Текст книги "Клуб «Эсперо». Ангел пустыни. По обе стороны Днестра"

Автор книги: Леонид Юзефович

Соавторы: Евгений Габуния
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

 VIII

Румынские газеты, в отличие от прессы других европейских стран, поступали в Центр нерегулярно: между СССР и Румынией не было дипломатических отношений, и корреспонденция шла обходным путем через третьи страны; случалось, и довольно часто, что бухарестские, и в особенности кишиневские газеты, попадали на советскую сторону буквально на следующий день после выхода – напрямую, через границу, однако доставка почты в Москву требовала времени. Как назло, именно в эти дни, когда в Центре румынскую прессу ожидали с повышенным интересом, газеты задерживались.

«Все-таки закон подлости, или, как его еще называют, закон падающего бутерброда, существует». Человек в военной гимнастерке с тремя шпалами в петлицах придвинул толстую пачку иностранных газет на французском и русском языках. Румынских среди них не было. Вначале, когда Анатолий Сергеевич Соколовский, так звали человека с тремя шпалами, только начал служить в Центре, просмотр зарубежной прессы занимал у него много времени. Он ловил себя на том, что глаз невольно задерживается на любопытных, но отдающих дешевой сенсацией, сообщениях из жизни кинозвезд и миллионеров, кошмарных преступлениях и прочем в том же духе. С годами он выработал собственный метод изучения и анализа прессы, однако до конца преодолеть эту привычку или слабость не сумел. Вот и сейчас его внимание привлекла заметка в «Последних новостях» Милюкова «Конец Зубкова». Скончался русский эмигрант Александр Зубков. Этот ничем в общем не примечательный человек, заурядный эмигрант, зарабатывал себе на хлеб работой профессионального танцора в ресторане, пока его не увидела принцесса Виктория – родная сестра бывшего германского кайзера Вильгельма и внучка императора Фридриха III. 67-летняя принцесса воспылала страстью к двадцатисемилетнему молодому человеку и несмотря на протесты благородного семейства сочеталась с ним законным браком, после чего Зубков ударился в пьяный разгул, который и свел его раньше времени в могилу.

Соколовский подивился превратностям судьбы и, взяв газету «За свободную родину», увидел на первой полосе заголовок «Исповедь бывшего чекистского генерала Агабекова». Он уже было потянулся за красным карандашом, чтобы пометить статью, но передумал, решив сначала прочитать ее до конца. Под исповедью была помещена заметка, перепечатанная якобы из английской газеты «Дейли мейл»: «В СССР растет с каждым днем движение против диктатуры Сталина. Наши корреспонденты в Москве передают, что дни Сталина сочтены. Противники его диктаторского режима, руководимые троцкистами, нанесут ему решающий удар в тот момент, когда все приготовления будут окончены».

Красный карандаш Соколовского пока не сделал ни одной пометки. Он развернул «Фигаро» и остановился на корреспонденции «Гитлер за расчленение России», перепечатанной из нью-йоркского журнала «Космополитэн». «Мы полагаем, – заявил кандидат на пост германского канцлера Адольф Гитлер, – что существование великой и сильной России совершенно не соответствует интересам Германии. Царская Россия была для Германии гораздо опаснее, чем советская. Германия хотела бы, чтобы на востоке образовалось могущественное украинское государство. Не приходится и говорить, что образование такого государства означало бы расчленение России».

Редактор «Космополитэн» госпожа Томпсон, бравшая у Гитлера интервью, ушла от него разочарованной. «Я ожидала увидеть будущего диктатора Германии, – писала она,– а через несколько минут у меня Сложилось убеждение, что имею дело с ограниченным человеком. Нет, с такой рожей, как у Гитлера, нельзя быть диктатором Германии...» Эта неожиданная концовка доставила Соколовскому несколько веселых мгновений, и он, все еще улыбаясь, обвел корреспонденцию жирной красной линией. Просмотрев остальные газеты, он позвонил в экспедицию и спросил, поступили ли румынские газеты. Женский голос ответил: почта только что прибыла и ее сортируют.

Через полчаса на его стол легла увесистая пачка. Соколовский хорошо владел румынским, он родился и вырос в Кишиневе, но русский все же ему был ближе, и он начал с «Бессарабского слова». Из всех русских газет, выходящих в Кишиневе, она имела репутацию самой солидной и иногда позволяла себе, заигрывая с читателями, слегка покритиковать местные власти.

Всю первую полосу пересекала жирная шапка «Кровавая бойня на границах Советской России. Грандиозная волна беженцев из СССР заливает Бессарабию. Красный террор свирепствует. СССР накануне важных событий». На большой фотографии были отчетливо видны несколько чернеющих на снегу фигур. Подпись под снимком гласила: «Этим несчастным не удалось уйти от большевистских пуль». Статья называлась «У врат ада». Прежде чем приступить к чтению, Соколовский взглянул на имя автора: Н. Бенони. Человека, пишущего под этим псевдонимом, он знал не только по газетным публикациям, а можно сказать, даже лично. В доме отца Соколовского, известного в городе врача, на Михайловской улице часто собирались его друзья – врачи, архитекторы, художники журналисты. Сидели допоздна, говорили обо всем, но чаще – о политике, о входящем тогда в моду футуризме, об учении венского профессора Фрейда. Он, юный гимназист, сидел в сторонке и жадно слушал взрослых.

Больше и красноречивее других говорил Бенони. Само собой получалось, что именно он задавал тон вечерним беседам. Бенони обладал не только даром красноречия, но еще и бойким пером, а такое сочетание встречается нечасто. Статьями и хлесткими, саркастическими фельетонами за его подписью зачитывались читатели «Бессарабского слова».

Окончив гимназию, Соколовский уехал учиться в Париж на медицинский факультет университета: отец мечтал, чтобы единственный сын тоже стал врачом. Учение за границей стоило немалых денег, но Соколовский-старший получал высокие гонорары. Окончить университет Анатолию не довелось. Началась мировая война. Он мог, конечно, переждать ее во Франции как иностранец он не подлежал мобилизации, однако не в его привычках было отсиживаться в трудный для родины час , Окольными путями добрался до Кишинева, вступил добровольцем в армию, служил фельдшером на румынском фронте. Здесь, в окопах, он впервые всерьез задумался над бессмысленностью и нелепостью этой войны, и его юношеский патриотизм заколебался. На фронте Соколовский впервые познакомился с людьми, называвшими себя странным, непривычным словом – большевики. Водоворот революционных событий захватил и молодого фельдшера, он понял, что только большевики могут покончить с войной «за веру, царя и отечество».

Когда румынские бояре оккупировали Бессарабию, он был уже в Москве. Демобилизовавшись из армии, работал фельдшером в больнице, но судьба Бессарабии всегда была ему близка, и он живо интересовался событиями на его родине. Соколовский вступил в созданное к тому времени общество бессарабцев в СССР и играл в его деятельности активную роль. Его заметили, предложили поступить в коммунистический университет нацменьшинств Запада, после окончания которого ему предложили работу в Центре. Родители к тому времени уже умерли, переписка с друзьями молодости исключалась, да и с кем и кто они теперь, его бывшие друзья? Мог ли он думать тогда, много лет назад, что кишиневские газеты станут для него своеобразными письмами с родины. Конечно, не такие вести, как, например, сегодняшняя, хотел бы он узнавать, совсем не такие...

«Я стою на берегу Днестра, – читал Соколовский, – и смотрю на тот берег. Там была Россия, а теперь – СССР, точно это не государство, а несолидное анонимное общество. Жизнь в этом «обществе» нестерпима. Это знаем мы лучше всех. Молдаване по обе стороны Днестра связаны тесными узами. Левобережцы в тяжелые времена толпами бросились в Бессарабию в поисках спасения и защиты. Живой поток из несчастных, гонимых, разоренных молдаван заливает заднестровскую полосу. Румыния не может отказать им в гостеприимстве не только из соображений гуманности. Это бегут ее дети по крови, по языку, по обычаям. Эта живая пропаганда против коммунизма и большевизма приводит в бешенство советскую власть. Она принимает самые бесчеловечные меры против беглецов, но их нельзя остановить ни угрозами, ни расстрелами. Там люди дошли до предела отчаянья, их уже нельзя устрашить: ведь их все равно ждет смерть и они пытают судьбу, стараясь проскочить сквозь пулеметный заградительный огонь чекистских отрядов. Советы приняли дьявольскую тактику переселения, воскресают времена переселения народов». Эту фразу Соколовский подчеркнул, поставил знак вопроса и продолжил чтение. – «Квестор тигинской полиции Зыков показывает нам беженцев, но запрещает называть фамилии и фотографировать – узнают в Молдавии и расстреляют родственников. В беседе со мной беженцы чаще всего употребляют два слова: «Сибирь» и «Соловки». Они говорят, что питались одной мамалыгой, хлеб нельзя там достать ни за какие деньги. Смотрят на него, как на чудотворную икону Вот один из этих несчастных. Он рассказывает, что после службы в армии вернулся в родное село: ничего нет, хату забрали, отца выгнали. Поступил повторно в армию. День дежурю, в этот день ничего не ем, на другой день в столовке ем. Спрашиваю у него, была ли девушка? – Какие там зазнобы. Занозы. На селе еще бывает, которая по-настоящему жена, а в городе паскудство одно. Сегодня моя, завтра его.

Мальчик тринадцати лет. Спрашиваю, чему учили в школе. – Больше насчет родителей спрашивали. Они вроде ничего, никаких правое на детей не имеют Одного родителя, который бил детей, сослали в Сибирь.

В больнице лежат раненные предательскими большевистскими пулями, бежавшие из красного советского рабства. Они считают, что недорого заплатили за свою свободу. Это – счастливые раненые. Один из них светится радостной улыбкой:

– В ногу ранен. Ничего, слава богу, обошлось благополучно.

Радостная улыбка озаряет женщину в бинтах, на руках у нее ребенок, он тоже ранен. Не отправить ли их на заседание Лиги наций в Женеву? Не пора ли высокому ареопагу народов поднять свой голос протеста против массовых расстрелов на всей границе СССР? Не скажут ли в Женеве господину Литвинову: чем предлагать нам проект всеобщего разоружения, лучше прекратите бойню на границах вашего государства. Вместо того, чтобы ломать комедию в Женеве, прекратите трагедию на Днестре...»

«Эх, Бенони, Бенони, однако, далеко тебя занесло. Кажется, превзошел самого себя», – покачал головой Соколовский.

Ему стало даже немного не по себе от яростной, слепой злобы, которая водила пером автора. Однако, как ни странно, Соколовский ненависти к автору не испытывал. Им владело другое чувство – брезгливость, которую он ощутил почти физически, прикасаясь к газетной полосе.

«Но о каком все-таки переселении народов говорит автор?» Соколовский понимал, что опытный газетчик Бенони вспомнил о событиях далекой истории неспроста, а потому внимательно просматривал номера того же «Бессарабского слова», «Бессарабской почты», «Молвы», «Радиоэкспресс», то и дело задерживаясь на разных сообщениях. «Герман Пынтя назначен примарем Кишинева... В секции военного суда под председательством полковника Маниу слушается дело восьми советских шпионов, арестованных в селе Пуркары Аккерманского уезда... Их главарь – вольноопределяющийся русский Рачков, мать которого живет в Одессе... Гинденбург или Гитлер?.. В трактире «Под колоннами» водопроводчик Кулик убил своего собутыльника Осипова за то, что тот говорил, будто Кулик – агент сигуранцы... Советских террористов будут судить в Констанце... Снова появились воры-усыпители... Маца из перемолотых бубликов и сухарей: факты гнусного, чтобы не сказать более, издевательства над верующими... Кошмарное убийство или несчастный аборт? Арест известных взломщиков. ...Сын профессора Кузы венчается с Розой Коган... У пограничного пункта Делакеу задержан неизвестный, который подавал световые сигналы на советский берег... Сбит советский голубь с алюминиевым кольцом на лапке. Предполагают, что в кольце была спрятана шифровка для советского резидента...»

У Соколовского зарябило в глазах от городских сплетен и сенсаций, уголовных происшествий. Газеты писали буквально обо всем, кроме главного: как и чем живут обыкновенные люди – крестьяне, рабочие, ремесленники, что их волнует, о чем думают. Кривое газетное зеркало не отражало подлинной жизни. Дорого бы он дал, чтобы своими глазами взглянуть на Кишинев, подышать воздухом родных мест. Увы, это было невозможно, по крайней мере в настоящее время, и Соколовский снова принялся листать газеты, пока не наткнулся в одном из номеров «Бессарабского слова» на заметку, набранную крупным шрифтом. «По сведениям генеральной сигуранцы, украинский Совнарком издаст в ближайшие дни декрет о запрещении проживания в пятидесятиверстной полосе от берега Днестра подданных молдавской национальности». В другом номере, вышедшем позже, эта тема получила дальнейшее развитие: «Советская пресса утверждает, что Румыния, Польша и Япония готовятся к концентрическому нападению на Советский Союз и поэтому необходимо принять меры. Вместо молдаван посылаются из центра проверенные коммунисты, к которым советское правительство питает безграничное доверие. ГПУ рекомендовало другой, менее дорогостоящий способ избавиться от ненадежных, вечно будирующих молдаван, но в Москве нашли, что ликвидация их по рецепту ГПУ вызовет слишком много протестов за границей. Исходя из этого сообщают, что решено перебросить всех молдаван в сибирскую тайгу откуда меньше доходит вестей за границу, и упразднить самую Молдавскую республику. Постановление об уничтожении Молдавской республики принято вследствие крушения политических планов, ради которых она была создана и, наконец, по причине постоянных восстаний румынского населения, которые в этом году достигли кульминационного пункта в массовом исходе в Румынию.

Мертворожденная республика просуществовала восемь лет и приказала долго жить. Вместо цитадели коммунизма, которая должна служить примером и поощрением для Бессарабии, Молдавская республика стала юдолью плача и страданий. Молдаване толпами бросились убегать из большевистского рая, и вдогонку им посылали пули советские пограничники и агенты ГПУ. Теперь у них отнимают последний луч надежды – возможность бежать в Бессарабию».

В подтверждение этого сообщения газета перепечатала телеграмму из парижской «Матэн»: «Из села Ташлык (Советская Молдавия) в Бухарест через Лондон нам сообщают что жители этого села в провинции Днестра восстали против советских агентов, которые хотели овладеть церковью. Большевики открыли огонь по толпе, убив 50 человек. Подобные инциденты происходили и в других населенных пунктах области. По всей Молдавской республике население вооружилось. Части Красной Армии, расположенные в Тирасполе, посланные на усмирение, перешли на сторону восставших...»

«Так вот на какое переселение народов намекал Бентони. Дело принимает серьезный оборот. Далеко замахнулись бояре».

«Панихида по жертвам на Днестре. В воскресенье в кафедральном соборе совершена панихида по павшим на Днестре от большевицких пуль молдаван, бежавших из советского рая в Бессарабию. Собор был переполнен. Митрополит Гурий произнес глубоко прочувствованную речь на тему о зверствах, учиненных советскими пограничниками. После митрополита произнесли прекрасные речи профессор Булат, профессор Бога и другие». – «Так... подключили и церковь. Гурий такого случая не упустит».

Соколовский сложил просмотренные газеты в папку и вышел, чтобы через несколько минут оказаться в другом кабинете, просто, даже по-спартански обставленном, но гораздо просторнее. Широкий в плечах мужчина в военной гимнастерке с орденом Красного Знамени на груди и тремя ромбами в петлицах оторвал при его появлении взгляд от бумаг. Короткие седые волосы странным образом удачно сочетались с молодым энергичным лицом, придавая ему обаяние и значительность. За эту раннюю седину, «заработанную» на царской каторге, его уважительно называли Стариком. В его взгляде Соколовский прочитал нетерпение, что за всегда сдержанным Стариком наблюдалось редко.

– Чувствую, есть новости, Анатолий Сергеевич?

– Да, наконец-то, – Соколовский раскрыл папку с газетами. – Долгожданные... если можно так сказать.

– Вот именно, – Старик чуть улыбнулся. – Так о чем пишет пресса?

– Много чего... И раньше нас не забывали, а теперь, похоже, антисоветская тема становится ведущей.

– Этого следовало ожидать. Продолжайте, я вас слушаю.

Соколовский передал Старику несколько газет со своими пометками.

– Вот, товарищ комкор.

Старик быстро и внимательно прочитал репортаж Бенони и другие материалы о «Днестровской трагедии».

– Так, так, понятно. А эта фотография откуда? – Он ткнул пальцем в фото. – Погранохрана нам доложила, что убитые остались на нашей стороне. Как румыны могли их сфотографировать? И, самое главное, экспертиза показала: пули выпущены из пистолета системы браунинг, а это оружие на вооружении погранвойск не состоит.

– Да сами же сигурантщики и прикончили, товарищ комкор, а потом выдали за невинные жертвы чекистов. Ну, а фото, это же раз плюнуть. Переодел солдата в тулуп, скомандовал – ложись, и снимай. Или дал безработному бедолаге двадцать лей, так он не то что на лед ляжет, а и в воду полезет. Топорная работа.

– Это еще надо доказывать, товарищ Соколовский, – жестко произнес Старик. – Мне уже звонили из правительства. Там весьма обеспокоены днестровскими событиями.

Он вышел из-за стола, подошел к стоящему в углу сейфу, достал из кармана гимнастерки ключ. Толстая тяжелая дверца медленно, нехотя отворилась. Он вернулся с серой папкой. Полистав ее, нашел листок бумаги, положил его перед собой.

– Да, похоже, что информация Ионела подтверждается, и мы имеем дело с тщательно продуманной и спланированной провокацией. За это говорит многое. На той стороне беженцев явно ждали. Эти прожектора, ракеты. И не только ждали, но и подталкивали. Будем говорить прямо: проморгали мы.

– Информация Ионела была весьма скудная, товарищ комкор. Примет агентов он не сообщил, их «крышу» тоже. Где искать этого Марчела и других? Ни одного ориентира. Я так думаю, у них на нашей стороне были родственники, не иначе. Вот если бы...

– Если бы знал, где упадешь, то заранее мягкое подстелил, есть такая русская поговорка. Впрочем, у нас, у латышей, тоже. Ионел сделал, что мог, а мы прохлопали.

– Вы говорите о пограничниках? – уточнил Соколовский.

– Я говорю не только о пограничниках, – его черные, резко контрастирующие с седыми волосами брови нахмурились. – Судя по всему, местные власти там, на Днестре, допустили левацкие перегибы в коллективизации. Процентомания, будь она неладна. Давай, давай! Сигуранца все рассчитала. Однако главное еще впереди. Волна антисоветизма будет нарастать, поскольку попытка Румынии использовать переговоры в Риге для признания захвата Бессарабии провалилась. Об этом, кстати, совершенно четко пишет «Бессарабское слово».– Старик взял номер газеты и прочитал еще раз, уже вслух, отчеркнутую Соколовским передовую статью. – «Вопрос о Бессарабии, как сообщают, вовсе не будет обсуждаться при переговорах о заключении пакта о ненападении. Большевики его совершенно отрицают и остаются при своей точке зрения, и в этом вопросе Румыния не получает удовлетворения. Сам же пакт о ненападении – сейчас это совершенно ясно вытекает из международного положения – необходим Советам. Большевистская игра в этом вопросе совершенно ясна. Большевикам необходима уверенность в спокойствии на своих западных границах, чтобы иметь возможность действовать на Дальнем Востоке. Большевики знают, что культурные европейские нации привыкли уважать свои обязательства. Для них же подпись под гарантийным договором ничего не значит». – Вот, вы только послушайте, что пишется дальше. – «Они всегда и с легкостью нарушают всякое обещание, оправдываясь интересами пролетариата и мировой революции. Поэтому пакт с Советами можно считать односторонним. Он свяжет Румынию и оставит полную свободу действий Советам».

Старик отложил в сторону газету и произнес:

– Теперь, когда Литвинов в Женеве выдвинул предложение о проведении плебисцита в Бессарабии, они пойдут на все, чтобы доказать: бессарабцы только и мечтают жить под отеческим крылом великой Румынии. И дело тут не только в Румынии. Давайте поразмыслим как политики, Анатолий Сергеевич, ведь мы, кроме всего прочего, и политики, не так ли? – Не дожидаясь ответа, Старик продолжил свои рассуждения вслух: – Бриан еще в конце 1931 года, обеспокоенный усилением реваншизма в Германии и возможным приходом Гитлера к власти, предложил СССР заключить пакт о ненападении. Наше правительство приветствовало этот шаг. Начались переговоры, которые вызвали большую нервозность в Румынии. Здесь их расценили как отказ Франции от гарантий нынешних границ Румынии, стало быть, и ее притязаний на Бессарабию.

– Советско-французские переговоры крайне обеспокоили и французскую реакцию, – Соколовский достал из папки один из номеров «Матэн», – некий Стефан Лозанн утверждает, что заседать с большевиками на конференции, вести с ними переговоры о гарантиях пакта равносильно тому, чтобы доверить охрану границы контрабандистам. Прошу обратить внимание на заголовок: «Подписав пакт с Советами, удвойте охрану своих границ».

– Хлестко... Теперь те, кто водил рукой этого Лозанна, получат козырные карты в своей грязной игре. А остальные что пишут?

– Те, что ближе к правительству, гораздо сдержаннее, самые же оголтелые, вроде «Ами де пепль», «Ле журналь» и другие – в том же духе. Проклинают большевиков и пугают красной опасностью.

– Понятно. На западе позиция неоднозначная. Борются различные тенденции. О днестровских событиях есть что-нибудь?

– Пока ничего. Видимо, еще не успели развернуться.

– И у Федоровского ничего нет? – удивился Старик.

– Пока ничего, – подтвердил Соколовский.

– Ну что же, подождем, хотя нетрудно представить, какой истошный антисоветский вой поднимет Федоровский и иже с ним вокруг этих событий. Надо действовать. Из всей этой днестровской истории торчат уши сигуранцы. Это нам с вами ясно. Однако мировому общественному мнению нужны убедительные факты о том, что румынские и другие газеты вроде «Матэн» черпают информацию из одного и того же грязного источника, который называется сигуранца. Эти связи, разумеется, тщательно скрываются. Как же, свободная, независимая пресса! Фантастическая история с Агабековым, которую раздул в своем листке Федоровский, – еще одно подтверждение.

– В последних номерах Федоровский публикует «Исповедь бывшего чекистского генерала».

– Как-нибудь на досуге ознакомлюсь, а пока есть дела поважнее. – Старик помолчал, размышляя. – Шумихой вокруг днестровских событий румыны преследуют далеко идущие цели: показать Западу, и в первую очередь Франции, что с большевиками нельзя иметь никакого дела. Прозрачный намек на советско-французские переговоры с целью заключения пакта о ненападении. Еще недавно румынская пресса жаловалась, что Франция, мол, сев за стол переговоров с Советами, предала интересы своих верных союзников. Я правильно цитирую?

– Правильно, товарищ комкор, – подтвердил Соколовский. – Это из «Нямул ромынеск», правительственного официоза.

– Насчет предательства .сказано, пожалуй, слишком сильно, но эти переговоры очень обеспокоили правые круги не только в Румынии, но и во Франции. Товарищ Сталин указывает, что жестокий экономический кризис в капиталистическом мире заставит буржуазию искать выхода в новой мировой войне. И эта угроза растет с каждым днем. Собственно, очаг войны уже образовался, пока, правда, не на наших западных границах, а на восточных. Японские самураи захватили Маньчжурию, готовятся вторгнуться в северный Китай, подбираются к нашим границам. А на наших западных границах очагом напряженности стал так называемый бессарабский вопрос, не вопрос даже, а целый узел проблем. Мировой империализм всячески поощряет захватнические устремления Румынии любой ценой удержать за собой Бессарабию, поскольку в его интересах иметь постоянный очаг напряженности на наших границах, а заодно крепче привязать румын к своей колеснице. Переговоры в Риге с Румынией потерпели неудачу. Теперь ясно: румын интересовал не пакт о ненападении, а в первую очередь признание Советским Союзом аннексии Бессарабии. Не вышло. Начался антисоветский визг: смотрите, мол, мы пошли навстречу большевикам, но с этими потенциальными агрессорами миролюбивым народам и правительствам нельзя иметь дела!

Срыв рижских переговоров отвечает интересам французской реакции. Правительство Тардье обусловило заключение пакта о ненападении с СССР подписанием аналогичного советско-румынского договора. Польша тоже выставила условия: пока Советы не подпишут пакт о ненападении с их румынскими друзьями, она с нами вести переговоры не будет. В общем, идет политический торг, как видите. Ваша Бессарабия оказалась в эпицентре международной жизни.

– Вы хотели сказать – наша Бессарабия, товарищ комкор, – с улыбкой заметил Соколовский.

– Пока нет, не наша, – ответил Старик. – Но будет наша, обязательно будет. Между прочим, и от нашей с вами работы это тоже зависит. От Ионела есть что-нибудь?

– Донесение о переходе границы Марчелом и его неизвестным спутником передано было через связного. Связным он может пользоваться только в самых крайних случаях. Его рация в эфир не выходит...

– Может быть, что-нибудь с рацией? Поломка?

– Не исключено, товарищ комкор, хотя аппаратура у него надежная, да он и сам отлично в ней разбирается, мог бы отремонтировать. Я думаю, не случилось ли самое худшее...

– Видимо, вы правы. К сожалению. Сигуранца в последнее время особенно активна. Ионел сообщил, что чувствует за собой слежку. Интуиция его редко подводила. Ионел – работник высокого класса. Именно такой сейчас там особенно нужен. Что предлагаете, Анатолий Сергеевич?

Соколовский не был готов к такому вопросу и медлил с ответом. Наконец, сказал:

– Может быть, немного подождем, товарищ комкор?

– Некогда ждать, товарищ Соколовский, пора действовать, и немедленно. Надо послать в Кишинев нашего человека. Если с Ионелом все в порядке, будут работать на пару, если же... произошло самое худшее, будет действовать сам. Кого предлагаете?

– Кого предлагаю? Да хотя бы себя. – Соколовский лукаво улыбнулся.

– Понимаю ваше желание побывать в родных местах, но пока отложим. Вы что, хотите, чтобы вас на первом же углу сцапали? Я серьезно спрашиваю, а вы шутить вздумали, Анатолий Сергеевич, – с укоризной сказал Старик. – Так я завтра в свою Латвию соберусь... в командировку.

– Извините, товарищ комкор, просто вырвалось... Я же понимаю, – немного смущенно ответил Соколовский. – Надо подумать... Пожалуй, Шандора Фаркаши.

– Значит, Фаркаши? – переспросил Старик.

Он позвонил, и приказал принести личное дело Фаркаши. Через несколько минут молодой сотрудник положил на его стол коричневую папку. Старик развязал тесемочки и стал просматривать бумаги, изредка комментируя их вслух.

– ...Родился в 1894 году в Закарпатье (Австро-Венгрия) в семье мелкого ремесленника... Образование – среднее (гимназия). Служил в австро-венгерской армии... На русском фронте попал в плен. После Октябрьской революции служил в Красной Армии, воевал в гражданскую на Восточном фронте... Награжден орденом Красного Знамени... После гражданской войны возвратился на родину... Активный участник социалистической революции в Венгрии... После ее подавления вернулся в Советскую Россию... Преподавал немецкий в институте, работал переводчиком в исполкоме Коминтерна.., член РКП (б)... Владеет венгерским, чешским, русским, немецким, румынским... Женат, двое детей... Выполнял особые задания Центра в Венгрии, Германии, Австрии, Болгарии... Делу партии предан. Хладнокровен, решителен, легко сходится с незнакомыми людьми... общителен.., сосредоточен... Пожалуй, кандидатура подходящая. Вы с ним отработайте все детально, потом и я побеседую. Однако прежде давайте подумаем вместе, как он попадет за кордон?

– У нас есть на Днестре окна, товарищ комкор, но после днестровских событий они усилили охрану границы. До чего дошли – голубей, случайно залетевших с нашей стороны на тот берег, сбивают – почту ищут. Так что лучше не рисковать.

– Значит, через третью страну?

– Да... Этот путь медленнее, но зато вернее. Рисковать мы не имеем права.'

– Ну хорошо... Готовьте Фаркаши... Над кодовым именем подумали?

Выбор псевдонима или кодового имени был не таким простым делом, как могло показаться непосвященному. В Центре строго придерживались неписаного правила, согласно которому кодовое имя должно включать хотя бы один инициал имени или фамилии разведчика.

– Подумал, товарищ комкор. Предлагаю псевдоним Тараф.

– Красиво звучит. Тараф – Фаркаши – четыре буквы одинаковые. А это слово что-нибудь означает? Я впервые его слышу.

– Это название народного молдавского оркестра, товарищ комкор.

– Ну и отлично, пусть будет молдавский псевдоним. Будем надеяться, что Фаркаши станет работать как целый оркестр. И вот еще что... – Старик заглянул в папку, лежащую чуть поодаль. – В Протягайловке сейчас ведет расследование Трофимов КРО [42]42
  КРО – контрразведывательный отдел.


[Закрыть]Вы с ним свяжитесь.