355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Леонард Гендлин » Исповедь любовницы Сталина » Текст книги (страница 10)
Исповедь любовницы Сталина
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 23:47

Текст книги "Исповедь любовницы Сталина"


Автор книги: Леонард Гендлин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Вы, мадам Давыдова, весьма красивая и очень аппетитная женщина! Можно за вами ухаживать? Я буду делать дорогие, персональные подарки, вы не пожалеете.

Не помню, что ответила, кажется, отделалась шуткой. Наши товарищи умышленно спаивали руководителя итальянских коммунистов и секретаря исполкома Коминтерна. Неожиданно беседа перешла на острые темы.

– Лев Троцкий собирается с женой поселиться в Италии, – сказал Тольятти.

– Для чего он вам сдался? – злобно проговорил Хрущев. – В вашей партии сразу же произойдет раскол. Троцкий – политическая проститутка. Этого интригана нельзя пускать ни в одну цивилизованную страну, я задушил бы его собственными руками. – Поросячьи глазки Хрущева налились кровью, он притворился, что перепил.

– Министерство иностранных дел Италии, – вновь заговорил итальянский гость, – сообщило, что господин Троцкий, как любой гражданин свободного мира, имеет право приехать в нашу страну, университеты пригласили Льва Давидовича прочитать цикл лекций. Я его слушал – он превосходный оратор.

Хитрый Маленков тихо проговорил:

– Мы собрались в этом частном доме не для политических дискуссий. Я предлагаю пить кофе, отдыхать, слушать музыку.

Шатающийся Тольятти пригласил меня на вальс. Танцуя, он наступал на ноги, прижимался, говорил сусальные комплименты. Товарищи из ЦК сделали множество любительских снимков. Какую роль они сыграли, я расскажу позже. Хрущев по-хозяйски распоряжался в моей квартире, Маленков сдерживался, чтобы его не оскорбить. Никита Сергеевич Хрущев попросил меня показать ему квартиру. В спальне он глухо сказал:

– У вас чудесная, уютная квартира!

При этих словах он многозначительно взглянул на меня и сразу же дал свои телефоны.

– В. А., я хочу с вами встретиться!

Снова волшебный город Сухуми.

– Чертовски устал, – сказал за обедом Сталин, – будем, Верочка, набираться сил. Хорошо, что удалось вытащить на чистую воду итальяшку-макаронника Тольятти. Вы оказали нам неоценимую услугу.

И. В. совершенно разучился ходить пешком, он не умел лазать по горам, не любил двигаться, был равнодушен к прелестям природы. Монахам из Ново-Афонского монастыря Сталин пожертвовал крупную сумму денег. Когда его окружили молящиеся старцы, он спросил:

– Меня знаете?

– Нет! – ответили хором монахи.

– Вы когда-нибудь слышали о Сталине?

– Нет, не слышали.

– Тогда молитесь за его душу.

Под сводами старинного монастыря отчетливо послышался хриплый голос:

– Хорошо, милый человек, будем молиться за раба Божьего Сталина, за грехи его малые и большие, только скажи, как звать его, чтобы мы не ошиблись в своих молитвах.

Немного подумав, Сталин назвал свое имя и отчество. Насупился монах, обладатель пергаментного лица.

– Церковь никому не отказывает в молитвах. К преступникам, совершившим умышленное зло, она допускает духовных отцов, приговоренные к смерти имеют право исповедаться. До этого скорбного часа я никогда не видел И. Сталина. Ты должен знать, человек, что молва обгоняет ветер. Люди говорят, жестокость Сталина безгранична! Скажи мне, это правда? Не бойся, я хочу тебе помочь.

Сталин молча склонил голову перед старцем. Не женское дело слушать разговоры мужчин, строго сказал монах. Два часа я ждала И. В.

Весь день он был сумрачен, очевидно, вспомнилось детство, проведенное в молитвах, ночных бдениях, бесконечных поклонах. Вечером Сталин сказал:

– Мы должны вернуть народу законное право молиться, несправедливо лишать людей веры. Русский народ не может жить без Бога.

Доложили, что по срочному делу прибыл первый секретарь Московского городского комитета партии Н. С. Хрущев. Сталин крикнул:

– Вот настырный мужик!

Секретарь замялся. И. В. разозлился, стал вращать белками глаз.

– Почему воды в рот набрали? Мы что, кусаемся?

– Товарищ Хрущев просит, чтобы вы его как можно скорей приняли.

– Вы уже об этом сказали, зачем повторяетесь? Пусть возвращается в Москву.

– Товарищ Хрущев настаивает на приеме.

– Хорошо, пусть войдет.

Хрущев сделал вид, что он со мной не знаком.

– Почему притворяетесь, разве вы не знаете солистку Большого, театра В. А. Давыдову? На днях с Тольятти у нее пол в квартире отбили. Товарищ Хрущев, мы на Политбюро большинством голосов решили перевести вас в солисты балета!

Хрущев покраснел:

– Товарищ Сталин, я плохой солист.

– Что вам нужно? – резко повысив голос, спросил Сталин.

– Я должен говорить только с вами, без посторонних лиц.

– Мы, Никита Сергеевич, находимся не в служебной обстановке, для вас имеется пять минут.

– Нашелся человек, который согласен заняться ликвидацией Троцкого. За свой труд он хочет иметь пожизненную гарантированную пенсию в долларах.

Сталин развеселился:

– За такое дело представим вас, товарищ Хрущев, к награждению орденом Ленина. Старайтесь не оставлять следов, подумайте, как ликвидировать потом убийцу Троцкого, его близких. Это отродье не имеет права ходить по земле.

– Разрешите второй вопрос? – темпераментно проговорил Хрущев. – Я распорядился закрыть в Москве и в Московской области 79 действующих церквей, а наиболее активных служителей культа мы отдадим под суд.

– Вы, Хрущев, анархист! Батька Махно любил бы вас как родного сына.

Н. С. надолго запомнил «комплимент» Сталина.

– Церковников трогать нельзя! Посмотрите, как отличился наш «пролетарский поэт» Демьян Бедный. Кто разрешил ему измываться над Священным Писанием? В срочном порядке надо изъять из обращения его книгу «Библия для верующих и неверующих».

Хрущев осторожно:

– Под следствием в Московском городском суде находится 51 служитель культа!

– Немедленно отдайте распоряжение, чтобы всех выпустили. Вы свободны, я вас больше не задерживаю.

Мы сидели на веранде, когда Сталин спросил:

– В. А., вы довольны своей судьбой?

– Да, И. В. За все большое спасибо. Я счастлива, что мы встретились.

– Мне показалось, что вы понравились поросенку Хрущеву. В скором времени он обещает стать сверхупитанным боровом. Он большой ловелас и не дает спуска красивым женщинам. И еще он любит заглядывать в бутылки со спиртным.

– Разве я в этом виновата?

– Размазня Тольятти тоже расточал вам комплименты?

– Он пригласил меня в Италию заниматься вокальным мастерством у профессоров консерватории.

– И вы растаяли, словно первый снег под лучами кипящего солнца?

– Нет, что вы, я промолчала.

– Молчание – знак согласия.

– Не всегда, И. В.

– Сегодня вечером у нас в гостях будет монах из Ново-Афонского монастыря, мы должны его хорошо принять.

– И. В., скажите, пожалуйста, вы в бога верите?

– Без бога, Верочка, нельзя жить. Он всегда с нами. До самой смерти великий атеист Ленин хранил маленький золотой нательный крестик, подаренный ему матерью.

Машина привезла сумрачного монаха с лицом аскета. Дормидонт Градополов подарил Сталину роскошную Библию в сафьяновом переплете и с серебряными застежками. В еде и питье монах был сдержан. Сталин спросил его:

– У вас есть просьбы?

– Государство обложило святую обитель непомерно высоким налогом. Доходов у нас нет, паломников мало, видать, деньги перевелись у народа.

И. В. промолчал, смотрел на него в упор. Монах, стоя, поблагодарил за угощение. На другой день, во время завтрака, Сталин сказал:

– Вчера произошло несчастье, гость наш, монах, приказал долго жить, его задавила грузовая машина. Жалко старика, выпьем, чтобь? земля была ему пухом.

Сталин вызвал Лакобу и потребовал отменить монастырские налоги.

– У тебя, Нестор Аполлонович, умная голова на плечах. Запланированные средства постарайся найти в другом месте. В Абхазии развелись частники: парикмахеры, часовщики, на каждом углу рестораны, шашлычные, кофейни, бары. С них разрешаю драть три шкуры, но церковников оставь в покое.

Зазвонил второй телефон.

– В. А., возьмите трубку, узнайте, кто спрашивает, – сказал И. В.

– Не знаю, что ответить: вас просит по личному делу солистка Большого театра Ольга Лепешинская.

Сталин подошел к аппарату, зло выхватил трубку:

– Товарищ Лепешинская, – прошипел он, – кто разрешил вам сюда звонить? – И. В. швырнул трубку на рычаг аппарата. – Нет нам покоя на белом свете. Верочка, давайте махнем в Сочи! – заговорщицки предложил Сталин. Он вызвал секретаря. – Приготовьте машину! Позвоните капитану яхты, принесите сводку погоды, через 30 минут мы уезжаем в Сочи, там будет спокойней.

– Товарищ Сталин! Судам разрешено плавать, – без запинки ответил вышколенный секретарь.

– Собирайтесь, Верочка!

– И. В., мы вернемся в Сухуми?

– Видно будет.

В Сочи нас ожидала усиленная охрана на пяти машинах и Полина Сергеевна.

– С приездом, дорогие гости, – сказала она, протягивая букет только что срезанных цветов.

Мы с П. С. расцеловались. После ужина смотрели американские фильмы. В три часа ночи пришел Сталин. Спросила его:

– И. В., от кого могла Лепешинская узнать ваш личный ялтинский номер телефона?

– Если женщина не ревнует, значит, не любит, только по принуждению выполняет свои обязанности по отношению к мужчине.

– Вы не ответили на мой вопрос!

– Думаю, что номер телефона она узнала у Лакобы, с которым успела подружиться в Москве.

Со стороны можно было подумать, что мы любящие муж и жена.

– Верочка, – глухо проговорил Сталин, – честно говоря, я собирался оставить вас в покое. Но, знаешь, когда долго не вижу твоего лица, твоих манящих глаз, ты мне снишься. Все больше убеждаюсь, что без тебя не сумею жить.

Благодарю Господа, что помог распознать ЕГО коварство. Сталин может приласкать и убить, страстно целовать и на другой день замучить в застенках Лубянки или Бутырок. Я, конечно, не поверила, что монах случайно оказался под колесами грузовика.

– Верочка, ты даешь мне счастье! – вопил Ста-' лин. – Ты мой эликсир! Я всегда буду возвращаться к тебе, – рычал И. В. в экстазе.

Принесли правительственную телеграмму о болезни Горького.

– Никогда мы не поймем этого сварливого старика и очень вредного теленка, – сказал И. В. беззлобно. – То он с нами, то против нас. Он по любому поводу и без всякого повода готов проливать крокодиловы слезы.

– Но Горький в России самый любимый писатель! – сказала я.

– Поэтому и терпим, – со вздохом озабоченно процедил Сталин.

Приехали Микоян и Орджоникидзе.

– Привез коньяк, шампанское, скумбрию, шоколад, икру, конфеты, селедку иваси, – хвастливо сообщил Анастас Микоян.

– Заболел Горький, – сказал Сталин. – Придется вместо Италии отправить его на лечение в Горки.

– Почему в Горки? Можно найти место у Кремлевской стены! – сострил Серго Орджоникидзе, который знал истинное отношение И. В. к Алексею Максимовичу.

Все громко засмеялись, Сталин предложил выпить.

– Я провел неделю в Ленинграде, – отрапортовал Микоян. – На обратном пути ко мне в вагон попросился наш общий любимец журналист Кольцов. Он рассказал любопытную историю.

– Говори, охотно послушаем, – миролюбиво разрешил Сталин.

– Горький, скромный пролетарский писатель, всехда жил изысканно, на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая. Он любил аристократическое общество, его всегда окружали молодые, красивые актрисы. В большой просторной петроградской квартире на Кронверкском проспекте целыми днями толпились люди. У писателя экономкой служила бывшая княгиня, элегантная дама средних лет. К ней в Ленинград и зачастил Кольцов. Несмотря на то что старуха давно уже нище не работала, Алексей Максимович посылал одинокой женщине ежемесячное пособие.

– Ты зачем ко мне пожаловал, господин хороший? – спросила старуха вездесущего журналиста.

– Побеседовать.

– Милый человек, без водочки разве может состояться серьезный разговор? Ступай, принеси бутылочку беленькой и крепенькой.

Через 10 минут Михаил Ефимович вернулся с бутылкой.

– Голубчик, неужели ты думаешь, что я с тобой, незнакомым гражданином, буду пить? Приходи завтра к обеду.

На другой день Кольцов принес еще одну бутылочку.

– Сразу видно, что умеешь держать слово. Сегодня пятница, с утра болит голова, приходи завтра утром, только не забудь захватить две бутылочки беленькой и непременно коньячку, давно его не пила, даже вкус забыла. Захвати ветчинки, сыра голландского.

– Утром в субботу пришел к старухе, – продолжает Кольцов, – бывшая княгиня с жадностью смотрит на портфель, показываю бутылки, пакеты с провизией, старая княгиня оживилась, хандра с нее тут же мигом слетела.

– Говори, что тебя интересует? Небось про А. М. Горького? Он в моде нынче. Запомни, сынок, мода – как молодость, приходит и уходит. Записывай все, что скажу, только на меня не ссылайся, даже под крестом не стану подтверждать: помирать надобно в своей кроватке.

Старуха оживилась, раскраснелась, глаза по-молодо-му загорелись. В конце концов за три бутылки водки она отдала Кольцову' записную книжку Горького. Каким путем та к ней попала, никто не знает.

– Украла, стерва, – ядовито заметил Сталин.

– В записной книжке, – смаковал Микоян, – фамилии, имена, адреса и номера телефонов женщин, которые прошли через постель великого пролетарского писателя. На последней странице стояла внушительная цифра, подведен итог.

Мужики осклабились.

– Такому жеребцу можно только позавидовать, – громко проговорил Орджоникидзе.

– Зачем завидовать, бери с него пример и действуй так же напористо, – засмеявшись, сказал И. В. – Мы должны иметь записную книжку Горького, тогда он будет у нас в руках со всеми вонючими потрохами.

– Поздно, – ответил Микоян, – Кольцов возвратил ее писателю.

– Болван! – резюмировал Сталин.

Когда остались вдвоем, я сказала И. В.:

– Мне очень хочется побывать на вашей родине, в Гори.

– Там нечего делать, – отрезал он. Затем после длительной паузы – Придется подсказать ленинградским товарищам, чтобы старую экономку-княгиню изолировали от общества. Верочка, как вы считаете, наше решение правильно?

В первый раз он просил у меня совета.

– Зачем ее трогать? Она старенькая и больная, уставшая от жизни женщина.

– Разве старые люди все хорошие?

Черное море. Пляж. Катание на яхте. Массажи. Сталин и его ненасытные, звериные объятия. Завтраки, обеды, ужины. Просмотр заграничных фильмов. Бесконечные гости. Светская болтовня с Полиной Сергеевной. Быстро пронесся этот отпускной калейдоскоп.

М. Н. Тухачевскому присвоили звание маршала. Торжественный банкет состоялся в ресторане «Метрополь»: тосты, речи, восхваления. Ворошилов преподнес ему именные золотые часы. Сталин прислал поздравительную телеграмму. Обласканный, новоиспеченный маршал забыл о моем предупреждении: тщеславие взяло верх. Первый тост поднял «За первого гражданина страны Советов, дорогого и любимого вождя всех народов товарища И. В. Сталина», второй – «За красного командарма ленинско-сталинской гвардии Клима Ворошилова», третий – «За непобедимую красную кавалерию, замечательного полководца товарища Семена Буденного!» Меня он не заметил, позвонил только после того, как прошел угар.

– Верочка, родненькая, спасибо за подарок, мне очень понравились запонки, галстук, рубашки и золотая булавка. Когда мы увидимся?

Разговор прервала на полуслове.

Поздно вечером постучался Маленков.

– В. А., вы хорошо поработали в дни Конгресса Коминтерна, – он протянул плотный конверт. – Здесь три тысячи рублей. Берите, не стесняйтесь. С товарищем Сталиным согласовано. За мной закрепили домик в Болшево. Я очень хочу встретить вместе с вами Новый год.

– Я тоже хочу, но что мы скажем товарищу Сталину?

– Нужно согласие, все остальное я беру на себя.

– Г. М., но с одним условием: чтобы потом не было неприятностей!

– В знак дружбы примите, В. А., от меня золотое кольцо. Дай Бог, чтобы в лучшие дни оно стало обручальным…

В театре на репетициях снова появился Шолохов. Он перестал вмешиваться, делал артистам комплименты, дарил духи, шоколад, конфеты. Всех участников спектакля пригласил Новый год встречать у него в станице. Он демонстративно ухаживал за Ольгой Лепешинской.

Нам показали экранизацию романа «Тихий Дон», постановка 1931 г. В роли Аксиньи снялась прекрасная артистка Эмма Цесарская.

Я сблизилась и подружилась с Екатериной Павловной Пешковой. Она попросила меня спеть для А. М. Горького. С удовольствием выполнила ее просьбу. Весь вечер в их доме на Малой Никитской звучали русские романсы и арии из опер русских композиторов. Растроганный писатель вспомнил Ф. И. Шаляпина, назвал его «забубенным другом», «несмышленой головушкой».

– Обиделся на меня Федя за одно письмо, не понял, что власть строки продиктовала.

– А. М., вам нельзя расстраиваться, – сказала я.

Горький, как маленький ребенок, заливался слезами.

Когда Екатерина Павловна отправилась на кухню хлопотать насчет ужина, я тихо, чтобы никто не слышал, спросила:

– Журналист Михаил Кольцов возвратил вам записную книжку синего цвета?

Писатель насторожился:

– Кто мог вспомнить о ее бренном существовании?

– Ни о чем не спрашивайте, сожгите ее! О ваших записных книжках известно в ЦК ВКП(б)…

– Господь с вами, не бойтесь, говорите нормальным голосом, я не имею привычки выдавать людей. Спасибо, что сказали. Некоторых моих записных книжек больше не существует.

Сталин простудился, он заболел воспалением легких. Это дало возможность встретить Новый год с Маленковым. Дружба с ним спасла меня от многих бед…

Год 1936

Дача Маленкова утопает в сосновом бору. В доме множество корзин и хрустальных ваз с живыми, свежими цветами. Я перестала удивляться изобилию, которое имеет правительственная верхушка.

– Верочка, специально к вашему приезду я заказал цветы из оранжереи, – хвастливо проговорил хозяин дома.

Нам прислуживал пожилой, глуховатый человек. У него была лобастая, круглая, как луковица, голова с едва заметным носом и признаками будущей лысины во весь череп от лба до затылка.

– Дальний родственник. Держим из сострадания, у него никого нет. Гавриил Евсеевич плохо слышит, когда смотрит на вас, слова угадывает по губам.

– Г. М., вы намерены весь вечер киснуть в помещении?

– В. А., кто вам нужен? Вы не можете себе представить, с каким нетерпением я ожидал этого дня.

– Простите за нескромный вопрос: как вам удалось отделаться от жены?

– К счастью, она улетела на Дальний Восток проводить партийную конференцию, ее не будет две недели.

– Скажите, что произойдет, если И. В. узнает, что я с вами встретила Новый год? Его бесконечные нравоучения хуже горькой редьки, они вызывают у меня тошноту.

– Не принимайте все так близко к сердцу, прекратите делать ему замечания, во всем старайтесь потакать. Такого зверя трудно приручить, только смелые, отважные люди берутся за дрессировку хищных зверей: львов, тигров, шакалов, бегемотов и даже крокодилов. Я высказал мысль, которую храню на дне своего сердца. Моя супруга не ведает, что происходит в моей душе.

– Г. М., если вам не нравится Сталин, что заставляет вас так преданно ему служить? Вы – способный инженер, могли бы получить соответствующую работу на заводе, фабрике, в научно-исследовательском институте.

– Когда молодой человек, увлеченный актерством, попадает одной ногой в театр, запах кулис действует на него, как гипноз. Имея незначительный талант, он навсегда остается служить Мельпомене, и его не смущают вечные колеса, рмена городов, невыигрышные роли, плохие гостиницы, скудность бытия. Страстно и убежденно он отдает все силы сцене. – Мой собеседник залпом выпил стакан боржоми. Потом снова продолжил свою полуисповедь – Я, Верочка, родился в степном городе Оренбурге, вспомните «Капитанскую дочку» Пушкина. Добровольцем вступил в Красную Армию, не по принуждению, а по человеческой совести стал в 1920 году на Туркестанском фронте большевиком. Четыре года учился в Московском Высшем Техническим Училище. В 1925 году меня с пятого курса забрали на партийную работу в аппарат ЦК ВКП(б), об этом не жалею. Верочка, родная моя, любимая женщина, вот увидите, придет и наше время! Убедился на собственном опыте, если не ты, так тебя сомнут и не дадут подняться. Надеюсь, что вы оцените мою прямоту, я стремлюсь к власти и непременно своего добьюсь!

– Г. М., для чего вам сдалась эта поганая власть?

– Надоело быть исполнителем чужой воли и никогда не иметь своего собственного голоса.

– Сталин добровольно не уступит свой пост.

– Известно, что дураки не перевелись, властолюбцев на земле больше, чем властителей.

– Оказывается, вы неплохой дипломат!

– Мы с вами должны объединиться в борьбе против И. В. Он дальновиден, умен и как никто хитер!

– Что нам это даст?

– Приведу заурядный пример: вам не по душе опера Ивана Дзержинского «Тихий Дон». Русские композиторы Чайковский, Мусоргский, Глинка, Бородин, Римский-Корсаков – вам ближе. Об этом вы только вполголоса намекнули дирекции Большого театра, и она уже на задних лапках готова выполнить любое ваше желание. В театре имеются серьезные соперницы, одно слово – и они с повышенным окладом переведены на работу в периферийные театры. Вам хочется увидеть спектакли оперных театров Франции, Италии, Англии? Вас немедленно посылают в творческую командировку за государственный счет. Вы живете полнокровной жизнью, и вам не надо думать о завтрашнем дне…

– И за все перечисленные блага я должна щедро расплачиваться своим телом?

– Простите меня, а сейчас вы не платите? Вы увлечены Сталиным? Неужели вы его так крепко любите, что не можете жить без него?

– Г. М., разве вы лучше его?

– В моих жилах течет русская кровь, мои предки – дворяне из старинного рода. Я моложе Сталина на 24 года, готов развестись с женой, она давно уже мне опостылела, мне противно ложиться с ней в постель. Разве этого недостаточно?

К великой радости, нас позвали ужинать. От серьезной беседы я страшно устала, заломило в висках.

В доме тепло, в печке весело потрескивают березовые дрова. Маленков предложил выпить за дружбу. Мне захотелось безудержного веселья, в ресторан, где много света и музыки, к цыганам, кутить, гулять, петь. Мой скучный кавалер словно догадался, о чем я думаю.

– Работникам ЦК ВКП(б) запрещено появляться в людных местах и тем более в ресторанах. Сегодня светлая ночь, хотите покататься на тройках с бубенцами? *

– Конечно, хочу! Кто может отказаться от такого заманчивого предложения?

– Тогда одевайтесь по-зимнему. Кучер-стервец заснул, он выпил один целую бутылку водки. Пойду скажу, чтобы его разбудили и запрягли лошадей.

– Мы не заблудимся?

– С нами поедет охрана, возьмем с собой собак, немецких овчарок.

Дорога шла по краю леса, потом по широкой лесной просеке, мелькали и старые сосны, и молодой березняк, и высокие корявые дубы, одиноко стоявшие на полянах, где недавно срубили лес, но скоро все смешалось в воздухе, в облаках снега. Поднялся ветер. В бешеной пляске закрутились, затанцевали серебристые, золотистые снежинки. Лошади неслись все быстрей и быстрей, они, бедные, тоже ощутили мороз. У меня сдавило дыхание.

– Накатались, В. А., или еще хотите? – сквозь ветер зло прокричал Маленков.

– А вы замерзли?

– Уже поздно, хочу домой, к печке, уж больно озябли ноги.

Хотела ему крикнуть: «Рыхлое, мордастое животное, тебе не изба нужна, а увесистая материнская сиська!» Но я заставила себя сдержаться.

– Начальник, будем назад вертаться? – радостно спросил багрово-рыжий, весь заиндевевший кучер.

– Домой! Домой! Только поскорей! – проревел Г. М.

И опять с новой силой в который раз вспомнились детство, Дальний Восток, Амур, рыбалки, тайга, безмятежная юность, первая любовь, консерватория, композитор Глазунов с его доброй, неповторимой улыбкой. Как все это было давно! Если бы жизненный круг повернулся в обратную сторону и все началось бы сначала – без Сталина, без надоевших вождей, без интриг и сплетен… Из забытья вывел голос замерзшего Маленкова.

Старые, ко всему безразличные женщины помогли нам раздеться. Красные, распаренные морозом и холодным ветром, мы с удовольствием выпили крепкой, на-стоенной на лимонной корочке водки. Взглянули на часы. Оказалось, что через пять минут стукнет Новый 1936 г. О себе не хотелось думать. Я плыла по течению, только не знала, куда плыву.

– Под Новый год друзьям и близким дарят подарки, – сказал весело хозяин. – Верочка, я собираюсь преподнести вам туркменский ковер ручной работа.

– Г. М., дорогой, я боюсь получать такие дорогие подношения. Снова возникнет вопрос, чем и как рассчитываться.

– Пока… добрым отношением!

Мы слушали пластинки. Классическую музыку Маленков не понимал, она его утомляла. В два часа ночи он пошел провожать меня в отведенную комнату. По лестнице поднялись на второй этаж, у дверей Маленков смущенно спросил:

– Разрешите мне остаться?

Происходит завуалированный тори

– Г. М., умоляю вас, не трогайте меня. Быть с вами просто так не могу и не хочу. Дорогой, не обижайтесь, невозможно переходить из одной постели в другую. Получив свое, вы первый станете негодовать и осуждать. Вы знаете, что слухи обгоняют ветер.

– За правдивость суду уважать вас еще больше. Верочка, вы мой оракул! Я терпелив, умею ждать, надеюсь, что когда-нибудь я все-таки добьюсь вашей благосклонности.

– Кредитору не полагается заранее выдавать вексель.

Когда он вышел, задумалась, почему надменный, скрытный, ловкий и малоразговорчивый Маленков в первый же вечер раскрыл душу, наизнанку вывернул нутро? Откуда такое бесстрашие? Отныне и я стану такой. Каждого начну скручивать, получать как можно больше, а взамен ничего не давать, отделываться надо обещаниями, вселять маленькую надежду. В одно и то же время назло им всем стану требовательной и недоступной, ласковой и холодной, величественной и неподкупной.

Проснулась в 11 часов утра. На дворе яркое солнце. Метель улеглась. Кругом чудесная деревенская тишина. Чистенький, нарядный, коротконогий Маленков читает в гостиной газеты, просматривает журналы, делает выписки. После долгих переговоров отправились на прогулку. Снег, отливающий белизной, слепит глаза. По дороге Г. М. учил меня уму-разуму:

– Бойтесь и не доверяйте Сталину. У него нет сердца, он никого не щадит. Не моргнув глазом, раздавит душу сапогом. Забыл сказать: И. В. серьезно увлекся еще одной певицей, на сей раз еврейкой – Натальей Дмитриевной Шпиллер. Мне сообщили, что она была у него несколько раз. Говорю не для того, чтобы причинить лишнюю боль. Знайте, Сталин – не вечен, мы все смертны, одних могила раньше поглощает, других позже.

Намек Маленкова запомнила. Слезно его попросила:

– Г. М., давайте оставим политику, честное слово, надоело…

Перед наступлением сумерек возвратилась в Москву. Дома ждала телеграмма: «Срочно позвоните Пильняку».

– Верочка, – проговорил восторженный Пильняк, – я собираюсь за уши притащить к вам блестящих собеседников, если вы, конечно, разрешите. Писателя М. А. Булгакова, его жену Елену Сергеевну, артиста Художественного театра В. И. Качалова, его супругу режиссера Нину Николаевну Литовцеву. Я должен знать: как вы отнесетесь к такому внезапному вторжению?

– Мечтаю отвлечься от суеты мирской!

– Теперь вы убедились, что я пай-мальчик? Не успел объявиться в Москве, как дал о себе знать.

– Ценю вашу заботу.

– А можно более ласково?

– Спасибо, Боренька!

С острыми ироническими рассказами Булгакова я познакомилась давно. До слез хохотала, когда читала «Роковые яйца», «Дьяволиаду», «Собачье сердце». В Московском художественном театре несколько раз смотрела «Дни Турбиных». Спектакль волновал, заставлял мыслить, думать, мечтать. С автором пьесы меня познакомил галантный Станиславский. Иногда Булгаков приходил к нам за кулисы, в Большой театр. Поражали его безукоризненный костюм, ослепительной белизны рубашка, ботинки, начищенные и отливающие зеркальным блеском. Воспитанный, вежливый по-старомодному, с изысканными аристократическими манерами, он нравился и женщинам, и мужчинам, которые тайно старались во всем ему подражать.

Гости пришли к ужину: высоченный Качалов с Ниной Николаевной, нарядно-элегантный Булгаков с красивой, стройной, преданной Еленой Сергеевной, которая ради него оставила мужа, крупного военачальника. Шествие замыкал Борис Пильняк. Яркая цветная ковбойка его очень молодила. Он притащил корзину разной снеди со множеством бутылок вина. Посыпались анекдоты, шутки, нескончаемые эпизоды из театральной жизни. Первым заговорил Качалов:

– Зимой 1929 года в труппу Художественного вступил молодой артист Осип Наумович Абдулов. Принимали его Немирович-Данченко, моя благоверная супруга и ваш покорный слуга. На первых порах ему поручили небольшую, эпизодическую роль приказчика Гаврилы в комедии Островского «Горячее сердце». После премьеры Станиславский вызвал Абдулова к себе в кабинет и сказал: «Вы, голубчик, замечательно сыграли! Самое радостное, что сердцем поняли нутро нашего Художественного театра. Поздравляю! Оригинальным, проникновенным рисунком образа Гаврилы вы органически влились в актерский ансамбль «художественников». Вы изумительно, неподражаемо хромали. Вот что значит, когда актер мыслит правильными категориями и всем существом принимает систему». Набравшись храбрости, смущенный Абдулов попросил у Константина Сергеевича на память автограф. Станиславский вынул из портмоне свой портрет, на котором размашисто написал: «Осипу Наумовичу Абдулову свидетельствую глубокое уважение и благодарность за доставленное удовольствие».

Прошло несколько дней, в театре премьера драмы Всеволода Иванова «Бронепоезд 14–69». На сей раз новоиспеченный артист Абдулов играет партизана. В антракте рассерженный Станиславский набросился на неосмотрительного актера: «Голубчик, милый Осип Наумович, запомните, что однажды найденную деталь нельзя так часто повторять, переносить из одного спектакля в другой. Поймите, милостивый государь, Художественный театр не терпит штампов».

Посрамленный, убитый горем Абдулов немигающими глазами смотрел на строгого мэтра:

– Что я сделал неправильного? – пролепетал несчастный артист. Станиславский так же строго:

– Подумайте сами, голубчик! Вам станет гораздо легче, если без посторонней помощи найдете зерно ошибки, на это вы и «художественник».

Окончательное падение Осипа Абдулова произошло на спектакле «Дядюшкин сон» по Достоевскому.

– Объясните нам, голубчик, – заревел Станиславский, – почему в каждом спектакле вы продолжаете усиленно хромать? Неужели повторяемый штрих приносит вашему актерскому самолюбию моральное удовлетворение?

Потрясенный Абдулов, наконец, понял, что от него хочет режиссер, которого он боготворил.

– Простите, великодушно… Но у меня нет правой ноги, она давно ампутирована, поэтому я вынужден хромать не только на сцене Художественного театра, но и в жизни…

Обычно выдержанный Станиславский истерически захохотал. Смеялись актеры, смеялась секретарша, смеялись капельдинеры и уборщицы, сторожа и пожарники, гримеры и костюмеры, буфетчики и кассирши, дирекция и администрация… Абдулова уволили, в приказе значилось: «Освободить от занимаемой должности по собственному желанию в связи с переходом на постоянную работу в другой театр». Не мог же Немирович-Данченко написать: «Артист О. Н. Абдулов уволен из Художественного театра за систематическое и беспринципное хромание во время спектаклей»….


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю