Текст книги "Наперегонки с ветром. Идеальный шторм (СИ)"

Автор книги: Лера Виннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Я не стала.

В первый год после расставания с Кайлом я не интересовалась мужчинами. Встречались те, кто искал моего внимания. Были и другие, предлагавшие честное удовольствие на одну ночь.

Красивый капитан королевской полиции попался мне на постоялом дворе очередного безымянного города. Я завернула туда поужинать и выпить, сделав очередную грязную и изнурительную работу, за которую крестьяне хорошо заплатили, хотя и добавили к увесистому кошельку немало забавных проклятий в мой адрес.

К тому моменту я уже твёрдо решила ехать в Совет и, заработав достаточно, собиралась выспаться и отправляться прямиком туда.

Он тоже остановился для отдыха по пути из очередного отпуска обратно на службу.

Высокий, прекрасно сложенный, голубоглазый и черноволосый, с тонкими, необыкновенно шедшими ему усами.

Я не дала себе труда запомнить его имя, хотя он так искренне и чувственно стонал моё.

Это не было восхитительно-ярко, не оставило во мне неизгладимого впечатления. Я покинула комнату, пока он спал, чувствуя себя освежившейся и довольной, потому что с самого начала не строила иллюзий, зная, что он не даст мне того накала, который давал Кайл.

В каком-то смысле даже с Гаспаром многим позже было лучше, потому что тот, без изысков и далеко идущих планов, просто отдавал всего себя.

Та ночь с капитаном стала для меня своего рода чертой, за которой всё, что связывало меня с Нильсоном, оставалось позади.

Кровное венчание не предполагало измены.

Для соединённой таким образом пары считалось допустимо по обоюдному согласию пригласить в свою постель кого-то третьего. Подобное не являлось предательством, если никто никого не принуждал и происходящее было интересно обоим. Если это не затрагивало душу и сердце.

Будь я на тот момент всё ещё замужем, последствия в виде болезни или череды неудач не заставили бы себя ждать.

Однако вместо этого у меня началась полоса восхитительного везения. Йонас купился на мой блеф, работа в Совете превзошла все мои ожидания, а жизнь в целом стала спокойнее и удобнее.

Это значило, что супружеская клятва расторгнута, хотя клятва преданности и взаимопомощи осталась в силе. Последнее выяснилось только что, в памятном августе.

И все же…

Всё же.

Обменявшись ударами сегодня, мы обнаружили, что не можем и не хотим ругаться из-за этого. Что не осталось ничего, что мы могли бы выяснять, в чем могли бы не соглашаться.

Никогда и никого я не хотела так, как Кайла.

Всего пары прикосновений и правильного взгляда хватало, чтобы желание превращалось в неодолимую потребность.

Габриэль был приятным человеком и привлекательным мужчиной, но он тоже был… в другой категорий.

Позволила бы я ему держать себя за горло?

Попросила бы об этом?

Опустившись перед диваном, – передо мной, – на колени, Габриэль заглянул мне в лицо.

– Я знаю, что никто никогда не сравнится для тебя с ним. И, по большому счету, мне следовало бы найти в нем миллион недостатков и аккуратно указать тебе на них, чтобы подчеркнуть собственные достоинства. Так поступают соперники, но моя проблема в том, что я не могу считать его соперником в полном смысле. Он слишком много сделал и для меня тоже. Заставил поверить в себя, когда я готов был расписаться в том, что я просто чудак, и начать учиться жить, как живут все люди. При всём желании я не могу претендовать на его место, и надеюсь, ты это понимаешь.

Его глаза были очень близко, и в них снова плескалось море.

То море, в котором полагалось тонуть.

То самое, в котором мне в каком-то смысле тонуть хотелось бы.

«Кто, если не он», – сказала Петти про Йонаса.

Кто, если не Габриэль, – во всех смыслах.

При условии, что я вообще сочту это нужным.

Если нет, ведь прекратить можно будет в любой момент, и он никогда не станет чинить мне препятствий, мстить или пытаться удержать любой ценой, унижаясь и угрожая.

Точно так же, как я не стала бы проделывать всё это с Кайлом.

Габриэль продолжал держать меня своим невозможным взглядом, зная, что я уже поняла всё, что хотела знать, но продолжаю слушать его очень внимательно.

– Я не могу обещать, что всё будет идеально. Или что ты не заскучаешь со мной. Просто потому что я не могу быть тебе равным, и ты привыкла жить иначе. Но я сделаю всё, чтобы ты была счастлива. Чтобы ты чувствовала себя спокойной и довольной каждый момент каждого дня. Этого наверняка мало, но я не собираюсь унижать тебя или себя попыткой вычеркнуть человека, который был и останется для тебя семьёй. В конце концов, ни ему, ни мне ты ничем не обязана, а времени многое подвластно.

«А ещё очень сложно не испытать хоть каплю взаимности, когда тебя любят так верно и самоотверженно».

Он не сказал этого, но мысленно я закончила за него.

Медленно, словно давая себе самой передумать, подняла руку и провела ладонью по его щеке.

Габриэль не подался вперёд, не прикрыл глаза и не попытался ответить.

Он только продолжал смотреть, а я надавила кончиками пальцев чуть сильнее, спустилась ими к губам.

Наш ужин ждал на столе, и, наверное, правильнее было бы не торопить события, а отвлечься на него.

И всё же я погладила подбородок Габриэля, и только после этого он подался вперёд.

Поцелуй вышел идеальным. В меру страстным, в меру деликатным. Он не попытался сразу сделать его глубоким и собственническим, но выдохнул горячо и влажно от удовольствия и, кажется, неожиданности.

Не верил, что я отвечу?

Или был убеждён, что здесь, сейчас, – когда Кайл был так близко, буквально в нескольких улицах, – ничего не случится?

Я перехватила инициативу всего на секунду, просто чтобы дать ему знать, что он может продолжать, а потом откинулась на спинку дивана.

Обретая опору, Габриэль положил ладонь на мое колено и прижался теснее.

Я так и не сняла ботинки, и когда он уложил меня на спину, пришлось извернуться, чтобы не свалиться с дивана, но и не испачкать его при этом.

Доктору Беккету на обивку было самым замечательным образом наплевать. От него исходило тепло, запах трав и опаленных огнем дров, и я запустила пальцы ему в волосы, провела до самых кончиков ладонью, не сжимая.

Еще не откровенное желание, но приятная истома разливалась по телу медленно, но и он никуда не торопился. С мастерством человека, который делает подобное регулярно, Габриэль расстегнул пару пуговиц на моем воротнике, оставил несколько горячих поцелуев на шее.

Это было приятно. Многообещающе. Так нежно, что у меня перебило дыхание, и я зажмурилась, немного сместившись, стоило его ладони осторожно и так медленно скользнуть под подол моего платья.

Он выбрал очень правильную тональность, лучшую из всех возможных. Не спрашивая, можно или нет, не обманываясь насчет того, что вдруг стал мне отчаянно нужен, Габриэль поймал момент и подхватил еще толком не оформившееся намерение. Доказать правдивость всего, что только что предлагал мне, не словом, а делом было лучшей тактикой.

Я выдохнула резче, чем ожидала от себя сама, когда он сдвинул чулок чуть ниже и погладил мое бедро – медленно и очень ласково. Так, словно смаковал каждый из этих долгожданных моментов, но не боялся ни одного из них.

Я потянула ворот его рубашки, чтобы так же неспешно провести пальцами по плечу, идеально гладкой коже.

По большому счету, все это даже ничего не значило. Договор о намерениях, способ прощупать границы.

Он снова не унизил ни меня, ни себя, изобразив смертельную обиду на то, что к нему пришли в очевидно тяжелый момент, чтобы забыться. Отлично чувствовал, что это было не так.

Точно так же, как чувствовал и кое-что другое, еще более важное – прямо сейчас наши желания целиком и полностью совпадали. Я хотела бы остаться с ним. Хотела бы почувствовать, как целый мир для меня меркнет просто потому что он рядом.

Габриэль опустил голову, и новый поцелуй пришелся прямо в солнечное сплетение, а вторая его рука легла мне на грудь. Пальцы сжались многообещающе сильно, а за этим последовало дразнящее ласковое поглаживание.

В ответ я поцеловала его под ухом, а потом чуть ниже, и провела ладонью по его спине до пояса, притягивая ближе, предлагая лечь сверху.

Почувствовать тяжесть его тела, привыкнуть к запаху, к манере касаться, и позволить себе сосредоточиться на всем этом, заведомо зная, что будет очень хорошо. Что потом не будет ни неловкости, ни недоумения, ни глупого щенячьего восторга – только спокойное тягучее удовольствие и радость от того, что все вышло так гладко, и никуда не нужно спешить…

Расстегнув еще одну пуговицу, Габриэль провел губами по моей груди ниже, пока касаясь через нижнюю рубашку, умело распаляя этими прикосновениями.

Но окружающий мир по-прежнему меркнуть не желал.

Мое собственное тело отзывалось на происходящее, потому что не отозваться было невозможно, потому что это было так естественно.

И все же ощущение неловкой возни никуда не девалось.

Коль скоро уж я пришла выбирать, ничего страшного не случилось бы, даже взбреди мне в голову закрыть глаза и представить все, что хочется представлять.

Понимая и это, он бы не обиделся, потому что заведомо знал, кого и в какой момент позвал замуж.

Мне не больше, чем Габриэлю, хотелось унижать его или себя.

В нем в самом деле не было недостатков. По крайней мере, таких, что были бы для меня критичными.

Я могла быть уверена, что он не подловит меня в самый неожиданный момент, не шепнет на ухо ничего такого, от чего я потеряю дар речи. Не заставит опуститься сверху и не попробует прямо в процессе беседовать о делах, со смешком укоряя меня в том, что я теряю нить разговора.

Не сделает ничего, что заставило бы меня почувствовать себя до предела открытой и почти беспомощной.

Ото всего этого стоило бы потерять голову.

Вместо этого я надавила ему на плечи, а потом медленно села, облизнула пересохшие губы.

– Прости. Мне надо домой.

Габриэль моргнул, не сразу поняв.

Мне было сложно посмотреть на него прямо, сердце стучало слишком быстро, а сказанное не укладывалось в голове.

Впрочем, для него так, возможно, и было лучше. Настолько жестокое разочарование должно было избавить его от ложных надежд и иллюзий, и заслуженное глухое «сука» стало бы тому подтверждением.

Вместо этого он лишь кивнул, – чересчур поспешно, немного растерянно, – а потом, так ничего и не сказав, встал с дивана и отошел обратно к окну, чтобы не мешать мне привести себя в порядок.

Глава 16

С того момента, как я вышла из дома и встретила Камиллу, ветер действительно заметно усилился.

На него можно было списать даже растрепанную прическу, – если бы мне в принципе хотелось это сделать.

Городские улицы почти опустели, и, проходя по ним быстрым шагом, я подумала, что они уже не принадлежат людям.

Ночами во Фьельдене властвовали иные силы, – особенно ночами предпраздничными.

В гостинной дома Готтингсов, который я увидела издалека, горел свет.

Флигель с такого расстояния было не разглядеть, но я и так знала, что там сегодня зажгут всего несколько свечей.

Сэм будет занят тем, чтобы удержать в узде своих мертвецов.

Женевьева, вероятно, будет рядом.

Прямо сейчас мне не было до них дела.

Как, впрочем, не было вообще ничего, кроме досады.

Мой собственный дом, – дом Нильсонов, если быть точной, – встретил меня темнотой.

Я ненадолго остановилась перед ним, выравнивая дыхание, и пытаясь прощупать, пуст он или нет.

Камиллы внутри точно не было.

Она могла уйти недавно или не входить вообще.

Кайл мог увидеть ее из окна и составить ей компанию где-то в другом месте.

Или не ей.

Возможно, даже вовсе никому.

Ему нередко было интереснее с мертвыми, чем с живыми, а с нечистью веселее, чем с людьми.

Я хотела проверить, смогу ли, не кривя душой и не делая над собой усилия, остаться с Габриэлем, как то велел сделать голос разума.

Он ведь в самом деле уехал бы со мной. Будь у него постоянная работа на одном месте, мне не пришлось бы путешествовать с Искрой в её положении и тревожиться о нерегулярных ведьмовских заработках. В нем я без труда нашла бы родственную душу, человека, на которого можно положиться всегда, при любых обстоятельствах.

Вместо этого я ловила ветер губами, стоя, вероятно, там же, где стояла несчастная глупая Камилла парой часов ранее, и не могла определиться, кого хочу ударить за это – саму себя или, Нечистый бы его задрал, Кайла.

Он никуда не отлучался после моего ухода, – это я поняла, едва войдя в темный холл.

Из-под двери кабинета полоска света тоже не пробивалась, а если свечи были зажжены в спальне, от центрального входа я никак не могла это увидеть, потому что окно выходило на другую сторону.

На пустырь, на лес, за которым было кладбище.

Юная леди все-таки входила. Я почти увидела ее тень, искаженное обидой и готовностью заплакать хорошенькое личико.

«Теперь я поняла. Вы действительно два сапога пара. Ты всем причиняешь боль!».

Ступенька снова, как в первый вечер, скрипнула под ногой, – дом как будто предлагал мне не мешкать и не забивать себе голову лишними мыслями.

Напоминал, какая, в сущности, ерунда все то, чего я по тем или иным причинам пыталась избежать все это время.

Фьельден уже дышал предстоящим праздником, и ночи стали темнее и гуще.

Сбросив обувь еще у двери, даже через теплые чулки я чувствовала исходящий от пола жар – дом тоже готовился, превращался одновременно в неприступную крепость и место, в котором можно будет по-настоящему отпраздновать.

Начало Темного Времени, поворот в зиму, первую корочку льда. Долгие месяцы тишины и собранности, нужные для того, чтобы застыть вместе с миром и совсем немного переродиться в Ночь Весенних костров.

Кайл действительно был в спальне. Полностью одетый, он сидел в кресле полубоком к камину и читал принесенные мною из дома Мерцев бумаги.

Должно быть, проверял, ничего ли мы не упустили.

Остановившись на пороге, я неспешно скользнула взглядом по его рукам, по отсветам пламени, пляшущим на левой стороне лица.

Тишина, нарушаемая только треском поленьев, сделалась глухой и плотной, поглотила мысли, чувства и даже звук биения сердца.

Нам всё ещё было нечего сказать друг другу о той ночи пятилетней давности.

Должно быть, уже никогда не будет.

Подняв голову, Кайл посмотрел на меня в ответ, – точно так же бесконечно долго, – а потом отложил папку и встал.

Подойдя ближе, он первым делом захлопнул дверь, дотянувшись до нее через мое плечо. Как будто загоняя в ловушку или подтверждая, что я пришла в нее добровольно.

Или сама себя загнала, – не было уже никакой разницы, ни второго, ни третьего, ни десятого смысла.

Развернув спиной к себе, Кайл подтолкнул меня вперёд, чтобы удобнее стало опереться о тёплое гладкое дерево ладонями, и принялся издевательски-медленно расстегивать платье.

Его дыхание у меня над ухом не сбивалось, он не был зол, но ощущался настоящим воплощением окутавшей город беспросветной и бесконечной тьмы.

Без конца и начала, без шанса оставить позади, забыть и не придавать значения.

Эта сила не держала, дорога прочь оставалась свободна, но была слишком притягательна, чтобы от неё отказаться.

Когда ставшая вдруг такой тяжелой ткань упала к ногам, – кажется, туманную вечность спустя, – я облегченно выдохнула и развернулась. Потянулась к его рубашке, но Кайл перехватил мои руки.

Идеально выверено, в самый правильный момент.

Его взгляд сделался темнее и внимательнее, а я наоборот предпочла опустить ресницы, когда пьяняще-пряная возможность просто подчиниться отозвалась гулким эхом в затылке.

Он решал, насколько мы оба будем раздеты, и торопиться было некуда.

Мою нижнюю рубашку Кайл лишь немного сдвинул с плеча, не касаясь груди, но повторяя костяшками пальцев тот путь, что Габриэль немногим раньше проложил губами.

Разумеется, все чувствовал и видел насквозь, прекрасно понимая, как и почему закончился мой вечер с доктором Беккетом.

Я облизнула губы, мысленно послав к Нечистому мысль о том, в какое уязвимое положение себя ставлю.

Хуже всего было не это, а абсолютное знание о том, что он никогда не ударит по-настоящему. Ни тогда, в деревне. Ни тем более теперь.

Расстегнув пуговицы на его брюках, быть может, быстрее, чем следовало, я едва не споткнулась о собственное платье, когда Кайл потянул меня к кровати.

Можно было и так, не сходя с места, но мы обы были настроены на долгую ночь.

Огонь в камине показался мне слишком ярким, когда я случайно скользнула по нему уже поплывшим взглядом, – а может, и правда стал таким, потому что Кайл действительно изменился. Его руки опять стали холодными, и теперь он, наконец, отпустил себя по-настоящему.

Как будто мы оба вспомнили.

Оказавшись у него на коленях и обретя хотя бы иллюзорную опору, я все-таки поцеловала его первой, смазано и влажно, почти заполошно, и получила такой же ответ.

Ему тоже нетерпелось.

Всего-то и нужно было, – помочь мне приподняться, придержав за спину, и провести губами по моему подбородку. Как будто на удачу.

Опустившись на него, я коротко застонала от стрелой поднявшегося по позвоночнику удовольствия.

Вот теперь было хорошо.

Как если бы что-то в порядке устройства мира встало на место.

Надавив на мои бедра, Кайл потянул ближе, заставил начать двигаться, прежде чем у меня восстановилось дыхание и лицо обожгло, то ли от неизбежного в такой позе смущения, то ли от желания запустить пальцы ему в волосы и сжать до боли, оттягивая голову. Выдохнуть в губы: «Как же я по тебе соскучилась».

Невесть откуда взявшаяся, пришедшая вместе с этим первым удовольствием дрожь не оставила пространства для действий.

Только самые простые движения.

Только удержать равновесие.

Даже будучи уверенной в том, что он удержит.

Я немного отстранилась, оперевшись на его плечо, чтобы стало удобнее, и ему было видно лучше.

За полуопущенными ресницами осталось только смазанное пятно, огненно белое – тени на его рубашке.

Проведя языком по его шее, я задержалась на вене которая так сильно билась под кожей. Скользнула ладонями по его затылку, наслаждаясь ощущением заполненности и особенного, ни с чем несравнимого жара.

Когда он был во мне, это не было похоже ни на что на свете.

Нравилось мне или нет, это не могло сравниться ни с кем другим.

Кайл потянул меня за волосы – не больно, не слишком сильно, но настойчиво требуя, чтобы я перестала изводить нас обоих.

В ответ на это захотелось рассмеяться, но весело не было.

Я начала двигаться, постепенно ускоряясь, лишая возможности нормально дышать и его, и себя, потому что в таком положении можно было самой решить, как надо. Как именно будет чувствоваться острее всего.

Вдруг так страшно оказалось расцепиться.

Почти так же, как полностью утратить контроль.

Кайл сжал мои ребра, провел ладонями ниже, заставляя сбавить темп, и с тихим протестующим стоном я все же послушалась, попыталась немного прийти в себя, облизнув враз пересохшие губы.

Закрыв глаза, в полной темноте, стало легче.

Я чувствовала на щеке его дыхание, – теперь уже горячее, неровное.

Как если бы он точно так же не мог определиться и сдерживался на чистом упрямстве.

Неподходящий был момент, чтобы растягивать удовольствие.

И слишком опасный, чтобы осмелиться прийти в себя слишком быстро.

Перехватив меня удобнее, он задал темп самостоятельно, не позволил приподняться, когда я попыталась это сделать.

Мучительно медленно.

Ослепительно ярко.

Под веками поплыли огненные круги, и я стиснула ставшую влажной ткань его рубашке крепче, потому что оставалось совсем немного.

Он приподнял мой подбородок, когда мне показалось что уже почти.

Одновременно заставил двинуться снова, и я открыла глаза скорее от неожиданности, чтобы сразу же задохнуться.

Слишком близко.

– Смотри на меня.

Прямой приказ, отозвавшийся новой волной дрожи.

С момента нашей встречи летом – в первый раз глаза в глаза.

Я уже не могла, да и не пыталась понять, хотелось ли ему того же, чего и мне столь же сильно – отвернуться, закрыться, впустить в тело, но не в душу.

Продолжая смотреть, Кайл стиснул пальцы так сильно, чтобы на этот раз точно оставить синяки. Вынудил двинуться резче и опуститься на него полностью.

– Не надо, – я выдохнула это раньше, чем успела додумать до конца.

Еще секунда или две, и обратной дороги для нас уже не будет.

– Ты этого хотела.

Его голос прозвучал так восхитительно хрипло, с таким затаенным нетерпением, которое невозможно было перепутать ни с чем.

Приняв капитуляцию, он не был намерен позволить мне передумать.

Точно так же, как прекрасно обошелся бы без меня. И сегодня, и в целом.

Не хуже, чем я без него.

Как будто угадав ход моих мыслей, – или просто нанося последний, уже не нужный, но сокрушительный удар, – Кайл перехватил мою правую руку и с нажимом растер шрам большим пальцем.

Медленно, чтобы я успела прочувствовать и понять, поднёс запястье к глазам и провёл по нему языком. Потом ещё раз в обратную сторону, а после мягко и ласково накрыл рубец губами.

Воздух из лёгких выбило, и мне потребовалось не меньше минуты, чтобы унять головокружение.

Спорить с ним или с собой после этого было уже невозможно.

Утопая в черноте его глаз, я пропустила момент, когда давление на бедра вместе со всеми прочими ограничителями пропало.

Кусая губы, чтобы не быть пока красноречиво громкой, я стала двигаться свободнее и, наконец, вдохнула полной грудью, когда ничего кроме не осталось. Только прямой, затягивающий, как черная воронка, взгляд, его тихие довольные стоны, и ощущение наполненности.

Во всех возможных смыслах разом.

Он не стал торопить, позволил мне прочувствовать до конца, но не дал отстраниться после.

Тяжело дыша, так же еще не осознав, на каком свете очутился, развернул на спину и навалился сверху без оглядки и мысли о том, что мне может быть тяжело.

Теперь стало можно стянуть с него рубашку – неловко и медленно, потому что руки дрожали.

Не больно и не оставляя следа, но сжать зубами так удачно оказавшийся в зоне досягаемости сосок – просто чтобы прикосновение чувствовалось острее.

Чулки сползли, и первым моим чувством стало раздражение на них.

Коротко и пьяно, но так многообещающе улыбнувшись, Кайл снова с пугающей точностью скопировал чужое прикосновение, проведя ладонью по моей ноге до бедра и обратно, снял левый с таким спокойствием, что мне сделалось не по себе.

Мы в самом деле еще даже не начинали, хотя в груди уже было так благословенно пусто.

Как если бы я наконец прокричалась всласть, долго-долго не имея возможности это сделать.

Одного ослепительного и обескураживающего раза оказалось мало, чтобы забыть и оставить безо внимания.

Я вздрогнула от предвкушения и тянущего тепла, разлившегося внизу живота. Смехотворно и почти нереально быстро. А он тем временем избавился ото второго чулка и медленно повел раскрытыми ладонями выше. Заставляя выгнуться и забыть обо всем, чего я хотела или опасалась не так давно.

Когда рубашка полетела вслед за его одеждой прямо на пол, я первым делом потянула его обратно – без изысков, без полутонов и уже без отчаянной спешки, но абсолютно однозначно.

