Текст книги "Стерва. Обольщение (СИ)"

Автор книги: Лера Виннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глаза Вильгельма потемнели.

Я не посмела ни шелохнуться, ни заговорить под этим взглядом, только дважды кивнула.

– Хорошо, – он кивнул мне в ответ.

А потом провел сухими губами по моей щеке к подбородку и ниже, вынуждая меня запрокинуть голову и схватиться за его плечо.

Этот неспешный полупоцелуй на шее, заставил меня вздрогнуть – так неожиданно приятно и будоражаще это было.

Я стиснула его рукав сильнее, а Монтейн склонился ниже, скользнул губами по моей груди в вырезе рубашки.

Собственный короткий и жалобный стон я услышала с удивлением.

Всё это просто было не со мной.

Удушающе мало ему оставалось до того, чтобы опустить ткань с плеча. Чтобы коснуться меня так, как только вчера мечталось – невыносимо медленно провести пальцами по тонкой чувствительной коже, обвести сосок, а после сжать ладонь.

Рука с моей талии двинулась ниже, совсем короткий, почти игривый поцелуй пришёлся в предплечье, и когда он прижал меня к себе совсем уж бесстыдно, я с готовностью обхватила руками его шею, поймала губами мочку уха – неловко, быть может, но так, как мне захотелось в ту минуту, когда я впервые увидела его спящим.

Вильгельм оторвался от меня, чтобы вдохнуть – оказалось, что и он дышит тяжело и часто, точно так же как я.

Его ладонь я чувствовала уже под своим подолом, чуть выше колена, и от стыда и нетерпения хотелось не то убежать, не то потянуться к нему само́й, потому что это было невыносимо – остановиться в шаге от…

– Хорошо, – он повторил это чуть слышно.

Слегка подтолкнул меня, вынуждая откинуться на стену, и я подчинилась, хотя на долю секунды меня охватил страх: кто знает, насколько больно это будет, если будет так?..

А, впрочем, мне быстро стало наплевать.

Монтейн снова прижался ко мне, коснулся губ горячим и быстрым поцелуем, и мне сделалось абсолютно всё равно, как именно, лишь бы сейчас и с ним.

Отчаянно надеясь хотя бы не покраснеть и ничем не выдать своей неопытности, чтобы он, не приведи Создатель, не вздумал остановиться, я положила ладонь ему на затылок и потянулась за новым поцелуем сама. Не так ведь сложно сделать вид, что в ощущении чужой руки под юбкой для меня нет ничего особенного…

Дыхание барона обожгло мои губы. Вместо того чтобы поцеловать, он, дразня, коснулся их кончиком языка, и я прищурилась, готовая застонать снова.

От женщин в деревне я слышала, что некоторые мужчины любят, когда женщина с ними стонет. Других это раздражало.

Несколько недель назад я, стыдясь собственных мыслей, раздумывала о том, нужно ли мне будет делать подобное в момент, когда я стану женщиной.

Если бы я только могла предположить, что эти стоны будут рваться с губ сами.

И что я в самом деле могу потерять голову в достаточной степени, чтобы вздрогнуть, в третий раз услышав севший голос Монтейна над самым своим ухом.

– Теперь, когда тебе в самом деле лучше, ты ответишь на все мои вопросы, мадам Мелания.

Я распахнула глаза, не понимая, зачем и почему он говорит об этом сейчас, а его рука уверенно скользнула по моему бедру вверх.

Глава 10

Ладонь Монтейна оказалась там, где я не предполагала бы её почувствовать, даже если бы он согласился сразу.

Он с изумительной лёгкостью сдвинул ткань моего белья, и я сдавленно вскрикнула от силы ощущений, когда его пальцы соскользнули ниже по густой и вязкой влаге, которой оказалось постыдно много.

Вильгельм же оперся о стену рядом со мной, не вжимая меня в неё слишком сильно, но мастерски прижав мой подол ногой так, чтобы я не могла ни уклониться от него, не вывернуться.

– Итак, сначала я думал, что ты просто запуганная девочка, которую затравили так, что ей приходится бежать из родного дома, хватаясь за первого встречного.

Когда он заговорил, голос его прозвучал пугающе – хрипло, низко, опасно.

Я застыла, не решаясь даже вдохнуть, а между тем остатки воздуха из груди выбило.

Пальцы барона двинулись выше, обвели чувствительный набухший бугорок.

Сдавленно ахнув, я крепко схватила его за плечо.

Он же склонился ко мне ближе.

– Потом я почти уверился в том, что ты ввязалась вместе со своим любовником в нечто такое, с чем не хочешь иметь дело. Во что-то, что вышло из-под контроля.

Совсем немного, но усилив нажим, он двинул пальцами резче, и свободной рукой мне пришлось вцепиться в так кстати оказавшийся под ней дверной косяк.

– Что?.. Я…

Бессмысленно тараща глаза, я лепетала какие-то глупости, и сердце грозило выпрыгнуть из груди.

Это оказалось совсем не тем, что я…

Монтейн быстро поцеловал меня в висок, словно в попытке утешить.

– Потом я решил, что ты беременна от того мужчины, и надеешься уехать подальше, прежде чем он об этом узнаёт и начнёт портить тебе и твоему ребёнку жизнь. Но потом выяснилась одна пикантная подробность.

Он убрал пальцы, и как только я собралась вздохнуть с облегчением, накрыл моё лоно ладонью, неторопливо провёл ею вниз, а потом обратно.

– Оказалось, что в попутчицы мне досталась девственница. В этом ведь я прав? Никого ведь ещё не было, так мадам Мелания?

Его голос звучал вкрадчиво, уже не над ухом, а в самой моей голове, а рука продолжала двигаться.

Я издала короткий придушенный звук, похожий на вскрик, когда, продолжая держать, он коснулся меня пальцем там, где никто не касался прежде, возмутительно интимно.

– Так что?

Хватая ртом воздух, я продолжала цепляться за него и за стену, не зная, что ответить и надо ли отвечать.

Как он?..

– Хочешь знать, как я догадался? – Монтейн тем временем легко, едва касаясь, провёл губами по моей скуле. – Ты едва умеешь целоваться. При такой красоте это практически непростительное упущение.

Ладонь двинулась резче, и я до боли прикусила губу, потому что это вдруг стало невыносимо. Слишком много, слишком… правдиво.

Барон остановился, будто издеваясь, ослабил нажим.

– А ещё краснеешь даже от взгляда. Не знаешь, как реагировать, если тебя касаются.

Дав мне короткую, всего на два вдоха, передышку, он снова погладил меня кончиками пальцев – легко-легко, так, что я распахнула глаза, едва успев прикрыть их.

Это было ужасно и восхитительно одновременно.

Деться от этих бесстыдных, неожиданных и вместе с тем желанных прикосновений оказалось некуда, – я ведь сама на них напрашивалась, да и Монтейн держал так крепко, что я бы просто не решилась.

Сердце колотилось так отчаянно, что мне было почти больно, качающиеся на ветру ветки расплывались, смазывались, превращаясь в одно зелёно-коричневое пятно.

– Что же ты молчишь, Мелли?

Он прихватил зубами мочку моего уха – не больно, но я выгнулась так резко, что Монтейну пришлось прижать меня к стене снова.

– Чёрт…

– А вот это ещё рано, – он улыбнулся, глядя мне в глаза, шально и обворожительно. – Чуть позже. Отвечай, девочка. Ты всё равно ответишь.

Так и не сумев толком сфокусироваться, я смотрела на его и тонула в той тьме, что постепенно затапливала его глаза, не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Чего ты хочешь?

Его рука оставалась там же, где была. Барон словно забыл о ней, лишь изредка надавливая подушечками пальцев, а мне уже хотелось плакать от беспомощности, непонимания и того, что я правда не знала, что со всем этим делать.

– Правду, – Монтейн посерьёзнел, и впервые за время нашего знакомства он показался мне по-настоящему опасным. – Ты ведь не скажешь добровольно. У тебя была масса возможностей сделать это. Однако ты молчишь.

Мне начинало казаться, что кроме его голоса и его глаз в мире вообще ничего не осталось. Колени уже подрагивали, пальцы, которыми я цеплялась за дверной косяк, свело, но я боялась просто-напросто упасть, разжав их.

– И что ты будешь делать? Запрёшь меня здесь, пока не стану сговорчивее? Или будешь пытать?

Мой собственный голос постыдно срывался и звучал жалко. Это были точно не те слова, которые стоило говорить в лицо человеку, которого я ещё немного, и готова была бы умолять о том, чтобы он взял меня. Но он давил, лишал меня воли, лишал разума, и единственное, что мне оставалось…

Монтейн засмеялся так тихо и хрипло, что этот смех выдал его с головой.

А, впрочем, он и не считал нужным скрываться.

– Разумеется, нет. Вернее, конечно же, да, но не так, как ты подумала. Я, видишь ли, не бью женщин и не люблю причинять боль. Но от человека всегда можно добиться желаемого. Особенно от девушки, которую никто не трогал толком.

Его пальцы двинулись снова, и на этот раз я вцепилась в его рубашку так, что затрещала ткань.

Или это у меня шумело в ушах, потому что Вильгельм делал со мной немыслимые вещи.

Мне казалось, что я отделяюсь от собственного тела, и вместе с тем я никогда не чувствовала его так хорошо. До кончиков пальцев на ногах.

Не существовало больше ни сжигающей меня изнутри смертоносной силы, ни боли, ни страха.

Только его глаза, его голос и его рука.

Продолжая так же планомерно сводить меня с ума, Монтейн прижался ко мне теснее, немного сменил угол, под которым меня касался, и я хрипло застонала, бессмысленно дёрнувшись, и сама при этом подалась ему навстречу.

– Барон!..

– Вильгельм. Пора бы уже запомнить, – на этот раз он поцеловал меня в шею, непонятно чему улыбаясь. – Ну же, Мелли. Отвечай. Я прав?

Я не помнила, ни о чём он спрашивал, ни почему упрямилась и не хотела ему ответить, но стиснула зубы просто из вредности.

Потому что он использовал запрещённый приём, а я…

Пальцы барона… Вильгельма совсем легко скользнули выше, снова надавили на самую чувствительную точку.

Он начал растирать её медленно и чересчур искусно для почти аскета. Точно зная, когда надо надавить сильнее, а когда – едва коснуться, когда следует ласкать кончиками пальцев, а когда – двинуть ими резче.

В момент особенно удачного прикосновения я едва не ударилась о стену затылком – спасло только то, что Монтейн подставил свою ладонь.

На мгновение мы оказались прижаты друг к другу так крепко, что я почувствовала, как его член упирается мне в бедро.

Это оказалось настолько непристойно, настолько однозначно.

Но только это имело значение.

Ни застилающая мой разум пелена, ни моё пылающее от стыда и удовольствия лицо, ни беспомощность и жгучее желание чего-то, чему я не могла подобрать названия.

Только это. Потому что только это и было правдой.

Он не просто хотел меня, ему нравилось смотреть на меня такую, и давясь очередным стоном, я резко повернула голову, прихватила зубами его подбородок – недостаточно сильно, чтобы оставить неприличную отметину, но ощутимо.

В отместку Монтейн двинул пальцами так, что мой стон перешёл в почти что скулёж.

– Давай, девочка.

Его голос прозвучал совсем иначе. Показался незнакомым, густым. Настоящим.

И требовал он от меня отнюдь не ответа.

Чёрный Барон ждал безоговорочного подчинения. Заставлял меня принять как непреложный факт то, что здесь и сейчас только он решает, о чём мне думать и что чувствовать.

Каждое его касание рождало в моём теле миллионы искр, ослепительно яркие огни вспыхивали за опущенными веками.

– Да…

Я выдохнула то единственное, что могла и хотела ему сказать, хотя и не помнила толком, с чем именно соглашаюсь.

Это «да» было ответом на всё и разом.

Не сбавляя темпа, в котором ласкал меня, Вильгельм выдохнул резче, чем должен был.

При других обстоятельствах я непременно бросила бы это ему в лицо – негоже палачу, если он вызвался называться таковым, терять голову из-за своей жертвы.

А он терял. Терял так стремительно, что сами его прикосновения начали становиться более жёсткими, более требовательными.

Такими, что из меня вышибало дух, и я уже готова была признаться в чём угодно, лишь бы он… не останавливался.

Я открыла глаза, испугавшись, что сказала это вслух, и оказалось, что говорить и не требовалось.

Монтейн быстро, будто на прощание, поймал губами или губы и сделал ещё несколько движений.

А потом мне показалось, что я умерла.

Это было отдалённо похоже на то, что я испытала, когда поселившаяся во мне сила впервые взяла надо мной верх. Я не могла себя контролировать, я себе не принадлежала, потому что принадлежала ему. Точно так, как он хотел.

Оставшееся безвольным телом выгнулось в его руках, и на это раз барон охватил меня за талию свободной рукой, прижимая к себе, а другой продолжал ласкать меня, доводя до хриплого, немыслимого почти что крика, а потом ещё раз, ещё и ещё.

Сколько это продолжалось, я не знала.

В висках стучало, тело ощущалось невероятно лёгким, и казалось, что впервые в жизни я дышу полной грудью.

Монтейн же не спешил отстраняться. Часто и тяжело дыша, он прижимался лбом к моему виску, а его ладонь оставалась там же, где была, но больше не двигалась. Он как будто прислушивался ко мне, вместе со мной ловил отголоски моего удовольствия, чтобы впитать их в себя, а я продолжала беспомощно хватать губами воздух, как выброшенная на сушу рыба, потому что во мне больше ничего не осталось. Только лёгкость, пустота и тепло, в благодарность за которое я готова была доверить и отдать ему всё на свете.

Разве что хотелось засмеяться от того, насколько он оказался прав. Ни боли, ни угроз не потребовалось – всего несколько умелых движений, и я стала на всё согласна.

А ведь он мог бы заставить меня ещё и просить.

Вильгельм медленно, как будто боялся причинить мне боль, или ему было жаль со мной расставаться, убрал руку, и на ногах я всё же не устояла – съехала по стене вниз, садясь на дощатый пол.

Он же отвернулся. Опёрся рукой о деревянную подпорку, на которой держалась крыша трассы, и на несколько минут уткнулся лбом в сгиб собственного локтя. Хотел спрятать лицо или пытался справиться с собой.

Я бездумно и бессмысленно уставилась в пространство, слушала ветер и комкала без того смятый подол пальцами, пытаясь представить, как могу сказать ему, что…

А что, собственно, я хотела ему сказать?

Что хочу вернуться в выбранный им дом и просто продолжить? Без условностей, правил и памяти о возможных рисках.

Что такая близость со мной может обойтись ему слишком дорого?

Что это было совсем-совсем не так, как я представляла себе до сих пор?

Пока я пыталась начать мыслить связно, Вильгельм, наконец, отдышался и повернулся ко мне.

– Я приведу себя в порядок с дороги, а потом мы поужинаем, и ты всё мне расскажешь, – когда он заговорил, я подняла на него глаза, потому что это был другой барон Монтейн.

Глядя на этого человека, я готова была поверить и в кровь на его руках, и в мрачную неизбежность, которую он мог принести с собой. Такой и правда добьётся всего, что посчитает нужным, и сопротивляться ему заведомо бесполезно.

Встретившись со мной взглядом, он, очевидно, понял это, потому что наклонился немного неловко и, взяв меня за подбородок, быстро и требовательно поцеловал. Стремительно и почти грубо разомкнул мои губы кончиком языка, по-хозяйски запустил пальцы мне в волосы, пока я неловко пыталась отвечать, едва не умирая от растерянности, стыда и желания.

– Если ты не заговоришь сама, мы продолжим. И лучше тебе заговорить, Мелания, потому что всё то же самое я предпочёл бы делать без спешки и с гораздо большей радостью. Но твоё молчание нас от этого отделяет.

Не дожидаясь от меня ответа, не позволив мне даже толком осознать услышанное, он резко выпрямился и ушёл, почти сбежал, оставив меня сидеть на чужой террасе с пылающим лицом и звенящей пустотой в душе и в мыслях.

Глава 11

Когда я, наконец, смогла подняться и выбраться на дорогу, солнце уже начало клониться к закату.

Я не знала, как долго просидела там, в тени чужого мёртвого дома, не могла вспомнить, о чём думала всё это время.

Проходя через пустую деревню на негнущихся ногах, я знала только одно: что-то во мне сломалось.

После того, что сделал Монтейн, я не чувствовала себя ни униженной, ни осквернённой. Напротив, такая запредельная близость была воспринята мною как должное, как нечто, что рано или поздно должно́ было произойти.

Однако именно из-за неё моё понимание мира сместилось, накренилось, и, как бы я ни старалась, уже не могло остаться прежним.

Лишив меня воли, в буквальном смысле приперев к стенке, он как будто снял с моей души тяжёлый груз. Подарил шанс оправдаться перед само́й собой за эту немыслимую слабость – желание если не пожаловаться кому-то, то просто рассказать.

Даже если этот разговор станет нашим последним, теперь я могла поддаться его угрозам, сдаться перед постыдной неизвестностью и перестать молчать.

Добравшись до нашего – шутка ли! – дома, Вильгельма я увидела возле колодца. Он стоял, наклонившись над бадьёй с холодной водой, по пояс голый, и умывался, с силой растирая руками лицо.

Его рубашка была небрежно брошена на каменный бортик – он явно намеревался надеть её, закончив.

Я остановилась в нескольких шагах, волей-неволей на него заглядевшись.

Мужское тело никогда не вызывало во мне ни большого интереса, ни большого восторга. Ни одна предоставлявшаяся мне прежде возможность рассмотреть его поближе не стоила той цены, которую пришлось бы за нее заплатить.

Но Монтейн, черт его побери, был хорош.

Понимая, что он наверняка почувствовал моё присутствие, я, не узнавая себя, продолжала стоять и смотреть, скользнула взглядом по крепким твёрдым мышцам, по изогнутой шее и узким бёдрам.

То, что просыпалось во мне само́й в процессе этого непристойного разглядывания, не было похоже ни на что, испытанное мною прежде. Ни на силу, ни на страх, ни на пугающее меня своей мощью желание.

Доведись мне подбирать определение этому ощущению, я бы остановилась на слове «тяга». Непреодолимая, необратимая, тёмная. Как будто, коснувшись его единожды, я уже не могла оторваться и не хотела даже пытаться понимать, я ли это была, или то, что поселилось во мне, теперь льнуло к нему в надежде на союз и мир.

Барон выплеснул воду на землю, и я неслышно подошла к нему сзади, крепко прижалась к спине, обвив его руками, и поцеловала под лопаткой.

– Я целовалась только с Эрваном. Дважды. Он тогда ещё не был таким и казался мне подходящим. Чтобы попробовать.

Монтейн замер, будто окаменел.

А потом накрыл ладонями мои сцепленные на его животе руки, погладил запястья так медленно и ласково, что я зажмурилась, боясь разрыдаться.

Он правильно сделал, что не стал мне отвечать.

– Я всё тебе расскажу. Только давай сначала поедим и…

Я потёрлась лбом о его спину, а он сжал мои руки сильнее, переплел наши пальцы и спросил так, словно это было самым важным на свете:

– Я приготовлю. Посидишь со мной?

Теперь сквозь навернувшиеся слёзы мне захотелось рассмеяться, и, коснувшись его кожи губами ещё раз, я заставила себя поднять голову.

– Ты ведь понимаешь, что услышанное тебе не понравится?

Барон хмыкнул и продолжил гладить мои руки, пока я таращилась ему в затылок. Всё же он был выше меня, хотя и ненамного.

– Мне не нравится превращать мертвецов в пыль, Мелли. Это ничего не значит, если так нужно.

В первое мгновение я не поняла, о чём он, а когда вспомнила, сделала шаг назад.

– Каких мертвецов? – голос всё-таки дрогнул, хотя я и дала себе слово не трястись.

Вильгельм обернулся.

В его взгляде больше не было ни настороженности, ни тьмы, ни опасности для меня, но мне все равно захотелось трусливо закрыть глаза.

– Ты что, туда вернулся?

– Разумеется, нет. Я сделал всё сразу, – кривовато усмехнувшись, он потянулся за рубашкой, надел её быстрым и очень красивым движением. – Люди имеют свойство появляться там, где им не рады. И подозрение в этом не должно́ было пасть на тебя. Мы недостаточно далеко отъехали. Они ведь не первые, кого ты убила?

Глядя на то, как он расправляет, но даже не пытается завязать ворот, я почти перестала дышать.

– Ты так спокойно об этом говоришь.

– Это не первые обезображенные колдовством тела, которые я увидел, – Вильгельм шагнул ко мне, а я малодушно прикрыла глаза.

Воспоминания о том, как я убивала их и не испытывала при этом ни сожаления, ни отвращения, накрыли волной, и мне почти захотелось, чтобы барон меня ударил. Или заговорил со мной так, как во все времена полагалось разговаривать с убийцами.

– Так что? Скольких ты успела убить, Мелли? – он положил ладонь мне на лицо так бережно, что мне пришлось на него посмотреть.

Лучше было ответить сразу, потому что, если и эту правду он начнёт у меня выпытывать…

Я слишком боялась того, что может случиться, если я забудусь и перестану контролировать себя.

– Четырёх овец. Мне так их жалко… А тех двоих – нет.

– Значит, с тобой всё хорошо, – он непонятно чему улыбнулся.

Боясь потерять это прикосновение, я сжала его запястье, и слишком поздно поняла, на что это могло походить.

Чёрному Барону проще простого было принять это за нападение. Он ведь именно так и сказал – «ты». Не «оно», не «то, что сидит в тебе».

«Ты».

– Почему ты мне помогаешь? После того, что ты видел…

– А как, по-твоему, я должен был поступить? – Монтейн хотел отстраниться, отойти, чтобы, наконец, заняться нашим ужином, но остановился, и руку тоже не убрал.

Я опустила глаза, чувствуя себя отчаянно глупо.

– Посадить меня на цепь, как минимум.

– За то, что ты избавила мир от двух грязных скотов? Я не правосудие, чтобы мерить такой мерой, Мел. У меня свой закон. Благо, с некоторых пор я могу себе это позволить.

– Ты не похож на того, кто пойдёт в обход закона. Ты для этого слишком хороший.

Мои слова почти утонули в порыве тёплого, но сильного ветра, а барон…

Он вскинул бровь в непритворном изумлении, хмыкнул и покачал головой.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Так расскажи, – уже не беспокоясь о том, что он может обо мне подумать, я схватила его за рукав. – Расскажи мне тоже. Тогда я, может быть, пойму.

Вильгельм перехватил мою руку. Я почти уверилась в том, что он хочет её сбросить, но вместо этого он сократил то мизерное расстояние, что оставалось между нами, и взял в ладони моё лицо.

– Пойми для начала, что не должна нести наказание за то, в чём не виновата.

– Я виновата, – я ответила едва ли не прежде чем он успел договорить.

Монтейн усмехнулся, а потом склонился ближе и поймал губами мои губы.

– Принеси из кухни мясо. Я пока разведу огонь. Мы оба так чертовски голодны, что просто не способны думать.

Он был настолько прав, что я невольно улыбнулась, а потом потянулась к нему сама, целуя в ответ.

Случившееся в доме глупой травницы сломало что-то не только во мне, но и между нами. Мне даже показалось, что теперь барон почувствовал себя в праве прикасаться ко мне – после того, что увидел и сделал на берегу озера. Это не было его способом получить с меня обещанную благодарность, о нет. В таких подачках он и правда не нуждался, и лишь сейчас я начинала по-настоящему понимать, как глупо выглядела моя первая попытка.

– Сейчас.

Ноги всё ещё плохо меня держали, а внизу живота было как будто пусто.

Красная от одной этой мысли, я схватила со стола свёрток со свининой и едва не рассмеялась, заметив рядом те самые помидоры.

Почему-то именно они доставили мне искреннюю радость – слишком уж отчётливо я представила себе, как Монтейн их собирал.

Поспешно покидая меня, он всё же сделал остановку, постарался думать о другом.

Любопытно, хотел ли он вернуться и просто закончить начатое?

Вильгельм успел развести костёр, и теперь сидел на траве перед ним.

Я села рядом и хотела было взяться за нож, но он его забрал.

– Я сам. Тебе сейчас не до этого.

В его голосе было столько понимания, что я смутилась ещё больше, но сил спорить у меня не нашлось.

Мы оба и правда были голодны, он сосредоточенно резал мясо, чтобы его запечь, в стороне паслись наши кони, и спустя несколько минут мне немало казаться, что в мире нет места прекраснее этой заброшенной деревни.

– Я получила эту силу от матери, когда она умерла. А она – от моей бабки. То, что случилось с теми бедными овцами, было случайностью. Я тогда ещё не понимала, с чем имею дело, и она решила мне показать. Продемонстрировать себя во всей красе. После я использовала её лишь однажды, когда пришёл Эрван со своими дружками. Ты видел его, он красивый. А в юности был ещё красивее. Он всегда был немного шальным, но тогда он казался мне просто смелым. Я целовалась с ним. Он трогал меня. Не так, как ты, но…

Я осеклась, когда дыхание кончилось.

То, что Монтейн ни о чём не спрашивал, говорило лишь о его восхитительном терпении и выдержке. Я же так не умела.

Мне необходимо было рассказать ему, пока не иссяк мой запас храбрости.

– Я думал, твои мать и бабушка не были связаны по крови, – он поднял на меня внимательный, но не осуждающий взгляд, и вдохнуть стало легче.

– Не были. Но бабка отдала это ей перед смертью. А она – мне.

Я потёрла лицо ладонями, посмотрела на то, как спокойное и ровное пламя облизывает брошенные ему ветки.

– Они… Ты не представляешь, на что оно способно, Вильгельм. Сначала я думала, что оно умеет только убивать, но потом оказалось, что гораздо больше. Мне даже не пришлось запугивать Эрвана, достаточно оказалось одного моего слова. Ей вообще ничего не надо, кроме моего слова…

– Кроме твоего согласия?

Я кивнула, стараясь не обращать внимание на то, как его взгляд прожигает мне висок.

– Не нужно даже ничему учиться. Оно всё сделает само.

Барон подвинулся ко мне ближе, сел рядом так, чтобы плечом я чувствовала его руку.

– Но ты не сказала ей «да». Ты сопротивляешься.

Он хотел меня подбодрить, а я вдруг почувствовала себя слабой и абсолютно беспомощной.

– Это очень тяжело. Я всякий раз боюсь, что у меня не хватит сил на это, – смотреть ему в лицо было страшно, не смотреть немыслимо. – Эта сила – не дар. Её никто не заработал так, как ты заработал свою. Она…

Я прикусила губу, пытаясь понять, как ему объяснить, но Монтейн, конечно же, понял сам.

– Её призвали такой. Призвали, чтобы пользоваться.

– Да, – я медленно кивнула.

От огня и от волнения начало становиться жарко, и я собрала волосы, чтобы перекинуть их набок, и только потом продолжила:

– Я не знаю точно, когда это произошло. Много лет назад. Бабка была не первой, кто пользовался ею. Знаешь, это ведь так удобно, так искушающе. Когда женщина одна, тем более в деревне… Такая сила – огромная власть.

– Иногда человек просто пытается выжить. Особенно одинокая женщина.

Тёплая ладонь Вильгельма накрыла мою руку, и я непроизвольно погладила его пальцы.

– Ты же понимаешь, всё имеет свою цену.

– И эта цена высока? – он перехватил мою руку, погладил ладонь в ответ, а потом потянулся, чтобы повернуть мясо над огнём.

Эти нехитрые, почти наивные прикосновения придавали сил и смелости, но я всё равно обхватила колени руками, пытаясь стать как можно незаметнее.

Нужно было сказать это.

Просто произнести, ещё раз вдохнуть и продолжить.

– Ребёнок. Цена этой силы – ребёнок. Первенец. Из поколения в поколение они платили за неё своими первенцами.

Монтейн застыл.

Он замер в неудобной, чуть неуклюжей позе, глядя мимо меня и мимо костра, а я, как и обещала себе, сделала судорожный вдох и стала рассказывать дальше.

– Моя мать согласилась на это. Когда отец привёз её в деревню, бабка рассказала ей, и она согласилась. Мне просто повезло, потому что нас у неё было двое. Сестра родилась на двадцать минут раньше, а уже на следующую ночь за ней приехал чёрный экипаж. Никто не знает, откуда он приезжает и куда увозит их. Кучер всегда молчит, а внутри сидит человек, одетый в чёрное.

Мир перед глазами начал расплываться, уступая место яркой картинке из были или небыли – две молчаливые чёрные лошади, молчаливый, как будто глухой кучер, спокойный негромкий голос того, кто всем этим управлял. Всё это – в замогильной стылой тишине.

– Ты его видела? Мелли⁈

Я моргнула и вдруг обнаружила, что забывший о мясе барон сидит прямо передо мной, заглядывая в лицо.

Теперь стало стыдно ещё и за это, и я пригладила волосы ладонями.

– Только во сне. Но это было так реально. Знаешь, когда ты понимаешь, что твоё тело спит, но сам ты в действительности находишься в другом месте?..

– Да, – он кивнул, хотя отвечать и не требовалось.

На деревню постепенно опустилась темнота, и единственным источником света остался костёр, на котором мы готовили.

Я содрогнулась, но отнюдь не от холода – возле огня было тепло, да и то, что Монтейн от меня не отворачивался, согревало.

– Он приходил ко мне, когда мать умерла. Вскоре после того, как сила проснулась во мне и убила овец. Он сказал, что ему безразлично, когда именно я узнала о своём долге. Дарованная им сила уже начала работать на меня, а значит, я должна заплатить. Родить для него ребёнка.

Я умолкла, глядя в землю, а Монтейн медленно и глубоко вздохнул.

– Ты отказалась?

Он спросил не сразу, дал себе пару минут на то, чтобы всё обдумать.

Кивая, я даже не удостоверилась в том, что он на меня смотрит.

– Я говорила ему, что не хочу. Что мне не нужна эта сила, но он ответил, что договор не имеет обратной силы. Я уже ею воспользовалась. А ещё… – я задохнулась от этих воспоминаний и подняла голову, чтобы видеть барона. – Он сказал, что я должна торопиться. Что мой возраст самый подходящий, и если я надеюсь схитрить и состариться, у меня это всё равно не получится.

– А сколько тебе лет?

Я осеклась так резко, как если бы он меня ударил.

Это был неожиданный вопрос. Незначительный. Или мне только так казалось.

Вильгельм смотрел на меня серьёзно и внимательно, но больше ничего я по его лицу прочитать не могла.

– Двадцать пять.

Он кивнул, ничего не поясняя, и снова принялся поворачивать мясо.

Несмотря на то, что он отвлекался, я знала, что он слушает по-настоящему, подмечает детали. При этом он не пытался вывернуть меня наизнанку или заставить рассказывать быстрее, и от этого в груди начало разливаться настоящее, пока ещё робкое тепло.

– Я сбежала, потому что он обещал приехать за мной. Он сказал, что увезёт меня, и я удостоюсь чести понести от него. А когда произведу на свет его ребёнка, смогу идти на всё четыре стороны. Сначала я хотела просто всё это прекратить. Даже сплела петлю в сарае. А потом мне стало так страшно. И я подумала о Красавице, о том, что будет с ней без меня. Получается, я спряталась за неё, понимаешь? Оправдала свою трусость тем, что беспокоюсь о лошади…

– Ты не струсила, – он перебил так резко, что я вздрогнула. – Он не дал бы тебе умереть. Ему не важно, как сильно ты была бы искалечена. Твоя способность иметь детей – единственное, что его интересует.

Впервые я слышала в его голосе настоящую злость и такую страсть, что перестала думать о том, чтобы выровнять дыхание.

Он понимал.

Что бы он ни повидал в жизни, о чём бы ни узнал, он действительно понимал, о ком я говорю, и с чем мне пришлось иметь дело.

– Я…

– Не надо, Мелли, – Монтейн придвинулся ко мне ближе, забыв о костре, погладил по щеке так нежно, что я просто не смогла отвести взгляд. – Из-за Красавицы ты передумала, или просто побоялась, не имеет значения. Это бы всё равно не помогло.

Пусть я и успела понять, что барон Вильгельм не имел ничего общего со святостью, прямо сейчас он как будто отпускал мне грехи. И лишь на мою удачу мясо начало подгорать, и ему пришлось повернуться ко мне спиной, чтобы снять его с огня.