355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Леонард Гендлин » Исповедь любовницы Сталина » Текст книги (страница 8)
Исповедь любовницы Сталина
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 23:47

Текст книги "Исповедь любовницы Сталина"


Автор книги: Леонард Гендлин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

– Неужели мы, два здоровых мужика, – проговорил Пильняк, – не сумеем одолеть одного ублюдка? У меня на него давно руки чешутся. Миша, наган у тебя заряжен?

Тухачевский вынул из кармана револьвер и быстро его зарядил. Назойливый стук повторился.

– Верочка, открывайте! – скомандовал М. Н. – Не беспокойтесь, мы устроим засаду в спальне.

Ягода ворвался в квартиру:

– Мы за вами, товарищ Давыдова-Мчедлидзе-Южная. Вы дали слово встретиться со мной после премьеры оперы «Садко». Теперь вы убедились, насколько я терпелив? Идемте, машина ожидает у подъезда.

– Я плохо себя чувствую.

– Для Тухачевского здорова? Он навестил тебя сегодня с рыжим детиной. Собирайся, поехали, а то возьмем силой. Честное слово, я соскучился по твоим ласкам.

– Я никуда не поеду.

– Повезем связанную, для этого имеются веревки, канаты и даже кандалы.

Из спальни вышли Пильняк и Тухачевский. М. Н. подошел к Ягоде:

– Я за себя не ручаюсь. Пока не поздно, рекомендую убраться и навсегда забыть этот дом.

Ягода нагло усмехнулся:

– Тухачевский, ты, конечно, большой вояка, но со мной лучше не связывайтесь, а то придется коротать ночки в одном из лубянских подвальчиков. Не таких молодцов приходилось скручивать!!!

Борис Пильняк, словно танк, ринулся на Ягоду. Схватил его в широченные объятия, приподнял и с размаху швырнул на лестничную клетку. В это самое время М. Н. позвонил адъютанту Шилову, сообщил адрес и потребовал немедленно прислать усиленный наряд. Осторожный Ягода заранее предвидел создавшуюся обстановку, в подъезде появилась вооруженная группа чекистов. Я позвонила Маленкову, он одобрил действия М. Н., просил все время держать его в курсе событий. Инициатива перешла в руки Тухачевского и Пильняка. Краснойармейцам М. Н. удалось отбить два закрытых автомобиля и загнать туда обезоруженных чекистов.

Ягода со своим шофером собирался улизнуть, но его машину успели окружить, охранники наркома бежали. Через два часа мои гости вернулись и с удовольствием продолжили ужин.

– Я приказал отправить Ягоду и его ближайших друзей на гауптвахту, – смеясь, проговорил М. Н., – пусть посчитает мух в бетонированном подвале.

– Мишенька, вы играете с огнем, – сказала я, волнуясь, – смотрите как бы эта история не вышла всем нам боком.

Борис Пильняк подарил мне свои книги, он с удовольствием сделал на них дарственные надписи. Не выдержала, проговорилась, что его недолюбливает Сталин.

– Спасибо, что сказали, но я это знал. Ему не нравится мой стиль. По его просвещенному мнению, я нарушил каноны правописания, отказываюсь подражать любимцам вождя русским классикам Салтыкову-Щедрину, Глебу Успенскому и прочим, не учусь писать у дорогих современников М. Горького, жополиза А. Толстого, Серафимовича, Новикова-Прибоя.

– Борис Андреевич, вы, кажется, не очень скрытный человек? Вы легко и просто излагаете свои мысли. Почему вы решили стать писателем?

Пильняк на меня серьезно посмотрел:

– Надеюсь, что вами руководит не праздное любопытство?

– Верочка – сама искренность! – ответил за меня Тухаческий.

– Значит, пришло время знакомиться, – церемонно кланяясь и улыбаясь, проговорил Пильняк. – Я урожденный Вогау. Батюшка – доктор-ветеринар, выходец из немцев – колонистов Поволжья, Саратовской губернии. Матушка – из старинной купеческой семьи, училась в Москве, имеет педагогическое курсовое образование. Отец и мать темпераментные натуры, В 80—90-х годах примкнули к народническому движению. Им повезло, они случайно избежали каторги. Мне 40 лет, родился в Можайске. В организме бурлит кровь разных народов: со стороны отца немецкая и еврейская, со стороны матери славянская и монголо-татарская. Детство прошло в уездных городах. С нежностью вспоминаю природу', леса, тамошних крестьян, земскую интеллигенцию, среди которой было много прекрасных людей.

В Нижнем Новгороде окончил реальное училище. В 1920 г, получил диплом об окончании Московского коммерческого института. Писать начал рано. В первом произведении описал ночную степь при луне, то, как в одиночестве плачет филин. Начало литературной работы отношу к марту 1909 г. Мне исполнилось 14 лет, когда в литературном приложении при газете «Копейка» был напечатан мой первый лирический рассказ «Весной». Люблю путешествовать, видеть, познавать. За эти годы удалось посетить Германию, Англию, Францию, Японию. Сегодня, в день нашего знакомства, мне бы хотелось, чтобы оно было счастливым, вы получили от меня книги, которые я очень люблю.

– Тронута, Б. А. Позвольте задать один вопрос. Я прочитала в журнале «Новый мир» ваше письмо. Скажите откровенно, вы раскаиваетесь, что написали «Повесть непогашенной луны»?

– Когда впервые видишь человека, не полагается вести откровенный разговор. К вам, В. А., меня привел самый близкий мой друг Миша Тухачевский. У нас нет секретов, кроме интимных. Гнусные обстоятельства вынудили меня пойти на публичное покаяние. Через какое-то время я дам вам прочитать мои дневники. Большое место уделено там периоду, когда писалась злополучная повесть, от которой я никогда не отрекусь. В. А., – сказал Пильняк, – разрешите хотя бы изредка к вам наведываться?

Вмешался Тухачевский:

– В том случае, Боренька, если не будешь приставать к Верочке.

– Вопрос сложный, возможно, что у хозяйки дома появится физическое желание, тогда при всем уважении к тебе я не сумею отказаться от близости с таким необыкновенным существом! Давайте шутки оставим, есть серьезный разговор. Моя двоюродная сестра работает ст. машинисткой в союзной прокуратуре. Она случайно проговорилась, что создана какая-то секретная комиссия. Миша, ты должен зыяснить, что это за штучка!

– Шпиономания только начинается, – мрачно проговорил М. Н. – Главный конструктор – наш прославленный на все века учитель и вождь! Он – председатель, членами комиссии утверждены Ежов, Жданов, Шкарятов, Вышинский, Поскребышев.

Подавленные, долго молчали, очевидно, каждый думал о своей судьбе.

Несколько месяцев Пильняка продержали в каменном мешке психиатрической больницы, потом судили, обвинили в шпионаже и за это расстреляли. Он умер, прожив на свете всего лишь сорок три года. Судьба жены – Марии Алексеевны Соколовой-Вогау – неизвестна. Его интимный друг, Кира Андронникова, много лет провела на советской каторге. На протяжении 28 лет имя Пильняка в СССР было предано забвению. Только в 1964 г. с разрешения ЦК КПСС журнал «Москва» опубликовал главы из романа «Соляной амбар» и пятый том Краткой Литературной Энциклопедии посвятил его творчеству несколько строк. Напомню читателям, что еще в 1925 г. в журнале «ЛЕФ» № 3 литературовед-теоретик Виктор Шкловский в большой статье «О Пильняке» до основания разделал роман «Голый год» и обругал целый ряд его рассказов. Еще в те годы писатель был зажат в стальные тиски советского литературоведения. Несмотря на посмертную реабилитацию, почти все книги Б. А. Пильняка преданы забвению и изъяты из библиотек. Только в 1977 г. издательство «Художественная литература» выпустило «Избранное» Пильняка, в котором напечатаны роман «Голый год» и несколько рассказов. (Прим, автора.)

Поздняя ночь, духота неимоверная, окна во всей квартире открыты настежь. Не отрываясь, читаю роман Шолохова «Тихий Дон». С первых страниц меня поразили контрасты жизни и быта земли Войска Донского. Поголовное пьянство, дикость, неслыханное хулиганство, отец насилует дочь, мужья до потери сознания избивают своих жен. Казаки невежественны, верят в колдовство, заговоры, заклятья. Они имеют весьма туманные представления о внешнем мире и целях войн, в которых им приходится участвовать, но хорошо помнят рассказы о своих предках, поют прекрасные песни и поразительно чувствуют красоту природы. Они свято соблюдают традиции и бытовые обычаи, высокомерно третируя соседей: украинских, русских и белорусских мужиков. На Дону помнили имена Степана Разина, Емельяна Пугачева, Кондрата Булавина и гордились ими. Легенда о том, что и Ленин происходит из казаков, – вымысел Шолохова.

Композитор Иван Держинский предложил Большому театру осуществить постановку его оперы, которую он написал на сюжет романа «Тихий Дон». В работу мне дали главную женскую партию – Аксинью.

За мной приехал Алеша Бугров. Вместо старой жабообразной экономки, – новенькая, молоденькая, чистенькая, улыбчивая, одним словом – кровь с молоком. Протягивая руку, она скромно сказала:

– Зовите нас Валей, если хотите, можно и по отчеству Валентина Ивановна. – Голос у нее грудной, приятный, не назойливый.

– Очень рада, Валечка. Моя фамилия – Давыдова.

– Мы знаем, маленько подождите, перекусите, они сейчас придут.

Сталин любил создавать нервное состояние ожидающим его людям. Наконец он появился. Удивилась его ледяной вежливости.

– Валечка, – сказал он, – принесите фруктов и что-нибудь выпить холодненького. – Он тяжело опустился в кресло. – Для намеченных дел нам не хватает рабочего дня, приходится ночами сидеть за письменным столом. – Съев два апельсина и выпив стакан боржоми, пробурчал – Знаем про все ваши шашни! – Такое вступление ничего хорошего не предвещало. – На даче у С. Буденного была? – Он стал загибать пальцы. – С Тухачевским путаешься? С Ягодой спишь? С рыжим Пильняком живешь? С Маленковым встречаешься? Скажи, В. А., что нам с тобой делать? Почему стала ненасытной сучкой? Скажи: какое придумать для тебя наказание? Изолировать от цивилизованного общества, в тюрьму посадить? Все равно там ничему не научишься, я тоже сидел в тюрьмах и, как видишь, убеждения остались при мне. В исправительно-трудовой лагерь отправить, строить дороги или же корчевать лес – устанут руки, тогда начальство заставит грудью месить бетон, а по ночам тебя, вшивую и смрадную, в очередь будут пользовать уркаганы-блатари.

Я не на шутку испугалась угроз властелина-самодер-жца российского царства.

– Что молчишь? Значит, все правильно?

– И. В., мне надоело оправдываться, делайте со мной, что хотите, только оставьте в покое, я и так вся издергалась.

Сталин улыбнулся:

– Молодец, мне даже очень нравится, что ты не из робкого десятка, купить и продать тебя нельзя. – Он позвонил – в белом накрахмаленном фартучке вошла Вадечка. – Соберите нам что-нибудь поужинать.

Я от еды отказалась.

– Что, после наших слов пропал аппетит? Мы заметили, что с некоторых пор вы стали слишком взвинченной, нервной. Придется срочно отправить вас на отдых.

Я содрогнулась, ведь он все может: и посадить в тюрьму, и отправить в концентрационный лагерь, и на эшафот, и никто не заступится, нет на земле человека, который нашел бы в себе силы критиковать или указывать первому человеку в государстве.

– Верочка, не бойтесь нас! Мы решили отправить вас в Сухуми, Вас там хорошо примет наш друг, товарищ Лакоба. – Залпом выпила рюмку коньяка. – Молодец, В. А., кто умеет пить, тот умеет любить, – эти вещие слова принадлежат русскому демократу и гуманисту Александру Ивановичу Герцену. После обмена любезностями полагается заслуженный отдых! Идемте, вас ожидает сюрприз! – В спальне Сталин миниатюрным ключиком открыл дверцы’шкатулки, в руках он держал резную деревянную коробочку. – Это вам от меня за «Садко»– вы создали неповторимый образ прекрасной девушки Любавы.

– И. В., мне не совсем удобно принимать от вас такой бесценный дар!

Сталин насупился:

– За то, что на даче у Маленкова спела три песни или еще за что-то, он отвалил тебе 500 рублей?

Чтобы доставить ему удовольствие и замять назревающий скандал, я надела золотые, филигранной работы миниатюрные часики, золотое кольцо с бриллиантами и золотые сережки, отделанные драгоценными камнями, потом, прижавшись к нему, я его поцеловала: И. В. как будто успокоился.

– Спасибо, родной, вы все равно, с подарками или без них, для меня самый желанный из всех мужчин в мире, вы – мой избранник и король!

– Ты меня так никогда не называла. Хочу опять твоей ласки, прикосновения твоих рук. Ты давно не была у нас, вот почему я такой злой, неуравновешенный, нетерпеливый…

Верила, что не за горами то время, когда инициатива целиком перейдет в мои руки. После каждой встречи Сталин еще сильней ревновал, бесновался. В припадке бешеной злобы готов был стереть в порошок. Через многочисленных шпионов он получал обильную информацию, которая умело фальцифицировалась штатными царедворцами, вот почему каждый раз приходилось имитировать страсть.

– Верочка, постараюсь тебя больше не мучить.

Для пущей видимости я надулась:

– И. В., меня вы все время упрекаете, а у вас без конца бывают женщины! Я тоже кое-что знаю: вы не можете забыть Валерию Барсову, вам все еще нравится Ольга Лепешинская, вы стали близки с Брониславой Златогоровой, а теперь к этому списку прибавилась пухленькая Валечка! Вряд ли она вам нужна для мебели!

Сталин громко рассмеялся, обнажив вывернутые гнилые зубы, которые не хотел лечить: он смертельно боялся боли.

– Откуда такая осведомленность? Мужчинам на роду написано иметь как можно больше женщин. Напомню вам, что в письме Раевскому поэт Лермонтов писал: Если не ты, так другой мой друг – лучше быть первым, чем вторым… Верочка, я люблю тебя! Ты – мое солнце, ты – мой рассвет! Он стал жадно меня целовать. – Часто тебя не приглашаю, потому что берегусь. Жить без женщин трудно, но нельзя шутить с природой. Я тебе дам номер личного телефона. Никому не давай и звонками не злоупотребляй. В отпуск отправишься в Сухуми, отдохнешь на нашей даче у Лакобы. Потом, если захочешь, переедешь в отдельный особняк, более комфортабельный, чем в Сочи.

– И. В., тронута вашим вниманием и заботой. Вы должны понять, что моя жизнь сложилась трудно и в этом нельзя винить одну только обездоленную женщину. Я боюсь портить отношения с правительственными мужиками из вашего окружения, каждый из них обладает властью, каждый может посадить, наказать, ликвидировать, и вы даже не найдете моих останков.

Сталин засопел, он посмотрел на меня совершенно другими глазами:

– Назови фамилии. С каждым поговорю при закрытых дверях, с глазу на глаз.

Сыграла на его властолюбии:

– Если не боитесь, вызовите Ягоду. Он больше всех ко мне пристает и терроризирует.

– Этот негодяй давно породнился со смертью и кару он получит самую ужасную, мы из него вырвем душу.

Дача Тухачевского. Нина Евгеньевна приветливо со мной поздоровалась.

– В. А., мы как раз собираемся обедать. М. Н. будет минут через 20, он только что звонил. В ближайшее время мы собираемся на отдых в Сухуми, к нам должны присоединиться Борис Пильняк с красавицей Кирой Андронниковой, а также Исаак Эммануилович Бабель со своим новым увлечением. А вы куда собираетесь ехать, если, конечно, не секрет?

– Тоже в Сухуми. Но придется в конце июля на три дня вернуться в Москву: меня включили в программу правительственного концерта для делегатов VII Конгресса Коминтерна. Жаль разбивать отпуск, но ничего не поделаешь.

Стремительно ворвался М. Н., как любящий муж он поцеловал жену, обменялся с нею любезностями. Адъютант Шилов с шофером внесли огромные пакеты с продуктами.

– Я сегодня дока весь вечер, – с порога крикнул Тухачевский. Увидев меня, он радостно улыбнулся. – В. А., вы всегда вовремя, надеюсь, что вы с нами пообедаете?

Нина Евгеньевна умела устраивать обеды и ужины, которые славились на всю Москву.

– Мишенька, совсем забыла, – сказала она, – я на сегодня записана к зубному врачу.

– Очень хорошо, передай ему привет и запиши меня на один из ближайших вечеров. – Мы остались вдвоем. – Верочка, ты, конечно, хочешь все узнать про Ягоду?

– Да.

– Мои люди обыскали его с пристрастием, в потайном кармане обнаружили фотопленку и несколько фотографий. Оказывается, когда мы с тобой были в Загорске и Переяславле-Залесском, за нами следили. Эта сволочь проявила пленку. Я приказал ее изъять, взамен положили другую. Мы также нашли у него листочки белой бумаги, которые оказались рецептами ядов медленного отравления, написанные симпатическими чернилами. Я все передал Н. И. Ежову. Маленков обо всем осведомлен.

– Мишенька, я боюсь туч, обагренных кровью. -

Тухачевский развеселился:

– Нам не страшен серый волк! Между прочим, ты, Верочка, понравилась Борису Пильняку. Так просто он от тебя не отстанет, мальчик он настырный. Прощаясь со мной, он сказал: Такие женщины, как В. Л., созданы только для любви. После физического общения они вдохновляют на многие годы. Я не буду возражать, если он останется при своем мнении.

– Мишенька, надеюсь, что ты меня не ревнуешь?

Легла на кушетку. Тухачевский положил голову мне на колени. Пауза продолжалась больше часа.

– Верочка, я устал от двойственного положения, устал ревновать, дальше так продолжаться не может, давай вместе искать выход из создавшегося положения.

Крикнула:

– Перестаньте теребить душу! Я сама ничего не могу изменить. Отвезите меня домой, сегодня у нас ночная репетиция оперы «Тихий Дон», которая всем осточертела.

Тухачевский взмолился:

– Когда я вас снова увижу?

– Не знаю, я сама позвоню.

Режиссер Николай Смолич и дирижер Николаи Голованов представили участникам спектакля автора романа «Тихий Дон» писателя Шолохова. Худой, щуплый, кривоногий, маленький, он не произвел на нас должного впечатления.

– В романе, – сказала я, – казаки у вас рослые, красивые, плечистые.

От нанесенного оскорбления писатель вспыхнул, краска залила его лицо, шею, лоб.

– В семье не без урода, – пропел речитативом Ни-кандр Ханаев – исполнитель партии Григория Мелехова.

Шолохов рассердился:

– Почему издеваетесь надо мной? – чуть не плача, спросил он.

– Михаил Александрович, великое искусство – уметь понимать шутку, – проговорил Николай Семенович Голованов, талантливый дирижер и композитор.

Шолохов останавливал оркестр, вмешивался, сбивал артистов, давал бесконечные указания. Разъяренный Смолич крикнул с режиссерского пульта:

– Да кто вы такой? Знаете ли вы, Шолохов, что великий А. С. Пушкин был почти на всех репетициях «Моцарта и Сальери»? В спектакле играли замечательный Иван Сосницкий и посредственный Яков Брянский. Последний не понравился Пушкину. Спустя много лет он писал: «Брянский в трагедии никогда никого не тронул, а в комедии не рассмешил». И несмотря на это, Пушкин умел уважать актерский труд. Тихонько, боясь помешать актерам, он шепотом давал советы режиссеру. А вы, молодой человек, автор единственного незаконченного романа, пришли к нам, в Большой театр, портить настроение! Уходите. Немедленно уходите!

Шолохов запальчиво ответил:

– Я уйду, но запомните, товарищ режиссер, я, конечно, не Пушкин, а только писатель Шолохов, и вам с этим придется считаться, иначе вас все погонят метлой, как негодный элемент.

После этой тирады он демонстративно вышел из зала. Репетиция была сорвана, артисты долго не могли успокоиться.

Маленков ждал меня в машине. Он спросил:

– Где нам лучше всего поговорить без свидетелей?

Сказала, что все равно. Мы поехали на Воробьевы горы. Охранники Рокотов и Бояринцев неотступно следовали за нами, правую руку оба держали в кармане. Потом узнала, что пистолеты у них всегда были заряжены.

– В. А., – сказал Маленков, – арестованы Зиновьев и Каменев, не за горами падение и арест Ягоды. Если понадобится, вы согласитесь выступить свидетелем в закрытом судебном заседании? Речь мы вам подготовим, я уже для вас кое-что сделал. Пока я жив, вы будете дополнительно получать еще одну зарплату. Распространяться об этом не стоит.

– Г. М., дайте мне время подумать.

– Вы чем-то расстроены?

– На сегодняшней репетиции присутствовал А. Шолохов. В марте будущего года намечена премьера оперы «Тихий Дон». Он нам мешает. От этой встречи остался неприятный осадок.

– Что у вас там произошло?

Пересказала ему весь инцидент:

– Он испортил настроение режиссуре, артистам, оркестру,

Маленков перебил:

– Шолохов – мужичишко цепкий, скользкий, как угорь, наши товарищи давно уже им интересуются, за ним водятся серьезные грешки. Он написал И. В. о сложных проблемах, связанных с коллективизацией. Этот романист стоит за кулачество. Со временем мы ему шею тоже свернем.

Когда подъехали к моему дому, Маленков вкрадчиво спросил:

– Вы свободны в выходной день?

– Еще не знаю.

– Приезжайте к нам на дачу с ночевкой! Мы хорошо проведем время.

Пришло заказное письмо, на почтовом штемпеле неразборчиво: «Ачинск. Красноярский край». Крупными буквами выведено: «Москва, Большой театр, Красная Площадь, вручить в собственные руки артистке Вере Александровне Давыдовой». Осторожно распечатала треугольник и начала читать.

«Многоуважаемая В. А., если Вы меня еще не забыли, то Вам кланяется в пояс знакомый Ваш Гриня Пухов. С Оки нас переселили на Север. Здесь мы замерзаем. От холода стынут руки. Кругом дремучий лес, а дров не имеем. Отец совсем плох, он почти не встает и все время просит кушать. Раньше мы работали в колхозе, на своем дворе имели двух коров, три кабана, 25 кур, одну козочку, одну лошадь. Завистливые людишки пошли в Сельсовет. По злобе на колхозном сходе нас назвали «кулаками-единоличниками». На другой день в хату пришли милиционеры, они составили акт, не разобравшись, мы сдуру его подписали. Согласно акту, наше хозяйство, нажитое потом и кровью, целиком отписывалось в пользу государства. На сборы нам дали два часа. Трое суток везли до Москвы в телячьих вагонах. А потом в таких же, но без нар, только с решетками, два месяца до города Красноярска. Затем без передыха по тракту на грузовых машинах в Ачинск. Сначала не хотели давать работу. Живи, как знаешь. Устроился чистить уборные, на тележке, которую сам смастерил, вручную возил разное говно. Через полгода за усердие перевели в рабочие. Это называется «повышение». Руки мои испоганены волдырями и незаживающими болячками. Сестренку взял к себе в услужение местный атаман, самый главный начальник Бурмистров Митрофан Иванович. Говорят, что ему давно минуло 60, Нюрке, сестренке, еще нет 16. Боимся, как бы она от него не отяжелела. Девочка жаловалась, что на второй день он стал к ней приставать. Маму послали на фабрику уборщицей. Добротную одежду пришлось продать. Документы отобрали, взамен выдали единую справку. А на кой мне эта бумажка? Что с ней делать? Для сортира на раз и то не годится. Эх, Вероника, не пришелся тебе по душе обыкновенный деревенский парень! А помнишь наши посиделки, ночные костры при звездах? Как провожал тебя, просил слезно не полюбовницей стать, а женой! Каждую неделю ходим в милицию отмечаться, а еще в НКВД. Сколько придется пробыть в этом тухлом крае, не ведаю. Шофер один за четвертинку обещал окольными путями переправить наше письмецо к вам».

Была у Маленкова.

…Библиотека набита книгами, чего здесь только нет! Борис Савинков и священник-провокатор Гапон, Федор Сологуб и Ахматова, Гамсун, Замятин, Лагерлеф, Мережковский, Северянин, Гиппиус, Шмелев, Пруст, Андре Жид… Не заметила, как галопом пронеслись два часа. В халате вошел Маленков. После отдыха его бледное, серое лицо покрылось красноватыми капельками нездорового румянца. Как тут не вспомнить гоголевских старосветских помещиков Пульхерию Ивановну и Афанасия Ивановича?! Спросила:

– Г. М., вы предоставите мне возможность пользоваться вашей библиотекой?

– Читать книги можно только в этом доме. Некоторые произведения запрещены для широкого пользования. Идемте, В. А., я покажу вам коллекцию редкого фарфора, скромную галерею картин, любопытные изделия из хрусталя.

Чета Маленковых, как и многие члены правительства, уделяла большое внимание оформлению рам, произведения живописи интересовали их меньше. Через некоторое время вкусы у них изменятся, в «скромных» галереях Маленкова появятся шедевры XVII–XIX веков, у Микояна – старые иконы, редчайшие работы французских и голландских мастеров, оригинальный саксонский фарфор, великолепные античные статуи, у Ворошилова – бронза, богемское стекло и множество его собственных портретов, у Кагановича – картины различных школ, чеканка из серебра, золота, меди, Молотов собирал марки, монеты, интересовался тяжеловесным, топорным искусством. У всех были шикарные библиотеки, вождям все доставлялось бесплатно. Квартиры и свои «поместья» они украшали «собственностью», которая некогда принадлежала «бывшим» людям… Из буфета Маленков достал изящную фарфоровую сахарницу.

– Английская вещица XVII века. Она вам нравится?

– Очень.

– Возьмите на память.

Маленков открыл двери комнаты отдыха, отделанной в восточном стиле. Мы сели в кресла, сумрачная женщина принесла на серебряном подносе кофе, чай, пиро-ги, сладости, вина, фрукты, бутылки «Боржоми».

– В. А., – спросил Маленков, – вы кого-нибудь по-настоящему любите?

– Почему я должна отвечать на такой странный вопрос?

– Хочу предотвратить крушение ваших иллюзий.

– Пожалуйства, более конкретно.

– Над вашим разумом превалирует экспансивность.

– Не понимаю, что вы сказали.

– Дайте мне слово хранить молчание, даже если ваше тело будут колоть иголками. Вы обязаны молчать.

– Говорите, я даю слово молчать.

– Немедленно прекратите всякое общение с Тухачевским.

– Г. М., чьи интересы вы защищаете?

– Я оберегаю вас. Когда вы бываете у товарища Сталина, я до крови грызу ногти. Верочка, я готов служить вам денно и нощно. Это не пустые слова, а душевный вопль, крик скорби. Вы видели мою жену Голубцову, простите, но разве можно назвать ее женщиной? Все ее существо поглощено политикой и обогащением, больше ее ничто не интересует.

– Очевидно, одно дополняет другое.

– Совершенно верно. Мне известно, что многие товарищи из нашего окружения пытаются за вами ухаживать и делают заманчивые предложения. Позвольте мне изредка вас навещать? На эту дачу и на московскую квартиру пока приезжать рискованно. Все станет проще, как только мы расправимся с Ягодой.

– Г. М., я всегда рада вас видеть.

В Сухуми меня встретил крепкий, складный, широкоплечий человек. Черные, тронутые ранней сединой волосы, маленькие «а-ля-Чарли Чаплин» усики, большие, широко раскрытые, упрямые черные глаза – типичный кавказец. Догадалась, что это и есть «хозяин» солнечной Абхазии Нестор Аполлонович Лакоба. Говорил он рокочущим басом. Вот его первые слова, обращенные ко мне:

– Отвезу вас в самое спокойное место. Если там не понравится, без промедления отправим в Москву. Нет на земле лучшего края, чем наша Абхазия.

Угостила Лакобу московским шоколадом «Золотой ярлык».

– На Кавказе, девушка, – сказал он, – мужчины едят мясо, зелень, пьют вино и темпераментно ухаживают за красивыми женщинами, а еще любят и умеют танцевать. В. А., в Абхазии нет оперного театра, надеюсь, вы не откажетесь дать в Сухуми два концерта?

– Нестор Аполлонович, вам это нужно?

Лакоба замялся:

– Меня об этом попросил товарищ Маленков.

– Я устала от работы, хочу отдохнуть.

Мы подъехали к дому, который скрывали неприступные горы и вековые деревья.

– Посмотрите, какая кругом неописуемая красота!

– Я очарована.

– В. А., вы когда-нибудь бывали в гостях у абхазцев?

– Нет.

– Скоро поедем обедать.

У Лакобы красивый, элегантный дом в центре Сухуми. Огромные столы буквой П накрыты в саду. Командует парадом красивая черноокая Назия, его жена. Ей помогают родственницы, друзья, знакомые. Гостей набралось более 700 человек. Я не могла понять, что происходит, все объяснила Нателла, племянница Лако-бы:

– Так у нас принято встречать самых близких друзей. Сегодня день рождения старшего дяди Вахтанга: ему исполняется 90 лет. Если захочешь, завтра придешь на скачки, посмотришь, какой он джигит и какой замечательный танцор. Кто его перепляшет, получит в подарок старинный серебряный кубок. Ты, Вера, тоже можешь попытать счастья.

Гости чинно рассаживались. Лакобу единогласно выбрали тамадой.

– Мы отмечаем 90-летие, – сказал он, – человека, которого знает, чтит и любит вся наша Абхазия. Дядя Вахтанг научил грамоте несколько поколений абхазцев и на покой уходить не собирается.

Юбиляр сидел за отдельным столом на небольшом возвышении в окружении почтенных родственников. В сундук, окованный железом, аккуратно складывались подарки: будильники, кинжалы, настенные часы, седла, теплые свитера, коробки папирос, чайные и обеденные сервизы, хромовые сапоги, войлочные туфли, пачки чая, коробки шоколадных конфет, флаконы с одеколоном и духами, туалетное мыло, книги, альбомы, простыни, нательное белье и даже футбольные мячи. Как только сундук наполнялся, приносили новый.

На огромных блюдах поплыли зажаренные бараны, индейки, куры, домашняя колбаса, всевозможная зелень, овощи, фрукты, сладости, орешки. Пир продолжался три дня, и люди не чувствовали усталости.

В Москве я разучила две абхазские песни, спела их под аккомпонемент оркестра народных инструментов. Дядя Вахтанг преподнес мне роскошный кубок и старинный абхазский национальный халат:

– Береги кубок, он принесет тебе счастье, триста пятьдесят лет он служил нашей семье. В твоем доме он должен стоять на самом почетном месте.

Такой огненно-темпераментной лезгинки я никогда не видела. Описать это ошеломляющее зрелище невозможно. Танцевали буквально все: дети и глубокие старики, гибкие стройные юноши с тростниковой талией и шоколадным загаром, красивые, с темными горящими глазами цвета спелых маслин абхазки. Лихо несся тамада вечера, хозяин Абхазии, гордый и уверенный в себе Нестор Лакоба.

Меня познакомили с этим изумительным краем. С Лакобой побывала в Ново-Афонском монастыре. Нестор Апполонович хорошо знал историю и фольклор своей маленькой страны. Мы сидели в уютном ресторане на озере Рида, пили волшебное абхазское вино, ели сочный шашлык и золотистую, нежную форель. Лакоба неторопливо рассказывал; ему хотелось, чтобы мое сердце и душа прониклись уважением и любовью к его абхазской земле.

– Народ наш древний, – задумчиво говорил Лакоба, – еще в первом тысячелетии до нашей эры Абхазию населяли абазги – предки абхазцев. Во втором и первом веках до нашей эры страна находилась в подчинении Понтийского царства, потом ее завоевали римляне. К концу первого века н. э. здесь возникли мелкие княжества апсилов, абазгов, санигов. Контроль над ними осуществляли сановники Римской империи. Только в конце VIII века сформировалось абхазское царство. В те времена Абхазия была независимой богатой страной. Мы никому не мешали, не устраивали пиратских набегов, не собирались завоевывать чужие земли. Маленькая Абхазия не давала покоя грузинским князьям. Они силой заставили нас «объединиться». Началась искусственная ассимиляция, беспощадный бич времени. Но абхазцы не забыли родной язык, свою письменность, культуру, обычаи. В XVII веке на абхазскую землю пришли турки. Началась охота за молодыми рабынями, которые поставлялись в султанские гаремы. Абхазские и грузинские князья вынуждены были обратиться за помощью к русскому царю. Сегодня Абхазия принадлежит России и Грузии. Мы не имеем самостоятельности. До 1930 г. я был председателем марионеточного совнаркома, с 1930 г. и по сей день числюсь председателем ЦИК республики. Ни один серьезный вопрос я не могу решить без курирующей Грузии и без согласования с ЦК ВКП(б) – нашего старшего брата. Нет ничего хуже автономии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю