Текст книги "Исповедь любовницы Сталина"

Автор книги: Леонард Гендлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Год 1941—1945

Никто не мог предвидеть, что такое война. 22 июня 1941 г. диктор московского радио Юрий Левитан взволнованно прочитал «Последние известия»: «Сегодня в 4 часа утра посол Германии в СССР граф фон Шуленбург вручил заместителю председателя Совета Народных Комиссаров товарищу Молотову гитлеровскую декларацию об объявлении войны…»

Гитлер предполагал, что война будет молниеносной. 170 вышколенных дивизий, оснащенных первоклассной техникой, двинулись на русскую землю, чтобы потопить ее в крови.

Без Сталина члены правительства ничего не стоили. Никто из них не хотел брать на себя решение сложных вопросов. Орлы были без крыльев. И. В. называли молотом и наковальней. Наконец, после долгого ожидания, Сталин, Маленков, Вознесенский вернулись в Москву. 30 июня был создан ГКО – Государственный Комитет Обороны во главе со Сталиным. Его обращение к народу и солдатам стало символом и знаменем. Забыв про тяготы страшного лихолетья, измученные люди продолжали верить «своему» Сталину. Им казалось, что ОН – единственный – крепко держит штурвал корабля, наполовину затопленного водой.

Правительство, аппарат ЦК ВКП(б), Генеральный штаб перебрались в подвалы московского метрополитена. Ставка Верховного командования находилась в помещении самой глубокой станции – Кировская.

Большой театр эвакуировали в Куйбышев (бывшая Самара). За несколько дней до отъезда позвонил Сталин:

– Нам надо встретиться! Никуда не уходите, за вами приедут. *

Станция Кировская выкрашена в темно-зеленый цвет. Охрана – высшие чиновники из военных и сотрудников министерства внутренних дел. Высоко в небе повисли над огромным городом распластанные птицы – аэростаты. На эскалаторе спускаюсь вниз, где некогда был вестибюль. Меня ведут по ковровым дорожкам. В приемной царит деловая обстановка. Чистенькие, до синевы выбритые генералы по старинке прикладываются к ручке, большими шелковыми платками вытирают взмокшие, отполированные лысины. Непрерывно звонят телефоны. В нескольких кабинетах разместился личный аппарат Сталина. Я прошла в кабинет Маленкова, он говорил по телефону.

Верховный главнокомандующий приказал немедленно освободить из мест заключения Рокоссовского, Батова, Малиновского, Горбатова, Ванникова. Через 12 часов они должны быть в Ставке Верховного. Увидев меня, Маленков сказал:

– И. В. распекает горе-стратегов Тимошенко, Ворошилова, Буденного. Эти вояки работают методами прошлого века. За бездарность и головотяпство я бы их собственноручно расстрелял.

Принесли чай, кофе, бутерброды. Я с удовольствием поела.

– Г. М., умоляю вас, поговорите с И. В., чтобы он разрешил мне остаться в Москве.

– Как на это посмотрит дирекция театра?

Я не успела ответить, Поскребышев пригласил в кабинет Сталина.

И. В. я не видела несколько месяцев. Сталин был бледен. Он сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку. Как только вошла, он поднялся навстречу. Миниатюрным ключиком открыл двери. Мы прошли в коридор, снова массивные двери, опять узкий коридор, затем нарядная гостиная.

– Верочка, – спросил он устало после длительной и тягостной паузы, – вы твердо решили остаться в Москве?

– И. В., миленький, и вы еще спрашиваете?

Его жесткое лицо подобрело.

– Согласен. Когда наступит необходимость, мы специальным самолетом отправим вас в Куйбышев. Дирекция театра обо всем осведомлена. Продукты у вас будут. Вам не страшно быть одной?

– Если вы не испытываете чувства страха, то почему я должна бояться?

Сталин улыбнулся.

– Идите за мной!

Мы вышли в другие двери, замаскированные в книжном шкафу. Два генерала и группа военных сопровождали нас до выхода из метро. Мы сели в закрытый, бронированный автомобиль, в котором находились высокие чины охраны.

– В Кремль! – распорядился Сталин.

Сначала мы въехали в ангар, затем попали в ярко освещенное пространство.