Волна мурашек по еще не остывшей коже была всего лишь реакцией, потому что, – глупость или нет, – это вдруг оказалось больше, чем просто снять все, что на мне было.

Кайл продолжал смотреть в глаза, – как будто испытывал или пытался таким образом наказать, заставить потеряться, выбить иллюзорную почву из-под ног. Не зажмурился, даже целуя, и я сжала его бедра коленями, приглашая, поощряя.

– Иди ко мне.

Не было нужды говорить вслух, переступая последнюю границу, вытаскивая на свет давно похороненную в памяти старую фразу.

Почти что кодовое слово, неизбежно и однозначно трактуемое как то самое «Ты мне нужен», произнести которое казалось мне смерти подобно.

Много больше, чем просто физическое желание.

Потребность в близости, в миллиарды раз превосходящей физическую.

Второй поцелуй оказался мягче, до вставшего в горле кома нежным.

Он был не просто рядом, а всем своим существом настроен на меня. Гладил неспешно, как если бы вспоминал и привыкал заново.

Такие моменты были на вес золота, и в том клятом прошлом их было бесконечно много, – он чувствовал меня, а я его, и это удовольствием передавалось от одного к другому и обратно, многократно усиливаясь, становясь особенно темным. Или наоборот, непривычно легким и радостным.

Неодолимая сила крови и добровольного согласия.

Искреннего желания, воспламеняющего кровь и почти пугающего, заставляющего чувствовать себя так, словно вышла на мороз голой.

Сейчас он был целиком и полностью моим, – как в тот момент, когда вломился ко мне после моего забега через пылающее поле.

Ни посторонних людей, ни уязвленной гордости, не отравляющей каждый вздох памяти, – ничего не осталось.

Мне всегда нравилось, как он улыбался в нашей общей постели, – как никогда и никому кроме, – но сейчас Кайл был убийственно серьёзен.

Не решал в процессе, нужно ли ему всё это, не думал о сторонних вещах.

Просто точно так же даже не хотел касаться, – только слиться в одно целое и оставить нюансы на потом.

Теперь уже глупо стало отрицать, что всё ещё успеется.

Такая тяга начинала походить на обречённость, но в этот раз не хотелось ни прощаться не плакать.

Только потянуться и поймать губами мочку его уха в тот момент, когда он толкнулся внутрь.

Даже физической разрядки было мало, – всё ещё недостаточно, и неизвестно, когда теперь станет.

Простынь соскользнула под спиной, и я стиснула её пальцами, чтобы нам обоим было удобнее, потому что жалеть меня сегодня он точно не намеревался.

Не потому что оказалось тяжело или больно, а потому что он продолжал смотреть, а я – задыхаться от того, как много в этом было.

Больше, чем он когда-либо себе позволял.

Точно зная, как правильно, он лишь немного сместился, меняя угол, и поймал губами очередной мой стон, позволил ему слиться с собственным.

Та мутная чёрная нежность, в которой я успела потеряться, которую вдыхала с каждым мимолетным поцелуем, начинала переплавляться во что-то новое.

Заставив меня смотреть, он увидел и понял достаточно, и теперь азарт и злость, и собственнический инстинкт, которому он в силу характера и опыта не давал воли, – все вместе оказалось сильнее, выплеснулось на поверхность, как будто плотину прорвало.

Я никогда не посмела бы, – никогда и не смела, – перечить ему в постели. Как минимум, потому что с лёгкостью смогла бы остановить, если бы мне что-то не понравилось. Как максимум, потому что ничего, что мне не нравилось бы, он никогда не делал.

Кайл отстранился, вышел из меня и приподнялся, резким, подчеркнуто грубым движением развернул лицом вниз, заставляя прогнуться. Точно зная, что это – понравится.

Я дернулась инстинктивно, превращая происходящее почти в принуждение, – ровно на той грани, за которой уместно стало с силой надавить ладонью мне на загривок, заставляя потерять опору на подогнувшихся локтях, уткнуться в подушку лбом, а после навалиться сверху, лишая способности сопротивляться и двигаться.

Очередная волна дрожи оказалась почти болезненной. Настолько очевидной, что, кажется, была разделена на двоих.

Самое верное доказательство тому, что теперь всё правильно.

Кайл медленно, дразня, провел языком по моей спине вверх вдоль позвоночника, прикусил отчетливо обозначившуюся в основании шеи косточку, и губами – обратно. Аккуратным и в меру болезненным укусом оставил синяк на бедре.

И только после прижался всем телом снова, запустил руку в волосы, ероша, перебирая, сжимая так, чтобы сделать больно, заставить ощутить захват, от которого уже не удастся увернуться.

Я все-таки зажмурилась снова, просто от удовольствия, расслабившись и предвкушая, а потом охнула, потому что Кайл отстранился.

Кровать промялась, а потом в раскалённом воздухе поплыл запах трав.

Расслабляющая мышцы мазь, которую мы использовали для единственной цели, и аромат которой я узнала безошибочно.

Мазь, которую он ещё должен был успеть когда-то приготовить, – в непоколебимой уверенности, что рано или поздно она нам понадобится.

Меня тряхнуло от нетерпения, когда его скользкие от этой мази пальцы надавили так знакомо.

Тело расслаблялось привычно, и всё равно я едва не заскулила от того, насколько странно это ощущалось.

Почти забыто.

Замерев и стараясь дышать глубже и ровнее, я считала до десяти, чтобы не дёрнуться и не сбить его, особенно когда пальцев стало два.

Мокрые от пота волосы липли к шее, и Кайл медленно отвёл их в сторону, попутно погладив кончиками пальцев, перекинул на бок, чтобы видеть мой профиль.

Время растянулось в новую бесконечность, в течение которой его движения стали свободнее.

Постепенно приучая к ощущению, он заново привыкал сам, чтобы даже намёка на боль не возникло.

Когда он снова оказался во мне, глухо простонал и замер, я поняла, что ресницы у меня все-таки стали мокрыми.

Спиной я чувствовала, как колотится его сердце, – от нетерпения и головокружительных ощущения, – а дыхание над моим ухом стало поверхностным и хрипловатым.

Он вошел не так, как входил обычно. Так, как мы даже прежде делали редко, чтобы не потерять остроты. Это было удовольствие из особой категории. Способ выразить то, что мы оба не умели и не видели смысла обозначать словами.

Сердце билось где-то в горле, каждый удар отдавался в висках и затылке.

Осторожно, чтобы не делать слишком поспешных и резких движений, он широко лизнул кожу между моих лопаток, заставляя прогнуться, распахнуть невидящие глаза, склонился к самому уху.

– С кем после меня было так? – зато голос прозвучал ровно и вкрадчиво.

Я моргнула и не ответила, потому что ответа не требовалось. И без того было очевидно, – по ощущениям, по тому, как я застыла под ним, ожидая и доверяясь.

Такое положение могло бы, а может и должно было казаться унизительным, некрасивым и лишним.

Никому другому я не позволила бы даже заикнуться о подобном, а мне самой не пришло бы в голову заняться этим так.

Не поиск новых ощущений, не попытка удержать на себе внимание разнообразием.

Подставить беззащитную спину, позволить взять себя сзади и самой просить об этом, – с улыбкой, горячим шёпотом на ухо, – лишь прямое следствие и выражение доверия, которого он заслуживал как никто иной.

Он всё ещё ждал. Не двигался, сходя с ума вместе со мной от того, как горячо и тесно это было. Вынуждал сказать вслух, чего бы мне это ни стоило.

– Ни с кем.

Я не узнала собственного голоса, но получила в награду еще один быстрый и ласковый поцелуй в загривок.

– Молодец. Правильный ответ, Эли.

Последнее слово совпало с первым движением, и от силы этих ощущений я дёрнулась, откровенно беспомощно падая грудью на смятую влажную простынь.

Звук, сорвавшийся с губ на выдохе, напомнил мне самой придушенный вскрик. Не только от удовольствия, достаточно острого, чтобы потерять способность вообще что-либо соображать, но и от долгожданного разрешения, данного самой себе.