Текст книги "Лена Сквоттер и парагон возмездия"

Автор книги: Леонид Каганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Политическая цензура

Остаток нашего пребывания в Германии не запомнился ничем, и лишь отвозя нас в аэропорт, бабушка устроила своеобычную сцену.

– Я поражаюсь, – сообщила она замогильным тоном, крутя баранку, – как вам не страшно жить в России? Неужели вы до сих пор не поняли, куда все катится?

Я повернулась к Даше и трагически приподняла брови, как это умел делать один лишь Вертинский, а также все те, кто старательно копировал его мимику перед зеркалом в своей девичьей юности.

Дашу я предупреждала заранее, что бабушка обязательно заведет этот разговор.

– Почему ты молчишь, Лена? – сурово спросила бабушка. – Здесь нас никто не слышит, и микрофонов в моей машине тоже не установлено. Мы, знаешь, тоже читаем здесь газеты и тоже смотрим новости! И то, что происходит у вас сейчас… Это ужасно!

– О да, – вздохнула я, чтобы что-то сказать. – Ужасно.

– И что самое ужасное, – азартно подхватила бабушка, – вам так промывают мозг, что вы уже и сами не замечаете, что живете в полицейском государстве с жесткой политической цензурой!

– В чем ты видишь политическую цензуру, бабушка? – уныло спросила я.

– В том, что у вас в России задушена свобода слова!

– В чем это проявляется, бабушка? – снова вздохнула я.

– Во всем! – Бабушка стукнула по рулю сухими ладошками. – Вся власть в России захвачена одной ********** группировкой, которая контролирует все средства массовой информации, телевидение, газеты, журналы и даже книги!

– Это тебе так рассказали в твоей эмигрантской газетке «Русская Германия»? – не выдержала я.

Бабушка зло покосилась на меня, ее губы побелели.

– А ты, Дашенька, тоже думаешь, у вас есть свобода слова? – спросила она угрожающе.

Даша кивнула.

– Вот как промывают вам мозг! – вздохнула бабушка. – Как в Северной Корее! Они тоже строятся по утрам в шеренги и поют гимны о том, что живут в самой свободной стране! Скажи, Лена, ведь ты же работаешь в офисе, пишешь какие-то статьи для прессы, верно?

– Иногда.

– И цензуры, ты считаешь, у вас нет?

– Нет.

– И ты можешь свободно опубликовать любой материал и написать что угодно?

– Да.

– И это напечатают без купюр? – Бабушка сверкнула глазами.

– Да.

– Ага! – Бабушка торжествующе посмотрела на меня. Так почему же ты открыто не напишешь о том, что **** ******** * * * ************ ********* ********* ************ **** и что власть в стране захватила организованная непреступная группировка?

Я вздохнула.

– Зачем мне об этом писать, бабушка? Я не занимаюсь политикой. К тому же это неправда: ***** вовсе не ********, а цензура в России не ********* ********* ************. Кроме того, ***** и ******** вполне нормальные люди, это вы сделали из них какой-то жупел. Пойми бабушка, в России никто тебе не запретит крикнуть, что ******** – злобный *****, а ******** – **********. Вот ты можешь назвать вашего канцлера тупым недоноском?

– Могу! – гордо ответила бабушка.

– Ну назови, – потребовала я.

– Пожалуйста: наш канцлер Angela Merkel – тупой недоносок! Я могу выйти с плакатом, могу написать об этом в прессе, могу издать книгу!

– Сомневаюсь, – поморщилась я. – Но, допустим. Та вот, бабушка, у нас ровно то же самое. Я точно так же могу написать, что *вырезано цензурой*.

– Так напиши об этом! – воскликнула бабушка. – О чем еще писать, как не об этом? Пусть люди узнают!

– Да это и так все знают, – подала голос Даша. – Не новость.

Бабушка посмотрела в Дашины честные глаза и ничего не ответила. Я думаю, что мы бы с бабушкой поссорились и в этот приезд тоже. Но, к счастью, мне в голову пришла спасительная мысль.

– Бабушка! – позвала я. – Ответь-ка ты мне лучше на вопрос, который меня уже давно интересует. Допустим, существует такая штука, которая может исполнить любое желание. Что бы ты попросила?

– Здоровья, – спокойно откликнулась бабушка. – Только здоровья, больше нечего просить. Вы, девочки мои, к счастью, этого еще долго не поймете. А когда поймете, будет уже поздно. – Она улыбнулась и подмигнула нам очень по-свойски.

Часть 8
Аюрведа

Приморский проспект

Обратные билеты у нас были до Петербурга. Для Даши это стало новостью, и мне, по-моему, так и не удалось ей внятно объяснить, почему я так поступила. Дело в том, что в Петербурге нам предстояло побывать в двух местах: обследовать точку на Приморском проспекте, а также навестить бывшего папиного тренера. И то и другое казалось мне важным. Точка была последней оставшейся, и я надеялась, что найду там Nazi Ort или хотя бы его следы. С тренером же мне хотелось побеседовать хотя бы просто потому, что это был единственный человек, который смог бы мне рассказать о моем отце. Но в Москве у меня было совершенно неотложное дело, и мне требовалось там присутствовать завтра. Поэтому заезд в Питер я спланировала как пробный, чтобы вернуться сюда позже, уже точно зная зачем. Примерно так звучала версия в моем пересказе, хотя на самом деле главную роль здесь сыграл тот факт, что билеты Дортмунд-Москва были только в самый неудобный аэропорт города, который я ненавидела, либо в бизнес-классе, и я пожалела нашу бухгалтерию.

Изложив Дарье Филипповне the situation, я добавила, что ей пора закрепить навыки самостоятельной работы, поэтому в одно из этих мест на разведку поедет она, в другое – на разведку я. Оставив багаж в Пулково, мы кинули жребий – у кого окажется длиннее ноготь на левом мизинце, тот поедет беседовать с тренером, у кого короче – отправится на Приморский проспект. Длиннее оказался у Дарьи, и я отправилась на Приморский проспект с некоторой радостью, потому что слегка побаивалась разговора с тренером об отце. Пусть Дарья вытянет из него информацию о поездках и интересах Кутузова, а я морально подготовлюсь к серьезной беседе, когда приеду в Питер специально для этого.

Петербург как город уникален. Он представляет собой олицетворение типичного российского интеллигента: молодой, но уже постаревший, помятый, обшарпанный, не нашедший своего места в жизни, не научившийся зарабатывать, спивающийся, но гордый и хранящий ряд претензий к окружающим. Мне представляется образ такого сорокалетнего сутулого хрена с залысинами, в сером плаще и треснутых очках. Он защитил когда-то кандидатскую по фонарям в творчестве Достоевского и до сих пор живет с мамой и тараканами в коммуналке, преподает на полставки историю царизма дебилам в судостроительных училищах, по весне репетиторствует с абитуриентами, стыдливо принимая мелкие купюры, и все надеется, что когда-нибудь шестеренки времени повернутся вспять, сменится власть, срочно понадобятся специалисты по фонарям Достоевского, в двери коммуналки постучат вежливые господа в пенсне и позовут возглавить министерство культуры. Окружающая реальность видится ему такой же скверной, как когда-то виделась Достоевскому, именно к ней он адресует все претензии. Ему бы сбрить клочковатую бородку, вымыться как следует в своем коммунальном тазу, прочесть пару книжек, окончить курсы бухгалтеров, вспомнить english и в итоге найти работу менеджером по логистике в крупной строительной фирме, поднимаясь год за годом к директорату. Но он считает, что ему не повезло с эпохой, властью, соседями, женщинами, общим упадком нравов и студентами, у которых морды юных уголовников, и они на днях сперли у него последний мобильник. Естественно, главный предмет возмущений и зависти – это богатый сосед, который покупает иномарку за иномаркой, строит безвкусные коттеджи с куполами, а сам напрочь лишен духовности, никогда не читал Достоевского, а диплом свой купил в переходе на лотке «все по десять рублей». А ведь на его месте мог быть он. Примерно так выглядит претензия Питера к Москве.

То место, куда я попала, меня сильно озадачило. За забором стояло величественное трехэтажное здание: квадратная коробка из мрачного красного кирпича, пышно отделанная золотом и веселой разноцветной лепниной – словно на каземат повесили индийскую слоновью сбрую. Там, где у обычных домов находится подъезд, у питерских, как известно, находится парадное. Здесь же парадное было немыслимо парадного объема и занимало почти весь фасад. Что-то неисправимо азиатское ощущалось в этом. Я вынула свой новый смартфончик и сделала пару снимков. По крайней мере, фотокамера в новой модели оказалась заметно лучше, чем в моем старом, это было приятно.

– Нравится? – раздался над ухом бархатный голос. – В это время года он необычайно красив.

Я обернулась. Передо мной стоял типичный питерец средних лет, одетый в дизайне здания – плащ на нем был строг и мрачен, но на руках искрились неуместно веселые браслеты, а голова оказалась тщательно выбрита и тоже сверкала. Таким же необычным выглядело и лицо – достаточно скуластое и тоже слегка напоминавшее мрачный каземат, на который повесили нечто, совершенно не вяжущееся с общим дизайном: искреннюю улыбку.

– Да, – ответила я. – Это здание великолепно. Я прилетела сюда из Германии, чтобы его увидеть.

Признаться, я рассчитывала, что фраза о Германии удивит обладателя казематного лица с бархатным голосом, и он вывалит мне кучу ценной информации. Но я ошиблась: Германия его не заинтересовала.

– Да, он считается крупнейшим в Европе, – кивнул незнакомец с такой скромностью и кротостью в голосе, словно речь шла про его intima собственность. – Со всего мира приезжают посмотреть…

В этот момент мне показалось, что я, наконец, обнаружила то самое Nazi Ort. Но я не спешила.

– А вы сами – отсюда? – Я аккуратно кивнула на здание.

– Нет места для человека, нет времени, – нараспев ответил он, насмешливо глядя на меня, – есть лишь вечный путь спокойствия, который суть – избавление от страданий.

Это был, очевидно, какой-то пароль, пусть даже интуитивный. Но я не представляла ответа даже в общих чертах.

– В целом солидарна, – произнесла я на всякий случай. – Но жизнь слишком коротка, чтобы посвятить ее беготне от страданий. Человек, чья единственная цель – убежать от страданий, попросту недостоин этого, я полагаю. Страдания – лишь следствие неэффективного жизненного менеджмента и ошибок в логистике жизненного пути. Исправьте их – и вас ждет небывалый рост продаж внутреннего позитива.

На лице незнакомца проступила такая богатая гамма эмоций, которую не опишешь в двух словах. Это выглядело как восторг, с которым человек обернется на свою любимую кошку, если она вдруг заговорит человеческим языком, хотя произнесет откровенную чушь. Некоторое время незнакомец разглядывал меня, а я внимательно следила за ним. Определенно, ему мой ответ понравился.

– И давно вы живете в Германии? – спросил он весело и, не дожидаясь ответа, предложил: – Давайте познакомимся, сестра! Меня зовут…

Не дослушав, я протянула ему ладошку привычным жестом.

– Меня зовут Илена Сквоттер.

– Вы разрешите мне вас назвать просто Скво? У индейцев так называли женщин, а вы…

– Нет, – перебила я. – Меня нельзя называть Скво. Можете называть меня Илена Петровна.

– Елена Петровна? – оживился незнакомец. – Елена Петровна! Потрясяюще! Как Блаватскую, да?

– Да, – сухо ответила я. – Как Блаватскую.

– А позвольте нескромный вопрос… – ехидно начал он, но я покачала головой.

– У нас и так слишком много вопросов повисло в воздухе без ответа. Давайте разберемся сперва с ними: я спросила о вашем отношении к вот этому зданию. – Я ткнула пальцем. – Вы меня проводите туда?

– Безусловно, – кивнул он, доставая из плаща реликтовые карманные часы. – Через семнадцать минут откроется.

– Вы так об этом буднично говорите, – произнесла я с укоризной, – словно это гастроном.

Я снова ожидала, что мне наконец объяснят смысл этого здания, но снова не дождалась ясности.

– Как? Вам не нравится немецкая пунктуальность? – усмехнулся он. – Вы же из Германии?

– Вообще-то я не из Германии, – призналась я. – Просто ездила туда. Скажем, за покупками.

– Как интересно, – снова усмехнулся он. – И что купили?

– Парашют и акваланг, – сообщила я. – А моя подруга – примус и фонарик.

Он отступил на шаг и посмотрел на меня с большим уважением.

– И где же все это?

– Осталось в камере хранения. Не идти же сюда с аквалангом, – я снова кивнула на здание, – поймут неправильно, верно?

Но про здание он упорно говорить не хотел.

– О! – произнес он, задумчиво загибая пальцы: – Парашют, акваланг, примус, фонарик… Похоже, вы собрались покорить Вселенную?

– В каком-то смысле, – согласилась я, – хотя ход вашей мысли мне неясен.

– У вас ничего не выйдет, – улыбнулся он и виновато развел руками, словно и впрямь не желал обидеть.

– Почему вы так думаете? – Я изогнула бровь.

– Вы забыли купить что-нибудь для пятой стихии.

– Какой стихии? – удивилась я.

– В Аюрведе стихий, как известно, пять, – охотно начал он. – Вселенная состоит из них. Акаш – это эфир или свет. То есть фонарик. Вайю – воздух, это парашют. Джала – вода, акваланг. Анги – огонь, примус. Последняя же стихия – это Притхви или Дхуми, стихия земли. Надеюсь, вы догадались что-нибудь купить в Германии для покорения земли? Если нет, то мир вам не покорится. – Он снова смешно развел руками.

– А что бы вы посоветовали купить для покорения земли? – спросила я аккуратно. – Лопату?

– Лопату! – фыркнул он. – Это слишком прямолинейно и не в вашем стиле, насколько я могу судить. Земля – это же не просто почва, это и дальние края, и дороги…

– Значит, ботинки? – предложила я.

– Ботинки – это уже ближе, – согласился он. – Но не так символично. Особенно для вашего агрессивного стиля – самосовершенствование и презрение к страданиям своим и чужим. Если вы спрашиваете моего совета, то, учитывая все остальные предметы, что вы перечислили, я бы посоветовал хорошую веревку.

– Веревку? – Я прищурилась и изогнула бровь. – Табуретку и мыло?

– Нет, – тихо засмеялся он. – Зачем понимать так превратно? Я имел в виду просто хорошую веревку – длинную и крепкую. Как самый необходимый предмет для покорения стихии земли.

– Каким образом?

Он пожал плечами:

– Спускаться в пещеры и подниматься в горы, разумеется.

– С какой пещеры посоветуете начать? – спросила я.

– Увы, в пещерах не специалист.

– А с какой горы?

– Думаю, ответ на этот вопрос вы знаете сами, – улыбнулся он, кивая на здание, – если пришли сюда.

В этот момент мне снова показалось, что я, наконец, нашла то самое Nazi Ort, но наш иносказательный диалог откровенно надоел. Мой собеседник, похоже, получал от него удовольствие, а я – нет.

– Я вам открою тайну, – сообщила я прямолинейно. – Дело в том, что я пока не знаю ничего об этом здании.

– Я заметил, – спокойно кивнул он. – Вы приезжая, у вас не петербуржский выговор. Вы, наверно, прочли о нем в путеводителе. Верно?

Я решила играть в открытую: достала смартфончик и показала точку GPS.

– Я нашла это место по спутниковым координатам, и поэтому я здесь.

– Но вы не практикующая? – уточнил он.

– Пока нет, – уклончиво ответила я. – Так что это за здание, вы можете ответить?

Он снова улыбнулся.

– Могу, конечно. Это – Дацан.

– Что?

– Петербуржский Дацан. Самый крупный в Европе буддийский храм. Сюда приезжают буддисты со всей страны, особенно из Бурятии. Ну и со всего мира тоже. – Он озабоченно посмотрел на меня. – Похоже, вы разочарованы?

Я действительно была разочарована.

– А скажите, my dear friend, – я решила говорить прямолинейно, – если бы в мире существовало место, где можно исполнить любое желание, что бы вы пожелали?

– Просветления, конечно, – улыбнулся он. – А вы?

– Я еще не решила, но просветления мне будет мало.

Он снова тихонько засмеялся.

– Что-то еще можно здесь получить, кроме просветления? – спросила я прямолинейно.

– Это всего лишь храм, – серьезно ответил он. – Он, конечно, может изменить вашу жизнь, Елена Петровна, если вы встанете на путь духовных практик… Но если вы рассчитываете на какое-то чудо, которое произойдет с вами именно в храме… боюсь вас разочаровать. А кто вам рекомендовал это место?

– Мой отец.

– Ваш отец буддист?

Я задумалась, а затем покачала головой.

– Я работаю при Дацане, – сказал он, – если хотите, я покажу вам храм, он уже открылся. Но не стройте иллюзий.

– И что? – спросила Даша, жадно выслушав мой рассказ. Судя по ее уверенному лицу, ей удалось достичь больших успехов, но я не спешила с расспросами.

– Да, в общем, alles, – ответила я, полезла на верхнюю полку и продолжила уже оттуда: – Он провел меня по храму по часовой стрелке. Показал статую Будды. Советовал записаться на лекции и какие-то там практики. У них все в кучу – йога, буряты, вегетарианцы. Единственное, чего я не понимаю, – что там делал мой отец.

У Даши была нижняя полка, но в купе кроме нас никого не было, и она тоже полезла наверх:

– Теперь я расскажу, – начала она, устроившись поудобнее и накрывшись неизменной вагонной тряпкой, про которую нельзя сказать, простыня это или одеяло. – Во-первых, тренер был родом из Бурятии, и он был буддистом. Так что вполне возможно, в храм Кутузов ходил за компанию.

Я приподнялась на локте.

– Вот как? Тогда рассказывайте все с начала, Дарья Филипповна.

– С начала, – уверенно кивнула Даша. – Я пришла к нему домой, но никто не ответил. Тогда я позвонила в соседние квартиры…

– Правильно, – одобрила я.

– И поговорила с соседкой, представившись корреспонденткой журнала «Труд».

– А разве еще есть такой журнал? – удивилась я.

Даша сдержанно кивнула:

– Она тоже так спросила. Я сделала строгое лицо и ответила, что пока существует труд, будет, разумеется, существовать и журнал «Труд».

– Прекрасно! – воскликнула я. – Дарья Филипповна, вы делаете блестящие успехи! А дальше?

– Я объяснила, что пишу статью о советском волейболе, о легендарном тренере Бадмаеве. Она мне не поверила и повела себя настороженно.

– Это странно. А вы?

– Дала ей визитку. После этого она успокоилась и стала дружелюбнее.

– Визитку? Откуда?

Даша покосилась на меня.

– Напечатала еще перед выездом в Германию. А что? Илена, вы же мне сами сказали, что мы будем представлять прессу…

– Не ожидала, – похвалила я. – Итак?

– Соседка, – продолжила Даша, – рассказала, что Романа Игнатовича увезли со вторым инфарктом. Открыла его квартиру – у нее был ключ, показала, как он жил. Бедно жил, одиноко. В шкафу спортивные кубки, на телевизоре статуэтка Будды. Больше ничего обнаружить не удалось, рыться в его вещах я же при ней не могла.

– И это все? – расстроилась я. – Он хоть жив? В какой он больнице?

– Я пробила по справочной. Съездила. Привезла мандарины. Он в реанимации, говорить пока не может. Выправится или нет – неизвестно. Говорила с врачом. Врач сказал – повторный инфаркт на нервной почве, состояние очень тяжелое, ничего сказать нельзя, но шансов мало. К нему не пускают никого, я трижды пыталась под разными предлогами через разный персонал. Никак – только записку передать.

– Записку вы передали, Дарья? – хмуро спросила я.

– Нет. Что я ему напишу?

– Как что? Обнадежить. Я, молодая журналистка, желаю нашему кумиру скорейшего выздоровления, мы знаем и помним ваши заслуги, Роман, как вас там по батюшке, и от имени всего нашего факультета…

– Исключено, – строго перебила Даша. – Именно это его и доконает.

– Почему доконает? – насторожилась я даже не столько ее словам, сколько уверенному тону.

– Есть некие обстоятельства, о которых я узнала от соседки, – загадочно сообщила она. – Ему не надо сейчас получать никаких записок от незнакомцев. Дело в том, что приступ с ним случился не в пустой квартире. К нему приезжала дама. Ее окурки я видела в пепельнице.

– Похвальная прыть у старика, – одобрила я.

Даша покачала головой.

– Это не прыть. Кровать застелена, никакого праздника. Соседка говорит – ссорились, кричали.

– Она подслушивала у двери?

– Я так понимаю, да.

– А о чем они кричали?

– Она не поняла – глуховата, как все, кто любит подслушивать. Говорит, это была не знакомая и не родственница, она ее видела впервые. Поэтому так настороженно и ко мне отнеслась. Они сначала долго о чем-то говорили, потом ссорились, потом кричали. Потом гостья ушла, хлопнув дверью. Соседка долго не решалась беспокоить, потом принялась звонить, потом открыла дверь своим ключом… В общем, она и вызвала «скорую». Она уверена, что эта дама его специально довела до инфаркта – много ли старику надо?

Я посмотрела на Дашу внимательно.

– Мне это очень не нравится, Дарья Филипповна, – сообщила я.

– Мне тоже, – ответила Даша. – Поэтому я вышла в интернет, разыскала фотографию Жанны и показала соседке. Да, это была она.

– Damn it! – подпрыгнула я. – То есть Жанна вытянула из него какую-то информацию и постаралась сделать так, чтобы он не достался нам!

Дарья сдержанно кивнула:

– Теперь я понимаю, Илена, почему вы так спешили попасть в Питер. Но мы все равно не успели.

– Да, – согласилась я, – мы всюду спешим, но никуда не успеваем. Будь проклята эта суета, будь проклят этот корпоратив.