Текст книги "Исповедь любовницы Сталина"
Автор книги: Леонард Гендлин
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
– Мы заранее сделали заказ, блюда привезены из ресторана «Метрополь». Наша домработница вместе с официантами из Кремля сервировала. Я отпустил ее погулять.
Несмотря на кажущуюся простоту, А. Н. нельзя было назвать дураком или простофилей. Сын крестьянина смекнул, что Советская власть даст ему больше, чем хлебопашество или же разведение коров и свиней. Природный крестьянский ум помог удержаться и стать незаменимым для Сталина человеком. Он корнями влез в существо вождя. Тихий, незаметный, бесшумный Поскребышев умел производить впечатление. Постепенно, с методической изворотливостью А. Н. сумел избавиться от конкурентов-завистников.
– Верочка, как вы провели Первое мая? – спросил А. Н.
– Утром была на демонстрации: Большой театр имеет свою колонну, потом побывала в гостях у Н. И. Ежова.
– Я вытащил беспризорника из голодного Казахстана, устроил его на работу, сначала в комсомольские органы, затем добился его перевода в ЦК НВКП(б). Николая надо держать на поводке, слабость его – водка и юные барышни.
– А. Н., почему маршала Тухачевского вместо Лондона отправили в Куйбышев?
Рябоватый секретарь насторожился:
– Ваша осведомленность почище нашей. Кто вам об этом сказал?
– В гастрономе я случайно встретила Нину Евгеньевну, его жену, с которой давно знакома.
– К сожалению, пока ничего не могу сказать… Вы все еще неравнодушны к Тухачевскому? – спросил он порывисто.
Удивилась его проницательности.
– Нет, что вы, просто жаль. Я считаю его приличным человеком.
– Ничего образину жалеть! Мы их всех на смерть засудим! – крикнул он в бешенстве. – Они хуже голодных шакалов. Зверь, когда сыт, человека не тронет. – Поскребышев долго собирался с мыслями, наконец выпалил единым махом – В. А. оставайтесь у нас ночевать! Завтра раненько отвезем вас домой.
Меня чуть не вытошнило.
– Дорогой, я должна к вам хоть немного привыкнуть. Вы подумали о том, как будет реагировать на наши отношения И. В.? Он всегда все знает. Не стоит опошлять нашу дружбу.
– В. А., я люблю вас! Люблю гораздо сильнее, чем вы думаете. Каждую ночь вы мне снитесь. Моя любовь как ветер. Вот он поднялся, кажется, что это легкий ветерок, а сердце вдруг сгибается, словно ива в бурю. Верочка, родите мне сыновей! Век буду благодарен, любую сумму отвалю.
– А. Н., вы сошли с ума! Я замужняя женщина, представьте себе такую картину: меня вызывают в Кремль, я захожу к товарищу Сталину с большим животом!
– Неужели я настолько уродлив, что вам на меня противно смотреть?
– Вы задаете странный вопрос, я с удовольствием провожу с вами праздничный вечер и надеюсь, что не последний? На днях меня предупредили, что надо остерегаться прокурора Вышинского!
– Товарищ он, действительно, опасный. Мы держим его в ежовых рукавицах. Малейшая провинность – скинем в пропасть. Рекомендую встретиться с прокурором в узком семейном кругу. Нам важно знать его сокровенные мысли.
Поскребышев пересел ко мне на диван. Голову положил на грудь.
– Эх, бросил бы все и уехал с вами навсегда в деревню.
– А на что жили бы?
– В крестьянском хозяйстве нынче царит полная неразбериха, ужасная нищета. Коллективизация ничего путного не принесла. Недавно с бригадой ЦК мы побывали в трех областях: Ярославской, Костромской, Вятской. Ездили по районным центрам. В городах еще имеется какой-то прогресс, а в деревнях осталась только окаянная голь. Девки и парни бегут из колхозов. Инвалиды-старики вконец выдохлись. Купленные в Германии новенькие тракторы и комбайны ржавеют, потому что стоят без движения. Нельзя из деревни выпускать молодежь, кто родился на земле, пускай там и подыхает. Нечего с ослиным рылом забираться в город. Вредителей – тьма. За полторы недели арестовано 14 тысяч человек. Вот что, Верочка, понаделали проклятые троцкисты!
– А. Н., арестован мой большой друг, писатель Б. А. Пильняк-Вогау. Вы не могли бы узнать, в чем его вина и что с ним происходит?
– Не хочу вас расстраивать, Пильняк – не жилец на этом свете. Нам в секретариат звонил ваш знакомый, поэт Пастернак. Он сказал, что жена Пильняка осталась с детьми без средств к существованию.
– Его жена, Кира Андронникова, арестована, квартира ее опечатана. Я слышала, что у нее собираются конфисковать имущество?
Поскребышев иронически улыбнулся:
– Как преуспел ваш интимный друг? Получается так, одна жена у него законная, вторая – надомница или приходящая?
– Я ничего не понимаю!
– Верочка, здесь нечего понимать. Нам пришлось заниматься его делом. Официально Пильняк женат на гражданке Марии Алексеевне Соколовой-Вогау. От него она имеет сына и дочь. Андронникова красивая женщина, на ее удочку попадались многие простачки, в том числе и ваш писатель. Несмотря на относительную молодость, она шпионка крупного калибра, поверьте мне, они стоят друг друга.
– Мне хотелось бы познакомиться с Марией Алексеевной!
– Не рекомендую. Мадам находится в Бутырской тюрьме, дети отправлены в политический изолятор.
В кабинете стояли застекленные стеллажи с книгами.
– Я собираю сказки, пословицы, частушки, поговорки. Сказки уводят от действительности. В молодости увлекся Достоевским, дружил с монахами, священниками, каликами-богомольцами. Вдоволь насмотрелся на русскую жизнь. В библиотеке мне дали затрепанный экземпляр книги «Записки из мертвого дома». Прочитал и задумался. До того стало тошно, что собирался руки на себя наложить. Спас двоюродный брат Панфил Стародубцев. После этого случая он постригся в монахи, помер в монастыре. К Федору Михайловичу Достоевскому больше не вернулся. От него отрекся, он душу наизнанку вывернул. Еще люблю книги Михаила Зощенко, собираю все издания.
Я тепло простилась с негласным хозяином Кремля.
Опера «Царская невеста» имела шумный успех. Перед началом второго акта служители принесли корзины с цветами от Маленкова, Ежова, Поскребышева, Ворошилова и даже от сурового блюстителя правопорядка Вышинского. Это был намек не только на примирение. Всех перещеголял Сталин. В красочно оформленной корзине, искусно задрапированной изумительными цветами, – шампанское, шоколад, отборный коньяк, банки с икрой, грузинские и армянские вина.
За кулисами впервые появился упитанный, в модном темно-синем костюме, белоснежной накрахмаленной рубашке, тщательно подстриженный, надушенный Андрей Януарьевич Вышинский. Он поцеловал руку. С достоинством, любуясь собой, произнес:
– Как я рад вас видеть, милейшая В. А. В эту субботу, – пророкотал он, – день рождения супруга, мы устраиваем небольшой семейный ужин. Ждем вас к 7 вечера. Машину пришлю, отказ не принимается.
В мою артистическую уборную вбежал запыхавшийся Поскребышев:
– В. А., вас срочно просит товарищ Сталин.
И. В. находился в комнате отдыха, он курил трубку и пил воду со льдом.
– Товарищ Давыдова, сегодня вы пели с большим настроением. Поздравляю с творческой удачей!
Молотов, заикаясь:
– Мой дом для вас всегда открыт, В. А.
– Смотрите, какой шустрый. Еще один поклонник навалился на бедную голову, – пошутил Сталин. – А мы считали, что тебя дамы давно уже не интересуют?
Члены политбюро и наркомы захихикали. Подошел Микоян. Он сказал:
– В. А., до нас дошли слухи, что вы собираетесь на гастроли в Финляндию. Мы вас оденем, как царскую невесту!
– Даже лучше! – властно проговорил И. В. – Жду вас в наркомате. В. А., где вы собираетесь ужинать?
– Я очень устала.
– Отдохнете на даче. Товарищ Поскребышев остается в качестве заложника.
– В данной ситуации, это неплохая роль, – сострил Ворошилов.
Собутыльники – с некоторыми «купюрами». Из «посторонних» – писатели А. Толстой и М. Шолохов.
– Алексей Николаевич, – обратился И. В. к Толстому, – вы хотели нам что-то сообщить?
Отправляя в рот большой кусок заливной рыбы, А. Н. пробормотал:
– На днях закончил черновую редакцию повести «Хлеб». С огромным волнением посвящаю ее вам, И. В., и вам, многоуважаемый Климент Ефремович, величайшим стратегам XX века!
Сталин недовольно перебил:
– С кем заключены договора на издание книги?
– Журнал «Молодая гвардия» предполагает опубликовать в трех номерах: октябрьском, ноябрьском и декабрьском, «Новый мир» – в январе и феврале. Отдельная книжка выйдет в конце этого года.
Увешанный орденами, с маршальской звездой Ворошилов проговорил:
– Товарищ Толстой, вы самый большой современный русский писатель!
Шолохов поморщился. Толстой встал и радостно кивал головой:
– Чрезвычайно тронут.
– Неоценимы ваши заслуги, – продолжал маршал, – перед советским государством. Красная Армия и Военно-Морской флот преподносят вам именное серебряное оружие.
Грузный толстяк Толстой схватил хрупкого маршала и стал его смачно лобызать. Ежов пропищал тенорком:
– Горько, горько, горько!!!
И. В., смеясь:
– Разве мы присутствуем на свадебной церемонии?
Упившийся Шолохов, потерявший над собой контроль, выкрикивал накопившуюся обиду:
– Мы тоже с усами! Шолохов – единственный настоящий писатель в России!
– Шолохов, немедленно отсюда уходите! – приказал Ежов.
Сталин поднял бокал с шампанским:
– Выпьем за роман «Хлеб «и его создателя!
Наступила передышка, заработали челюсти, загремели столовые приборы.
– Когда думаешь закончить «Петра»? – спросил Сталин.
– В скором времени, И. В., мы вам покажем первую серию художественного фильма-эпопеи, которую по вашему заданию снимает в Ленинграде режиссер Владимир Михайлович Петров. Актерский ансамбль великолепен: Петр – Николай Симонов, Екатерина – Алла Тарасова, царевич Алексей – Николай Черкасов, Меньшиков – Михаил Жаров.
Члены правительства любили слушать неугомонного весельчака-балагура, отчаянного вруна Толстого. Придворный писатель-летописец обладал редким даром увлекательного рассказчика.
– При работе над романом меня на правильную дорогу вывел разбор и изучение судебных актов XVII века. Розыскные акты велись дьяками, которые старались записать в сжатой и красочной форме наиболее точно рассказ пытаемого. Не преследуя «литературных» задач, премудрые дьяки творили высокую словесность. В их записках – алмазы литературной речи. Я уверен, что Петр не сын царя Алексея Михайловича, а патриарха Никона. Сам он – выходец из крестьянской семьи, по национальности мордвин. Священником стал в 20 лет, потом был монахом, епископом, обогнал недругов и довольно быстро добился сана патриарха Всея Руси. Он был честолюбив, обладал умом и сильной волей. Дед Петра, царь Михаил Федорович, законченный дегенерат, царь Алексей Михайлович – человек неглупый, но нерешительный, вялый, половинчатый. Ни внутреннего, ни внешнего сходства с Петром у него нет. У меня хранится маска Петра, найденная в 1911 году художником Бенуа в кладовых Эрмитажа. Маска снята Расстре-ли с живого Петра в 1718 году. В ней есть прямые черты сходства с портретом Никона.
– Мы будем пропагандировать идеи русских царей, – сказал внимательно слушавший И. В., – и в первую очередь самых прогрессивных – Ивана Грозного и Петра. Они много сделали для России, для великого русского народа. А вам, товарищ Ежов, рекомендуем в срочном порядке ознакомиться с актами допросов петровской эпохи.
Толстой протянул Сталину изящно изданную книжку небольшого формата.
– Полюбуйтесь, И. В., – английское издание романа Пильняка «Голый год». Запад судит о нашей стране по его импрессионистскому роману!!!
Сталин помрачнел. К нему подошел Вышинский:
– Позвольте доложить?
И. В. кивнул головой.
– Пильняк-Вогау навсегда лишен возможности писать. Из-за прогрессирующей болезни он разучился мыслить и даже говорить.
– Давно пора призвать писателей к ответу, – сказал Молотов. – Забыли, сколько мы возились с философами, артистам, художниками? Наша доморощенная интеллигенция слишком распустилась.
– Н. И., – обратился Сталин к Ежову, – еще крепче затягивайте капкан, чтобы ни одна вошь не уползла. Никого не щадите!
Толстой вторично встал, в руках он держал большую рюмку с коньяком:
– У советского корабля трещали мачты и рвались паруса. И. В. пришлось крепко держать руль, ведя корабль к поднимающимся из-за горизонта очертаниям новой земли социализма, казавшейся иным неведомой, иным призрачной. Предлагаю выпить за кормчего страны Советов, за товарища Сталина!
Гости уехали в полночь. Мы остались вдвоем.
– Давно я вас не видел, В. А.! Вы не нашли в своем арсенале пяти минут, чтобы о себе напомнить?
– Разве я имею право тревожить вас по пустякам?
– И все равно, ты для меня – самая сладкая. Время не в состоянии приглушить неутомимое желание тебя видеть и все больше познавать.
– До глубины души, уважаемый И. В., тронута вашим сердечным отношением. Знаю, что вам нелегко.
– Какой удивительный происходит парадокс? Мы знакомы пять лет, и ты не успела надоесть!
Он меня обнял, тяжелые ладони легли на мою голову. Потом совсем тихо сказал:
– Пойдем, дорогая…
В халате умалишенного предстал перед глазами Б. Пильняк, жизнь которого так быстро канула в Лету.
Сталин подозрительно:
– Говори, о чем думаешь?
– И. В., бывают моменты; когда хочется помолчать.
– Верочка, – спросил он хрипло, – мы еще не наскучили тебе?
В который раз пришлось имитировать влюбленность. Возможно, в своей исповеди я повторяюсь, становлюсь несколько однообразной. Но такова тема нашего повествования.
И. В. возбужденно:
– Если армяшка Микоян тебя плохо оденет, немедленно позвони! Этот пес напролом лезет в объятия Лубянки. Все, что увидишь в Финляндии, подробно запиши. Эта страна нас очень интересует, она должна принадлежать России. Со временем мы постараемся выполнить гражданский долг, протянем руку братской помощи и освободим от векового рабства трудолюбивый финский народ. – Сталин умел быстро переключаться. – Верочка, ты хотела что-то сказать?
– Вышинский пригласил меня на день рождения супруги.
– Пойди, посмотри, в его берлогу стоит забраться. Он нам очень нужен, пока ходит по земле. Каждого человека мы стараемся использовать по способностям, дышать разрешаем до тех пор, пока он что-то производит, так завещал нам товарищ В. И. Ленин! – Закончив этот монолог. И. В. раскатисто рассмеялся.
У Вышинского все построено на массивности: жена – массивная, дочь – массивная, мебель – массивная, гости дородно-массивные!
Имениннице преподнесла оригинальный браслет. Прокурор, хозяин дома, рокочущим баритоном торжественно меня представил. В кресле, поблескивая стеклами очков, восседал рябой Поскребышев. За столом зашел разговор о процессах троцкистов-двурушников, тюрьмах, лагерях, сроках, следователях.
– У нас все сознаются, – самодовольно изрек Вышинский, – в моей практике юриста еще не было такого случая, чтобы преступник не дал нужные показания.
Дебелая домработница доложила, что приехал Ежов. Как только в гостиную проследовал карлик-нарком, все встали. Он коротко кивнул. Вышинский усадил гостя на самое почетное место, заблаговременно положив на сиденье пуховые подушечки.
– Ребята, так скучно сидеть! – пропищал народный комиссар внутренних дел. – Давайте споем!!! И запевала у нас есть – заслуженная артистка республики Вера Давыдова. А мы подтянем. Получится отличный самодеятельный хор!
Чтобы доставить Ежову удовольствие, пели хором. Через час его, пьяного, отнесли в машину и увезли домой. Неловкость прошла. Вышинский показал мне картины из его коллекции, чудесную библиотеку.
– В. А., мне давно хотелось с вами объясниться. Я безмерно счастлив, что вы посетили мое скромное жилище.
– Андрей Януарьевич, я хочу с вами откровенно поговорить. Какие у вас имеются основания для бесконечного преследования? И еще один лобовой вопрос: что означает ваше «особое мнение»? Мне передали, что вы настоятельно как генеральный прокурор страны Советов рекомендуете отдать меня под суд с проведением показательного процесса в Большом театре. Об этом я собираюсь поставить в известность товарища Сталина.
Вышинский не на шутку испугался.
– Голубушка, несравненная В. А., произошло явное недоразумение! Пожалуйста, назовите имена негодяев, которые так жестоко вас шантажируют и мистифицируют! Мы найдем возможность призвать их к ответу.
– Вы настолько в себе уверены?
– Абсолютно, как дважды два – четыре! Назовите фамилии мерзавцев! Я сам буду с ними беседовать в прокуратуре Союза. Можете быть уверены, что живыми они оттуда не выйдут.
Не моргнув глазом, выпалила:
– Николай Иванович Ежов, Георгий Максимилианович Маленков, Александр Николаевич Поскребышев. Что вы на это скажете, товарищ Генеральный прокурор? Когда вы с ними расправитесь?
У Вышинского отвалилась челюсть. Только теперь он по-настоящему поверил в мои силы. Он позвонил: вошла высокая пышная домработница.
– Мусенька, – просипел А. Я., – принесите нам что-нибудь выпить. – Он подошел к моему креслу, с подобострастием наклонился к моему уху. – Я решил открыть вам государственную тайну: бывший нарком Генрих Ягода в личном письме на имя товарища Сталина написал, что он вас официально завербовал в троцкистскую организацию, когда вы учились на втором курсе ленинградской консерватории. Он также сообщил, что на протяжении нескольких лет вы находились в любовной связи с Зиновьевым, Кировым, Тухачевским, Буденным, Маленковым, Поскребышевым, Ворошиловым, и с ним, с Ягодой. Арестованный писатель Б. Пильняк письменно подтвердил, что вы с ним жили пять лет. Он сообщил также, что вы передали ему секретные материалы оборонного значения, которые он регулярно переправлял за кордон.
Я нервно рассмеялась.
– Вы – генеральный прокурор. К вам в руки попали такие важные материалы, имеющие государственное значение. На этом вы могли бы построить политическую карьеру, перескочить некоторых упрямых наркомов и патентованных вождей, еще на один вершок приблизиться к товарищу Сталину, которого так обожаете, вне очереди получить причитающийся орден, дополнительное уважение, вселить к себе еще больший страх, помноженный на ненависть. Что вам мешает действовать?
– Огромное необъяснимое чувство любви.
– Мне казалось, что вы серьезный человек, фанатик своего дела.
– В. А., теперь я понимаю, вас жестоко оболгали. Скажите, драгоценная, по каким дням вы принимаете?
– Мы задержались: наше отсутствие становится слишком явным.
В ателье Совнаркома меня опекала жена А. А. Андреева, зам. народного комиссара легкой промышленности Дора Моисеевна Хазан. По последним образцам новейшей европейской моды мне сшили весенние, летние платья и шерстяные костюмы, пальто, всевозможные блузки и юбки. Микоян через торговых представителей в Лондоне, Париже, Стокгольме добыл белье, обувь, сумочки, шляпы, кошельки, плащи, чемоданы.
Накануне отъезда тепло простилась со Сталиным, рассказала ему про «интимную» беседу с Вышинским.
– Меньшевика-прокурора не надо бояться. На днях мы будем с ним говорить.
– И. В., какой сувенир вам привезти?
– Для меня самый лучший сувенир – это вы, Верочка.
Меня провожали Микоян, Поскребышев, Мехлис, Хазан, Андреев, Маленков, Ежов, Власик, представители Управления театров и Всероссийского театрального общества, дирекция Большого театра и, конечно, солистки-завистницы. Целый час выслушивала фальшивые напутствия.
На вокзале в Хельсинки встречали артисты финских театров. Гостиница – сказочная. С первых минут началось преклонение перед Западом, которое осталось на всю жизнь. После короткого отдыха ко мне пришла очаровательная переводчица Эмми.
Директор и режиссер Финского национального театра Э. Калима щедро раскрыл передо мной двери театров этой необыкновенной страны. Потрясающее впечатление произвела игра артистов в пьесе X. Вуолийоки «Женщины Нискавуори». Видела драму Валтари «Недисциплинированное поколение», ее содержание проникнуто чуждым для нас мистическим настроением. Очень интересны театры, где актеры играют на шведском языке. Я побывала в Хельсинки, Тампере, Лахти, Турку, Куопио, Выборге. Можно часами говорить о памятниках архитектуры – массивных постройках из дикого камня. Например, собор в Турку был воздвигнут в XV веке, а начали его строить в XIII. Двести лет ушло на строительство этого сооружения. Замок Олавинлинна финны построили в 1475 г. Оригинальна резьба по дереву, настенные ковры «Рюй», самобытно искусство росписи церковных зданий. Мне показали великолепный балет Сибелиуса «Скарамуш». Я приняла участие в спектаклях Финского оперного театра – в «Кармен» и в «Аиде». Успех небывалый, головокружительный. Восторженная пресса. На сольных концертах пела романсы русских композиторов, арии из опер и на бис песни финских, шведских, норвежских и датских композиторов. В первых рядах партера сидели утратившие былой блеск, потертые русские эмигранты. Они не скрывали слез, потому что свято любили Россию, которую не могли забыть. Держались они с большим достоинством.
В Финляндии узнала о самоубийстве Гамарника, армейского комиссара первого ранга, коммунистом он стал в 1916 г. В 1930 г. его назначили зам. народного комиссара обороны и одновременно зам. председателя Реввоенсовета СССР. Он был скромным и высоко порядочным человеком. Гамарник открыто осуждал репрессии и насилие. В его гостеприимном доме бывали писатели, артисты, художники. После самоубийства жену Гамарника осудили на 10 лет, детей отправили в политический изолятор.
В тот день я пела Кармен. Море цветов. Смокинги и изысканные дамские туалеты, золото и серебро, бриллианты и сапфиры заслонили великолепие зала. В торжественной обстановке мэр Хельсинки вручил мне ключ от города. Маршал Карл Густав Маннергейм – финский национальный костюм. Он устроил прием, на котором присутствовали финские аристократы. На приеме я исполнила арии из опер на итальянском языке.
В Хельсинки на всех моих спектаклях и концертах была знаменитая певица Медея Ивановна Фигнер. Познакомившись со мной, она сказала:
– Гениальный Петр Ильич Чайковский проходил со мной партии Лизы и Иоланты, Дж. Пуччини – Тоску и Мими, А. Тосканини – Татьяну. В моей артистической жизни было много счастливых и незабываемых минут. И вы подарили мне волшебные часы, о которых я буду помнить до конца своей жизни. Ваша Кармен безупречна!
От радости я заплакала, это были слезы большого счастья. Медея Ивановна подарила мне книгу своих воспоминании.
В Москве на Ленинградском вокзале меня встретил сумрачный, посеревший от злобы Поскребышев. В руках он держал огромный букет цветов. С недоумением спросила его:
– А. Н., что с вами?
Смакуя каждое слово, он радостно произнес:
– По приговору Военной Коллегии расстрелян предатель Тухачевский.
Я зашаталась. Постороннние люди, Поскребышев с охранниками посадили меня на скамейку. Никто не хотел щадить любовницу Сталина. Им всем я была нужна только для постели. Хитроумный Сталин и его приспешники заранее все обдумали. Они нарочно отправили меня в соседнюю Финляндию. После того как я оправилась, кремлевский секретарь елейно произнес:
– Утром вы должны быть на даче у И. В.
И эту боль перетерпела…
И. В. выглядел посвежевшим и помолодевшим. Аресты и казни действовали на него благотворно и, по-видимому, укрепляли в нем моральный дух.
– Заждались мы вас, товарищ Давыдова! Как съездили, Верочка?
– Я привезла вам набор ваших любимых донхилловских трубок, серебряную зажигалку и шерстяной свитер.
– В. А., пора уже знать, что мы привыкли пользоваться обыкновенными спичками отечественного производства. За трубки и свитер спасибо. Нас ждут товарищи, их разбирает любопытство, они хотят услышать ваш подробный рассказ о поездке в Финляндию.
После моего сообщения посыпались вопросы. Ворошилова интересовало, как выглядит маршал Меннергейм и сколько у него орденов. Вожди поразились, что финны не питают зла к России. Маленков спросил, как чувствует себя новое эмигрантское поколение. Ежов бросил реплику:
– На досуге займемся ловлей беглецов, они от нас не уйдут, в лагерях и тюрьмах для всех места хватит!
Хрущев предложил прибрать Финляндию к рукам, Жданов поинтересовался укреплением границ, Андреев – о профсоюзном рабочем движении, Сталин – как правительственные и общественные круги реагировали на самоубийство Гамарника и казнь военных, которую они давно заслужили.
Я передала Сталину большую пачку газет и журналов, выходящих на финском, шведском и эстонском языках. И. В. поблагодарил:
– Это очень важно. Мы поручим товарищу Литвинову сделать перевод основных статей.
Заметила, что среди вождей находится человек, похожий на Сталина. После совещания меня пригласили на обед, потом поехали на дачу, в Кунцево. В машине он сказал:
– В. А., бывший маршал Тухачевский приказал долго жить. Мы его расстреляли. – На этом слове он сделал ударение, как бы подчеркивая. – А вчера, в день вашего приезда, к праотцам отправлен ваш интимный друг, бывший писатель, гражданин Борис Андреевич Богау-Пильняк.
– Неужели вам доставляет удовольствие пытать любимую женщину?
– Ты паршивая лгунья! Я передам тебя в лапы Ежова и Андрея Вышинского. Ты им подробно расскажешь, как дарила свое бархатное тело этим проклятым ублюдкам! Все, курва, расскажешь!
Когда Сталин ко мне приблизился, я повалилась на сиденье* Испугавшись моего крика, шофер затормозил* Вдруг меня осенила пронизывающая мысль, что в машине не Сталин, а его ДВОЙНИК, которому дано задание на «всякий случай» еще раз меня проверить* Имитируя потерю сознания, я схватила мнимого Сталина за усы, которые сразу же очутились в моих руках* Я торжествовала победу, сердитый шофер Сталина, впоследствии расстрелянный, попросил сконфузившегося «артиста» пересесть в другую машину. Шофер отказался отвезти меня домой:
– Не имеем права, обязаны доставить по месту назначения.
– Вот и хорошо, что приехали, – сказал И.В. – Хозяюшка дала слово нас вкусно накормить*
Мы вышли в сад. Стояла необыкновенная тишина. Деревья словно погрузились в прозрачный пруд – таким неподвижным был светлый воздух. Не удержавшись, я спросила:
– И. В., зачем вы устроили идиотский спектакль с двойником?
Сталин внимательно на меня посмотрел. На его лице отразилось явное недоумение.
– Ничего не понимаю! О чем ты говоришь? Какой двойник? Придется вызвать психиатров! У тебя, детка, тихое помешательство.
Я рассказала об инциденте, происшедшем в машине.
– Вот сволочи! Знакомый почерк! Ты говоришь, усы ему оторвала? Молодец! Вот это настоящая русская смекалка.
– Этого человека я видела сегодня утром, на заседании в Кремле, он сидел рядом с Андреевым.
Сталин надолго замолчал. Потом спросил:
– Товарищ Давыдова, где лучше живется, на чужбине или на родине?
– Конечно, дома! – сказала я.
Ночью он хрипло проговорил:
– Мы рады, что наши опасения не подтвердились. К моей великой радости, ты снова, Верочка, оказалась на высоте. За это буду еще больше тебя любить.
В месяц казни моих друзей Тухачевского и Пильняка я впервые услышала от него признание в любви. Попробовала его уколоть:
– Вы говорите, что любите, а как же Валечка? Она не спускает глаз, все время смотрит на вас!
Сталин отрывисто засмеялся:
– Вы, Верочка, даны мне Богом для души и тела, Валечка – для здоровья. Она женщина без претензий, взамен ничего не просит, все ее устраивает. Давайте закончим наш научный спор. После переутомления требуется физическая разрядка. Между прочим, до нас дошли слухи, что к вам собирается вернуться ваш благоверный муженек Мчедлидзе-Южный.
– Хотите от меня избавиться! Я вам наскучила?
– Зачем говоришь глупости? Мне показалось, что ты устала коротать одиночество. Тебя изменил европейский воздух, раньше ты не была такой колючей.
Нарастала беспричинная ссора, в который раз пришлось уступить.
– Верочка, – проговорил И. В. пылко, – поедемте в Сочи? На сборы даем 4 дня. Вот вам ответ на все вопросы.
Таких салон-вагонов я еще не видела: столовая, комната отдыха, кабинет, спальня, кинозал, ванная с горячей и холодной водой, во всех помещениях вентиляция, очищающая воздух, за которую отвечает инженер, везде телефоны. У меня чудесное купе со всеми удобствами. Сталина сопровождают Власик, Поскребышев, Двинский, Мехлис, а также личный охранник, подтянутый великан Карл Викторович Паукер и еще несколько рослых, широкоплечих «товарищей». В Сочи нас встретили Молотов, Каганович, Ежов, Маленков, Жданов и первый секретарь компартии Грузии Лаврентий Павлович Берия. Полина Сергеевна приняла нас по-царски. Завтракали на веранде. Вечером смотрели документальный фильм «Доклад товарища Сталина» («Чрезвычайный Сталинский закон»). Картина И. В. понравилась. На просмотре присутствовал режиссер Александров.
– Спасибо тебе, Григорий Васильевич. Дадим фильму широкий прокат. Ты получил квартиру?
– Да, И. В., – ответил счастливый режиссер, – огромное вам спасибо и нежнейший поцелуй от моей жены Л. П. Орловой.
– Над чем собираешься работать?
– Мы приступили к съемкам комедии «Волга-Волга».
– У тебя имеется автомобиль?
– Когда я снимаю картину, то есть нахожусь в производстве, дирекция «Мосфильма» предоставляет съемочной группе грузовой и легковой транспорт.
– В Америке ты видел Чарли Чаплина, у него есть собственная машина?
Александров удивился наивности хозяина:
– У господина Чаплина несколько собственных машин, и все они новейших марок.
– В недалеком будущем советские режиссеры тоже будут иметь собственные машины. Возможно, тогда они перестанут с завистью смотреть на Запад. – И. В. обратился к Молотову. – Вячеслав Михайлович, какое впечатление у тебя осталось от картины товарища Александрова?
– Самое наилучшее.
– Раз мнения совпадают, придется Г. В. подарить машину. Взамен возьмем с него слово, что он будет создавать только отличные фильмы.
Захмелевший от похвал, Александров приблизился к Сталину. Охранники, насторожившись, окружили режиссера.
– И. В., дорогой, можно я поцелую вас, как отца?
– Смотрите, какой хитрый тип, сразу в сыночки лезет!
– Товарищ Сталин, разрешите, хотя бы изредка, обращаться к вам за творческой помощью?
– Г. В., нельзя быть таким настырным. Ты свое получил, проваливай!
Стояла полуденная жара, мы отдыхали на пляже. Сталин лежал в шезлонге, грел старые кости. Вечером мы собирались совершить прогулку на озеро Рица. И. В. задремал. Выйдя из воды, я увидела высоченного Паукера. За несколько дней тело его покрылось загаром цвета какао.
– Надо разбудить товарища Сталина, – сказал он озабоченно.
На пляже появились растерянные и встревоженные Молотов, Каганович, Жданов, Маленков. И. В. испуганно вздрогнул и недовольно проговорил:
– Кто вас звал, чертей окаянных? Зачем пришли в неурочное время?
– Простите нас, – сказал Маленков, – вы срочно нужны для конфиденциального разговора.
– Кто просит? – пробурчал гневно Сталин.
– Лаврентий Павлович Берия.
Как мне не везло с поездками на правительственные курорты! Как будто черная кошка дорогу перебежала. Чтобы не быть навязчивой, отправилась к себе. Поздно вечером, когда мы ужинали, Сталин рассказал:
– Братья-мингрелы князья Эмухвари еще в 1922 году засели в глубоком подполье, несколько раз переходили границу, занимались контрабандой. Они узнали, что мы поедем на озеро Рица, мерзавцы устроили засаду – Лаврентий Берия все предусмотрел. В машину с правительственным номером посадили похожего на меня товарища. Стреляя в него, Вахтанг Эмухвари промахнулся, револьвер дал осечку. Террористов удалось взять живыми. Сейчас их допрашивает Лаврентий Павлович.