Текст книги "Клуб «Эсперо». Ангел пустыни. По обе стороны Днестра"

Автор книги: Леонид Юзефович

Соавторы: Евгений Габуния
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Отослав Жоржа, Федоровский в ожидании остальных полос взялся за письма. Он один за другим вскрывал конверты и, бегло просмотрев письмо, разочарованно откладывал в сторону. Ничего интересного почта не принесла. Конверт с надменным профилем румынского короля он приметил не сразу – он оказался в низу пачки. Парижский адрес редакции был отпечатан по-французски на машинке, обратного адреса не значилось. Письмо же было написано от руки по-русски. Он сразу узнал аккуратный каллиграфический почерк Новосельцева.

«Уважаемый Владимир Павлович! Имею большое удовольствие и радость приветствовать Вас в прекрасном Париже из своего захолустного далека. Давно от Вас не было весточки. Вашу уважаемую газету читаю постоянно, и не только я, но и наши общие друзья, которых вы хорошо знаете. К сожалению, некоторые из них сейчас уехали за границу по делам фирмы по распоряжению директора и не имеют возможности читать Вашу газету. Вы понимаете, надеюсь, что их отъезд связан с событиями, которые сейчас происходят далеко от Кишинева и Парижа, Думаю, что там, где они сейчас находятся, им удастся увеличить количество подписчиков Вашей газеты в Бессарабии.

Известные Вам торговые переговоры представителей нашей фирмы, судя по всему, окончатся безрезультатно, так как наши контрагенты запросили слишком высокую цену. Уступки со стороны нашей фирмы могут привести к падению акций, которые и так упали на несколько пунктов. Поэтому в ближайшее время руководство фирмы предпримет важные меры в целях поднятия акций. Желательно, чтобы вы прислали своего представителя для личного участия в делах.

Ваш искренний и преданный друг» [28]28
  На совсторону переброшено несколько опытных агентов с заданием подготовить крупномасштабную политическую акцию, связанную с советско-румынскими переговорами в Риге Предполагается широкое освещение этой акции в печати Срочно присылайте в Кишинев своего сотрудника.


[Закрыть].

Федоровскому не составило большого труда расшифровать подлинный смысл внешне невинного письма. Случалось, что его кишиневский «друг» прибегал и к более сложной шифровке.

Федоровский еще раз внимательно перечитал письмо из Кишинева, спрятал его в сейф, снял телефонную трубку и назвал телефонистке номер. Услышав ответ своего собеседника, не называя себя по имени, тихо сказал:

– Добрый вечер, месье Клюзо. Нам необходимо встретиться. Да, желательно сегодня. – Получив утвердительный ответ, он продолжал: – Надеюсь, не изменили своим вкусам? Отлично, тогда пообедаем в «Медведе». Да, это -русский ресторан на площади Дюпле, мы там уже бывали. Вам понравилась кухня, особенно пельмени.

Федоровский быстро спустился на первый этаж, попросил Спирндоныча тиснуть еще одну первую полосу, сложил ее и спрятал в карман. На улице он поймал такси; шофер оказался русским, и ему не пришлось объяснять дорогу. У входа в ресторан Федоровского, как старого знакомого, почтительно приветствовал огромного роста бородатый швейцар, обряженный в сапоги и красную косоворотку, подпоясанную широким кушаком. Федоровский уже привык к стилю а ля рюсс, который эксплуатировали в целях рекламы предприимчивые рестораторы, однако не мог сдержать улыбки. Он занял столик подальше от площадки, на которой в живописных позах расположился цыганский оркестр. Еще издали Федоровский заметил элегантную фигуру входящего в зал Патрика Клюзо и помахал ему рукой. Принесли отпечатанное на русском и французском языках меню, и Клюзо сосредоточенно углубился в его изучение. Федоровский молчал, не решаясь оторвать француза от важного занятия.

– Пельменей сегодня, кажется, нет, – разочарованно заметил Клюзо, отрываясь от карточки. Он говорил по-русски без акцента, но слишком правильно, выделяя каждое слово, как говорят на чужом языке иностранцы. Впрочем, иностранцем Патрика Клюзо можно было назвать с известной натяжкой. Он родился в Петербурге в семье французского коммерсанта и русской женщины и окончил там же русскую гимназию.

– Русские пельмени, Владимир Павлович, скажу я вам, гениальное блюдо. Просто, вкусно и сытно. И без всяких там соусов и прочих аксессуаров нашей кухни. Ну ладно, на нет и суда нет, как говорят в России.

Он заказал жюльен из грибов, борщ гвардейский, паровую осетрину и гурьевскую кашу. Федоровский не стал долго раздумывать и последовал его примеру.

– Что будут пить господа? – осведомился официант с лицом потомственного русского аристократа.

– Водку и только водку, мой дорогой. Что еще можно пить за русским столом? – весело произнес Клюзо и подмигнул Федоровскому.

Федоровский, живя за границей, твердо усвоил, что здесь не принято за обедом говорить о делах, и потому они непринужденно болтали о всяких пустяках.

Подали кофе, и Клюзо, сделав маленький глоток и закурив сигару, сказал:

– Итак, милейший Владимир Павлович, слушаю вас. Вижу, вам не терпится.

Федоровский незаметно огляделся по сторонам, убедился, что соседние столики пусты.

– Только что я получил письмо из Кишинева, от моего друга. Вы его должны помнить, я вас знакомил, когда он приезжал в Париж.

– Конечно, помню. Новосельцев его фамилия. Тот самый, который всучил нам информацию о строительстве военного завода в Тирасполе и концентрации русских войск на соврумынской границе в районе Дубоссары – Тирасполь. Мы проверяли через надежные источники. Чистейшая липа. Оказалось, русские начали строить в Тирасполе' консервный завод. Сколько кстати, мы тогда ему заплатили?

– Точно не помню, кажется, десять английских фунтов, – пробормотал Федоровский.

– Ладно, дело прошлое, – примирительно произнес Клюзо, – не ахти какие деньги – десять фунтов. Подумать только, – меланхолически продолжал он, – как падает фунт, а ведь еще недавно это была самая твердая валюта в мире. Ну и что пишет этот кишиневский друг? Судя по тому, как вы озираетесь по сторонам, нечто чрезвычайно важное. – Патрик Клюзо после хорошего обеда и пары рюмок водки пребывал в приподнятом настроении.

– Да, чрезвычайно важное, – не принимая игривого тона француза, отвечал Федоровский. – Сейчас, когда переговоры в Риге близятся к концу и...

– И скорее всего закончатся полным провалом, – не дал ему договорить Клюзо, – и слава богу, как у вас говорят. Однако продолжайте.

– Да, другого исхода ожидать не приходится, – согласился Федоровский. – Стурдза [29]29
  М. Стурдза – поверенный в делах румынского посольства в Латвии, глава румынской делегации на советско-румынских переговорах в Риге в январе 1932 г.


[Закрыть]твердо отверг домогательства большевиков обсуждать так называемый бессарабский вопрос, который решен окончательно и бесповоротно.

– На сей раз румыны проявили необходимую твердость, – снова перебил своего собеседника Клюзо. – О каком пакте о ненападении можно вообще вести разговор с большевиками? Это равносильно тому, как на днях метко написал Стефан Лозанн в «Матэн», чтобы доверить охрану границ профессиональным контрабандистам. Советы в Риге еще раз продемонстрировали всему миру свою агрессивность. Теперь совершенно ясно, что они готовятся вернуть эту провинцию силой оружия. К великому сожалению, эту простую истину не желает понять наш Бриан, этот краснобай [30]30
  Французский министр иностранных дел Аристид Бриан был известен как искусный оратор. В конце 1931 г., обеспокоенный усилением военной мощи Германии, он предложил СССР начать переговоры о заключении пакта о ненападении. Правые, реакционные силы во Франции и Румынии, интересы которых выражает Клюзо, всячески пытались сорвать перспективу заключения пакта о ненападении между СССР и Францией. Клюзо обыгрывает ораторские способности Бриана и его якобы симпатии к красным.


[Закрыть]. Надеюсь, вы оценили по достоинству мой каламбур? – француз тонко улыбнулся.

– Браво, великолепно сказано, – Федоровский слегка похлопал в ладоши. – Вы совершенно правы, месье Клюзо, все упирается в бессарабский вопрос. И сейчас надо убедить общественное мнение не только в Румынии, но и в Европе, что из-за неуступчивости и агрессивности Советов с ними невозможно вести дела. Как я понимаю сообщение моего кишиневского друга, в Румынии предпринимаются соответствующие меры. Пока точно не могу сказать, в чем они конкретно заключаются. Полагаю, что речь будет идти о терроре, свирепствующем в соседней с Румынией Молдавской республике и об использовании беженцев в пропагандистских целях. Об этом же говорят и сведения из некоторых других источников. Свободная французская пресса должна сказать свое слово, в чем, месье Клюзо, весьма кстати было бы ваше содействие.

Француз снова зажег погасшую сигару, пустил дым кольцами.

– Содействие окажем. Наши интересы в данном случае совпадают. Бриан и все остальные, те, кто предает забвению высшие идеалы демократии и заигрывает с Советами, должны убедиться: от Советов, и только от них, а не от Германии, исходит главная опасность для Франции и всей Европы. Румынии сама история предназначила стать передовым антибольшевистским бастионом, противостоящим Советам на Востоке. Санитарный кордон. – Он задумчиво забарабанил пальцами по столу. – Мы тоже получили кое-какие сведения по этому делу. К сожалению, не от наших румынских коллег. Они там, в Румынии, обижены, полагая, что Франция их предала, начал переговоры с Россией о пакте о ненападении. Коммунисты наглеют с каждым днем. Этот мальчишка Пери имеет наглость утверждать в их «Юманите», что Кэ д’Орсэ [31]31
  Кэ д’ Орсэ – набережная, где находится французское министерство иностранных дел. Так часто называют французское МИД.


[Закрыть]якобы оказывает поддержку румынской сигуранце, причем не только политическую, но и финансовую. Глядишь, так они скоро и до нас доберутся.

– До кого – нас? – настороженно спросил Федоровский.

– По-моему, я выразился совершенно ясно, – усмехнулся Клюзо. – До нас – это значит до «Сюртэ женераль» и ее «Сервис д’Ориан» [32]32
  «Сервис д’Ориан» – служба Востока.


[Закрыть], которую я имею честь представлять, и до вас, месье Федоровский, вместе с вашими румынскими друзьями из второго отдела. Теперь, надеюсь, вы меня поняли? Было бы непростительной ошибкой недооценивать разведку коммунистов. Да, вот еще что. Этот Пери пишет также о какой-то истории с похищением видного большевистского генерала или дипломата, арестах в Бухаресте и Констанце и прямо обвиняет сигуранцу в антисоветской провокации. В чем там дело, вы случайно не в курсе?

– Очень даже в курсе, – самодовольно ответил Федоровский и вытащил из кармана сложенный вчетверо газетный лист. – Специально для вас прихватил, как в воду глядел. – Он протянул Клюзо газетную страницу. – Это первая полоса нашего завтрашнего номера.

Клюзо, закурив новую сигару, углубился в чтение, и по мере того, как он читал, лицо его все больше хмурилось.

– Любопытно, конечно, но... Поверьте мне, если бы этот Агабеков был такой важной птицей, за которую он себя выдает, да еще бы служил в советском полпредстве в Париже, мы бы о нем наверняка знали. Скорее всего какой-нибудь проходимец. Их сейчас немало развелось среди беглых русских [33]33
  Здесь необходимо следующее уточнение. Михаил Агабеков (он же Григорий Арутюнов) действительно не служил в советском полпредстве в Париже. Он был резидентом советской разведки на Ближнем Востоке и принял решение не возвращаться в Советский Союз. Личность Агабекова неоднозначна и противоречива, о чем свидетельствует его поведение за границей. Он оказался замешанным в ограблении ювелирного магазина в Брюсселе. В 1937 г. его труп был обнаружен на франко-испанской границе. Считается, что невозвращенец Агабеков был ликвидирован органами НКВД по личному указанию Ежова.


[Закрыть]. – Спохватившись, он быстро добавил: – Вы уж меня извините, я не хотел вас обидеть. Ну и черт с ним, с этим... как его? Назревают событие поважнее.

 V

Стояла глубокая морозили ночь. Двое пограничников – Иван Калюжный и его напарник Владимир Шевцов медленно шли вдоль Днестра, всматриваясь и вслушиваясь в такую обманчивую тишину. За старшего был Шевцов – он служил на границе уже третий год, а до призыва работал на строительстве Магнитки. Неторопливым, размеренным шагом обходили они свой участок вдоль Днестра.

Поравнявшись с валуном, Калюжный вспомнил недавнее происшествие. Кого же все-таки он тогда задержал? Начальник не объяснил, только объявил благодарность. А за что благодарность-то? Тот нарушитель не пытался сопротивляться, сам, можно сказать, в руки шел. И разговаривали они наедине, всех из помещения удалили. А потом тот cпокойно ушел обратно на ту сторону. А что, если?.. Иван испугался этой своей страшной, невероятной догадки, которая уже не раз приходила ему в голову, но не решался ни с кем ею поделиться. Еще засмеют. А все же... Может, Володьке все рассказать? Он давно служит, да и городской, пограмотнее.

– Слышь, Володя, – он легонько ткнул в бок Шевцова. Рука уперлась в мягкий овчинный полушубок, и тот, не ощутив легкого толчка, даже не повернул головы. – Володя! – уже громче окликнул товарища Калюжный. – Слушай, что скажу.

Шевцов резко обернулся и зло прошептал:

– Чего пристал? Нашел время разговоры разговаривать. Опять, небось, о своей красавице Галине будешь рассказывать. Забыл, что начальник наказывал: удвоить, утроить бдительность. На сопредельной стороне что-то замышляют. Начальство, оно должно знать. Так смотри, не зевай,

Калюжный обиженно замолчал. Делиться своими сомнениями сразу расхотелось. Вскоре пограничники вышли к околице Протягайловки. Еще немного – конец их участку. Вдруг оба как по команде остановились и прислушалась. Шевцов, невзирая на крепкий мороз, даже снял буденовский шлем, закрывавший уши, и стоял с непокрытой головой, повернувшись всем корпусом в сторону села. Оттуда явственно доносился какой-то непонятный шум. Шум с каждой минутой нарастал, становился все громче. Они уже отчетливо различали характерный скрип снега под сапогами. Людей, если судить по скрипу, было много, однако человеческих голосов не было слышно. Это удивляло и озадачивало. Они увидели, наконец, черную толпу, которая устремилась к берегу Днестра. Это было так неожиданно, что молодые ребята растерялись. Первым опомнился Шевцов. Вскинув винтовку, он закричал так, что его голос можно было услышать и на другом берегу:

– Стой, стрелять буду!

Толпа дрогнула, смешалась, и пограничникам показалось, что люди остановились Послышался надрывный женский вскрик, потом другой, детский плач. Однако и женские вскрики, и детский плач перекрыл громкий, срывающийся от волнения хриплый голос:

– Ынаинте, фрацилор! Ну вэ темедь де нимик. Ведець, ей ну траг. Ынаинте, май репеде, май репеде! [34]34
  Вперед, братья! Не бойтесь. Видите, они не стреляют. Вперед, быстро, быстро! (молд.).


[Закрыть]

Толпа снова тронулась, и передние уже ступили на днестровский лед.

Калюжный вскинул винтовку и направил ее в самую гущу людей, но стоящий рядом Шевцов успел резко ударить по стволу и пуля пошла поверх голов.

– Ты что делаешь, сучий сын, с ума сошел! Там же дети, женщины.

– Стой, кому говорят! Ни с места! – снова что есть силы закричал он, но было уже поздно.

Пограничники увидели, как с противоположного берега взвилась в черное небо красная ракета, за ней другая, третья... Зловещие кроваво-красные отблески легли на запорошенный снегом берег. Отблески вдруг померкли в ослепительно ярком свете прожекторов с того берега. Все произошло так быстро, что казалось: на той стороне только и ждали сигнала, и этим сигналом послужил одиночный выстрел Калюжного. Лучи прожекторов зашарили по льду, словно что-то нащупывая. Выхватив из темноты людей, они, слегка задрожав, замерли. Яркий свет слепил глаза, и пограничники инстинктивно прикрыли их ладонями, а когда оторвали ладони, что увидели: толпа быстро шла, почти бежала по световому коридору за кордон.

– Уйдут, Володя, уйдут же! – Винтовка в руках Калюжного плясала, его била противная мелкая дрожь. – Стрелять надо!

Шевцов тихо выматерился сквозь стиснутые зубы. Калюжный выстрелил, и черная фигура упала как подкошенная. Из толпы выскочили две мужские фигуры – одна широкая, крупная, другая пониже и потоньше. Тускло блеснули вороненые стволы пистолетов, которые они держали на весу, сухо хлопнули выстрелы. Шевцов тихо вскрикнул. Калюжный, скосив глаза, увидел, как он, не выпуская винтовки, схватился за левое плечо. «Никак ранили, а может, и убили, – обожгла его мысль. – Ну ладно, гады, если вы так...» Винтовка по-прежнему не слушалась его, и он, не помня себя, лихорадочно рванул затвор, выбежал на лед и несколько раз выстрелил в толпу, которая уже преодолела больше половины пути через Днестр. Никто не упал, но горстка людей, среди которых Калюжный разглядел несколько женщин, повернула обратно. Они не сделали и десятка шагов, как их догнал тот, невысокий, что стрелял по нему и Шевцову. Калюжный с ужасом увидел, как человек с пистолетом разрядил его в спины уходящих на советскую сторону. Прожектора погасли также внезапно, как и вспыхнули. Калюжный, падая на скользком льду, побежал обратно, туда, где они только что стояли с Шевцовым. Тот молча лежал на спине, тихо постанывая. «Значит, жив!» – Калюжный вытащил из подсумка ракетницу и нажал на спусковой крючок. Зеленая ракета, шипя и потрескивая, взвилась свечой. Взвалив на плечи Шевцова и шатаясь под его тяжестью, он медленно побрел в сторону заставы. Навстречу им уже бежали поднятые по тревоге пограничники.

Донесение о чрезвычайном происшествии на этом участке демаркационной линии сразу ушло по инстанции. Подобные происшествия произошли в ту же ночь и на других участках границы.

 VI

Молодой сотрудник, дежуривший по генеральному инспекторату сигуранцы, коротал время за чтением французского журнала. Журнал попался любопытный, особенно иллюстрации, и он так увлекся, что не сразу расслышал шум автомобильного мотора на тихой ночной улице. Он нехотя оторвался от журнала, прислушался. Машина остановилась возле здания, и дежурный, сунув журнал подальше в стол, выбежал на улицу встречать начальство. Автомобили в Кишиневе были наперечет, а кто еще, кроме самого генерального инспектора, мог прибыть в такой поздний час? Он не ошибся и с вежливой улыбкой приветствовал генерального инспектора у входа в здание. Этот, один из самых больших домов в городе, был возведен в короткие сроки наверху улицы короля Карола недавно. Прохожие прибавляли шаг, торопясь побыстрее миновать мрачный, украшенный нелепыми колоннами дом, бросая на него косые, смешанные с безотчетным страхом и любопытством взгляды.

Несмотря на позднее время, многие окна инспектората были освещены.

Генеральный инспектор Маймука, как показалось дежурному, выглядел озабоченным и усталым. Он небрежно кивнул офицеру и, поднимаясь к себе в кабинет, распорядился:

– Если будут звонить из Тигины или других пограничных пунктов, – немедленно доложите.

В кабинете было пусто, тепло и уютно. Маймука сел в глубокое, удобное кресло и, скользнув отсутствующим взглядом по многочисленным папкам, бумагам, разложенным на столе, задумался. Он только вчера приехал из Бухареста, куда ездил по срочному вызову своего непосредственного начальника – генерального директора сигуранцы Виктора Кадере; разговор с директором не выходил у него из головы. Разговор – крайне неприятный, в чем-то даже оскорбительный. Кадере недвусмысленно намекнул, что правительство и корона крайне озабочены политическим положением в Бессарабии. Он подчеркнул, что это положение особенно усугубилось в последнее время, когда Советы сорвали переговоры в Риге, пытаясь навязать обсуждение так называемого бессарабского вопроса, существующего лишь в больном воображении большевиков. К сожалению, сказал директор, коммунистам удалось многих обмануть своими притязаниями на Бессарабию. Эта румынская провинция большевизируется!

Кадере открыл коричневую папку и достал листок бумаги. «Вследствие срыва переговоров, – прочитал он вслух, – среди рабочих Кишинева намечается явный подъем коммунистического движения. Отказ Советской России признать присоединение Бессарабии не только встречен с симпатией со стороны рабочих, но был воспринят ими как стимул к немедленной и более активной борьбе против буржуазии с надеждой, что присоединение Бессарабии к родине пролетариата произойдет в ближайшее время»

Прочитав донесение, Кадере не без сарказма заключил:

– Прошу заметить, господин Маймука, такой важный документ мы получаем не от инспектора сигуранцы, а от полиции!

Кадере, не выпуская из рук злополучной бумаги, выразительно посмотрел на своего собеседника. Май-мука отважился на возражение высокому начальству, что позволял себе редко, лишь в самых крайних случаях.

– Дело в том, – сказал Маймука, – что Бессарабия – больное место всего королевства. Да, в Бессарабии действительно немало недовольных, но эти недовольные отнюдь не большевики, и даже не большевистские симпатизанты. Это добропорядочные, законопослушные обыватели, которые на себе испытывают трудности, вызванные экономическим кризисом. Кризис, как это известно господину генеральному директору,– больнее всего ударил именно по Бессарабии Кроме того, – добавил Маймука, – центр не всегда правильно относится к нуждам этой молодой румынской провинции. Бессарабцы, родные дети великой румынской нации, чувствуют себя подданными второго сорта! Но для заботливого, справедливого отца все дети должны быть одинаково любимы, – продолжал он. – И большевики, эти известные мастера половить рыбку в мутной воде, искусно используют трудности, переживаемые безгранично преданным его величеству народом Бессарабии. Они действуют поистине с дьявольской хитростью и коварством. Не переходя с оружием в руках наших границ, они нападают на Румынию изнутри, просачиваются в города и даже в села, растлевая их мирных жителей.

– Однако, – продолжал вслух свои размышления Маймука, – не следует впадать в крайность и преувеличивать силу и значение большевиков. А этому распространенному, прискорбному заблуждению способствуют многочисленные коммунистические процессы, проходящие в Кишиневе и других городах. Эти процессы создают обманчивое впечатление, что коммунистическая отрава пустила в провинции глубокие корни. На самом же деле большинство процессов – это процессы советских шпионов, заброшенных с той стороны. В немногие же коммунистические антигосударственные шайки заговорщиков, которые они. называют ячейками, агенты Москвы и третьего Интернационала, эти наемные чиновники революции, хитростью и посулами вовлекают деклассированные, малограмотные темные элементы. Вот с их вожаками следует расправляться беспощадно, а заблудших, обманутых надо направлять на путь истинный, не ожесточать их чрезмерно суровым наказанием.

Генеральный инспектор замолк, выжидая, какую реакцию вызовут его слова. По выражению лица Ка-дере он понял, что его рассуждения заинтересовали начальника, и продолжал:

– Разрешите быть откровенным до конца. Я имею в виду этот прискорбный инцидент в Сороках. Зачем было через два дня после начала таких важных переговоров в Риге убивать этих безработных молодых евреев? Мы сами дали козырь в руки большевикам в их антирумынской пропаганде, и они, поверьте, им умело пользуются. И не только они. Бессарабские газеты, конечно, не все, а те, которые инспирируются еврейской буржуазией, подняли большой шум вокруг этого дела...

– К сорокскому делу мы не причастны, господин генеральный инспектор, – недовольно перебил его Ка-дере, – и вы должны это знать. Перестарались военные власти. Вы разве не читали официального сообщения по этому вопросу дирекции сигуранцы? Там, на границе, не мы хозяева положения.

– Я читал коммуникат дирекции, ваше превосходительство, – сдержанно ответил Маймука. – Однако, зная ваше влияние и авторитет в высших правительственных кругах, позволил себе поднять этот вопрос с тем, чтобы впредь не повторять подобных прискорбных ошибок.

– Все будет зависеть от обстановки, как внутренней, так и внешней, – неопределенно ответил Каде-ре. – Однако, господин Маймука, должен вам сказать, что в ваших рассуждениях имеется немало правды.

Мы должны работать тоньше, осторожнее и осмотрительнее. Это тем более важно, что безответственные политиканы, преследуя свои эгоистические цели, демагогически сваливают свои собственные провалы на нас. Дальше так продолжаться не может. У нас есть, конечно, свои проблемы. – Голос Кадере принял доверительный оттенок. – Хочу вам сообщить, господин Маймука, что недавно генеральную дирекцию изволил удостоить посещением его величество король в сопровождении наследника Михая. Его величество с похвалой отозвался о нашей, как он выразился, плодотворной и ответственной деятельности, – директор самодовольно улыбнулся. – Впрочем, вы об этом знаете из газет. Однако в прессу, разумеется, попало далеко не все. Его величество с вниманием отнесся к нашим нуждам и обещал содействие. В ближайшее время нас ожидают большие перемены, мы должны использовать самые передовые методы сыска. Английские и французские друзья готовы оказать нам помощь и передать свой богатый опыт борьбы с подрывными элементами. К нам едут инструкторы из «Скотланд ярда», «Интеллидженс сервис» и «Сюртэ женераль». Скажу вам больше, господин генеральный инспектор. В правительстве обсуждается вопрос о выделении дирекции сигуранцы в отдельное министерство общественной безопасности. У нас сейчас как никогда много работы. Предстоит провести в ближайшие дни операцию... назовем ее «Днестр». Как вам известно, ее начали второй отдел генерального штаба и разведотдел третьего армейского корпуса. Нам же предстоит ее закончить. Для обсуждения этого вопроса я вас и пригласил. И вы, как умный и проницательный человек, надеюсь, хорошо понимаете, что от успешного исхода акции, которая должна начаться в ближайшие дни, зависит многое. Отвечу вам откровенностью на откровенность: предстоящей акции на самом верху придается исключительно важное значение. Поэтому мы очень надеемся на вас, господин Маймука. Если же... – последовала многозначительная пауза, которую Маймука истолковал как скрытую угрозу. Кадере явно намекал на печальную участь его предшественника на посту генерального инспектора бессарабской сигуранцы – генерала Захарие Гусареску. Гусареску был обвинен в порочащих его высокий пост связях, в том числе с известным не только в Кишиневе, но далеко за пределами Румынии скупщиком краденого ювелиром Нухимом Атацким и даже (страшно сказать!), чуть ли не в государственной измене! Никаким изменником Гусареску, конечно, не был, в этом Маймука ни секунды не сомневался. Ну брал шперц [35]35
  Шперц – взятки, комиссионные (рум.).


[Закрыть], а кто их нынче не берет? Дело заключалось в том, что чем-то Гусареску не угодил своим хозяевам, этим заносчивым высокопоставленным политиканам в Бухаресте, и стал козлом отпущения. Маймуке очень не хотелось разделить его незавидную судьбу. Однако он оставил эти мысли при себе и заверил начальство, что его высшая цель – служить родине и королю, и он для этого не пожалеет сил.

Телефонный звонок, прозвучавший в тиши кабинета особенно громко, заставил Маймуку вздрогнуть. Он резким движением снял трубку, ожидая услышать донесение, из-за которого, собственно, и торчал здесь ночью, вместо того, чтобы сидеть в привычной компании друзей за картами и стаканом доброго каберне. Однако в трубке раздался женский голос. Жена спрашивала, когда его ожидать дома. «Вот дура. Видимо, звонила уже полковнику Джику Деонеску, не застала меня и теперь проверяет. Ревновать на старости лет вздумала».

Маймука сказал, чтобы она не беспокоилась – неотложные дела задерживают его на службе, и пожелал спокойной ночи.

Звонок вернул его к действительности, и генеральный инспектор занялся делами. За время его отсутствия папка изрядно потолстела от донесений агентов, докладных, анонимных доносов и прочих, обычных для его ведомства бумаг. На самом верху лежали материалы о Николае Гарште, арестованном сигуранцей несколько дней назад. Этим скромным, ничем внешне не примечательным молодым мужчиной сигуранца заинтересовалась уже давно, с тех пор, как Гарштя после окончания Пражского университета приехал в Бессарабию и устроился на работу инженером-топографом в кишиневский кадастр. Никаких видимых оснований для подозрений не было, просто к нему присматривались, как ко всякому приезжему из-за границы, особенно из Чехословакии, где, как всем известно, коммунисты, пользуясь попустительством гнилого либерала Бенеша, ведут себя весьма нагло.

Молодой инженер, доносили негласные сотрудники, вел умеренный образ жизни, не выходя за рамки своего скромного жалованья. Это подтверждала и его квартирная хозяйка, вдова врача Сарра Раппопорт, у которой он снимал комнату на улице Гоголевской. По ее словам, квартирант был вежливым, воспитанным молодым человеком, никогда не приводил к себе женщин, чему она, Сарра Раппопорт, немало удивлялась. Удивляло ее и то обстоятельство, что за два года, которые жил у нее инженер, он не получил ни одного письма. Поинтересовалась на почте, и выяснилось нечто весьма любопытное. Оказывается, сюда пост рестант [36]36
  Пост рестант – до востребования.


[Закрыть]на имя Гаршти поступала довольно обильная корреспонденция, в основном из Чехословакии и Германии. Особенно часто ему приходили письма из Праги за подписью какой-то Иляиы. Перлюстрация писем показала, что они носят чисто личный, интимный характер. Однако то обстоятельство, что инженер получал такие невинные письма почему-то до востребования, а не на домашний адрес, лишь усилило подозрения. За ним установили наблюдение. И вот тут-то выяснились любопытные подробности. Оказалось, что у скромного инженера весьма обширный круг знакомых среди армейских и жандармских офицеров и даже контрабандистов-переправщиков. Водил он дружбу и с русскими эмигрантами. Гарштю видели в лавке Новосельцева, и это особенно беспокоило Маймуку. По роду своих занятий Гарштя имел возможность много и часто разъезжать по Бессарабии, что также усилило подозрения. И, наконец, самое главное. Агент сигуранцы видел, как Гарштя покупал в магазине электротоваров Букшпана аккумулятор. Это и послужило поводом для ареста. Зачем понадобился скромному служащему аккумулятор? При обыске на его квартире был обнаружен радиоотправительный аппарат неизвестной марки. Гарштя пояснил, что давно занимается радиолюбительством и собрал аппарат сам, а аккумулятор ему понадобился для питания аппарата.

«Надо бы допросить этого инженера лично», – решил генеральный инспектор. Всем своим нутром старого сыскного волка он чувствовал: к ним в лапы попалась важная птица.

Он стал листать папку дальше и наткнулся на донесение из Четатя Албэ. В дополнение к ранее посланному рапорту агент сообщал, что подозрение о причастности коммунистов к взрыву поезда Шабо-Бугаз при тщательном дополнительном расследовании не подтвердилось. Как удалось установить, возле железнодорожного полотна играли дети; они и .вставили большой гвоздь в стык между рельсами: посмотреть, как по нему пройдет поезд. Поезд, наткнувшись на неожиданное препятствие, сильно вздрогнул, машинист остановил паровоз, среди пассажиров началась паника, прошел слух о коммунистическом покушении Через несколько минут поезд двинулся, никто из пассажиров, сообщал агент, не пострадал. «Осел! – вслух выругался генеральный инспектор – Не мог сразу проверить, прежде чем доносить по начальству». Он начертал гневную резолюцию: «Примерно наказать этого безмозглого болвана и предупредить, что в случае повторения подобных случаев он будет немедленно уволен».

В другом донесении сообщалось об аресте в районе пограничного пункта Делакеу подозрительного мужчины, назвавшегося Борисом Кравцовым. Мужчина говорил по-румынски с русским акцентом. Задержанный не отрицал, что он русский по происхождению. Документов у него при себе не было. Задержанный утверждает, что приехал из Вилкова в Кишинев по делам. В селе Пуркары арестован главарь шайки большевистских шпионов вольноопределяющийся румынской армии Рачков. Имеются сведения, что мать вышеуказанного Рачкова проживает в Одессе, а сам он в 1931 году нелегально перешел в СССР и был арестован ГПУ. Заточенный в большевистские застенки, поддался давлению ГПУ и дал согласие сотрудничать с ним, после чего с румынским паспортом на другое имя был нелегально переброшен на правый берег, где собирал материалы военного характера и вовлек в свою преступную деятельность еще несколько человек... На. допросах в сигуранце Рачков категорически отрицает эти обвинения. Маймука дважды перечитал это донесение и наложил резолюцию «Использовать все методы для получения признательных показаний, доложить лично».