскалённом мареве снова не было ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Только он.

Мы.

Это новое слово испепеляло все опасения и доводы разума, и я повторяла его имя, как заклинание, пока он не стиснул моё бедро до боли сильно, наверняка до синяков, и мир не взорвался для меня тысячей ярких огней.

Обратно в деревню мы возвращались, не спеша.

Монтейн обнимал меня за плечи, и я плелась рядом с ним почти неуклюже, время от времени сбавляя шаг, чтобы поцеловать или ответить на поцелуй.

Трава под ногами была тёплой.

Солнце как следует согрело её – я успела почувствовать это ещё на берегу, ёрзая по ней мокрой спиной, но идти по ней оказалось не меньшим удовольствием.

Уил держал меня так крепко, словно боялся, что меня у него отберут.

При этом от него действительно не исходило и тени страха.

Существо иного порядка…

Мы шли в молчании, наслаждаясь тишиной и друг другом, и момент этот был прекрасен, но я не могла отделаться от мыслей о том, что он сказал.

Фигура в чёрном, человек или чудовище в человеческом обличии… Все шесть месяцев, прошедших с тех пор, как о нём узнала, он был для меня просто злом. Думать о нём как о разумном создании, с которым можно торговаться, было дико и пока что чересчур тяжело.

Барон ни о чём не спросил, но, вероятно, угадал направление моих мыслей. Когда мы оделись и развели огонь, чтобы приготовить еду, он заговорил о деле первым.

– Завтра утром нам нужно выдвигаться. Герцогство Керн недалеко отсюда, мы доберёмся за три часа.

– Что ты им скажешь? – я нарезала помидоры его охотничьим ножом, но от волнения опустила руки. – Нельзя же просто так прийти и просить о подобном.

Монтейн криво усмехнулся, тоже ненадолго оторвавшись от мяса.

– Я что-нибудь придумаю.

Его беспечность должна была бы вогнать меня в отчаяние, но, вопреки всем доводам разума, я ему верила.

Раз от раза он делал даже больше, чем я могла ожидать, и если он не считал нужным беспокоиться…

– Скажи, – я облизнула враз пересохшие губы. – Это больно?

Теперь он развернулся ко мне всем корпусом, окинул внимательным напряжённым взглядом.

– Это не самая приятная процедура. И несколько дней после ты будешь очень слабой. Возможно, нам даже придётся вернуться сюда, чтобы ты смогла спокойно прийти в себя. Но герцог Бруно, насколько мне известно, достаточно деликатный человек, чтобы быть осторожным, насколько это возможно.

– Ты точно не можешь сделать это сам? – об этом спрашивать точно не следовало.

Я посмотрела ему в глаза, надеясь, что хотя бы смотрю не с мольбой.

Мне не хотелось даже ненадолго разлучаться с ним, и было абсурдно страшно.

Вильгельм с сожеланием покачал головой и отвернулся первым, как будто ему было стыдно.

– Нет. У меня нет такой власти. Я делал подобное, но для деревень. Когда было так же, как здесь, – он посмотрел вокруг, показывая, что имеет в виду. – Твои кровные родственники заключили этот договор, ты отказалась выполнять свою часть. Формально он имеет право требовать платы, и на то, чтобы справиться с ним, нужна другая сила.

– Та, что способна стереть кого-то в порошок? – я едва слышно закончила за него.

Монтейн кивнул, и на долю секунды мне померещилась в его лице печальная беспомощная злость. Как будто он отчаянно искал выход, на пределе своих возможностей пытался придумать что-то, что избавило бы нас от визита к герцогу Керну, но не мог найти.

Я потянулась, накрыла ладонью его руку.

– Значит, потерплю сколько придётся. Ты ведь будешь неподалёку.

Как я ни старалась, это превратилось в полувопрос.

Нам было хорошо прошлой ночью и днём, но я вполне отдавала себе отчёт в том, что не была первой женщиной в его жизни за последние десять лет. Чёрный Барон уж точно не жил монахом, и мало ли, с кем, когда и где…

С его стороны было бы более чем разумно передать меня герцогу и уехать по своим делам. Даже если он потом вернётся…

Я сделала короткий судорожный вздох, поняв, какую глупость сказала, а Монтейн подвинулся ближе. Он положил ладонь на моё лицо, вынуждая поднять голову, и погладил больши́м пальцем губы.

– Я всё время буду рядом с тобой. Даже если мне не позволят присутствовать во время обряда, я буду ждать тебя за дверью. Не бойся, рыжик.

Это обращение было настолько дурацким и трогательным одновременно, что я невольно засмеялась, а потом поцеловала его ладонь.

– Не буду.

Такое же бессмысленное и нелепое вышло обещание.

Монтейн коротко и ласково коснулся губами моих губ, а после отстранился, чтобы снять с огня еду.

– Могу я тоже кое о чём тебя спросить?

Его тон прозвучал полушутливо, словно разговор должен был пойти о какой-то ерунде, а потом и вовсе превратиться во флирт, но сила во мне шелохнулась, предчувствуя неладное.

Мысленно послав её к чёрту, я отложила нож и пересела ближе к барону.

– Конечно. Ты можешь спрашивать о чём хочешь.

Монтейн кивнул, подвинул поближе ко мне тарелку, и я первым делом потянулась к хлебу, оставшемуся противоестественно свежим.

– Ты говорила, что какой-то малый из твоей деревни рассказал тебе обо мне.

Он тоже начал есть, оставаясь при этом абсолютно спокойным.

– Да, – я ответила, едва прожевав. – Мигель. Он много времени проводит в городе, а потом рассказывает нам всякие небылицы. В то, что он болтает, обычно поверить сложно.

– Вот как? Любопытно, что же он говорил обо мне? – он почти засмеялся и налил нам вина́.

Костёр уютно потрескивал рядом, ужин был вкусным, рядом с Монтейном я чувствовала себя в полной безопасности. Так легко оказалось расслабиться, чуть откинуться назад, чтобы лучше его видеть.

– Говорил, что ты живёшь вечно, потому что не можешь умереть. Что ты водишь дружбу с чертями, но даже они тебя боятся. По правде сказать, я была почти уверена, что барон Монтейн – глубокий старик, проводящий свою жизнь в странствиях, и заядлый путешественник. Но не предполагала, что ты окажешься… Таким.

Он кивнул, принимая такой ответ и продолжая задумчиво жевать.

– Значит, ты получила не совсем то, чего ожидала.

Я пожала плечами, соглашаясь без слов, а мгновение спустя кусок встал у меня поперёк горла.

– Что ты имеешь в виду?

Чтобы не закашляться, мне пришлось сделать большой глоток вина, а на лице Вильгельма не дрогнул ни один мускул.

– Пока я лечил людей в твоей деревне, всё время думал: как же так получилось? На них напала страшная и неизвестная болезнь, но никто от неё не умер. Да и случилось это аккурат в то время, когда я был поблизости, и Старейшина смог меня позвать. К тому же болели в первую очередь дети. Как будто всё само сложилось так, чтобы я не смог оказаться и вынужден был свернуть к вам.

Теперь он смотрел на меня прямо, не ожидая, не спрашивая, а меня начали холодеть руки.

– И к какому выводу ты пришёл?

К счастью, голос прозвучал спокойно. Быть может, чуть более напряжённо, чем следовало, но ведь объективно у меня был повод насторожиться.

А у Монтейна не было никаких доказательств. Он мог рассчитывать только на моё слово, и если слово это будет «нет», он просто забудет об этой истории, спишет её на чудесную случайность, вмешательство судьбы… что угодно.

Он качнул головой, словно согласился с тем, что его попытка провалилась. Отпил вина́, а потом спросил прямо:

– Это ты наслала на свою деревню мор? Не рискнула звать меня сама, не зная, с кем придётся иметь дело, но сделала так, чтобы я приехал.

Земля и небо поменялись для меня местами.

Достаточно было удивлённо моргнуть и засмеяться. Или с предельной серьёзностью отрицательно покачать головой. Заверить его в том, что мои возможности не так велики, а знаний у меня просто не хватило бы.

Вместо всего этого я молчала, продолжая смотреть ему в лицо.

– Никто бы не пострадал. Даже если бы ты не приехал, я прекратила бы это в любую минуту.

Он выдохнул так резко, что я невольно шарахнулась назад, а потом провёл ладонью по волосам, убирая их со лба, и поднялся.

– Чёрт побери, Мелли!

Чего в его голосе было больше, – разочарования, досады, изумления, – я не могла разобрать, но вскочила вслед за ним.

– Я сделала всё очень осторожно, оговорила условия. Если бы твои планы поменялись и ты не приехал, если бы отказал Алену, они все поправились бы. Я не убийца, Уил!

– Она тоже не была! – он почти закричал, указывая рукой в ту сторону, в которой стоял дом травницы. – Думаешь, она нарочно извела их? Потому что они ей надоели, отправила всех в небытие? Есть вещи, которые ты не можешь контролировать!

– Так ты за этим привёз меня сюда⁈ Догадался и хотел показать мне, что бывает, когда себя переоцениваешь⁈

Я не предположила бы, что барон Монтейн умеет кричать, а сама закричала от страха.

– Решил ткнуть меня в это носом и посмотреть, как я отреагирую⁈

– Я надеялся, что ты сама скажешь, – он успокоился так же внезапно, как повысил голос.

Я медленно выдохнула, стараясь унять отчаянно бьющееся сердце, а Вильгельм сделал несколько шагов взад-вперёд.

– Ты пользовалась этой силой.

Он больше не спрашивал, но и не обличал, просто утверждал.

Я тряхнула головой, чтобы упавшая на глаза прядь не мешала его видеть.

– Что ещё мне оставалось? Мать учила меня обращаться с травами, но не с этим. Своей силы у меня нет.

– Ты даже не понимаешь, что натворила, – остановившись передо мной, он смотрел прямо в глаза, и я не посмела отвернуться. – Это не несчастный случай с овцами. И не отчаянный поступок спасавшей себя от насилия женщины. Ты понимала, что делала, добровольно обратилась к ней.

– Я запретила ей убивать.

Мой голос сел до хриплого шёпота, а Монтейн покачал головой, прерывая меня.

– Это уже не важно. Ты дала своё согласие. Почему ты думаешь, так хорошо всё получилось на берегу? Вы с этой силой теперь одно целое, и что ещё хуже, ты и правда ни черта не умеешь, а значит, у неё есть власть над тобой. Ты взяла товар. Но не платишь. Теперь он тоже может пересмотреть свою часть договора.

Он говорил, а моя голова начинала отчаянно кружиться.

– Что это значит?

– Что она начнёт сводить тебя с ума или сжигать изнутри. Сделает с тобой то же, что ты сделала с теми ублюдками. Или все, кто болел в твоей деревне, умрут. Что угодно, – он смотрел на меня еще почти минуту, а потом сделал шаг назад, разводя руками. – Какого чёрта ты вообще это сделала⁈

От понимания и ужаса я уставилась в землю, надеясь найти хоть какую-то опору. Тщетно.

– Я хотела, чтобы ты приехал. Хотела посмотреть на тебя и узнать, что из рассказов Мигеля, правда, прежде чем напрашиваться тебе в попутчицы.

– Почему было просто не вызвать меня, если ты знала моё имя?

Его голос так опасно сел, что я вскинула голову, опасаясь, что он вот-вот меня ударит.

– Откуда мне было знать, что ты приедешь? Если бы правдой оказалась половина, кто я, чёрт возьми, такая, чтобы Чёрный Барон свернул из-за меня с пути? Случайная девка из случайной деревни? Как бы я попросила тебя помочь?

– Твою мать, Мел!.. – он выдохнул это едва слышно, взялся за голову и отошёл.

Я же осталась стоять неподвижно, не думая, не чувствуя, даже не боясь.

Пытаясь представить себе реакцию Монтейна в случае, если он узнает, я думала, что буду умирать от страха – что он разочаруется во мне, что побрезгует мной, что бросит.

Теперь же, когда это случилось, мне было… никак.

– Я бы никого не убила.

– Ты не могла гарантировать, что твоя сила не убьёт их, – он вернулся ко мне в два шага, и тон его изменился. – Там же, чёрт возьми, были невинные люди, Мел. Пусть не самые лучшие, но люди. Дети.

Злость, которой я от себя не ожидала, начала подниматься внутри меня горячей волной, и она не имела никакого отношения к настороженно шипящей во мне силе.

– Дети, да, – я посмотрела ему в глаза. – А как же мой ребёнок? Тот, который мог бы у меня быть. Помнишь, я тебе рассказывала? Дом, собака. Он. Чёрт с ним, со всем остальным, но я хочу иметь ребёнка. Родить его, ни на кого не оглядываясь, вырастить хорошим человеком. И своего будущего ребёнка я стану защищать любой ценой.

– Даже ценой подлости?

Я не знала, что именно произошло, но Монтейн снова смотрел на меня спокойно. В его глазах снова читалась горечь, но он больше не злился, а мне хотелось только забыть обо всём и бежать от него как можно дальше.

– Да что ты можешь знать о подлости?

Он улыбнулся мне невесело, но обворожительно:

– Поверь, кое-что я о ней знаю.

Разумеется, он знал. Видел неоднократно, справлялся с ней сам, когда подло поступили по отношению к нему, но…

– Ты не смеешь меня судить, – я сделала два шага назад. – Ты хороший человек, ты готов жертвовать собой ради других и мчаться на помощь по первому зову. Я не такая и никогда не буду.

– Мелли…

– Не ходи за мной!

Глава 15

Барон выполнил мою просьбу, он за мной не пошёл.

Я поняла это только на другом конце деревни, поблизости от дороги.

Разумеется, ему не было нужды бежать следом – никакая опасность мне здесь не грозила, а ему наверняка не слишком хотелось меня видеть.

Как, впрочем, и мне – его.

Нам обоим требовалось время, чтобы остудить голову и привести мысли в порядок.

Монтейну – ещё и для того, чтобы решить, как действовать дальше.

Помогать невинной жертве чужих решений или человеку, способному поставить под угрозу жизни десятков людей, было принципиально разными вещами.

После того, что он сказал о моей силе и заключённом с ней договоре, от страха во мне тряслась каждая жилка, но именно этот страх гнал меня вперёд. Подальше от него.

Было невыносимо стыдно за то, что всё-таки не сумела сделать всё правильно и вываляла и его в этой грязи. Такой хороший человек, как Вильгельм, просто не мог, не должен был оказаться связан ни с чем подобным.

Вместе с тем во мне кипели злость и обида.

Пусть он не был эгоистом, как я. Пусть скорее отдал бы себя на съедение потусторонней силе, но не попытался использовать других, чтобы от неё сбежать или откупиться…

Он не смел меня судить.

Не смел говорить со мной так, словно я была глупее или хуже его.

Хотя и правда, конечно же, была.

Подлость…

Монтейн ничего не мог знать о ней. Он не мог совершить ничего подобного. Переоценив свой опыт, он всё же позволил себе смотреть на кого-то свысока, и, по большому счёту, кто, как не он имел право на это?

Однако он привык быть один. Привык нести ответственность только за себя самого.

Он понятия не имел о том, что значит – обрекать другого на мучения или смерть.

Мне же оставалось либо действовать по обстоятельствам, либо всю жизнь бояться за ребёнка, которого я произведу на свет.

Либо жить, зная, что отдала его. Принесла в жертву, позволила тому, иному его сожрать.

Вильгельм просто не мог, да и не должен был думать о подобных вещах. В конце концов, он был мужчиной, а мужчин такие вопросы, как рождение детей и их воспитание всегда касались мало.

Злиться на него было бессмысленно и снова подло.

Понимая это, я толкнула дверь чьего-то навек опустевшего дома и шагнула в темноту.

Хотелось спрятаться, а ещё лучше – просто не быть.

Не думать о том, как жестоко и несправедливо я поступила, осмелившись даже мысленно чего-то потребовать от барона и в чём-то его упрекнуть.

Не бояться того, что снова грозило стать неизбежностью.

И самое главное – не чувствовать жгучей обиды.

Старательно урезонивая себя, напоминая себе о том, как должна поступать, а на что не имею права, я всё-таки позволила себе поверить, что он никогда и ни за что меня не осудит. Ни за бездумную откровенность, ни за тот пыл, с которым я отдавалась ему.

Впрочем, за это он меня как раз не осудил.

В доме было темно и пахло пылью.

Я провела пальцами по поверхности стола, зачем-то погладила красивый резной сундук. Такую вещь мог сделать только очень искусный плотник.

Да вот беда, больше он никогда и ничего не сделает, не порадует людей своим удивительным мастерством. Всё потому, что местная травница была слишком самонадеянной. Потому что поверила, что может больше, чем дано ей.

Откинув крышку сундука, я начала бездумно перебирать сложенные внутри бесхозные теперь вещи.

Могло ли так статься, что Вильгельм прав, и за моё неповиновение он накажет тех, кто когда-то жил со мной рядом?

Могли ли они в самом деле погибнуть только потому, что я решилась обратиться к Чёрному Барону?

От мысли об этом хотелось тихонько и жалобно завыть, потому что я уже не могла… совсем ничего не могла с этим сделать. Даже плакать. Даже сожалеть.

Если бы я решилась пожертвовать собой, сдавшись ему, это уже ничего не исправило бы.

Среди мужских и женских нижних рубашек мне попался небольшой свёрток.

Безошибочно угадав, что в нём, я не хотела разворачивать, но пальцы сами потянули край ленты.

Детское одеяльце, крошечная рубашечка.

За последние полгода я множество раз представляла себе, каково это – иметь ребёнка. Крошечный, полностью зависимый от меня тёплый и чистый комочек. До слёз любимый и важный.

Отдать его было немыслимо, проще умереть само́й.

Был ли у людей, живших когда-то в этом доме ребёнок, успели ли они его родить?

Что стало с ними? С этим малышом?

Я прижала детские вещи к груди, сворачиваясь в клубок.

Я не хотела стать как она. Как та, кто скормила свою деревню ещё одному иному существу.

Не хотела стать похожей на свою мать, бросившую меня справляться, как сумею.

Она ведь так хорошо знала меня, она должна была понимать, что я ни за что не соглашусь.

Или же я лгала себе, потому что мне очень хотелось верить, что я способна на что-то. Что-то большее, чем быть просто рыжей девочкой-изгоем для битья.

Рыжик…

Голос Уила… Барона Монтейна звучал в моей голове, тёплый, нежный.

Он больше никогда не сможет смотреть не меня так ласково и касаться столь же бережно, но это…

Продолжая одной рукой держать свою находку, другой я вытерла слёзы и, наконец, осмелилась сказать это хотя бы мысленно: это ничего не значило.

Но мои мысли, ни мои чувства, ни моя вина́. Даже теперь уже точно не мой барон.

Всё это ничего не значило и не стоило.

Я должна была всё сделать сама. Добраться до герцога Керна, – до любого из них, – и броситься ему в ноги, умоляя о помощи. Добиться этой помощи любой ценой, любыми средствами, и только после… Может быть, когда-нибудь после, если сумею посмотреть ему в глаза, разыскать Монтейна, чтобы попросить у него прощения за всё.

Это почти-обещание, данное себе, придало мне сил, чтобы подняться и вернуть чужие вещи в сундук.

Ночь сделалась уже совсем глухой – как же долго я пролежала на полу в этом доме⁈

Где-то ухнула сова, и, прибавляя шаг, я заставила себя ободряюще улыбнуться то ли ей, то ли себе.

Я верила, что справлюсь.

В одном Вильгельм точно был прав, моё будущее было моей заботой и моей ответственностью, но не поводом платить за него кем-то. Жизнь взрослого не могла быть менее ценна, чем жизнь ребёнка, и никто не должен был лишиться своей из-за меня.

Оставалось только придумать, что сказать барону, ведь его благородство могло оказаться сильнее разума. Если он откажется меня отпускать, сбежать от него может быть по-настоящему сложно.

На мою удачу Монтейн спал. Он сидел возле догорающего костра, прислонившись спиной к колодцу и неудобно запрокинув голову. Его, очевидно, сморило, пока он ждал меня, и я позволила себе эту маленькую слабость – почти минуту постоять рядом с ним, разглядывая его с болезненным вниманием, чтобы черты лица накрепко врезались в память.

Если мне всё-таки придётся умирать, я хотела бы вспоминать именно это – его и наш счастливый день.

На сборы времени не было, я не могла рисковать разбудить барона.

Красавица, умница моя, не издала ни звука, только качнула головой в сторону насторожившегося Морока и пошла за мной.

На этот раз ничто не помешало нам выбраться на дорогу – Вильгельм больше меня не запирал, доверяя мне всецело, и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не думать об этом.

Ни о чём нельзя было больше думать, кроме того, как добраться до герцогства Керн.

Барон сказал, что мы доберёмся за три часа, если поедем быстро.

Гнать лошадь в галоп на незнакомой ночной дороге не стоило, но я всё равно шёпотом попросила её идти быстрее.

Оглядываться тоже не стоило.

Только убраться отсюда поскорее…

Я передёрнула плечами, пожалев о том, что не захватила даже плащ.

Интересно, что подумает Монтейн, проснувшись в одиночестве? Вздохнёт с облегчением? Или бросится в погоню?

Единственным аргументом за то, чтобы сделать последнее, было данное им слово, но его он давал, ещё не зная. Или зная, но не имея подтверждений.

Теперь же он не должен был быть ко мне привязан, и внутренне я радовалась этому, потому что совершенно не хотела потянуть его за собой при неблагоприятном исходе.

Дорога была ровной и широкой, и занятая своими мыслями, я почти не заметила, как деревня осталась позади, скрылась за деревьями.

Сворачивать тут было особенно некуда – можно было только продолжать ехать вперёд, либо повернуть направо и вернуться на главную дорогу, где из-за праздников не протолкнуться. Или свернуть налево, к герцогству Керн.

Я сделала глубокий вдох, направляя Красавицу в нужную мне сторону.

Ехать туда было страшно.

Не страшнее, чем сидеть дома и ждать, когда за мной явится закрытый чёрный экипаж.

И всё же мне никогда не доводилось иметь дело с урождёнными колдунами.

Ни от кого и ни разу я не слышала, чтобы братья Керн питались кровью или убивали людей потехи ради, но кроме них мне было больше не к кому идти. И не было времени на поиск альтернативного пути к спасению.

Говорили, что старшая герцогиня достаточно сердобольный человек, чтобы помочь кому-то, но я понятия не имела о том, насколько велико её человеколюбие. Да и жалость мне была не нужна. Как выяснилось, изобразить из себя несчастную и трогательную Деву у меня даже перед мужчиной получилось плохо, Монтейн раскусил меня на раз.

За то, что мысли снова возвращались к нему, на себя стоило бы разозлиться, но сил на эту злость уже не было. Их следовало экономить для действительно важных вещей.

Например, подумать о том, что я скажу им, когда доберусь до места.

Вильгельм… Чёртов барон говорил, что с обоими герцогами можно договариваться, их можно заинтересовать.

И правда, не постелью же.

Красавица повела ушами, как будто её что-то встревожило, и я поспешила погладить её успокаивая.

– Ничего, моя милая. Всё будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем…

Я осеклась, потому что по коже пробежал холодок.

Лошадь подо мной всхрапнула, сбилась с шага, а воздух вдруг сделался густым и плотным.

Чувствуя, как волосы начинают подниматься дыбом от ужаса, я выпрямилась в седле.

Ни за моей спиной, ни вокруг не было ни звука. Даже обычные ночные шорохи смолкли.

«Не оборачивайся, Мелли. Только не смотри назад. Это всего лишь страх».

Красавица остановилась, заплясала на месте.

– Ну что ты, что с тобой? – я погладила её снова, а вот в собственном голосе услышала предательскую дрожь.

Можно было сколько угодно уговаривать себя, убеждая, что кроме нас на этой дороге никого нет. Если я оглянусь и удостоверюсь в этом, хуже точно не будет. Разве что получу повод упрекнуть себя в излишней мнительности.

«Не будь дурой, Мелания. Монтейн надёжно тебя укрыл».

Даже строгая материнская интонация, которую я мысленно могла воспроизвести практически идеально, не помогла.

Сделав глубокий вдох, я повернулась, всеми силами души надеясь увидеть позади себя только пустую, залитую лунным светом дорогу, и мой крик застрял в горле, потому что по дороге мчался чёрный экипаж.

Это точно была не тюремная карета, и не случайный путник, надумавший объехать едва плетущиеся обозы.

Тот самый чёрный экипаж в глухой могильной тишине.

– Давай, Красавица, вперёд! Скачи, скачи, скачи!

Я подстегнула лошадь, посылая ее вперёд, и она сорвалась с места, гонимая таким же ужасом, как тот, из-за которого мои глаза, казалось, полезли из орбит.

Я знала, что мы не успеем. Нормальные живые лошади просто не могли нестись с такой скоростью, да ещё и не издавая при этом ни звука. Экипаж же не ехал, а летел, копыта запряжённых в него чёрных коней будто не касались земли вовсе.

Мне казалось, что я чувствую на своей шее их ледяное дыхание, что вот-вот меня толкнут в спину, и я вылечу из седла, и тогда…

Именно так и произошло. Исступлённо заржав, Красавица вдруг встала на месте, а потом поднялась на дыбы.

Отчаянно хватаясь за поводья, я всё-таки не смогла удержаться и упала на землю. От удара перед глазами поплыло, а моя лошадь бросилась вперёд, не помня себя от страха.

Чёрный экипаж начал останавливаться.

Кони перебрали копытами в воздухе, сворачивая к обочине… ко мне.

– Да чёрта с два…

Я даже не была уверена в том, что сказала это вслух.

Голова кружилась, и, хватаясь за неё, я бросилась в лес.

Бежать, не разбирая дороги, не думая о направлении – это всё, что я могла.

Бежать, пока не выбьюсь из сил и не упаду.

Хотя бы не даться ему легко.

Или, если повезёт, скрыться в чаще, выпросить помощи у лесных обитателей.

Они тоже притихли.

Я не собиралась тратить время попусту, да и смотреть назад было слишком страшно, но я всё равно видела.

Заботливо предложенная кем-то чуждым, – иным, – картинка, вставала перед моим взором, затмевая собой окружающее пространство.

Экипаж всё же остановился. Кучер остался неподвижен, а дверь широко распахнулась, и он вышел наружу. Высокий, очень высокий, в чёрном плаще и широкой шляпе, скрывающей лицо. Или чёрный провал вместо лица.

Неспешно оглядевшись, он шагнул в лес, направился за мной широкими шагами, и я хотела бы закричать, но снова подавилась этим криком.

Не потому, что побоялась себя выдать – он видел меня так же, как я видела его.

Я просто не могла.

Он шёл, не глядя себе под ноги, не пытаясь запомнить обратный путь, и лес склонялся перед ним, признавал его право быть здесь и преследовать свою добычу.

Перебравшись через широкий поваленный ствол, я изо всех сил ринулась влево.

Почему-то мне было нужно именно налево.

И вперёд.

До изнеможения, до сухого горячего жара в горле, до отчаянного хрипа – бежать.

А он не торопился.

Как только картинка, показанная им, смещалась, и я немного сбавила шаг, чтобы выровнять дыхание, он возник по правую руку от меня, всего в нескольких футах.

Почти передо мной.

– Уйди!

Вместо желанного крика, способного подтвердить мне само́й, что я всё ещё жива, вышел отчаянный и жуткий своей беспомощностью визг.

Я кинулась в противоположную сторону, хотя и знала, что это бесполезно.

Он мог гнать меня часами, сутками. Затравить как дичь. Дождаться, когда я упаду от изнеможения, и тогда уже взять своё.

Ветка больно хлестнула меня по лицу, и я вскрикнула снова, на этот раз побоявшись лишиться глаза.

На моё счастье, обошлось.

Задыхаясь, я согнулась пополам, уперевшись ладонями в колени, попыталась вдохнуть.

Внутри всё горело, воздух не проходил внутрь.

«Чёрта с два».

На этот раз я совершенно точно сказала это мысленно и снова бросилась вперёд.

Картинка пропала.

Не было больше ни чудовищной тишины, ни фигуры в чёрном плаще – то ли он наигрался, то ли я отказалась смотреть, это было уже не важно.

Силы были на исходе, но я продолжала бежать, превозмогая себя, заставляя собственное тело совершать невозможное.

Вокруг стало уже совсем черно.

Лес сгустился, верхушки деревьев почти закрыли от меня небо.

Я не хотела умирать, не увидев неба.

Почти врезавшись в широкий старый дуб, я заставила себя оглянуться.

Никого. Ничего. Так обманчиво спокойно.

Я купилась бы на это, если бы не всё та же ненормальная тишина, заставившая даже ночных птиц заткнуться.

И не моя сила.

Она извивалась во мне, глухо мычала и ликовала, почуяв своего настоящего хозяина.

Она рвалась к нему, и, должно быть, привела бы меня прямо к нему в лапы, если бы не одно маленькое «но».

Монтейн был прав.

Я поддалась на её искушение. Сама того не поняв, не подумав, не просчитав последствия, я приняла её. Дала ей своё согласие и заставила служить себе, когда наслала несуществующую в реальности болезнь на свою деревню.

Договор был заключён, мой ход сделан, и она не могла мне не подчиниться.

Не могла до тех пор, пока он не отзовёт её, не прикажет оставить меня.

Да только он хотел получить свою плату.

Почему бы то ни было, но младенец, которого я могла подарить ему, стоил того, чтобы побегать по лесу, и я просто обязана была использовать это.

И бежать.

Не чувствуя под собой дрожащих ног, не слыша собственного сорванного дыхания, я снова бросилась вперёд, а потом лес превратился для меня в нечто бесформенное и вязкое, похожее на болото.

Временами мне начинало казаться, что я ношусь по нему кругами.

Иногда мерещилось, что это уже совсем другой лес, ещё более старый и страшный.

Я бежала и бежала, останавливалась, чтобы отдышаться, и бежала опять, а потом поняла, что где-то там высоко небо начинает сереть.

Мог ли рассвет ослабить его, заставить убраться обратно в преисподнюю, из которой он вылез, скрыться в зыбком чёрном тумане?

Я знала, что нет.

Время суток или время года не имели для него значения, если он шёл за чем-то своим. За тем, что принадлежало ему по праву.

Моетейн был прав.

Признавая это, я всё ещё не была готова сдаться.

Пробравшись через густой кустарник, я тихо охнула, потому что впереди, за поредевшими деревьями, показалась новая дорога. Вместо того чтобы безвозвратно заблудиться в этом лесу, я выбралась к людям.

Не зная, где именно нахожусь и как далеко оказалась от цели своего пути, но это было лучше, чем пропа́сть навсегда в чёрной чаще.

Раздвинув ветки, я шагнула вперёд, почти поверив в то, что и на этот раз мне удалось вырваться.

А потом передо мной возникает экипаж.