Текст книги "Исповедь любовницы Сталина"

Автор книги: Леонард Гендлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Я стояла на трибуне рядом с актерами Художественного театра. Чтобы рассеять тоску, писатель Катаев рассказал, что летом 1921 г. в Горки приехал Бернард Шоу. Его сопровождала миллионерша леди Астор. Ленин представил им Надежду Константиновну Крупскую. Замявшись, Шоу спросил: «Господин Ленин, простите меня за любопытство, с этой милой дамой вы прожили сколько лет?» К счастью, Крупская вышла готовить ужин. Не растерявшись, В. И. Ленин умело перевел разговор… на положение рабочих в Англии. Потом Шоу писал «…про эту странную философию господина Ленина».

В Кремле открылся XVIII съезд ВКП(б). В тот мартовский день плаксивое небо, затянутое хмурыми тучами, глядело на черную, насквозь промокшую землю и словно оплакивало ее. Грязные струйки лениво змеились по мутным стеклам.

Сталин – снова победитель. Его появление зал встречал получасовым ликованием. Уверена, что миллионы граждан многострадальной России не задумывались над тем, что ОН за человек и что ОН из себя представляет. Русские люди с первого дня рождения привыкли покоряться, раболепствовать, пресмыкаться, безоговорочно выполнять чужую волю.

В кулуарах встретила постаревшего лет на 20 Ежова. Незаметно он сунул мне в руки сложенный листочек папиросной бумаги. В уборной прочла его записку: «Навсегда прощаюсь с Вами. Не осуждайте, знаю, что виноват. Помогите Тоне преодолеть надвинувшееся на нее горе. Записку уничтожьте…» Ежова больше не видела. Поскребышев рассказал, что он прошел через «конвейер» Лубянки, потом его расстреляли.

Съезд закончился 21 марта. Большинство делегатов, примерно третья часть, оказались «вредителями», «террористами», «агентами воинствующего империализма», «убийцами». Сталин назвал их «реставраторами капитализма». Я умышленно поставила кавычки, потому что во многом сомневалась.

В гости пришла пухленькая Тоня Ежова. Меня испугала ее фанатичность, она выглядела помешанной. Не успев захлопнуть двери, она громко сказала:

– В. А, разрешите с вами серьезно поговорить?

– Тоня, – ответила я, – вряд ли вам следует открывать душу мало знакомому человеку.

– Вы не правы. Коля к вам хорошо относился. Теперь его изолировали, я не знаю, где он находится, что ему инкриминируют, что от него хотят, в чем он замешан. Если даже Н. И. в чем-то виноват, я все равно не отрекусь от партии. Для меня партия – цель и основа жизни. А товарищ Сталин есть и будет высшим земным существом. Что бы со мной ни случилось, он для меня – земной Бог.

Она болтала до самой ночи. Мне говорили, что Берия допрашивал ее с пристрастием. В конце сороковых годов Антонину Ежову видели на Колыме, она работала в культурно-воспитательной части.

В субботу позвонил Шолохов:

– Специально приехал, чтобы с вами повидаться.

– Времени свободного почти нет.

– Я приеду к вам через час.

«Тиходонец» принес палехские шкатулки, которые начали входить в моду, и роман «Тихий Дон» с авторской надписью: «Вере Александровне Давыдовой – за Аксинью. С благодарностью Михаил Шолохов». Михаил Александрович закурил, собираясь с мыслями, сказал:

– В. А., вы долгое время. дружили с писателем Б. Пильняком. Я слышал, что на протяжении десятилетий он вел дневник, у него было множество блокнотов, записных книжек. За одно ознакомление, прочтение в вашем присутствии я готов заплатить любой гонорар.

– Бориса Андреевича нет в живых, не стоит кромсать его имя. Что вас привело ко мне? М. А., мы никогда не были друзьями, я не забыла учиненный вами скандал в Большом театре в день премьеры «Тихого Дона».

– Я готов искупить свою вину.

– Для чего вам понадобился дневник расстрелянного писателя?

– Земля полнится слухами. Слышал, что Пильняк интересовался моей биографией и литературным творчеством.

– Возможно, он собирался писать статью, я знаю, что на Б. А. огромное впечатление произвел роман «Тихий Дон».

Шолохов оживился. Лицо покрылось неравномерными желтовато-красными пятнами, узкие щелочки глаз заблестели.

– Вы можете припомнить, что именно он говорил?

– Уверяю вас, что ничего плохого.

– За откровенность я ваш должник на всю жизнь. Дневник Пильняка попробую найти через товарища Берия. Мне говорили, что он человек весьма энергичный.

– Это бесполезно. Пильняк уничтожил свой архив.

– Не может быть! – Шолохов сокрушенно пожал узкими плечами. – Я сделал попытку связаться с его женой – не получилось. Его сожительница Андронникова арестована и осуждена на длительный срок. Ее квартиру заняли другие люди. Отправился в исправительно-трудовой лагерь, в свидании мне отказали.

– М. А., только откровенно, по ночам вас не гложет раскаяние за участие в убийстве русского писателя Бориса Андреевича Пильняка?

Шолохов посерел от злобы. Лицо его исказилось.

– Вашего Пильняка, – отчеканил он, – расстреляла Советская власть!

– Вы, очевидно, не забыли писателя Федора Дмитриевича Крюкова?

– Сегодня я напишу жалобу в ЦК ВКП(б), своим гнусным поведением вы потворствуете нашим врагам, вас надо изолировать.

Позвонил Власик:

– В. А., машина за вами выезжает.

– Я готова. Шолохов, убирайтесь вместе с подарками из моей квартиры!

– В. А., – залепетал посрамленный романист, – мы должны помириться и стать друзьями! Я прошу у вас прощения.

– Советую забыть мое имя.

Рассказала Поскребышеву о визите Шолохова.

– В. А., правильно сделали, что выгнали этого писаку. Когда представится удобный момент, все расскажите И. В. Он давно имеет зуб на него.

Сталин обрадовался моему приходу. Широким жестом пригласил в столовую, где уже за большим столом восседали вожди. После обильного обеда И. В. сказал:

– Мы получили письма видных дипломатов, наших друзей. Адольфа Гитлера и фон Риббентропа шокирует, что в СССР иностранные дела курирует еврей Максим Литвинов.

Багровый Жданов:

– Ни в одной стране этого нет.

Сталин, обращаясь к Кагановичу:

– А что ты скажешь по этому поводу?

Раздался смех. И. В. подзадоривал собутыльников-вождей:

– Наш Лазарь обиделся. Смотрите, как он поджал губки!

Жданов:

– Я недавно просматривал старые географические карты. Вглядываясь пристально в будущее, русский царь-провидец Петр Первый прорубил окно в Европу. Это было его завещание потомкам. Мы с излишней щепетильностью смотрим на Финляндию.

Сталин:

– Финляндия от нас не убежит.

Жданов:

– Финны укрепляют границы, они готовятся к войне.

Молотов:

– Что может сделать безоружная букашка против бронированного и до зубов воооруженного слона?

Берия:

– Гитлер готов заключить с нами пакт о ненападении. Он с большим уважением отзывается о Советском Союзе и лично о товарище Сталине.

Сталин:

– Спасибо тебе, Лаврентий Павлович, ты быстро освоился на новом месте. Вот что значит настоящий болыпевик-ленинец!

Молотов:

– Адольф Гитлер и фон Риббентроп люди неплохие. Мы обязаны в целях безопасности найти с ними общий язык.

Сталин:

– Поскольку мы назначили Вячеслава Михайловича по совместительству народным комиссаром иностранных дел, поручим ему вести переговоры с немцами. Лазарь, ты не возражаешь?

Вспотевший Каганович:

– И. В., вы все решили правильно.

Пучеглазый Мехлис:

– Я тоже могу принять участие в переговорах с немцами. И. В. резко:

– Хватит Литвинова. Обойдемся без сопливых ленинцев. Ворошилов хвастливо:

– Красную Армию йельзя победить!

Никому не хотелось отвечать на его реплику, но Сталин ее запомнил.

После того, как вожди разбрелись по своим берлогам-вотчинам, И. В. спросил:

– Верочка, скажите откровенно, вы довольны, что Лепешинская наказана?

– Ее поведение меня не касается. В театре она перестала зазнаваться, временно приумолкла.

– Остальных красавиц мы тоже призовем к порядку. Мне передали, что «курицы» хотели вас заклевать? Верочка, вы по-прежнему мне очень нужны. Если про вас узнаю что-нибудь плохое, наказание придумаю похлеще, чем то, которое получила ваша подружка-соперница.

Без всякий причины его глаза налились кровью, на губах появилась пена.

– И. В., дорогой, разве я вас чем-нибудь скомпрометировала? Я хотела рассказать про Шолохова, но вы сегодня не в настроении меня слушать.

Я оказалась права, бодрость и находчивость, которые были за столом, улетучились. Вождь страны Советов начинал заметно дряхлеть. Постоянные лечебные масса-жи и особые лекарства на какой-то срок тормозили его увядание.

– Ну, говори, что случилось с Шолоховым?

– М. А. заинтересовался архивом, дневниками, записными книжками, рукописями Пильняка.

– Для чего ему сдался матерый шйион?

– Я не знаю.

– Михайло Шолохов – хитроумный казак, его давно ждет петля. Он написал нам, что нельзя трогать зажиточных казаков, он умышленно не назвал их кулаками. Этот мужичишко не такой уж простой, как выглядит. Я не забыл про его письмо, где он жаловался, что, мол, из-за политики партии большевиков на Дону царит голод. Наступит час, когда ему за все придется держать ответ. – Сталин оживился – Верочка, мы давно не были вместе!

– Признайтесь, я вам наскучила?

– Не говори глупости! Дурочка, ты мой жень-шень! Ты обиделась на паршивого казака?

Я промолчала. Сталин был достаточно прозорлив, чтобы догадаться о моих сокровенных мыслях.

В эту ночь И. В. меня долго мучил. Исступленно ласкал, гортанно кричал, что любит.

Молотов устроил грандиозный прием в честь германского посла графа фон Шуленбурга. На приеме присутствовали наркомы, военачальники, работника ЦК ВКП(б), секретари обкомов, райкомов, престарелые академики, которые не могли понять, для чего их оторвали от работы и в приказном порядке доставили в Кремль. За отдельным столом расселась дружная ватага розовых, упитанных, беспричинно улыбающихся писателей и деятелей искусств.

Молотов и Шуленбург охотно позировали фотографам и кинооператорам. В советской внешней политике наступила новая эра. В Москве с помпой дважды принимали фон Риббентропа – министра иностранных дел Германии. Посланец Гитлера от имени своего правительства подписал акт о ненападении сроком на 10 лет. Сталин присутствовал на переговорах. Риббентроп пригласил И. В. посетить Германию, а Сталин в свою очередь пригласил в Советский Союз канцлера Гитлера.

Не успели умолкнуть торжественные гимны в честь фон «Риббентропа, как немецкие войска проглотили Чехословакию. На одном вечере мудрый Литвинов остроумно заметил, что «дипломатия – выкидыш истории».

На дачу к Сталину, в Липки, приехал специально вызванный из Парижа корреспондент газеты «Известия» писатель Илья Эренбург. Его нервное, бескровное лицо было напряжено, он непрерывно курил.

– Я слушаю вас, товарищ Сталин, – сказал он.

– За последние годы вы много ездили по Европе.

– Если вы, И. В., и ваши уважаемые гости, члены Политбюро, располагаете временем, я готов ответить на все ваши вопросы.

Молотов недовольно, почти зло:

– Почему вы, товарищ Эренбург, не были на приеме, который мы устроили в честь господина фон Риббентропа, министра иностранных дел Гермарии?

– В. М., приглашение застало меня в Париже, но все равно я не мог бы находиться рядом за одним столом с автором изуверских проектов. В скором времени вы убедитесь, что фашисты – хуже людоедов.

Жданов:

– Вы не могли бы изложить суть дела покороче?

– Простите, А. А., но я не привык, чтобы со мной так разговаривали. В любую минуту я могу уехать.

Сталин резко перебил:

– Мы пригласили товарища Эренбурга говорить, а не затыкать ему рот! Продолжайте, Илья Григорьевич, мы внимательно вас слушаем.

– Может быть, жить без памяти и легко, но вряд ли такая жизнь достойна человека. Как ни тяжела порой память, именно она отличает людей от бабочек и культуру от первобытного прозябания. Я не пришел читать вам лекцию. Вы сами вызвали меня на мужской, откровенный разговор. Я хорошо знаю Германию. Фон Риббентроп когда-то был послом в Англии, англичане пробовали убить его иронией. Он умеет быть любезным, когда нужно сбыть поддельное вино или выдать мобилизацию за сельский праздник. Я был в Германии летом 1927 года. Редко кто вспоминал о минувшей войне, и никто еще не решался громко заговаривать о будущей. Толстые бюргеры с короткими пальцами наслаждались роскошью. Кафе и магазины напоминали павильоны международной выставки. Случайно я попал на собрание, устроенное приверженцами Гитлера. Какой-то белобрысый крикун с остекленевшими глазами кричал, что нужно покончить с капиталистами, коммунистами, с поляками, с русскими, с евреями, с французами. Вторично я приехал в Германию летом 1930 г. Многие немцы еще зачитывались миролюбивыми романами Ремарка, Людвига Ренна, Арнольда Цвейга, Томаса и Генриха Маннов. На выборах социал-демократы получили семь миллионов голосов, коммунисты – около пяти. Я плыл по Рейну. Пассажиры, люди с горделивой осанкой и с бритыми затылками, при виде колоссальной статуи Германии, по их мнению, выражавшей мощь империи, вопили «ура». Во Франкфурте я увидел первую демонстрацию фашистов. Десять тысяч людей бесновались на улицах: вчерашние фельдфебели и мелкие чиновники, студенты и торговцы, безработные и люмпен-пролетарии, добрые отцы семейств и сутенеры буйно приветствовали фюрера. В январе 1933 г. меня повели в пивнушку, где собирались нацисты. Было трудно разглядеть лица от едкого дыма дешевых сигар. Кто-то кричал: «Мы должны воевать, это дело чести, это – дело нации!» Одни говорили, что нужно уничтожить французов, другие предлагали двинуться на «Красную Россию». Они еще не знали, кого убивать, но понимали, что без убийств им не прожить. Осенью того же года я видел, как несколько фашистов возле Александерплац застрелили человека за то, что он был еврей. В декабре 1934 г. я поехал в Саарский район. Там проводили плебисцит о присоединении к Германии. Я снова увидел кровь на мостовой. В 1935 г. в пограничном городе Вервье я встретил немцев, которым удалось бежать из концлагеря, они рассказывали, как их пытали. Тогда же в Шлезинге я услышал фашистские песни, призывающие идти в бой за Гитлера. Я многое пропускаю, месяц назад я снова был в Германии. В скором времени гитлеровская Германия развяжет неслыханную бойню!

Берия:

– Вы, Илья Григорьевич, как все романисты, преувеличиваете, сгущаете краски. Мы только что заключили с немцами 10-летний пакт о дружбе.

Эренбург невесело, с едким сарказмом:

– Где, Л. П., мирная Чехословакия? Не за горами Польша, Венгрия, Югославия, Албания. Мы еще увидим коленопреклонную Францию и плачущую Англию. Если заранее не будет оказано массовое сопротивление, Германия зажмет Россию в тиски. Вот почему надо укреплять границы.

Сталин веско:

– Не будем, И. Г., нагнетать обстановку. Не так уж страшен серый волк. Великий русский народ нельзя поставить на колени.

– И. В., вам конечно, виднее. Я не стратег, а писатель.

Маленков:

– И. Г., мы ждем от вас подробную объяснительную записку.

Сталин, пожимая плечами:

– Не надо никаких объяснительных записок, через два часа будет готова стенограмма.

Эренбург:

– И. В., я сумею получить один экземпляр?

– Для чего? – сухо спросил Берия.

Сталин:

– Получите второй экземпляр стенограммы.

Мехлис:

– Товарищ Эренбург, как Германия относится к военному потенциалу нашей страны?

– Лев Захарович, вопрос не по адресу, – раздраженно ответил И. В. – Задайте этот вопрос в письменном виде господину Гитлеру.

Молотов:

– На днях мы имели беседу с советскими дипломатами. Они довольно серьезно отнеслись к советско-германскому пакту.

Эренбург попросил разрешения уехать.

– Вам/что, наскучило наше общество? – недовольно проговорил Сталин.

– И. В., простите меня, я приехал в Москву на три дня, есть неотложные дела в редакциях газет «Известия», «Правда», «Красная Звезда». Я должен побывать на кинохронике и на радио, меня ждут в Киеве и Ленинграде, предстоит вычитать корректуру статей и книг, выправленный материал сдать в издательства и снова вернуться в Париж.

– Действительно, вы загружены до предела, – сказал Сталин. – Климент Ефремович, распорядитесь предоставить в распоряжение товарища Эренбурга правительственный самолет.

– Большое спасибо, И. В. Я очень тронут вашим добрым вниманием и заботой.

Писатель со всеми сердечно простился.

Сталин:

– Лаврентий Павлович, вы персонально отвечаете за безопасность Эренбурга. Он – валютный фонд нашей страны.

Берия:

– Не беспокойтесь, И. В., с ним ничего не случится. Илья Григорьевич – мужик цепкий и оборотистый. В Париже у нас имеются торговые представительства, за ним пытались установить слежку – бесполезно. Он моментально исчезает, словно проваливается сквозь землю.

И. В. засмеялся:

– Значит, агентура никудышная, работать не умеет.

Молотов:

– Франция нас особенно интересует.

Маленков:

– Эренбург пишет большой роман о жизни современного французского общества.

Сталин:

– С этим произведением мы должны ознакомиться до того, как роман выйдет в свет.

Поскребышев сказал, что у Сталина в самом разгаре роман с балериной Мариной Тимофеевной Семеновой, что он каждый раз преподносит ей дорогие подарки. Встречи организовывает начальник личной охраны Власик.

Новое увлечение меня совершенно не тронуло. Я стала подумывать, как провести лето. Концертные организации предложили гастроли в северных городах страны. За два часа до отъезда позвонил Сталин.

– В. А., вам надоела Москва?

– Нет, что вы, И. В., я уезжаю на гастроли.

– Куда?

– В Ленинград, Петрозаводск, Беломорск, Мурманск, Вологду, Архангельск.

– На сколько дней?

– 27.

– Почему не сообщили?

– Это не телефонный разговор.

– В таком случае немедленно приезжайте!

– И. В., миленький, если я опоздаю на поезд, сорвутся гастроли, мне придется платить колоссальную неустойку.

– Когда у вас первый концерт?

– Завтра вечером в ленинградской филармонии.

– Я беру на себя персональную ответственность. Поскребышев выехал за вами.

Удивилась, что вместо А. Н. приехал Николай Сергеевич Власик. Он бесцеремонно осмотрел квартиру, без разрешения зашел в кабинет, в спальню, заглянул на кухню, осмотрел внимательно уборную и ванную.

– Так не годится, придется у вас сделать капитальный ремонт! Приедете из отпуска – квартирку свою не узнаете. Шик, блеск, мармелад будет.

Я посмотрела на него удивленно.

– Запрещаю во время моего отсутствия делать ремонт. Ключи от квартиры я беру с собой.

Власик рассмеялся:

– Распоряжение начальства! Мы, В. А., – только исполнители*

– У меня нет времени вести пустые разговоры.

– Пожалуйста в машину, вас ожидает товарищ Сталин.

– Куда мы едем?

– Кто много знает, быстро старится. Все своевременно или немного позже… – Это была его любимая поговорка.

Когда я вошла, Валечка Истомина ласково пропела:

– Вам разрешено отдохнуть в столовой, почитайте свежие газетки и журнальчики, поешьте фрукты, конфетки погрызите…

Сталина ждала больше часа, он испытывал мое терпение.

– Что, товарищ Давыдова, решили стать самостоятельной? У Лаврентия Павловича давно на вас руки чешутся! Что, будем молчать?

Мне опять показалось, что я имею дело с малоталантливым дублером. Я встала, подошла к креслу, на свой страх и риск схватила грубияна за усы. Совсем рядом раздался гомерический хохот. Бедный дублер затрясся. И. В. позвал Власика.

– Уберите этого дурака. В. А., вы опять проявили смекалку.

– И. В., почему не пускаете меня на гастроли?

– Вы нарушили договоренность.

– Я чувствую, что вы устали. Очевидно, я вам наскучила.

– Кто внушил такую мысль?

– И. В., я не собираюсь с вами ссориться, я не имею на вас никаких прав. Я обязана стоически все переносить.

Сталин не мог понять, какая муха меня укусила. Независимость моего характера вывела его из равновесия.

– Верочка, что с вами стряслось? Чего испугалась? Вам только 34 года, для климакса рановато.

– Я опоздала на поезд.

– Это нас не волнует. Ты что, забыла, с кем разговариваешь? Совсем распустилась!

Назревал скандал. Вошел Поскребышев:

– Звонят из Сухуми.

– Кто?

Поскребышев посмотрел на Сталина, потом на меня.

– Кто нас просит? – раздраженно проговорил И. В. Царедворец ответил с напускным безразличием, но в голосе я уловила ликование:

– Марина Тимофеевна Семенова.

– Что вам нужно? – прошипел в трубку Сталин. – Для рассола заняты все ведра…

Взгляд у И. В. смягчился. К нему вернулись былое обаяние и жизнерадостность.

– Опять приревновали?

Я заплакала. Сталин терпеть не мог слез. Услужливая и все понимающая Валечка принесла ужин.

– Верочка, я тебе уже говорил, – сказал он, – на баб не обращай внимания. Тебя никогда не брошу. Выполняй один завет – оставайся привлекательной женщиной и, если можешь, люби меня.

Утром Власик отвез меня в аэропорт. В Ленинград я летела на военном самолете.

В Мурманске состоялся прощальный концерт. Вечером ко мне в гостиничный номер зашел молодой человек спортивного вида.

– В. А., мне приказано доставить вас в Сочи.

– Я должна закончить дела в Москве, потом я не взяла с собой летнюю одежду. Кто вы такой? Я вас совсем не знаю.

Молодой человек показал удостоверение сотрудника НКВД.

– Вечером, минут через 40, Москва подтвердит, что меня не надо опасаться.

Не дожидаясь телефонного звонка, я заказала правительственный разговор с Поскребышевым. А. Н. подтвердил, что я должна лететь в Сочи. Пришлось подчиниться. Меня приветливо встретила новая домоправительница Пелагея Гавриловна Долотова. Ее муж работал вторым секретарем сочинского горкома партии. Эта женщина не была столь говорлива, как Полина Сергеевна Троеверова. В первый же день она спросила:

– И. В. – ваш ближайший родственник?

– Да.

– Как я вам завидую! – проговорила с придыханием номенклатурная дама.

– Чему?

– Великое счастье быть рядом с таким замечательным человеком.

– Вы в чем-нибудь нуждаетесь?

Испугавшись подвоха, Долотова замахала руками.

– Нет, что вы. Я просто так.

Вечером приехал Хрущев. Он был в белом кителе и в неизменной кепке. Я собиралась идти к морю.

– Вы позволите составить вам компанию? – спросил Никита Сергеевич. – Море бесконтрольно.

Несмотря на вечер, Хрущев нырял, барахтался, кряхтел, хрюкал. Он был похож на поросенка, которого перед закалыванием купают в последний раз. Он спросил:

– В. А., почему не приезжаете к нам, в Киев?

– Никто не приглашает, а потом у вас своих певцов достаточно. Н. С., как вам живется на Украине?

– Украинцы народ трудный, они ужасные националисты и не могут забыть свою самостийность.

– Вы довольны, что уехали из Москвы?

– В Киеве немного спокойней.

– Н. С., в России когда-нибудь будет коммунизм, о котором мечтали К. Маркс и Ф. Энгельс?

– Несомненно, но не так скоро, как хотелось бы. И потом не в России, а в СССР. Это – существенная разница. России как таковой не существует. Она похоронена вместе с царскими останками.

Днем приехали Сталин и Молотов. С Хрущевым они поздоровались сухо. За обедом Н. С. сказал:

– На Украине разоблачена большая группа ярых националистов. Среди арестованных имеются лица, занимавшие ответственные государственные посты. Я привез списки.

Сталин, разозлившись:

– Почему мы должны вас подменять?

– В списках 6971 человек, многие вам известны, и мы боимся переборщить.

– Всегда лучше переборщить. Пора уже мыслить самостоятельно, вы, кажется, не мальчик.

Вмешался Молотов:

– И. В. правильно говорит, мерзавцев надо расстреливать без сожаления.

Хрущев:

– В. М., ваши слова примем к сведению, но я хотел бы иметь письменное указание.

Сталин:

– Никита Сергеевич, вы свободны, мы от тебя устали.

Ночью И. В. долго не мог уснуть. После того как выкурил две трубки, заговорил:

– Верочка, десятый день снится один и тот же сон, который не дает покоя.

– Чем вы удручены, дорогой?

– В молодости, когда я находился в ссылке в Туру-ханском крае, я познакомился с местной девушкой. Кроме родного села Новая Уда, она ничего не видела. Жила вдвоем с матерью, они вели небольшое хозяйство. Девушка рано пристрастилась к чтению, книги брала у ссыльных поселенцев. У Паши был мягкий, душевный характер. Как-то вечером мы читали вслух сказки Салтыкова-Щедрина. В то время я был очень одинок, захотелось тепла, женской ласки. Так мы сблизились, обещая друг другу никогда не расставаться. Но на деле все оказалось гораздо сложней. Меня поглотили революционные события, а Паша осталась в Новой Уде. До 1926 г. я о ней ничего не знал. И вдруг на мое имя пришло письмо. Сначала, как водится на Руси, Паша справлялась о здоровье, сообщила, что после моего побега она родила сына, что с трудом вырастила его, что нечем жить, что они умирают от голода. Я не ответил, не хотел навлекать на себя подозрения. Через 10 лет второе письмо, от Пашиного сына, он прислал фотографию умершей Паши, написал, что работает в охотничьем хозяйстве, семьи не имеет, просил разрешения повидаться со мной. Я письмо уничтожил. Недавно на мое имя пришло третье письмо из иркутской тюрьмы. Сын Паши умолял вмешаться в его судьбу. В Иркутск вылетел Поскребышев, оказалось, что он ни в чем не виноват. По нашему предложению, его назначили директором-хранителем музея, того самого домика, где мы жили в ссылке. А покоя все равно нет, каждую ночь мучают кошмары, я просыпаюсь в холодном поту.

– Вам жалко Пашу и сына?

Сталин метнул на меня злобный взгляд.

– Мертвых не полагается жалеть, – ответил он жестко.

В то лето мы часто и надолго выезжали в море. В облике Сталина происходили резкие изменения в худшую сторону. Он становился сварливым, раздраженным, малоразговорчивым.

После просмотра фильма «Александр Невский» И. В. пригласил кинорежиссера Эйзенштейна. Картина ему очень понравилась. Он смотрел ее десять раз. Сталин тепло принял Мастера.

– Сергей Михайлович, вы сделали превосходный фильм, умный и, главное, патриотический; Мы слышали, что вы начинаете снимать картину о Большом Ферганском канале, об истории, этого некогда великого края?

– Совершенно верно, И. В. Мы только что с группой вернулись из большой поездки по Узбекистану.

– Товарищ Эйзенштейн, мы собираемся поручить вам ответственное дело.

– И. В., любое ваше задание для меня – больше чем праздник!

Сталин улыбнулся: умную и тонкую лесть он любил и ценил.

– Советское правительство подписало с Германией долгосрочный пакт о ненападении. В этом году с дружественным визитом к нам приезжал министр иностранных дел господин фон Риббентроп. В СССР мы пригласили с официальным визитом рейхсканцлера и президента Германии Адольфа Гитлера. Он приедет зимой будущего года. Его любимый композитор Рихард Вагнер. Мы предлагаем вам осуществить в Большом театре постановку оперы «Валькирия». Лучшие артисты, музыканты, художники-декораторы, любая необходимая театральная техника будет в вашем распоряжении. В финансовом отношении этот спектакль – безлимитный.

Эйзенштейн взволнованно:

– Когда я должен дать ответ?

– Сейчас.

– И. В., мне не приходилось ставить музыкальных спектаклей. Я не очень хорошо знаком с творчеством Вагнера. Если говорить откровенно, многое в его искусстве мне не совсем понятно.

– Вам окажут помощь консультанты-профессора любых наук. Цель спектакля – Гитлер из театра должен выйти потрясенный, оперу надо начинить духом германизма.

– Хорошо, И. В., я постараюсь сделать все возможное.

– Помимо Ферганского канала, какие у вас планы?

– Я работаю над сценарием-трилогией о жизни и деяниях царя Ивана Васильевича Грозного.

– Выбрали замечательную тему. Об Иване Грозном у нас состоится особая беседа.

Прилетел Ворошилов. Он сказал, что успешно проходит «операция» по освобождению Западной Украины и Западной Белоруссии. Сталин радостно:

– Мы научим эти народы жить и работать по советским законам. Наша Конституция для всех едина!

Вечером во время прогулки И. В. спросил маршала:

– Ефремыч, говорят, что ты содержишь двух женщин: одну – еврейку Екатерину – законную, вторую провославную – балерину Ольгу Лепешинскую? Скажи, старик, кому ты отдаешь предпочтение?

– И. В., побойтесь Бога! – пролепетал сконфуженный Ворошилов.

– Бог всегда с нами, – нравоучительно сказал Сталин, – а ты его давно потерял! Вот вызовем на Политбюро твою жену и расскажем ей, какими непотребными делами занимается в свободное время народный комиссар обороны. Ты действительно, Клим, великий стратег, если одной женщины тебе мало. А еще депутат Верховного Совета! Какой нравственный пример ты показываешь рядовому и командному составу?

Сталин открыто над ним издевался, да еще в моем присутствии. Ворошилов бледнел, краснел, потел.

– Учтем ваши замечания, постараюсь исправиться.

– Я видел фотографии: голенькая балерина сидит на твоих старых, рабочих яйцах!

Ворошилов испуганно крикнул:

– Не может быть!

– Несколько альбомов конфискованы у Заковского. У тебя есть ко мне вопросы?

Маршал сник.

Появились неразлучные друзья Маленков и Берия, Молотов, Каганович, престарелый подслеповатый Калинин. До самого утра продолжался обильный ужин. Берия и здесь проявил инициативу. Он ще-то раздобыл цыган из театра «Ромэн». Прекрасно пела молодая красивая Ляля Черная. Каганович пожирал ее глазами. Сталин это заметил:

– Лазарь, смотри не подавись!

Сочи приелись. И. В. предложил отпуск закончить в Подмосковье.

– Дорогие наркомы пусть остаются, а мы с вами, Верочка, удерем от них в Москву.