– Перед нами подземная Москва, – тихо проговорил И. В. – Здесь имеется световая система регулирования транспорта. На подземных заводах работают государственные преступники.

Остановились у небольшого, огороженного высоким забором^ одноэтажного здания. Кругом – вооруженная охрана. Открывшая двери Валечка пригласила в столовую. Грудным голосом она спросила:

– И. В., на сколько персон накрывать?

– Больше никого не будет. – Он обратился ко мне – В этот дом, Верочка, мы не любим пускать народ. Даже моя дочь Светлана здесь никогда не была. Дети не все должны знать.

Зашла Валечка:

– И. В., разрешите доложить?

– Говори, что тебе надо?

– Комнаты все прибраны, постельное белье сменено, в Кунцево, в Семеновском, в Кремлевской квартире наведен порядок.

Сталин поблагодарил. От непривычной обстановки почувствовала легкий озноб. И. В. соединили с Маленковым:

– С Хрущевым говорить не буду. До утра прошу меня не беспокоить. Вы не маленький, научитесь сами решать государственные вопросы.

Стареющий Сталин мечтал забыться, уйти от страшной действительности, хоть на миг спрятаться от военного хаоса и российской неразберихи.

В конце мая на пороге своей квартиры увидела номинального мужа Дмитрия Семеновича Мчедлидзе-Юж-ного. В тот момент на меня нашел столбняк.

– Вера, – спросил он, – можно к тебе зайти или будем стоять и смотреть друг на друга?

Поскольку он был моим гостем, я находилась в более выигрышном положении.

– Раз молчишь, тогда мне придется начать, – сказал он нервно. – Пора кончать эту ерунду. Пожили врозь и хватит. Я получил назначение в Тбилисскую оперу, предлагаю тебе ехать со мной. Нас ждет интересная творческая работа. Параллельно будешь летать на спектакли Большого театра в Куйбышев.

С удивлением посмотрела на него. Опустив глаза в пол, Мчедлидзе проговорил:

– Он не станет возражать.

– Дима, сегодня я не готова к этому разговору.

– Когда можно позвонить или заехать?

– Езжай в Тбилиси, я напишу тебе.

Несколько раз летала в Куйбышев. Театр требовал, чтобы я оставила Москву, но меня часто вызывали на правительственные концерты и спектакли. Спорить с Маленковым никто не хотел, его боялись, как огня. Сталин был очень загружен.

Ко мне приехал Маленков, мы вместе поужинали. Он сказал:

– Москва на осадном положении, товарищ Сталин рекомендует вам уехать в Тбилиси. Завтра привезут пропуск и билет. И. В. согласен на ваше примирение с мужем.

Я выронила из рук чашку с блюдцем. Овладев собой, сказала:

– Пусть ОН скажет мне об этом. Я не собираюсь уезжать из Москвы.

– Вы мне не верите? Разве я вас когда-нибудь подводил?

Я заупрямилась:

– Дайте мне возможность с ним встретиться!

– Через час попробую соединить вас по телефону, хотя это очень трудно.

Я не могла ни на чем сосредоточиться. Неужели пришла долгожданная свобода? Подошла к трюмо, на меня смотрела статная и все еще интересная женщина. Из гардероба достала самое нарядное платье. Быстро сделала прическу, взбила волосы. Из тайничка вытащила довоенный флакончик ароматных французских духов. Надела модные туфли и стала ждать. Интуиция подсказывала, что уехавший Маленков непременно сдержит слово. Не шелохнувшись, в ожидании просидела пять часов. Соединяя с И. В., Маленков попросил его не задерживать.

– В. А., здравствуйте, – произнес Сталин, как всегда гортанно. – Какое у вас настроение, товарищ Давыдова? Отличное? Надо повидаться!

– Я готова, буду рада вас видеть.

За мной приехал Поскребышев. В машине он сказал:

– Я не знал, что ваш супруг дружит с Берия. Л. П. познакомил его со Сталиным. Сегодня И. В. в бодром настроении, Информбюро передало хорошие сводки.

Сталин попросил меня принять участие в концерте для генералов и старших офицеров Московского гарнизона. Затем мы поднялись в его квартиру.

– В. А., мы от вас ничего не должны скрывать, – проговорил он без особого энтузиазма. – О положении в стране вы знаете не хуже меня. На фронтах имеются неудачи, не все гладко, как хотелось. Наши солдаты разучились стрелять. Целые подразделения сдаются без боя и молча идут в фашистский плен. Я очень устал. Вам лучше всего уехать. Пока разрешаю вернуться к мужу: вам надо думать о будущем.

Я подошла к нему. Он поцеловал меня в лоб.

В Куйбышеве спела 10 спектаклей, затем поехала в Тбилиси. Дмитрий Сергеевич дал слово ни о чем не спрашивать.

В 1943 г. мне присвоили звание заслуженной артистки Грузинской ССР. Поскребышев приедал поздравительную телеграмму. Маленков поздравил по телефону:

– Не горюйте, мы скоро встретимся в Москве, ваша квартира цела.

В сентябре 1945 г. Большой театр вернулся в Москву. Я снова в своей квартире. Послевоенная Москва стала мне еще роднее и ближе. Я не могла на нее насмотреться. Заново знакомилась с этим необыкновенным городом. С наслаждением бродила по старым улицам и переулкам. Я была уверена, что на мою душу после всех разочарований, пережитых страстей, ухода друзей сошло, наконец, долгожданное спокойствие. На деле оказалось, что любое счастье короче летнего ливня. Первый послевоенный отпуск собиралась провести в Москве, мечтала походить по театрам, музеям, порыться в книжных магазинах. В этот сентябрьский день, когда солнце скрылось, но долго еще на горизонте, в полосе багряных хмурых туч, над самой землей висел закат, а с другой стороны из призрачной безмолвной дали уже выплывала полная луна, с каждой минутой все ярче становился ее причудливый свет, посеребривший травы и прикрывший землю легким тюлем, тишину прорезал телефонный звонок.

– В. А., вы узнали, кто говорит?

– И. В., я всегда узнаю ваш голос.

– Как у вас со временем?

– Сегодня у меня сольный концерт в Доме ученых.

– Что поделывает ваш драгоценный муженек?

– Спасибо, он здоров.

– Завтра у вас выходной день, в девять часов утра придет машина. До свидания'.

Снова забилось беспокойное сердце. Неужели Он не остыл? Несмотря на годы войны, у него наверняка были женщины. Зачем я ему сдалась? Я знала и понимала, что муж ревнует к прошлому, что он болезненно переживает мое отсутствие, хотя ему продолжают звонить девицы всех возрастов и умоляют о свидании. Мы по-прежнему живем на разных квартирах. Для общества мы – нежно любящие муж и жена. Сколько времени может продолжаться эта двойственность? Прожитая жизнь кажется бесконечно длинной и в то же время незаполненной. На сцене оперных театров я спела много партий. Я изображала женщин умных, сильных, волевых. Что еще было в моей жизни? Сталин, Тухачевский, которого любила, подлейших из подлых Ягода, незабываемая Надя Тузова, воинственный карлик-недо-носок Ежов, его жена марксистка Тоня, белесый По-^ скребышев, тучный Маленков, липкий Вышинский, тем-* пераментный Лакоба, слюнтяй Зиновьев, безрадостное замужество, чудовищные процессы, бабские сражения в театре, незабываемый вечер, синее море, тихо плывущая лодка, нежный и грубый, талантливый Борис Пильняк, его рассказы и повести навечно вмурованы в мою память; Горький и Пешкова, А. Толстой и Кира Андронникова, Авилова и Мария Павловна Чехова… Так в думах прошел день. В Дом ученых пошла пешком. Я вглядывалась в освещенные окна высоких домов, сердце сжималось от радости, что не все сложили головы на ратном поле, что вот горит окно, что хозяйки возятся на кухне, что люди продолжают чему-то радоваться.

Как давно я не была в Кунцево! Время не властно над природой. Только деревья разрослись. На дорожках* посыпанных гравием, шелестят листья. Садовники не успевают их убирать. Ароматный воздух вызывает головокружение. Из-за укрытия выглянула узколобая луна. Валечка бросилась мне на шею:

– Я так рада, что вы снова у нас в доме! Небось проголодались? Скоро поспеет ужин.

Появился бледно-серый, белесый, чуть сгорбившийся Поскребышев.

– Наконец-то и вы навестили наш теремок! И. В. скоро зайдет. Ну как вы там? Я слышал, что вы на перепутье: не знаете, где и как проводить отпуск?

– Еще не решила, куда податься. Хочу остаться в Москве.

Вошел Сталин. Мы с Поскребышевым встали.

– Ну, вот и встретились. А вы еще, В. А., не хотели уезжать! Солнечная Грузия вернула вам прежние черты лица.

Вглядываюсь в его облик. Война изменила И. В. до неузнаваемости. Лицо усохло, приобрело пергаментный оттенок. Никакие массажи не в состоянии были возвратить ему молодость, приближалась безжалостная дряхлость. Мы сели на диван.

– Как хорошо, В. А., что вы не поблекли, что сердитые годы войны не наложили на вас свой жестокий отпечаток. Надеюсь, что и тело ваше, которое я так люблю, находится в полной сохранности! – проговорил он, смеясь.

– И. В., вы не можете без комплиментов.

– Вы правы, на седьмом десятке трудно перестраиваться. Лучше расскажите, как вы жили вдали от нас?

– Работала, пела, давала концерты, выступала в госпиталях и воинских частях, помогала художественной самодеятельности, занималась преподаванием.

– А ваш муж?

– Собиралась развестись, уговорил остаться, никогда ни в чем не упрекал.

– Ему ли упрекать вас?

– И. В., не надо об этом.

– Я очень постарел?

– Пожалуйста, ужинать! – звонко прокричала Валечка.

Как я ей благодарна, что она меня избавила от ответа. Поскребышев доложил, что приехали неразлучные друзья Берия и Маленков. Сталин обрадовался:

– В. А., вы так и не побывали у нас в гостях! – проговорил Берия, здороваясь.

– Я не собираюсь умирать, у меня еще есть время.

– Ловлю на слове, – пророкотал упитанный нарком-маршал.

Обед оказался поздним. На первое принесли густой украинский борщ, на второе – хорошо приготовленную гречневую кашу и много отварного мяса, на третье – компот и фрукты. И. В. был в хорошем расположении духа, много шутил, пил легкое грузинское вино «Хванчкара» и угощал им других, но присутствующие предпочитали коньяк и водку. Веселить Сталина приехали артисты.

– Зачем они сдались? – недовольно пробурчал Берия.

– Артистов нельзя обижать, – сказал И. В.

– С кого начнем? – сгибаясь, спросил Поскребышев.

– Вначале послушаем Ивана Семеновича Козловского, – проговорил И. В.

– Остальных можно отправить домой?

– Разве они торопятся?

В полночь Берия и Маленков уехали. Я вопросительно посмотрела на Сталина.

– Что, Верочка, тошно стало от старого Сталина? Потянуло домой? Захотелось к мужу в постельку? Не волнуйтесь, мы вас снова пришпорим, у наездника еще остались силы, на ваш век хватит!

Ну и лексикон! Он сравнивал меня с ездовой лошадью.

– И. В., миленький, почему вы меня оскорбляете?

– Я давно не видел твое тело. Раздевайся! Ты забыла про свои обязанности? Придвинься ко мне! Дай грудь подержать. – Он снова меня унижал. – Можешь укрыться одеялом, а то не дай Бог простудишься и меня заразишь. – Сталин потушил свет. Он не хотел, чтобы я видела его мощи. – Да, ты такая же, как была. Он закурил. – Я помню все наши встречи. Знаешь, Верочка, мне тебя здорово не хватало. Не с кем было обмолвиться словом. Кругом – одни ослы. Когда ты уехала, в Москве было очень неспокойно. Гитлер мечтал затопить Москву и Ленинград. Заводы и фабрики, институты, театры, киностудии мы эвакуировали. В городе почти не осталось детей. Я приказал Москву подготовить к взрыву, чтобы Гитлеру и его полчищам ничего не досталось. На Центральном аэродроме наготове стояли военные самолеты. Три месяца 1941 года – октябрь, ноябрь, декабрь – я провел в рабочем кабинете около военных карт. Исход Великой Отечественной войны решила героическая битва под Москвой. Победило упорство великого русского народа. Я все знал о тебе. Мне не хотелось будоражить тебя. Иногда приходила Валечка, она согревала старые кости. – И. В. проговорил сквозь сон – Поедешь на озеро Рица, там очень красиво. Я приеду через неделю.

Все начиналось сначала. Рано утром позвонил Поскребышев.

– В. А., вы готовы к отъезду?

– Почему такая спешка?

– Это не телефонный разговор, я сейчас приеду.

Поразил его растерянный вид.

– Что с вами, А. Н.?

– За годы войны многое изменилось.

– Вы мне не доверяете?

– В. А., мы все постарели, наши души покрылись копотью злобы. Налейте рюмку водки!

Правая рука его заметно дрожала, он потянулся ко второй.

– Я сейчас накрою на стол, мы вместе позавтракаем.

– С удовольствием! Верочка, интуиция подсказывает, что вам можно верить.

Принесла закуску, налила ему третью рюмку.

– Кушайте, не стесняйтесь!

– У меня дочь растет, – сказал А. Н. как бы про себя, – но она не такая красивая, как мать. – Он снова выпил. – Несчастный я человек, – проговорил Поскребышев, тяжело вздыхая. – Берия, выродок нечесаный, не дает прохода жене* Все правительство об этом знает, проклятые шакалы скалят гнилые зубы, втихомолку посмеиваются. Маленков предложил его убить или подстроить автомобильную катастрофу. – А. Н. продолжал пить, остановиться он не имел сил, лицо его стало бледным. – Л. П. собирается в отпуск. И. В. предложил взять вас. Берия спросил: «А ты, Иосиф, не будешь ревновать?» Сталин, рассмеявшись, промолчал.

– А. Н., я боюсь нашего наркома, как огня.

– Да, положеньице у вас незавидное. Сталин в нем души не чает. Теперь он – второй человек в государстве, даже Молотова и Жданова переплюнул.

Позвонил Берия:

– В. А., товарищ Сталин попросил предоставить вам место в моем салоне-вагоне. Если не возражаете, завтра вечером отправимся в путь. Я пришлю машину.

– Отвертеться вам не удастся, – сумрачно изрек А. Н.

– Миленький, я должна срочно увидеться с И. В.!

– Спасибо за завтрак, я сейчас еду в Кремль, постараюсь что-нибудь придумать. Вы для меня – не чужая.

Преодолев отвращение, поцеловала его в лимонноморщинистый лоб. Прощаясь, он сказал:

– Верочка, я счастлив, что вы не изменились и по-прежнему такая же красивая и элегантная. Бог вам поможет!

Вечером он соединил меня с И. В.

– Завтра отправляйтесь в Сочи, нечего устраивать идиотские капризы.

– В одном вагоне с Берия я никуда не поеду! Можете меня четвертовать!

В трубке раздался смешок.

– Почему, В. А.?

– Дорогой, скажите, женщина имеет право на маленький каприз?

Сталин засопел, тяжело задышал:

– Зачем боишься? Л. П. – неплохой человек, я его знаю лучше, чем ты. Он кавказец с горячим нравом, темперамент у него бьет через край.

Капкан затягивался все туже. Я побоялась идти наперекор желанию И. В. Он стал намного грубее. Позвонила Маленкову. Незнакомый референт стал дотошно интересоваться, почему солистка Большого театра, минуя партийную организацию и райком партии, так настойчиво добивается личной беседы с секретарем ЦК. Пришлось сказать, что я – его двоюродная сестра.

Г. М. согласился дать аудиенцию, но не в здании ЦК, а в особняке на улице Качалова.

Когда я туда приехала, меня встретил высокий старик. Тотчас узнала дядю Г. М., которого видела один раз. По деревянной лестнице поднялась на второй этаж. Очутилась в овальной, оригинально обставленной комнате. Обрадовалась работам Кустодиева, Фалька, Кончаловского, Левитана, Д. Штеренберга. Были здесь и французы, англичане, итальянцы. В низких шкафчиках с изогнутыми ножками, которые начинали входить в моду, красовалась изысканная фарфоровая посуда. Мягкие удобные кресла и по заказу сделанные торшеры придавали уют. В книжных шкафах сверкали переплеты никогда не читанных мною книг. Молча вошла пожилая женщина. Она многозначительно подняла жидкие брови.

За этой старухой я не знала ничего дурного, и тем не менее все в ней отталкивало. Мне казалось, что под ее внешним благообразием скрывается злое и враждебное существо. С оголенным, желто-блестящим черепом, остроносая и морщинистая, она выглядела хищным полусказочным существом. Кружево воротника вокруг жилистой шеи делало ее похожей на старого горного орла. Подобрав злые тонкие губы, она прошамкала:

– Кофий пить будете?

Как только вкатился шарик-Маленков, старуха тут же испуганно засеменила в свою комнату. Он позвонил, вошел угрюмый старик.

– Мы проголодались, распорядитесь насчет ужина!

Вышколенный дядя бегом удалился. Принесли шампанское, фрукты, холодные закуски, свежие овощи, рыбу. Маленков, улыбаясь, сказал, что у него выдался свободный вечер. За 4 года, что я его не видела, он заметно располнел, порыхлел. Его умные, хитроватые глаза внимательно следили за каждым моим движением.

– Г. М., надвигается новая беда, помогите ее предотвратить! Спасите меня от притязаний Берия. Товарищ Сталин распорядился, чтобы я ехала с ним в Сочи в одном вагоне.

– Постараюсь помочь. – Его взгляд заскользил по моей фигуре. – В. А., кажется, вы любите живопись, пойдемте, я кое-что вам покажу.

Пройдя коридор, мы попали в ярко освещенную 3-комнатную квартиру, которая имела отдельный вход и выход на улицу через огороженный высоким забором сад: То, что я увидела, превзошло мои ожидания – подлинные творения великих французских мастеров!

Маленков бухнулся в кресло. Он грубо схватил меня.

– Как хотите, Верочка, я больше не могу терпеть! Я хочу вас! Вспомните новогоднюю ночь, зимнюю, светлую, морозную! Я устал надеяться и, простите меня, устал годами ждать своего часа.

Он бесцеремонно поволок меня в спальню. Опять диалемма: Маленков или Берия? От низкорослого, тучного Маленкова я не ожидала такой прыти. Утром он сказал:

– Верочка, вы доставили мне огромную радость. Мы сумеем теперь часто встречаться, в этом доме нам никто не будет мешать.

– А И. В.?

– Постараюсь все уладить.

– Трудно в это поверить!

Маленков задумался:

– Неужели старик еще что-нибудь может? – спросил он с насмешкой. – Ему скоро стукнет 66 лет.

Я промолчала.

Г. М. сообщил, что поедет с нами в Сочи. Берия и Маленков приехали за 5 минут до отхода поезда. У меня отдельное купе. В салон-вагоне есть все, что может пожелать человек: гостицная, спальни, ванные, радио, горячая вода, телефон, регулятор воздуха, прекрасная кухня, парикмахер, повара, официанты. Не успела переодеться, как меня пригласили в столовую. Я не заметила, как тронулся поезд. Предупредительный Берия просил лакомиться без стеснения. Одно блюдо следовало за другим. Нас обслуживали очаровательные юные создания. Потом я узнала, что зарплата у них намного выше, чем у врачей, инженеров и учителей. Вечером мы смотрели американскую кинокомедию.

– На всякий случай мы взяли с собой 50 фильмов, – похвастался Берия.

Утром приняла ванну, посвежевшая вышла в салон. Меня уже ждали. Л. П. не мог обойтись без скабрезных анекдотов, которых знал великое множество…

В Сочи Маленков отвез меня на дачу Сталина. Берия уехал навещать родственников. Я поблагодарила его за путешествие с комфортом.

– Вы перестали меня бояться? – спросил он, улыбаясь.

Я смутилась.

– Еще раз спасибо вам за все.

– Не краснейте, я вас навещу в Сочи.

Стоял теплый ясный день. Пошла к морю. Во второй половине дня блеск над водой стал острее, мельче. Сентябрьский зной ударял теперь прямо в горы. В горах чистый воздух колыхал листву на деревьях. Я одиноко бродила по берегу. Волны нехотя лизали песок и с легким шипением сбегали обратно. Облака медленно плыли по небу. Они были длинные и тощие, будто истомленные долгим странствием. Края их висели неровными темными лохмотьями, похожие на поля изношенной'шляпы. Вереницы облаков ползли, как усталые мысли, подгоняемые какой-то неведомою силой, беспорядочно цепляющиеся друг за друга. Прошелестели страшные, одичалые годы, а море осталось таким же волнующим и прекрасным. Как бы мне хотелось познать тайны морских глубин.

Вечером за мной заехал Маленков. В Сухумском городском театре выступал со своим джаз-оркестром Леонид Утесов. Вряд ли в России найдется человек, который не слыхал его имени. Утесов почти не имеет образования, но он один из самых образованнейших людей. Работал музыкальным эксцентриком и на скользящей проволоке делал удивительные сальто-мортале без предохранительных приборов под куполом цирка, играл в оперетте и мюзик-холлах, первый принес на эстраду рассказы Аркадия Аверченко, Исаака Бебеля, Михаила Зощенко. В Ленинградском драматическом театре в инсценировке романа Достоевского «Преступление и наказание» он с блеском сыграл Раскольникова. Ему принадлежит идея создания веселого комедийного фильма «Веселые ребята», который так полюбился Рузвельту, Стоковскому, Чарли Чаплину, Пабло Пикассо. В самые печальные моменты нелегкого бытия песни Утесова скрашивали нашу безрадостную жизнь. В годы Великой Отечественной войны на всех фронтах побывал некоронованный «гвардии солдат» – Леонид Осипович Утесов. Артист до самозабвения любит свой родной город Одессу. Городу детства он посвятил свои лучшие песни.

 
Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Черного моря открывшийся мне
В цветущих акациях город.
У Черного моря.
 

Утесов любил повторять эти слова поэта – одессита Семена Кирсанова. Леониду Утесову неоднократно предлагали вступить в ряды ВКП(б). В таких случаях он всегда отвечал: «В политике я боюсь напутать, а в песнях никогда не ошибаюсь. С песней на эстраде я всегда на месте».

В сухумском ресторане за мой столик сел коренастый человек с черными пронзительными глазами. Вначале я приняла его за иностранца.

– Могу пойти на пари, – сказал он, – что вы артистка, певица, живете в Москве, сюда приехали отдыхать. У вас имеется сложная, неразрешенная проблема!

– Как вы сумели это определить? Очевидно, вы тоже москвич и принадлежите к миру науки?

– Ваша проницательность удивительна. Я – телепат, психиатр, гипнотизер и немного психолог. Позвольте представиться – Вольф Григорьевич Мессинг. Выступаю с психологическими опытами.

Любопытна история этого уникального человека. Мессинг родился в Польше, по образованию врач-пси-хиатр. В годы Второй мировой войны оказался в Советском Союзе, ему удалось нелегально перейти границу. Научные круги Москвы и Ленинграда вначале приняли его за шарлатана. Для проверки была создана «авторитетная комиссия». В один из таких дней Вольф Мессинг отправился на улицу Горького. Зашел в самый большой московский гастроном – бывший Елисеевский. Кассирша выбила ему 24 чека и дала сдачу 314 рублей с копейками. Мессинг спросил, правильно ли она посчитала. Кассирша вспылила, она сказала, что работает 30 лет и никогда не ошибается. В присутствии членов высокой комиссии и директора гастронома он попросил кассиршу показать купюру, которую она только что положила в ящик кассового аппарата. Обезумевшая женщина вынула клочок обыкновенной бумаги. «Вот видите, – проговорил Мессинг, – если бы я захотел, то в один миг мог бы стать богатым человеком».

Вольфа Григорьевича пригласили в министерство государственной безопасности. Берия предупредил охрану не выпускать его из здания. Миновав заслоны специального караула, Вольф Мессинг зашел в кабинет к первому зам. министра, генерал-лейтенанту Ивану Серову. Они вместе вышли из кабинета. Серов не обратил внимания на то, что секретарша, положив голову на стол, крепко спала. Генерал посадил своего гостя в машину и целый день возил его по Москве.

В Кремле решалась судьба талантливого ученого. В это самое время в приемной раздался телефонный звонок, трубку снял Маленков. «Здравствуйте, Григорий Максимилианович, прошу извинить за беспокойство, с вами говорит телепат Вольф Мессинг. Я не шарлатан, вы только что в этом убедились».

Мессингу разрешили публичные выступления.

Маленков все делал, чтобы я не скучала. По его словам, в его хмуром сердце впервые в жизни проснулось большое чувство. Ночевать в резиденции Сталина он не решался, боялся доносчиков.

Берия приехал к завтраку. Он принес огромный букет цветов и несколько бутылок отборного кахетинского вина. Он был одет в хорошо сшитый чесучевый костюм и в украинскую вышитую рубашку. Когда я вышла на веранду посидеть с книгой в шезлонге, Л. П. тихо сказал:

– В. А., я должен с вами поговорить без свидетелей.

– Сегодня изумительный день, пойдемте на пляж!

– Дорогая, вы напрасно меня избегаете. Этот разговор рано или поздно должен состояться. Я не собираюсь, как некоторые, использовать вашу женскую слабость и принудить к сожительству.

С ужасом смотрела на этого зверя, принявшего личину человека. Он, конечно, заметил мое смятение и как ни в чем не бывало продолжал:

– Представьте себе, многоуважаемая В. А., что мы знаем о вас больше, чем вы предполагаете. Я не стану перечислять эпизоды вашей беспардонной жизни, хотя они достойны пера Александра Дюма и его умного сына. Вряд ли это нужно. Заранее оговорюсь: если наш с вами интимный разговор дойдет до чьих-нибудь ушей, мы сразу, без промедления, отрежем вам голову, а из бархатистой кожи сделаем кошельки и преподнесем их И. В. Сталину и остальным вашим милым любовникам.

Берия говорил тихо, не повышая голоса, словно речь шла о посадке деревьев.

– В. А., мы должны иметь полную информацию о всех ваших встречах с товарищем Сталиным и с другими партийными и государственными деятелями. За все платим чистоганом. Вы знаете, что деньги не пахнут и что они всегда нужны. Дружбой моей не стоит пренебрегать.

Когда вошел Сталин, я упала, потеряв сознание. Около постели неотлучно находились вызванные профессора и врачи. Когда пришла в себя, И. В. потребовал объяснений. Я ему все рассказала. Сталин засмеялся. Хохотал долго, гортанно, смачно. На его глазах выступили слезы. Он не мог остановиться. Выпил стакан холодного виноградного сока и снова стал смеяться.

– Верочка, вам без конца мерещатся преследователи. Скажи, дорогая: кому нужна перезрелая баба? Берия давно уже наводит порядок в братской Армении и на вершинах любимой Абхазии, где резвятся такие прекрасные девушки.

Я растерянно посмотрела на Сталина.

– И. В., вы умышленно решили сделать из меня идиотку? Когда вы вошли, разве я одна находилась на веранде?

– Конечно, одна.

– Значит, мне это приснилось?

– Конечно, приснилось.

– И. В., родной, я боюсь Л. П. Оградите меня от него. Сжальтесь, я не могу так больше жить! Я устала. Не толкайте меня на самоубийство. Нервы ослабели, они больше не выдержат.

– А что мы взамен получим?

– Разве я недостаточно вам предана?

Сталин смягчился. Глаза у него заблестели. Он стал похож на Кота-Мурлыку из рождественской сказки.

– Мы опять будем с ним как следует беседовать.

Сталин пришел ко мне в душную сухумскую ночь. Я спросила:

– И. В., почему вы назвали меня перезрелой бабой?

– Вместо того, чтобы заниматься болтовней, лучше согрейте меня и влейте как можно больше бодрости. Нам нужен эликсир духа.

Утром на пляже он первый заговорил:

– Берия дал слово, что больше к тебе не подойдет. Вас, Верочка, ожидает сюрприз! В будущем году поедете на гастроли в Скандинавские страны – Норвегию, Данию, Швецию.

Забыв обо всем на свете, от радости поцеловала вождя.

Несмотря на ливень, гости стали съезжаться к трем часам дня. Приехали старые знакомые, постоянные вожди – Микоян, Жданов, Хрущев, Ворошилов, Берия, Каганович, Андреев. Они тепло со мной поздоровались. Прислуживала Валечка. Весь вечер И. В. был в игривом настроении. Посыпались шутки, анекдоты, розыгрыши. Как всегда, мишенью сделались Микоян, Хрущев, Каганович. Повернувшись в сторону Микояна, И. В. спросил его: