Текст книги "Том 4. Наша Маша. Из записных книжек"
Автор книги: Леонид Пантелеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)
. . . . .
Недели две назад – голос за дверью моей комнаты:
– Можна?
Говорю:
– Да, мамочка.
Появляется Машка:
– Ты думал – мама?
– Да, я думал – мама.
Страшно ей понравилось, что ее за маму могут принять.
– Давай еще подумай. Хорошо? – говорит она и быстро выходит из комнаты, чтобы еще раз постучаться и спросить:
– Мож-на?
. . . . .
Скучаю без тебя, Машка. Скоро, надеюсь, увидимся. До свиданья, дружочек. Маруська моя курносая!..
3.7.60. Луга.
Уже четвертый день папа в Луге. Ехал сюда автобусом. После двух с половиной часов качки и тряски вышел, пошатываясь, на привокзальную площадь, огляделся: никого нет, никто не встречает.
И вдруг – где-то далеко-далеко – разглядел голубую мамину кофточку, а рядом с мамой – человечка в белой панамке. Еще издали увидел, как покраснела, залилась румянцем Машутка, когда мама сказала ей:
– Смотри, папа приехал!
Бежала со всех ног. В протянутой ручонке букетик полевых колокольчиков.
Все эти дни не отходила от меня.
К сожалению, погода с моим приездом испортилась – холодно, льет проливной дождь.
Вчера выдался небольшой просвет, и мы с Машей пошли на прогулку, знакомиться с окрестностями. Тут, на берегах Луги, довольно красиво, а местами и очень красиво, но не так дико, безлюдно и пустынно, как нам казалось, когда мы снимали дачу.
Нашли одну большую сыроежину. Машка ликовала, все время заглядывала в свою новую корзиночку и любовалась грибом.
На берегу Луги встретили пятерку больших (лет по восемь-десять) девочек. Все они с кружками и бидончиками в руках. Идут по ягоды. Девочки местные, я разговорился с ними. Они только что видели очень большие желтые лилии (кувшинки), но не могли дотянуться до них. Я отговорил их охотиться за лилиями в глубоких местах. Машка слушала нас, смотрела на девочек, ноздри у нее раздувались. И вдруг она обращается к девочке, которая стоит рядом с ней:
– Тебя как зовут?
– Оля.
Делает шаг к следующей:
– А тебя как зовут?
– Вера.
– А тебя?
– Галя.
Перебегает полянку:
– А тебя? А тебя?
– Наташа.
– Ира. А тебя как?
– Маша.
Одна из девочек показывает мне крохотный грибок с круглой, плотно натянутой шапочкой.
– Дядя! Правда, это белый гриб?
– Нет, – говорю. – Это не белый гриб. Это горькушка.
Другая девочка:
– Ну вот! Я говорила!..
– Тогда я брошу его, – говорит первая.
– Зачем же бросать? – говорю. – Ты лучше его моей дочке отдай.
– На!
Машка замирает от счастья.
Потом поворачивается ко мне, сует руку в корзинку, где лежит большая сыроежка, и говорит:
– Можно, я им гриб отдам?
– Конечно, можно.
– На! – говорит Маша и протягивает сыроежку большой девочке.
Девочки ошарашены.
– Она не жадная, – говорит кто-то из них.
Маша сияет. И папа тоже.
. . . . .
Обратно шли мимо еврейского кладбища. Кладбище маленькое, 30–40 могил, два-три стандартных дачных участка.
– Вот кладбище, – говорю. – Отсюда, говорят, близко наш дом.
– А что такое кладбище? – спрашивает Маша.
Я увожу ее – и от этой темы и от этого места.
Тема эта (смерть) по-прежнему занимает и волнует ее.
Часто вспоминает тетю Машу.
Сегодня сказала мне:
– Знаешь, когда мы пойдем встречать мамочку, ты напиши письмо тете Маше… Она больная, у нее Вася… брат, что ли… Она к нему уехала.
Уже год прошел с тех пор, как тетя Маша уехала в Новгород к сыну Васе и умерла там, у этого непутевого сына.
Я молчу.
. . . . .
Вчера, перед тем как идти на прогулку, показал ей компас. Объяснил, зачем он и что он показывает. После этого отбоя не было.
– Папа, а где Тбилиси? А где Комарово? Юг там? Когда я в Тбилиси к бабушке поеду, ты мне эту стрелочку дашь?
– Дам, конечно.
– И ты поедешь! Хорошо?
3 ГОДА 11 МЕСЯЦЕВ
4.7.60.
Погода как будто разгуливается. Дождит помаленьку, но все-таки и просветы бывают: нет-нет и солнышко выглянет.
. . . . .
Вечером ходили втроем на прогулку, в места, которые показала нам мама. Нашли 5–6 маслят, один моховичок. Земляника не в счет, ее тут очень много.
Маша превращается в обжору. Все время просит «добавочки». Только утром, за завтраком, ест похуже.
Когда собирали грибы, она заранее смаковала и предвкушала удовольствие:
– Ох, как вкусно будет! Грибы – их знаешь как надо? С картошечкой зажарить, сметанки туда положить… еще огурчика, лука зеленого, укропчика… хлебца…
Это она мне подражает. А я – каким-то чеховским героям.
5.7.60.
Вчера вечером после проливного дождя ходил с Машей в лесок. Нашли 7–8 маленьких белячков. Правда, наша мама, весьма опытная грибница, не всех их признала за белые. Тут много ложных. А хозяева наши их едят, разницы не видят.
Машка наша пошла в родителей. Человек она азартный, за грибами охотится страстно. Может быть, поэтому с трех часов дня до половины седьмого вечера не могла уснуть. А вечером опять, уже с мамой, пошли в лес.
. . . . .
Сегодня меня разбудил ее голос за окном. Отдернул занавеску, вижу – голенькая бегает спортивным шагом по саду.
В двенадцатом часу мама и тетя Минзамал уехали в Лугу на рынок. Машку оставили на моем попечении. Я работал, а она лепила куличики под моим окном. Для этого мы натаскали с нею с берега Луги ведерок сорок хорошего желтого песка.
. . . . .
Приходит давеча к мамочке голая, с растопыренными руками и с выражением крайнего ужаса на лице.
– Мама! Мама!
– Что?
– Сними!
– Что снять?
– По мне комар ходит!
– Где? Маша! Это же не комар.
– А кто?
– Это маленький паучок. Это дочка паука.
Почти рыдая:
– А чего ж она ко мне ходит, чего она к своей маме не идет?
6.7.60.
Ходили вчера встречать маму. Впрочем, «ходили» – это не очень честно по отношению к Маше. Я ехал на велосипеде, стараясь ехать как можно медленнее, а она бежала по тропинке сзади и кричала:
– Папа! Папычка! Не уезжай! Боюсь! Петуха боюсь.
Маму и тетю Минзамал мы встретили на полпути к автобусной остановке. Я погрузил корзину с продуктами на велосипед, отвез ее быстро домой, вернулся и посадил на багажник Машу.
Вечером вчетвером ходили на прогулку. Спускались вниз, к роднику, где необыкновенно вкусная вода. Собирали какие-то небывалые, огромные колокольчики.
. . . . .
Сегодня ночью я несколько раз просыпался: за окном стоял тот самый туман, что называется молочным. А утром – яркое солнце.
Нашли в саду два гриба: моховик и белый!
День летний, солнечный. Обидно уезжать. А в 13. 10 должны – все трое – автобусом выехать в Ленинград.
9.7.60.
Вечером вчера вместо прогулки в лес ходили в соседнюю деревню, к медицинской сестре, которая уже несколько дней делает папе уколы.
В деревне много детей и очень почему-то много маленьких, двух-трехлетних, очень разбитных, очень живых и самостоятельных. Девочки пяти и шести лет везли нарядную немецкую кукольную коляску, в которой спала большая и нарядная немецкая кукла. Не успели мы к ним приблизиться, Маша – с очень серьезным и даже деловым видом – к девочкам:
– Тебя как зовут? А сколько тебе лет? А тебя как зовут? А сколько тебе лет?
Девочки дали ей покатать коляску, и Машка ее катала, пока папа не сказал «довольно».
. . . . .
Перед сном ходили ненадолго за калитку и в соснячке у дороги нашли два моховичка и одну горькушу.
Машке очень понравилось, как я потом рассказывал об этом событии, и она заставила меня много раз повторять этот рассказ:
– Идем мы с Машей, она говорит: «Папа, смотри – грибы!» Я говорю: «Нет, это поганки». – «Да нет, ты посмотри!» – «Нет же, Маша, я же тебе говорю: это поганки!» – «Да ты посмотри!» – «Оставь, пожалуйста! Я ж говорю тебе – это поганки». – «Ты посмотри, пожалуйста». – «Ну хорошо, ну пожалуйста… Посмотрю. Я ж говорил тебе… я ж говорил, что это пог… гм… гм… да нет, это не поганки!»
Приблизительно так и было. Машка действительно лучше меня разглядела, что моховики.
Заливалась, покатывалась, когда я «в лицах» изображал эту сценку.
. . . . .
На днях – чрезвычайное происшествие. Машка сорвала с хозяйской грядки маленький огурец. После она объяснила мне, что нечаянно наступила на огурец, когда прогоняла с грядки кошку. Но тут, не разобравшись в чем дело, на нее все накинулись: укоряли, стыдили, ахали и охали. И она не успела слова сказать в оправдание. И как раз в эту минуту в саду появился старик с седой щетиной на щеках, с пьяными мутными глазами и в защитной солдатской пилотке на голове. Старик пришел к хозяину подряжаться – насчет колодца, кажется. Но Машка страшно перепугалась, уверенная, что старик пришел за ней.
Вечером она мне рассказывала:
– Сегодня дядя с мешком приходил, который непослушных детей забирает. Такой страшный… настоящий страшный.
А вчера, возвращаясь из леса, мы проходили мимо еврейского кладбища, где всегда отчаянно лает мохнатая рыжая собачка. Сейчас эта собака лежала на стоге сена, а рядом с ней стоял тот страшный старик. Машка узнала его, и ей стало еще страшнее. Страшный старик стоял рядом со страшной собакой.
. . . . .
Луна вчера вечером была золотисто-красная, большая.
Машу раздевали, готовили ко сну, когда она увидела в окошко это чудо природы.
– Ой, мама? Что это? Солнце?
– Нет, Машенька, это луна.
– А почему она такого цвета?
– Не знаю, Маша.
– Наверно, она гуляла много и потому румяная стала?
Пришла в долгополой ночной рубашке ко мне:
– Папа, ты видел, луна какая толстая?!
А часа через два проснулась, лежит в своей кроватке и думает.
– Ты что, Маша?
– Я все думаю, почему луна такого цвета.
. . . . .
Идем домой – полем по узкой тропинке.
– Ой, я крапивой укусилась!..
. . . . .
Жгучая тайна жизни и еще более страшная, волнующая тайна смерти.
– Папа, что такое «марка»?
– А это вот такая картинка, которую наклеивают на конверт, на письмо.
– А зачем?
– А затем, чтобы письмо дошло по адресу.
– Кому?
– Кому мы напишем. Вот я напишу, например, бабушке, или Павлику, или тете Ляле…
– А Васе?
– Что Васе?
– А где он?
– Кто?
– Вася?
– Какой Вася?
– Маленький который… когда ты маленький был.
– Мой брат?
– Да.
– Он умер… погиб на войне.
Пауза. Маша напряженно думает. Потом говорит:
– Ты знаешь, у меня была книжка. Там было написано: птичка умерла. Ей не давали пить и есть, и она умерла.
10.7.60.
Кто-то при Маше сказал, что в Луге она спит гораздо лучше, чем спала в Ленинграде.
Она мне объяснила, почему это так:
– В Ленинграде я один раз очень страшный сон видела… А в Лугу он не может приехать – у него денег нет.
– У кого денег нет? Кто не может приехать?
– У сна. Он билет не может купить.
11.7.60.
На днях ей сказали, что у ее троюродной сестры Иры будет ребеночек и что Маша после этого станет тетей.
Не хочет быть тетей. Чуть не плачет.
– Нет, нет! Я хочу быть девочкой.
Думает, что если тетя, – значит, будет мазать губы, ходить на каблуках и поддерживать скучные разговоры с другими тетями. И в куклы нельзя играть, и на одной ножке прыгать.
. . . . .
Огорчают меня ее необъяснимые и непобедимые страхи. Боится, например, насекомых: мух, комаров, пауков. Пять минут назад я обнаружил на веранде полураздавленного жука. Взял его в руки. Что было с Машкой! Воет так, что губы дрожат:
– Бою-у-у-усь!!
И в рев:
– Хочу ма-аму! Ма-аму хочу!
Объяснил ей, что плакать следовало бы не ей, а жуку. Ведь он теперь или умрет, или хромать будет.
Перестает плакать.
– А дети у него есть?
– Есть, наверное. Вот они ждут папу, а папа не идет.
Слезы почти уже высохли. Только одна слезинка, расплываясь, ползет по щеке к губам.
– Знаешь что? Надо его смазать йодом.
– Да, – говорю, – пожалуй.
Пошел искать жука. Но ей уже опять страшно. Кричит вдогонку:
– Не надо! Не надо йодом!
12.7.60.
Забыл вчера записать окончание истории с жуком.
Я пришел посмотреть, как поживает раненый жук, и обнаружил, что он уже мертв. Закопал его. Сказал об этом Маше.
– Не бойся. Он уже умер.
– А что он делает?
– Он ничего не делает. Он не может ничего делать. Он уже не двигается.
– А как люди умирают?
– Так же.
– Как?
– Перестают дышать, руками и ногами не двигают и глаз не открывают.
Сам испугался, что позволил себе коснуться этой темы.
Но Машка – и тут играет. Я ей сказал:
– Жалко маленьких жучков. Они одни остались.
Машка:
– У них и мама умерла. И братик умер. Ему укол делали, грязь попала, разрезали живот – и он умер.
. . . . .
Позже возвращается к той же теме…
Мы играли в девочку Люсю и в Марью Алексеевну. Марья Алексеевна говорит Люсе про тетю Олю:
– Тетя Оля попала под трамвай! Ее всю разрезали. И живот разрезали, и глаза! Она теперь никогда больше не будет жить.
Спрашиваю:
– Когда это, недавно случилось?
– Нет, она еще маленькая попала под трамвай.
13.7.60.
Вчера мама купила в Луге томик грузинских сказок – для Маши. Чтобы «приобщить девочку к родной грузинской культуре». Позже мама должна была признаться, что купила эту книгу себе и мне на голову.
Книгу иллюстрировал народный художник Грузии Гудиашвили. Фронтиспис сделан в манере, которая отвечает вкусу таких читателей, как, скажем, наш племянник Павлик: огромная трехглазая голова страшенного дэва. Из оскаленной пасти его выскочил мальчик, одна его нога осталась в зубах чудовища.
Маша посмотрела, посмотрела: «А это что? А это кто?» И вдруг расчухала, что к чему, и заявляет:
– Я боюсь! Я дэва боюсь!
Потом как будто забыла о нем. А вечером мы ходили втроем в лес. Возвращались домой в девятом часу. До этого Машка была веселая, шумная. А тут вдруг подошла, взяла меня за руку и говорит:
– Боюсь дэва.
И дома весь вечер плакала и в отчаянии восклицала:
– Боюсь дэва! Он во сне придет ко мне. Не уходите! Мама! Не уходи. Я боюсь его.
Пришлось прибегнуть к заклинаниям.
– Тук-тук-тук. Дэв, улетай в Тбилиси!
– Нет, далеко-далеко пусть улетит.
– Лети дальше, лети в Ереван и дальше – в Иран, в город Тегеран.
– Такого нет.
– Нет, есть. Ну вот, улетел дэв. Не бойся теперь.
– А книга?
– И книга улетела (пришлось попросить маму надежно спрятать этот симпатичный подарок).
– Скажи, чтобы он в сон ко мне не приходил…
– Хорошо. Тук-тук-тук. Дэв, не приходи к Машеньке в сон!
Проделал все, что требуется. Все-таки засыпала неспокойно.
. . . . .
А утром, в восьмом часу, прибежала ко мне в одной ночной сорочке – веселая, тепленькая, румяная.
– Добрым утром!
– Ну, что ты во сне видела?
– Цветочки видела.
. . . . .
В восемь часов утра занимались гимнастикой. Было уже порядочно жарко. Ушли гимнастировать далеко в лес…
На обратном пути собирали землянику. Машка собирала ее в потную пригоршню. Придя домой, одаривала земляникой маму и тетю Минзамал.
. . . . .
Из старых заметок.
Ей дали ломтик мяса. Она видела, как я только что ел бутерброд с мясом, и говорит:
– Не так! Постели его на хлеб!
14.7.60.
Дни идут своей чередой, каждый день похож на предыдущий.
Нет, простите, это – беллетристика. Машкины дни не похожи один на другой, каждый день и каждый новый час ее жизни приносят с собой что-нибудь новое.
Вчера, например, она научилась прыгать на одной ножке. Для нее это – значительнейшее событие. Прежде всего ей это нужно, конечно, для игры в «классы».
Прыгает она, правда, не совсем ловко, придерживает согнутую левую ногу правой рукой. Вчера делала 2-3-4 прыжка, сегодня во время гимнастики сделала уже двенадцать. Ликует:
– Еще! Еще! Мама, посмотри! Тетя Минзамал, смотри! Я прыгать научилась!
. . . . .
Недавно вспоминали с ней стишки, которым научила ее когда-то бабушка: «Вечер был, сверкали звезды, на дворе мороз трещал». Машка знает эти стихи года полтора, и только сейчас, сегодня, я понял, догадался, что мороз для нее – это мороз с большой буквы, Дед Мороз.
Вчера она сказала мне:
– Мороз трещал, трещал… Когда он вытрещался, он принес всем детям елки…
. . . . .
Выдумает какую-нибудь нечисть и боится ее.
Вчера сидела у меня в комнате на кровати.
И вдруг:
– Ой, кто это?
Пока еще с лукавой улыбкой.
– Кто? – я говорю. – Где?
– Талафик!
– Какой Талафик? Где Талафик?
И через полминуты она уже объята страхом.
– Па-пыч-ка-а-а-а-а! Бою-у-у-усь!
Опять совсем как Мурочка у Чуковского.
15.7.60.
С увлечением прыгает на одной ножке. Вчера проскакала на правой ноге 24 раза подряд. Надо было видеть счастье, написанное на ее лице. На левой прыгать не могла совсем. Но я посоветовал попробовать, и она, после недолгой тренировки, прыгнула четыре раза!
. . . . .
Ходила с тетей Минзамал за керосином. Его раз или два в неделю привозят в соседнюю деревню. Позже я куда-то уходил. Машка догоняет меня у калитки.
– Папа! Я забыла тебе сказать… Я сейчас видела твою сестру.
– Как сестру? Тетю Лялю?
– Нет. Другую сестру. Которая тебя колет.
. . . . .
Вчера вечером Машка несколько раз:
– Мама, мне скучно что-то.
И за ужином, когда мы все были вместе, вдруг со слезами на глазах:
– Мне скучно. Мама, мне очень скучно почему-то…
Тоскливо? Грустно?
Что такое? Меня это огорчило, испугало даже…
18.7.60.
Сделал не очень приятное открытие. Не всегда мое общество полезно Маше. Вчера мы с ней немножко поссорились, она была почти весь день с матерью, и это благотворно сказалось на ее самочувствии. И спала хорошо, и с аппетитом ела. По-видимому, я ее взвинчиваю. С нею мы все время живем воображением; оба мы, по выражению мамы, фантазеры, а это, как видно, не всегда хорошо, иногда и плохо.
Примирение произошло вечером. Ходили втроем в деревню, где у Машки буквально глаза разбегаются – так много там детей, и особенно почему-то девочек…
. . . . .
Вчера и сегодня стоит изнуряющая жара. Папа отправился сегодня на велосипеде на ту сторону реки Луги и чуть не сгорел – такой испепеляющий зной, такое жгучее солнце.
. . . . .
Много и о многом спрашивает. Но «почему» очень редко, чаще – «что такое». Примерный диалог:
– Папа, а что такое «офицерский дом»?
– По-видимому, это дом, где живут офицеры.
– А что такое «офицеры»?
– Это военные, начальники.
– А что такое «военные»?
– Военные – это люди, которые…
Перебивает:
– А что такое «люди»?
И уже лукавинка в глазах. Узнать интересно, но, пожалуй, еще интересное запутать, заговорить, загнать.
. . . . .
Поминутно бегает на хозяйскую половину. Мы ей запрещаем, но тем чаще она бегает, ибо сладок запретный плод.
19.7.60.
Играл с нею. Она была почтальоном. Приходит и говорит:
– Вы знаете, у меня пожар был. Я теперь у вас буду жить.
– Да что вы говорите? У вас был пожар? И что – много сгорело?
– Все сгорело. И стены, и пол, и кровать сгорели. И труба сгорела. И плита сгорела. И дети мои сгорели.
– Да что вы говорите?! Какой ужас.
– Да! Я им говорила: не трогайте печку. А они трогали. И все сгорели.
– Сколько же их у вас было?
– Пять.
– И все сгорели?
– Все.
– Как же их звали?
– Таня, Оля и Вера.
– Это три. А еще как?
– Еще – не помню. Еще Наташа и Манюся. И все продукты сгорели. И кошка сгорела. И вся посуда сгорела.
– А пожарные были?
– Пожарные не были.
20.7.60.
Вчера мама и тетя Минзамал ездили в город. Перед этим слышал Машкин разговор с мамой.
– Мы уезжаем. Ты останешься с папой.
– Я боюсь.
– Чего ты боишься?
– Я его боюсь. Он опять заставит меня бежать за велосипедом.
То, что мне казалось шутками и баловством, со стороны выглядело совсем по-другому. Учел это и не только не заставил ее бежать, а полчаса возил на велосипеде новым способом: я – в седле, она – на багажнике. Конечно, с таким ценным грузом за спиной надо ездить очень осторожно.
21.7.60.
Третьего дня мама куда-то уходила, Машка провожала ее до калитки. Слышу – рев. Выбегаю в сад, вижу – в руках у Машки альбом для рисования. Идет и плачет:
– Что с тобой?
Думал – жалеет, что мать ушла.
– Я… я… кофточку синенькую рисовала и нечаянно лицо девочке закрасила!..
В таких случаях говорят: «Мне бы ваши заботы, господин учитель».
22.7.60.
Днем лежала у себя в кроватке. Не спит, думает о чем-то.
Пришла мама, спрашивает:
– Машенька, ты о чем думаешь?
– Я думаю: есть ли в Ереване грибы?
. . . . .
Словарь и синтаксис ее «взрослеют» быстрее, чем следует. Это потому, что она с одними взрослыми проводит время.
Приходит ко мне и сообщает:
– Тетя Оля в больницу попала.
(Тетя Оля – вымышленный персонаж, родственница девочки Люси.)
Спрашиваю:
– Что с ней?
– Ей живот разрезали. Она на войну попала.
– Как мне ее жаль. Она такая славная.
– Да, – говорит Маша. – Она добрая. И вообще – очень хороший человек.
. . . . .
Перед сном, уже лежала в кроватке:
– Мне очень нравится почему-то, когда тебя мама «счастливчик» называет. Это когда ты белые грибы находишь.
И, помолчав, добавила:
– Не ложные белые.
23.7.60.
Период беззаветной храбрости опять сменился периодом глупой трусости. Боится петухов, кур, муравьев, мух, автомашин, коров, лошадей, бабочек, стрекоз…
Вчера, когда я был в маленьком нашем продуктовом магазинчике, а она стояла за дверью и караулила велосипед, вдруг дикий рев:
– А-а-а-а! Боюсь! Машина!!! Бою-у-у-усь!..
А машина – в ста метрах от нее, по шоссе идет.
Боится взять на руки крохотного котеночка. Тянет ее к нему, очень хочется погладить, взять на руки, а не берет ни за что.
Меня это все огорчает. Откуда это? И где лекарство от этой беды? Опять же – детское общество, добрый пример. Другие не боятся, – значит, и мне зазорно бояться. А взрослые в этом случае не в счет. Они – большие, они другой породы, чего ж им бояться?!
. . . . .
Вышел во двор. Она одна – играет у ящика, который заменяет ей и стол, и стул, и плиту, и шкаф. Жалко ее, как всегда, когда она одна.
– Что ты делаешь?
– Я знаешь в кого? Я в бабушку играю.
24.7.60.
Вчера папа в лесу потерял свой старый, любимый, еще холостых времен, перочинный нож. Ходили с Машкой искать его и не нашли.
Машка меня утешала:
– Я тебе другой нож куплю. Еще лучше. Красный.
– Да? А где ты деньги возьмешь?
– У мамы возьму.
– А если у мамы нет?
– Тогда я в магазине денег куплю.
Девчонке через десять дней четыре года!!!
Часто она производит впечатление глуповатой. Особенно когда дело касается чего-нибудь практического.
Не умеет играть в прятки. Прячется на глазах у других. Смысла игры понять не может.
Не понимает, что такое деньги, сдача, килограмм, километр…
Сегодня играли с нею в «тепло-холодно». Тоже ничего не поняла. Но процесс игры ей нравится.
– Ище! Ище! – кричала она.
А в других случаях про нее говорят: умненькая, остренькая.
. . . . .
Мама уехала в Лугу на рынок. Мы ее должны будем пойти встречать. Машка немножко побаивается этого. Боится, что я заставлю ее бежать за велосипедом. Не бойся, дочка, не заставлю. Буду развивать твою храбрость и твои мышцы другими способами.
. . . . .
День очень жаркий. Рано утром в комнате с открытым окном за жалюзи +23°.
27.7.60.
Сегодня еще крепче, по Машиному выражению. Утром в тени +25°.
Мы с Машкой ходили на реку. Я мылся, Машка рыла настоящий колодец. Огорчала и даже сердила меня:
– Боюсь стрекозы! Боюсь рыбок!!!
Да, очень скверно, что нет рядом с ней ребят. Пример взрослых – совсем все-таки не то. «Ты не боишься – но ты эвона какая дылда!» И другое дело, когда двухлетний карапуз гладит при ней собаку или котенка.
30.7.60.
Вчера у Машки – событие: познакомилась с девочкой. За забором у нас, на соседнем участке, живет полковник в отставке. У него дети – мальчики и девочки. Мы их редко видим, дом в глубине участка, а участок густо зарос сосняком и елочками.
Вчера одна из девочек подошла к забору и заговорила с Машей. Через полчаса они уже играли – через забор. А еще через полчаса девочка оказалась в нашем саду и играла там до тех пор, пока ее обедать не позвали. Девочку зовут Таня, ей семь лет, она уже умеет читать (прочла: «санорин» на маленькой бутылочке, которую я ей подарил). Белобрысая, скромная, застенчивая. Но я ее быстро разговорил, рассмешил, растормошил.
Машка была в восторге, смотрела на Таню влюбленными глазами…
А сегодня она не находит себе места. Таня почему-то не появляется, так же как не появлялась и вчера вечером.
Признаться, и я волнуюсь. Очень хочется, чтобы у Машки появилась подруга, добрая, хорошая, чуть-чуть постарше и чуть-чуть поумнее ее.
. . . . .
Ходили на Лангину гору. Шли окольным путем, через лесок. По дороге кидали друг в друга репеем, и Машка была в диком восторге, покатывалась от смеха, когда ей удавалось залепить мне хорошую блямбу – куда-нибудь пониже спины.
. . . . .
А за ужином опять:
– Мне что-то скучно.
– Грустно тебе?
– Да… грустно.
Не безотчетная же это грусть. Мама говорит: ей грустно от сознания, что день кончается и скоро погонят спать.
. . . . .
Ждем Таню. Очень волнуемся. Оба. Машка идет мимо моего окна. Спрашиваю:
– Ну что? Не пришла Таня?
– Нет. Я с ее бабушкой сейчас говорила.
– Ну, и что она?
– Говорит: «Придет, придет…» У них две комнаты и кухня. И две бабушки.
. . . . .
Иногда фантазия разыгрывается самым прихотливым образом.
Нашел и подарил ей воронье перо.
Через минуту она говорит:
– Прости его.
– За что?
– Он на песочек сделал.
– Да? Какое безобразие! А как его зовут?
– Эм! Эм его зовут. Эм-счастливчик.
31.7.60.
Ездили на велосипеде встречать маму. На пути нашем, совсем близко от тропинки, по которой мы ехали, паслась стреноженная лошадь. Машка ее почти не испугалась. Похвалил ее. И она вся засияла. Это тоже очень важный момент – похвала, поощрение.
. . . . .
После ужина, перед тем как идти спать, зашла ко мне сказать «спокойной ночи». Я читал книгу Хинтера «Охотник». Книга эта ее уже несколько дней очень интересует. Спрашивает:
– Что это за книга? Кто ее написал?
– Это – про охоту на диких зверей в Африке.
Расспрашивает с жадным интересом:
– А лев? А тигр?
Слушает с волнением. И вдруг – зажмурилась. Понимаю, что ее охватил сладкий ужас.
– Ой, папа, нет, лучше не рассказывай!..
. . . . .
Встретили вчера на автобусной остановке маму; шли через лесок, нашли большой ложный белый гриб. Машка безошибочно определяет: ложный или не ложный, сыроежка или поганка.
Все время таскала этот гриб в руке.
Я говорю:
– Отдай его дяде Паше (хозяину).
– Его нет.
– Тогда – знаешь что? Положим на стол на кухне. А потом, когда увидишь дядю Пашу, скажи: «У вас волшебник был, гриб вам оставил».
Машка подумала и говорит:
– Больших нельзя обманывать.
– А маленьких можно?
– Маленьких можно.
– Ну, погоди, тогда я тебя сейчас обману.
Радостно:
– Обмани!!!
. . . . .
Вчера под вечер мы ходили втроем, делали запасы топлива к 4-му. Плита у нас есть, а дров нету.
Конечно, Машка занимается этим делом с восторгом.
1.8.60.
Уже совсем большая наша Машута. Вечером вчера, перед тем как укладывать ее спать, гуляли в сгущающихся потемках.
– Смотри, – сказал я, – какой красивый закат!
– Да. Лиловенький. Очень красиво.
Бродили в потемках, взявшись за руки, говорили о всякой всячине.
. . . . .
А утром сегодня Машка часа полтора прилежно сидела в саду, чистила (одна!) красную смородину на кисель.
. . . . .
Ходили на Лугу, я мылся, а Машка… Машка должна была копать колодец, а вместо этого полтора часа ревела и хныкала, боялась: рыбок, собаки, стрекоз, крапивы… Конечно, явление это болезненное, и бороться с ним надо средствами тонкими и хорошо обдуманными. А я пока что ничего, кроме гнева и насмешек, не придумал.
Насмешки хороши, полезны – до поры до времени и в меру. А перегнешь палку – и можешь утвердить ребенка в том мнении, что он действительно личность неполноценная, неисправимый трус.
. . . . .
Очень меня огорчает (по-настоящему переживаю это событие) исчезновение девочки Тани. Смотрю на этот факт глазами Машки, и мне очень больно: почему вдруг она перестала ходить? Не понравилось? Большая уж, чтобы играть с четырехлетком? Родители запретили? Как ни поверни – обидно.
Думаю, что и Маша обижена, оскорблена, хотя анализировать и находить мотивы она, конечно, с такой дотошностью не может.
2.8.60.
Вчера вечером ходили втроем к тете Нине, у которой мама покупает картошку. Живет эта тетя Нина далеко – за Лангиной горой.
Идем и вдруг – неожиданная встреча. Две девочки. Одна из них – соседская Таня, коварная Таня, изменившая Машке ради очень милой особы своего возраста.
Машка смотрела на Таню и на свою «соперницу», и я сердцем чувствовал, как она, не понимая, переживает измену.
Слабым вознаграждением за эти переживания был подарок, полученный Машкой от сына тети Нины, тринадцатилетнего парня, ремесленника. Это – сплетенный (и очень ловко, художественно сплетенный) из травы «петух-курица» – головной убор, напоминающий не то шапку Мономаха, не то убор вождя индейского племени.
Обратно одну остановку ехали автобусом.
. . . . .
На днях услышала поздно вечером гудок паровоза.
– Ой! Поезд?! Почему он не спит?
– Поезда не спят, Маша.
– Как не спят? Ты же говорил в Ленинграде, что трамваи в парке Ленина спят.
Не сразу понял, что она спутала трамвайный парк с парком Ленина.
– А как они спят? Рубашечки надевают? Или совсем раздеваются?
. . . . .
Вечером вчера событие: в гости к Маше пришли две девочки: уже известная нам соседская Таня и другая офицерская дочка – Оля. Обеим по семи лет, но они охотно играли с Машей. Может быть, тут помогало и то, что в роли связующего звена, в роли «коверного», выступал я. Играли в магазин, по очереди исполняли роль продавца, а остальные стояли в очереди и ждали открытия магазина. Потом покупали рыбу, мясо, картофель, лимонад, конфеты, капусту и прочее и прочее.
На четвертое эти девочки и некоторые другие, а также один мальчик – Саша с Малой Посадской – приглашены к Маше в гости.
Одна из девочек, перед тем как уйти, сказала Элико:
– Я не знаю, что Маше подарить. Хотела цветов ей в нашем саду нарвать, а она говорит: мне цветов не надо.
Мама стала стыдить Машку:
– Ах, Машенька, как это нехорошо! Разве так говорят? В таких случаях надо сказать: «Да что вы! Мне ничего не надо, приходите так».
Я сказал маме, что это – урок лицемерия.
Но Маша этим советом все равно не воспользовалась. Она, говорят, вспыхнула, потом подумала немножко и говорит:
– Хорошо. Принесите мне цветов. Фиалки и тюльпаны.
А ведь завтра нашей дочери исполняется четыре года!..
