Текст книги "Клуб «Эсперо». Ангел пустыни. По обе стороны Днестра"

Автор книги: Леонид Юзефович

Соавторы: Евгений Габуния
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Однако в том, как вел себя Карякин, не было ничего от темного, блатного мира. Держится свободно, но не развязно, даже с некоторым достоинством, без того истерического надрыва, показной бравады, за которыми уголовники пытаются спрятать элементарную трусость. «Или он действительно спокоен, или умеет владеть собой, – решил майор. В любом случае с ним надо держать ухо востро».

Голубев начал с самого простого вопроса:

– За последнее время вы сдали в комиссионный магазин на Димитрова скульптуру, вазу, картины, весьма дорогостоящие. Не поясните, откуда у вас эти вещи?

– Почему же не пояснить. Это вещи не мои, а одного моего приятеля.

– Из Кишинева, – майор чуть приоткрыл свои карты.

– Да, оттуда, – спокойно подтвердил Карякин, – Вы, смотрю, даром времени не теряли.

– Так же, как и вы, Карякин, – усмехнулся майор. – Фамилия этого приятеля?

– Воронков Олег Георгиевич. Очень солидный человек, между прочим, его там многие знают. Коллекционер. Я у него дома несколько раз бывал. Попросил меня сдать. Здесь продать легче.

– Прекрасно, Валентин Семенович, – одобрительно произнес Голубев. – Такой разговор мне пока нравится. Откуда у вашего приятеля эти вещи?

– Я уже показывал, что он – коллекционер, причем знающий. А коллекционерам такие вопросы не задают. Одно могу сказать – он их не украл. Вещи светлые. А остальное меня не интересовало.

– Что еще, кроме сданных вами в комиссионный магазин вещей, передал вам Воронков?

– Да так, кое-какие мелочи. Я ведь собираю старинные доски и прочее.

Майор выдвинул ящик стола, достал лампаду:

– Например, вот это?

Карякин не проявил радости при виде пропавшей лампады, скорее, наоборот – был неприятно удивлен.

– Она самая... Откуда она у вас?

– Скажите лучше, как попала она к Летинскому?

– Какому Летинскому? – искренне удивился Карякин. – Первый раз слышу эту фамилию... А дело было так. Звонит мне однажды домой какой-то человек, говорит, что врач, коллекционер, называет фамилию нашего общего знакомого и просит разрешения посмотреть мою коллекцию. Я не возражаю. Приезжает вскоре, носатый такой, сразу не понравился он мне, однако показываю вещи. Он восхищается, увидев эту лампаду, вытаскивает четыреста рублей и говорит: «Это вроде аванса, сейчас времени нет, я на дежурстве, а вечером продолжим разговор». Звонил он в тот день несколько раз, говорил, что не может вырваться, сложное дежурство выпало, несколько операций пришлось сделать. Наконец, уже часов в одиннадцать, позвонил, назначил встречу возле поликлиники, сказал, чтобы я захватил с собой потиры, чаши и другие вещи, которые он отобрал днем. Подозрительно мне это показалось, однако хватаю такси, еду. Этот носатый возле «Жигулей» стоит. Пальто расстегнуто, белый халат виден. И машина медицинская, с надписью. Значит, думаю не соврал, действительно врач. Говорит, поедем к нему домой. Долго ехали, куда-то по Ленинградскому шоссе, я номера дома не помню. Заезжаем во двор, он берет сумку и говорит: «Извините, ко мне домой нельзя, жена болеет и все такое. Я сейчас, только посмотрю еще разок вещи, выйду и рассчитаемся. Шофер наш, больничный, в машине останется, не беспокойтесь». И ушел. А минут через двадцать шофер включает мотор. «Ты как хочешь, а я ждать больше не могу». И поехал. Тут я и понял: да это же чистое динамо. Как фраера меня провели. Уехала машина, а я остался. Дом огромный, где его искать, носатого, куда пойдешь?

– В милицию, например, – подсказал Шатохин. – Почему вы не заявили, Карякин?

Тот смешался, но только на секунду.

– У вас и так работы хватает, – лицо Карякина расплылось в ухмылке, – да и все же дал он четыреста рублей, этот доктор.

– Допустим. А сколько вам заплатили американские дипломаты за икону? – Голубев приоткрыл еще одну карту.

Ухмылка мигом слетела с лица Карякина.

– Какие дипломаты? – растерянно пробормотал он, – не знаю никаких дипломатов.

– Те, с которыми вы сидели в «Звездном небе». Неужели забыли? Такая теплая компания. Могу напомнить. – Майор снова полез в ящик и вытащил несколько фотографий. – Хорошо получились, между прочим, особенно ваша дама. Фотогеничная.

. Карякин с минуту разглядывал снимки, потом небрежно отложил их в сторону:

– Так бы сразу и сказали, гражданин майор, какие же это дипломаты. Обыкновенные джоны-фирма-чи. Как же, помню, случайно познакомились. Хорошо посидели.

– Однако машина была с дипломатическим номером.

– Я к номеру не присматривался, они сами сказали, что фирмачи, а мне, гражданин майор, какая разница – джоны, и все. А разговор о досках был, не стану отрицать. Показал им несколько. Не понравилось, видите ли. С тем и разошлись. За это ведь срок не дают? – Он снова ухмыльнулся. – Да и где доказательства? Я вам все честно показываю, а вы не верите. Даже если вещи Воронкова темные, то я тут при чем? С него и спрашивайте.

«Да, в логике ему не откажешь, – размышлял Голубев, – однако если он и говорит правду, то не всю, далеко не всю. Признается в частностях, умалчивает о главном». Такой отвлекающий маневр был достаточно хорошо знаком оперативникам. Карякин ни словом не обмолвился о том, что ездил на свидание к «врачу» не один, а с любовницей. Не хотел впутывать. Почему? Из джентльменских побуждений? Однако на джентльмена он совсем не похож. Именно с ней, с Татьяной Рагозиной, видимо, и связано то главное, что пытается скрыть Карякин. Приемщица художественного комбината узнала на фотографии в «Звездном небе», которую показал майор Карякину, ту самую молодую женщину, что сдала икону Николая Угодника. Не очень уверенно, правда, но узнала. И то, что Карякин о Татьяне умалчивает, лишь усилило подозрения. И Голубев решил пойти ва-банк:

– Вы требуете доказательств, Карякин, – майор взглянул прямо в его белесоватые глаза. – Это ваше право. Вы их получите. А сейчас объясните нам, как попала к вам икона Иоанна Крестителя, или Ангела пустыни.

На лице Карякина в первый, пожалуй, раз за время допроса мелькнула тревога. Он отвел глаза и пробормотал:

– Какого Крестителя? Их много, этих досок с крестителями. В моей коллекции штук семь наберется.

– О вашей коллекции мы еще поговорим, а пока я спрашиваю о доске, которую сдала на Большую Полянку Рагозина. Той самой, что по новой записана, под Николая Угодника. – Голубев встал, открыл сейф и извлек из него «Ангела пустыни». – Узнаете?

Карякин бросил косой короткий взгляд на икону и ничего не ответил. В комнате воцарилось молчание, которое длилось довольно долго. Наконец он тихо произнес:

– Ваша взяла, гражданин начальник. Слышал я такую поговорку: лучше быть хорошим свидетелем, чем плохим обвиняемым. Так вот, я предпочитаю первое... и потому прошу учесть мое чистосердечное признание.

– Мы все учитываем, Валентин Семенович. Продолжайте.

– Было дело, записал я этого Ангела. Упросил меня один фирмач, очень уж ему понравилась эта доска.

– Что за фирмач, как с ним познакомились?

– Фамилию не знаю, англичанин он. Татьяна на выставке одной работала переводчицей, там и познакомились. – И, предупреждая неизбежный, весьма неприятный вопрос о паспорте, добавил:– А паспорт я нашел, в переходе метро на Дзержинской, выронила какая-нибудь дуреха. Вот и все.

– А икона эта у вас как оказалась? – задал вопрос и Чобу.

Карякин удивленно взглянул на него, как бы увидя впервые.

– А разве я не сказал? У Воронкова взял, у кого же еще. Его надо потрясти, а то все обо мне да обо мне.

– Машина у этого Воронкова имеется? – снова спросил Чобу.>

– Имеется, получше моей старой тачки. «Жигуль» у него новый.

– Какого цвета машина?

– «Коррида», красный такой... А при чём тут цвет? – удивился Корякин.

Степан промолчал. Не станет же он в самом деле объяснять этому типу, что ни один из свидетелей машину красного цвета на месте происшествия не видел.

– И еще один вопрос, так сказать, неофициальный.—Голубев снова вступил в разговор.—У вас, Валентин Семенович, интересная работа, и заработок – дай бог, как говорится, каждому. И мастер вы настоящий, так все о вас отзываются. Зачем вам вся эта возня с куплей-продажей? Неужели ничему не научились? Было, кажется, время...

– Как зачем? Странный вопрос. Деньги лишними никогда не бывают. А у меня семья и... подруга, вы знаете... Кормить-поить и одевать надо. И потом, – продолжал он после паузы, – скажу вам откровенно: сами вроде деньги эти в руки шли, без особого труда. У одного купил, другому продал, у третьего выменял... Всегда что-нибудь останется. Трудно удержаться, а риска почти никакого. Нет состава преступления, как у вас говорят.

– Это как сказать, Валентин Семенович. По крайней мере в эпизоде с записанной доской состав преступления налицо.

– Согласен, гражданин майор, нечистый попутал. – Карякин сокрушенно потупился. – Однако много все равно ведь не дадут. Я статью знаю.

– Тем лучше, Валентин Семенович, – Голубев невольно улыбнулся. – Приятно иметь дело с разбирающимся в кодексе человеком. А сейчас едем за вещами, которые вам передал, как вы утверждаете, Воронков. Вот постановление о производстве обыска, ознакомьтесь.

Карякин на бумагу не обратил внимания.

– Если можно, .гражданин майор, давайте без обыска. Вещи у Татьяны, неудобно как-то с обыском, да еще понятых придется среди соседей искать. В общем, без шума не получится. Я вам все сам выдам, кроме Левитана. На атрибуции он, в Третьяковке.

– Ну что ж, пусть будет по-вашему, – согласился после некоторого раздумья майор. Ему не хотелось терять контакт, который как будто наладился с Карякиным. Похоже, что тот был не прочь оказаться хорошим свидетелем. А именно это и было важно сейчас для расследования. – Пусть будет по-вашему, – повторил Голубев, – но требуется еще одна формальность. – Он протянул Карякину бумагу. – Это подписка о невыезде. Надеюсь, вы не повторите ошибок молодости, – напомнил майор о двух побегах из мест заключения.

– Куда от вас убежишь, все равно найдете, – невесело ухмыльнулся Карякин. – И еще у меня есть к вам просьба, Алексей Васильевич, – он впервые обратился к Голубеву по имени-отчеству. – Вы, я так думаю, с женой моей будете беседовать... допрашивать словом. Не говорите ей о Татьяне. Ни к чему ей это знать.

– Эх, Валентин Семенович, запутались вы, как я посмотрю, основательно, а ведь не мальчишка уже. Ладно, мы в семейные дела не вмешиваемся. Без необходимости, конечно, – добавил Голубев. – Пока же такой необходимости не вижу.

 Разговор в музее

Телефонный звонок прервал на полуслове выступление полковника Ковчука на утренней оперативке. Он недовольно покосился на аппарат, но трубку взял, и его озабоченное, усталое лицо прояснилось. Очевидно, новости были хорошие. Обсудив утреннюю оперативную сводку и получив задания, сотрудники стали расходиться. Поднялась и Андронова, но начальник попросил ее задержаться.

– Сейчас звонил Чобу из Москвы, – сообщил полковник. – Кое-что проясняется. Не зря мы его в столицу командировали. Нашли человека, у которого лампаду украли, помните, Чобу еще подробно докладывал об этом мошенничестве, некий Карякин, москвич. У него обнаружены также культовые вещи, похищенные в Молдавии. Этот Карякин, как сообщает Чобу, личность весьма подозрительная, имел судимость, однако, видимо, в кражах не замешан. По крайней мере, прямо. Он сдавал в комиссионный магазин антикварные вещи, которые ему передал, по его словам, житель Кишинева Воронков Олег Георгиевич. Карякин действительно летал в Кишинев, это по билетам установлено. Однако его показания нуждаются в проверке. Тем более, что уж слишком быстро он раскололся, так Чобу считает. Не оговаривает ли Карякин Воронкова? Вот в чем вопрос. Карякин утверждает, что Воронков – коллекционер, и довольно известный. Вам не приходилось с ним встречаться или слышать эту фамилию? Вы же, Лидия Сергеевна, эту публику хорошо знаете.

– Меньше, чем хотелось бы, Никанор Диомидович. Эта' публика скрытная, я уже говорила. Каста. Если Воронков действительно коллекционер, то его найти не составит труда.

– Адрес мы, конечно, узнаем через полчаса,– лицо полковника приняло свое обычное озабоченное выражение. – Не в адресе сейчас дело. Важно установить, откуда у Воронкова эти вещи.

– А если прямо спросить, Никанор Диомидович?

– У кого спросить? – Ковчук бросил удивленный взгляд на Андронову.

Лидия Сергеевна, видимо, сообразив, что сказала что-то не то, смущенно пояснила:

– Ну, у Воронкова этого.

– А он скажет: не суйте нос не в свое дело, не посмотрит, что дама. – Полковник жестко усмехнулся. – И будет прав, между прочим. Нет, здесь по-другому надо действовать, сначала факты, потом уж обвинения, а не наоборот. Ладно, – заключил он, – не обижайтесь, Лидия Сергеевна, вы розыскник еще молодой. У вас все впереди, не то, что у некоторых, – он вспомнил о – своем скором уходе на пенсию. – Начальство опять интересовалось церковными кражами, а я подзакрутился, без зама уже который день, – доверительно добавил полковник. – Но это ничего, лишь бы на пользу дела, как говорится. Приезжал на днях Кучеренко, докладывал. Вроде рисуется, и интересное рисуется. А у вас что слышно? Пора кончать уже с этими христославцами. У меня они вот где, – он провел рукой по горлу. – Сейчас, правда, затаились. Не иначе, как почуяли неладное.

Андроновой стало по-женски жаль этого немолодого усталого человека, однако ничего утешительного она сообщить не могла.

– Навела справку в Министерстве культуры, Никанор Диомидович. Не посылали они в Приреченский район никакого художника-реставратора. Удивились даже. И вообще по церковным делам своих сотрудников давно не командировали. К сожалению. Сына бывшего кассира Селиштской церкви проверили. Порядочный шалопай, но к воровству отношения не имеет. Пьян был, вот и болтал. И тех охотников, что подсвечники из церкви в Цыбирике унесли, тоже нашли и проверили. По пьяному делу, говорят, утащили. А почему не утащить, если плохо лежит. Дали слово, что вернут, когда снова на охоту поедут. А в остальном как будто не причастны. Мы их, конечно, на заметке держим.

– К охотникам еще вернемся, если будет необходимость. А пока займитесь Воронковым вплотную. Вот список антикварных вещей, которые Карякин якобы получил от него. – Полковник передал Андроновой исписанный во время телефонного разговора с Чобу лист.

Заведующий отделом русского и западноевропейского искусства Василий Федорович Большаков встретил Андронову как добрую старую знакомую. Он выскочил из-за своего заваленного книгами, скульптурами, деревянными ложками стола. После прошлого ее посещения порядка в комнате не прибавилось. Скорее наоборот, Большаков, проследив за ее взглядом, извинился: – Не обессудьте, Лидия Сергеевна, новый отдел готовимся открывать, я вам уже говорил. Экспонаты подбираем, вернее – собираем. Почти на пустом месте ведь все приходится начинать. Кое-что из запасников взяли, дали в газетах объявление, ну и, конечно, наш актив очень помогает. Просто чудесные вещицы, настоящие раритеты приносят. Не безвозмездно, разумеется. Недавно одна старушка бронзовую скульптуру принесла. «Похищение сабинянок» называется. Французская работа. Изумительная! Я, признаться, не предполагал даже, что в Кишиневе такие есть. Говорит, что из коллекции покойного мужа. Судачевский или Сухаревский его фамилия. Врач он был, окулист. Еще очень удивилась старушка, что я о нем ничего не слышал. Известный в городе был врач. Но я ведь в Кишиневе недавно живу. А Олег Георгиевич – тот просто в восторг пришел. Бронза – его хобби.

– Какой Олег Георгиевич? – вопрос прозвучал вполне естественно.

– Воронков... Настоящий, скажу я вам, знаток. Технарь, а в искусстве не хуже специалиста разбирается. Даже мы у него консультируемся. Сервиз Гарднера музею уступил, для нового отдела. По дружбе, так сказать. Гарднер – это знаменитый русский мастер, хотя фамилия и не русская, – счел нужным пояснить Большаков.

– Вы что ж, Василий Федорович, думаете, если я работаю в уголовном розыске, то и не знаю, кто такой Гарднер? – самолюбие Андроновой было задето.– В шестидесятых годах восемнадцатого века, – как бы продолжала Лидия Сергеевна его пояснения, – построил в селе Вербилки под Москвой фарфоровую фабрику. Самые знаменитые работы – так называемые орденские сервизы с изображением русских орденов: Андреевский, Александро-Невский, Георгиевский, Владимирский. В конце девятнадцатого века у наследников Гарднера завод купил крупный промышленник Кузнецов. Может, вы меня еще спросите, слышала ли я о кузнецовском фарфоре?

– Вам бы, милая Лидия Сергеевна, не в милиции работать, а искусству служить! – воскликнул Большаков. – В музее, например. Идите к нам, не пожалеете. Или, – он еще больше воодушевился, – в кино сниматься, в театре играть. С такими внешними данными....

– Да хватит вам, Василий Федорович, – Андронова примирительно улыбнулась. – А что касается искусства, то я– и в милиции ему служу. По крайней мере, мне так кажется. Скажите лучше, где эти сабинянки, которых похитили? Даже не верится, что были времена, когда женщин похищали, – Андронова притворно вздохнула. – Где же они, эти счастливицы? – Она окинула взглядом комнату, как бы ища глазами скульптуру. – Не вижу....Или их снова похитили?

– Не взяли мы у старушенции скульптуру. Не профилирующий материал. Мы ведь отдел русского прикладного искусства открываем, а скульптура французская. Не подходит. Расстроилась она, говорит, деньги очень нужны. Да что это мы все об этих сабинянках, – спохватился Большаков, – вы, небось, но делу пожаловали. Что на сей раз интересует уголовный розыск?

– Все то же, Василий Федорович, церковные кражи.

Добродушное полное лицо Большакова нахмурилось.

– Неужели так и не поймали еще этих мерзавцев? – спросил он озабоченно. – Пора уже... На что замахнулись, негодяи, на исторические и культурные ценности народа, своего же народа. К сожалению, Лидия Сергеевна, ничего нового сказать не могу. Не попадались нам культовые вещи. Да если бы я что-то узнал, среди ночи бы позвонил.

– И правильно бы сделали, уважаемый Василий Федорович, тем более, что мой телефон у вас имеется. Звоните в любое .время дня и ночи.

Из протокола допроса Сухаревской Клары Анчеловны, 72 лет, образование среднее, уроженка г. Галаца (Румыния), вдова...

...По существу заданных вопросов поясняю: ...После смерти моего мужа, Сухаревского Петра Константиновича, осталось много старинных вещей: картины, скульптуры, фарфор и другое. Часть досталась ему от отца. От него мужу и передалась страсть к собирательству. Помню, когда мы только поженились, на этой почве у нас даже возникали размолвки. Петр Константинович мог отдать последние деньги за какую-нибудь приглянувшуюся ему безделушку. Он пытался и меня приобщить к коллекционированию, однако я оставалась равнодушной, меня старинные вещи как-то не волновали. Я в них не очень разбираюсь до сих пор.

В о п р о с. В коллекции вашего покойного мужа имеется или имелась бронзовая скульптура под названием «Похищение сабинянок»?

О т в е т. Такая скульптура была.

В о п р о с. Где она сейчас?

О т в е т. Я ее продала.

В о п р о с. Кому и при каких обстоятельствах вы продали эту скульптуру?

О т в е т. Мне были очень нужны деньги – подошла очередь дочери на кооперативную квартиру и не хватало на взнос. Одна моя знакомая сказала, что музей покупает произведения старинного искусства и посоветовала отнести туда скульптуру. Это меня устраивало, потому что я не хотела иметь дело с частными лицами, боялась, что меня обманут. Как я уже говорила, во всем этом я не очень разбираюсь. В музее скульптуру не взяли.

В о п р о с. Что было потом?

О т в е т. Вскоре, вернее, на другой день ко мне домой пришел очень симпатичный молодой человек. Я его узнала: он сидел у сотрудника музея, когда я принесла скульптуру. Он сказал, что ему очень понравилась эта скульптура и он хотел бы ее приобрести. Из дальнейшего разговора выяснилось, что Олег, так звали его, учился с моим сыном в одной школе и они даже дружили. Олег произвел на меня хорошее впечатление, и я согласилась продать ему вещь.

В о п р о с. За какую сумму вы продали эту скульптуру и кто назначал цену?

О т в е т. За 250 рублей, цену назвал Олег и сразу заплатил.

В о п р о с. Вы еще что-нибудь продавали этому гражданину?

О т в е т. Да. Он попросил разрешения осмотреть коллекцию, я не возражала, так как убедилась, что этот молодой человек действительно любит и понимает искусство. Олег увидел фарфоровую вазу с ангелами и розами. Эта ваза уже была в доме моего покойного мужа, когда мы поженились. Олег дал понять, что купил бы ее у меня, он еще сказал, что в музее ее не возьмут, так как ваза французской работы, а музей покупает только произведения отечественного искусства. Я согласилась.

В о п р о с. Сразу ли он дал вам за нее деньги и какую именно сумму?

О т в е т. Он предложил мне две с половиной тысячи. Я не возражала. Олег сказал, что таких денег у него сейчас нет и принес их дней через пять.

В о п р о с. Больше ничего вы ему не продавали?

О т в е т. Из крупных вещей больше ничего. А из незначительных —хрустальную вазочку, несколько фарфоровых статуэток.

В о п р о с. Обращался ли к вам гражданин, которого вы называете Олегом, с какими-нибудь просьбами?

О т в е т. Он хотел купить позолоченные каминные часы, но я отказала, потому что это подарок моих родителей на мою свадьбу. Олег дал мне номер своего телефона и просил позвонить, если я надумаю что-нибудь продать.

С моих слов записано верно и мною лично прочитано.

К. Сухаревская.