Текст книги "Исповедь любовницы Сталина"

Автор книги: Леонард Гендлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

На завтрак И. В. пригласил Молотова, Ежова, Кагановича, Жданова, Маленкова, Берия.

– Лаврентий, мы все ждем твоего рассказа, – сказал Сталин.

– При посторонних не полагается раскрывать государственные тайны, – проговорил Берия, показывая рукой на меня.

– Не стесняйтесь, можете говорить. В. А. Давыдова свой человек, проверенный временем.

– Князья Эмухвари сознались. – Берия победоносно взглянул на «соратников». – Ваш маршрут на озеро Рица передал им через доверенное лицо Паукер, с ним «в кружку» работали Полина Сергеевна и повар Немчинов.

– Молодец, товарищ Берия! – выпалил Сталин. – Ты лихо сработал и честно заработал орден.

– Я – рядовой солдат партии, – скромно сказал Л. П.

И. В. злобно посмотрел на бледные, потухшие лица своих приближенных. Вожди поняли, что Берия клином выбивает инициативу из рук карлика-наркома. Сталин подошел к Л. П.:

– Огромное тебе спасибо! Пытайте подлецов, бейте ногами в живот, обливайте кипятком, иголками ковыряйте их поганое тело. – И. В. закурил трубку, пуская кольца дыма. – Ты Каминского, наркома здравоохранения, помнишь?

– Как не помнить этого негодяя, – буркнул Берия.

– Хрущев переслал нам его письмо. Каминский пишет, что ты работал на мусаватистскую разведку.

Ежов оживился. Берия спокойно ответил:

– Вы этому верите?

– Товарищ Ежов, поступайте с Каминским по своему усмотрению. Когда он был секретарем Московского областного комитета партии, за ним замечались некоторые шатания.

Берия благодарно посмотрел на Сталина.

– Сегодня вечером доставьте сюда Паукера и суку Полину Сергеевну. Мы примем участие в допросе, все должны присутствовать, – проговорил И. В.

Из оцепленной дачи никого не выпускали, даже на крыше особняка находились вооруженные солдаты. Обедала у себя. В семь часов вечера позвонил Маленков, он предложил спуститься в гостиную. Конвоиры ввели изуродованного Паукера. Из-за выбитых зубов ему трудно было говорить.

– Зачем, сволочь, хотел меня убить? – наливаясь кровью, крикнул разъяренный Сталин.

– Клянусь дочерью, я оклеветан, вас неправильно информировали. Берия и Ежов дали мне партийное слово, если сознаюсь, буду жить. Посмотрите, что со мной сделали большевики-ленинцы? Товарищ Сталин, вас окружают мерзкие подлецы. Клянусь, я не собирался вас убивать. Я не для этого остался в России и не вернулся в родной Будапешт.

– Разрешите заткнуть ему пасть? – прорычал хроменький Ежов.

Привели Полину Сергеевну. Как она изменилась за один сутки!

– Говори, стерва, кто тебя завербовал? – прошипел И. В.

Слабая женщина не сумела выдержать сверления здоровых зубов, зверских побоев, прижигания, она оклеветала себя и многих ни в чем не повинных людей. Опустившись на колени, П. С. тихо уставилась на Сталина:

– В Москве, когда я была в отпуске, Паукер познакомил меня с Зиновьевым и Пятаковым. Связь с князьями Эмухвари я поддерживала через их друга повара Немчинова. Это он сообщил ваш маршрут.

– Скажи, какую смерть ты заслужила? – шепотом спросил Сталин несчастную женщину.

– Пощадите! У меня дети, умоляю, будьте отцом родным! Разве я вас плохо принимала?

Она подползла ко мне, стала целовать ноги, колени:

– В. А., почему вы молчите? Заклинаю вас господом, вмешайтесь в мою судьбу!

– Прекратите ломать комедию! Паукер! – рявкнул Сталин. – Ты узнал эту проклятую бабу?

– Да, – покорно ответил Карл Викторович.

– Она выдала тебя, раскрыла твои конспиративные связи. Я не вправе обижаться на П. С., она – жертва гнусного шантажа. Паукер, проститутка несчастная, возьми плетку у товарища Ежова и стегай эту ведьму, если хочешь остаться в живых.

Еще совсем недавно эту самую плетку я видела в руках Ягоды. По наследству она перешла к Ежову.

– Ваше приказание я не сумею выполнить. Женщин я никогда не бил.

– Встаньте Троеверова, – ласково произнес И. В. – на сей раз вам крупно повезло. Рыцарь оказался истинным джентльменом, вам придется поменяться ролями. Стегайте плеткой гражданина Паукера, бейте его в самые уязвимые места, после хорошей работы мы решим, что с вами делать.

Женщина покачала головой:

– Как я могу поднять руку на такого человека.

Разозлившись, Сталин подозвал Ежова и Берия.

– Молодые люди, вот плетка, по очереди стегайте обоих. Устанете – на помощь придет Маленков, а то он слишком быстро покрылся жиром. Только что я получил коллективную записку: товарищи Молотов, Каганович, Жданов рвутся в бой, они тоже хотят попробовать свои силы.

Паукер без единого крика перенес нечеловеческие истязания. Он хрипел. После первых ударов Троеверова надолго потеряла сознание.

– Притворяется, курва! Вылейте на нее ведро холодной воды и подожгите на голове волосы.

Берия просительно:

– И. В., сделайте доброе дело, отдайте мне эту парочку, мы им высверлим зубки. Как миленькие заговорят, мы не все еще узнали.

– Они ваши, делайте с ними, что хотите.

Не простившись, Сталин уехал на другую дачу.

Сжалившись, Поскребышев ночью увез меня в Москву. Мы заняли двухместное купе международного вагона. Заснуть я не могла, А. Н. тоже не спал. Я спросила могущественного секретаря:

– Вы верите во все эти бесконечные заговоры, покушения, убийства?

– Верочка, я. за вас очень боюсь! В наше время нельзя думать и рассуждать. Ежов – конченный человек. Борьба не бывает без жертв, цель оправдывает средства.

В Харькове нас ждала телеграмма: «Поскребышеву и Давыдовой немедленно вернуться в Сочи. Сталин».

Начальник дороги предоставил в наше распоряжение салон-вагон. Он обещал проследить за его прохождением.

Увидев меня, И. В. страшно обрадовался:

– Отдыхать поехала с И. В., а убежала с его секретарем? Так поступать некрасиво!

Как видно, покушение на его двойника на Сталина не подействовало.

– К предателям будем относиться еще жестче. Под пытками сознается любой. Врагов еще много, всех не переловишь.

На военном самолете прилетели Ворошилов, Хрущев, Андреев, Шкирятов. Почти все Политбюро было в сборе. За ужином начался излюбленный разговор. Хрущев сообщил об аресте Каминского.

– Не будет оговаривать порядочных людей, сеять раздор в партии, – проговорил, пыхтя трубкой, Сталин. – Он к Троцкому благоволил.

Каганович, захлебываясь:

– У него интересная дочь, работает в секретариате Вышинского.

И. В., смеясь:

– Сколько абортов она сделала от этого борова?

Общество заржало утробным смехом.

– Жена Каминского часто бывает в гостях у Бухарина, – сказал Молотов, – она дружит с его женой Лариной, совсем молодая и тоже пикантная дамочка.

Сталин хитро подмигнул:

– По дамским вопросам у нас имеется крупный специалист-аналитик Николай Иванович Ежов. Ему и поручим прощупать будущую вдовушку, а нашей Сарочке – Лазарю Моисеевичу достанется понравившаяся дочка. Ты, Сарочка, смотри, греши осторожно, старуха узнает – голову и яйца оторвет!

На имя Сталина пришло сообщение, что после ареста мужа жена Каминского повесилась на крючке в уборной. В письменном столе бывшего народного комиссара здравоохранения нашли запечатанный конверт – письмо на 15 сгр., адресованное членам Политбюро. Имущество Каминских конфисковали, дочь выслали в Ахтырский край с пометкой в паспорте «бессрочно».

Маленков обратился к И. В.:

– Товарищ Сталин, разрешите мне уйти из аппарата ЦК ВКП(б). Я хочу работать по специальности, имеется вакансия на заводе «Красный пролетарий», должность зам. главного инженера.

– Что, пузатый, обиделся? Окунулся в грязную воду, а выйти собираешься чистеньким да еще в галстучке? Не выйдет! Вы бейте проклятых врагов, расстреливайте, а я соглядатаем буду! Ишь какой хитрый! Мы глупее тебя, ирод вшивый? – Сталин взорвался. – Советую больше не поднимать этот вопрос, заикнешься – пеняй на себя, будешь лежать в одной могиле с Зиновьевым. Зарплату в три раза больше любого наркома получаешь, паек правительственный на дом доставляют, дача дармовая, две персональные машины, жена на откуп технический вуз получила! А что девки тебя не жалуют – на то не моя вина! Баба требуется, – скажи Ежову, Н. И. моментально организует, он даже вызвал на соцсоревнование дедушку Калинина и маршала Буденного!

Раздался громовый смех. Когда вошел Берия, голоса смолкли.

– Как дела? – спросил Сталин.

– Ночью Паукер убежал из внутренней тюрьмы.

– Если не поймаешь – ответишь собственной шкурой. Сам из твоей поганой кожи буду веревки вить.

Радостно-возбужденный Ежов:

– Вот что значит самовлюбленность и переоценка возможностей. Берия уничтожающим взглядом посмотрел на мальчика-наркома.

– Вы же со слезами умоляли отдать вам гражданина Паукера! – проговорил И. В.

– Л. П., – тихо сказал Ежов, – бездарные помощники, занимающиеся отсебятиной, нам не нужны. В следующий раз не будете вмешиваться не в свое дело. Советую навести порядок в Грузинской республике, которой вы еще руководите.

И. В. внимательно следил за словесным поединком недругов.

– Заткнись, крысиная морда, а то живым отсюда не выйдешь! – изрыгнул Берия.

Хрущев примирительно:

– Товарищи, как вам не стыдно, вы же не маленькие дети!

Ежов захромал в диспетчерскую давать указания относительно поимки Паукера.

Сталин устало:

– Иди, Берия, ты нам больше не нужен. Даю один день. С плохими новостями не приходи.

Молотов презрительно:

– И. В., почему товарищ Берия позволяет в нашем присутствии хамские выходки?

Сталин не ответил. Взорвался Ворошилов:

– Предлагаю немедленно арестовать гражданина Берия!

Маленков твердо:

– Товарищ Микоян в 1928 г. оказал содействие в приобретении любопытнейшего архива. В одной из папок собраны материалы о далеко не безупречной деятельности Лаврентия Павловича Берия. Пожалуйста, взгляните на копию его заявления о согласии работать на мусаватистскую разведку, бумага написана рукой Берия.

Сталин твердо:

– Товарищ Берия искупил свою вину перед партией. Кто из нас в молодости не заблуждался?! У нас есть время проверить его на практической работе. – Он испытующе посмотрел на Маленкова: – Г. М., против нас вы тоже собираете компрометирующие материалы?

– И. В., я уже сказал, что готов в любую минуту уйти из аппарата ЦК. Вы знаете, что мы с товарищем Поскребышевым работаем не за страх, а за совесть.

– Какой горячий! С тобой уж пошутить нельзя, сразу лезешь в бутылку!

– У меня имеется несколько вопросов! – обратился Хрущев к Сталину.

– Весь вечер сидел, словно воды в рот набрал, а теперь, когда мы устали, хочешь разрешиться от тяжелого бремени. Никита Сергеевич, сколько тебе годков исполнилось?

– Сорок три.

– Зачем пузо отращиваешь! Смотри, яйца жиром обрастут, девки перестанут любить! Мне говорили, что ты с Калининым из-за какой-то секретарши-потаскушки переругался. Ну ладно, говори, что тебе нужно.

– Я вторично предлагаю узаконить публичную казнь на Красной площади. Покойный В. И. Ленин нас бы за это поблагодарил.

Сталин рассмеялся:

– А что ты скажешь, если мы попросим тебя занять пост главного палача Союза Советских Социалистических Республик? Будешь, как Малюта Скуратов при царе Иване Васильевиче Грозном.

Глотая слюну, почти задыхаясь от бешенства, Хрущев ответил:

– Для истинного большевика-ленинца любое задание советского правительства и коммунистической партии – священно.

– Какой еще у тебя вопрос?

– Вячеслав Михайлович умышленно тормозит развитие промышленности и сельского хозяйства.

– Где конкретные доказательства?

– Я готовлю на ваше имя развернутую докладную записку.

– Мы поняли вас, товарищ Хрущев, вы готовы сразу схватить два портфеля – палача и председателя Совнаркома? Мы подумаем, какой из этих постов вам отдать!

Поздно ночью Сталин вошел в спальню.

– Верочка, вы не уснули?

– И. В., миленький, не понимаю, как вы можете выдерживать такой словесный натиск?

– Их болтовню чаще всего пропускаю мимо ушей. Сейчас тихая, спокойная ночь, пойдемте к морю, перед сном полезно освежиться.

Мы гуляли около часа. И. В. снова заговорил:

– Верочка, вы убедились, что среди окружающих меня людей нет ни одного порядочного человека. Каждый готов слопать другого вместе с костями.

– И. В., точно такая же атмосфера царит в нашем Большом театре. Из-за пустяковой роли солисты оперы и балета подставляют друг другу ножку, а чаще всего пишут жалобы и заявления в партком и местком.

– Почему не рассказываешь, что за тобой продолжают ухаживать наркомы и работники ЦК ВКП(б)? Мне на них наплевать. Пока я жив, никого не бойся.

Сталин меня обнял. Мы зашли в пляжный домик, где были все удобства. Зажмуривая глаза, он сказал:

– Как хорошо быть с тобой вдвоем, Верочка!

Ежов утром сообщил, что Паукера поймали.

– Маленький, да удаленький! Вот это работа! Завтра вручим тебе орден Ленина. Тебе присвоено звание генерального комиссара государственной безопасности. Ты знаешь, что Указ был опубликован 28 января этого года, но вступает в силу сегодня ночью. Доложите нам обстановку! Как вам удалось задержать опасного преступника?

– Мерзавец скрывался в Сухуми у своего родственника, директора винного завода. Арестованный дал интересные показания. Как мы выяснили, на работу в органы его рекомендовал товарищ Менжинский. Пау-кер назвал всех своих сообщников: начальник транспортного отдела НКВД Шанин, начальник спецотдела Гай, начальник иностранного отдела Слуцкий, его заместители Берман и Шпигельдляс, следователь Черток. Я дал задание всех арестовать.

– Николай Иванович, ты честно заслужил орден и высокое звание чекиста.

– Спасибо, И. В., – Ежов осклабился, – верой и правдой мы служим стране Советов.

Без энтузиазма репетировала партию Груни в скучной опере Чишко «Броненосец Потемкин».

В магазине случайно встретила Зинаиду Николаевну Райх, мы стояли в очереди за колбасой. Я ее окликнула, спросила, почему она такая грустная.

– Злые силы сводят счеты с Мейерхольдом.

Я пошла ее провожать, по дороге она рассказала:

– В «Правде» должна появиться разгромная статья о нашем театре, это гораздо хуже, чем физическая смерть.

– Я буду говорить со Сталиным!

– Наивная глупышка! Где он и где вы! Я не приглашаю вас – в квартире жуткий хаос. Всеволод Эмильевич никого не хочет видеть. Я уговариваю его уничтожить архив [3]3
  Архив Вс. Мейерхольда спасен его учеником и другом кинорежиссером С. М. Эйзенштейном, который спрятал его на своей подмосковной даче в Кратово. (Прим, автора.)


[Закрыть]. Каждый день к нам приходит Саша Гладков. Какой он милый и честный человек! Саша обожает Мейерхольда.

Александр Константинович Гладков родился в 1912 г. в Муроме. Печататься начал в 1929 г. как газетный репортер. Потом работал в театре Вс. Мейерхольда. Гладков – автор многих пьес и сценариев. Был репрессирован, сидел в тюрьмах и лагерях по ст. 58–10 УК РСФСР. Реабилитирован. Его перу принадлежат «Воспоминания о Мейерхольде», «Тарусские страницы», «Встречи с Пастернаком». Гладков умер в 1976 г. В 1980 г. изд-во «Искусство» посмертно выпустило его книгу «Театр. Воспоминания и размышления».

Ко мне на ужин приехал Маленков, он принес хрустальную вазу. Стол я накрыла в столовой, сама за ним ухаживала, это доставило Г. М. большую радость. За чаем он сказал:

– Я против того, что И. В. умышленно втягивает вас в нашу закулисную жизнь. Старайтесь на все смотреть, как на приключенческий фильм.

Я спросила:

– Г. М., вы когда-нибудь были в театре им. Всеволода Мейерхольда?

– Видел «Ревизора» Гоголя и «Лес» Островского. Его искусство мне не по душе, хотя многие считают его талантливым и способным режиссером. Он делает все наоборот. Его театр подлежит ликвидации.

– Г. М., сегодня в мире нет режиссера, равного Мейерхольду. Я его хорошо знаю, он умный, талантливый. Все надо сделать, чтобы он продолжал творить.

– Хлопотать за него бесполезно, ничто не поможет! – жестко ответил Маленков. – Да на что он вам сдался?

– Станиславский, Немирович-Данченко, Вахтангов, Крэг, Рейнгардт, Пикассо, Сергей Лифарь его очень высоко ценили. Он мой добрый товарищ.

– Я этого не знал, почему вы раньше об этом не сказали? Статья Керженцева «Чужой театр» набрана, идет в печать с одобрения И. В., она прошла через руки Жданова. Насколько мне известно, 14 июня Мейерхольд в выступлении признает свои ошибки, мы постараемся предоставить ему работу в другом театре.

– Всеволод Эмильевич без театра все равно что птица без крыльев. Этого человека боготворит весь мир, я сама видела, как при упоминании его имени режиссеры, актеры, критики, писатели почтительно склоняли головы. За границей его знают больше, чем Станиславского и Вахтангова. У меня заболела голова, Г. М., вы не обидитесь, если я прилягу?

– Верочка, мне уйти или посидеть около вас?

Я села на кушетку. Маленков заботливо укрыл меня одеялом, затем опустился в кресло. Минут через пять раздался его размеренный, сопящий храп. Он потушил свет и, жалея меня, всю ночь просидел в кресле.

В Большой театр приехал наместник советского искусства Керженцев. Три часа он говорил «О формализме и натуралистических выкрутасах» Вс. Мейерхольда. Партийная организация его поддержала. Хорист Глеб Вердилин, заместитель секретаря партийной организации, громовым басом прочитал заранее подготовленную резолюцию. На другой день Керженцев вызвал меня для личной беседы в Комитет по делам искусств.

– Товарищ Давыдова, не знаю, что нам с вами делать. Производственница вы хорошая, норму спектаклей выполняете, ведете общественную работу, вы заслуженная артистка РСФСР, а наутро у вас, прямо скажем, поганенькое, набитое гнильем.

Резко возразила:

– Почему вы со мной так разговариваете?

– В. А., почетное звание и орден не дают вам права задирать нос! Не выйдет! Не позволим! С врагами народа якшаетесь! Пишите объяснение, что вам известно о расстрелянном шпионе Пильняке и его сожительнице, проститутке Андронниковой? В Абхазии вы встречались с троцкистом Лакобой, бывали у него в доме! Даже в том случае, если все кончится благополучно, нам все равно придется на годик-другой перевести вас в один из республиканских оперных театров.

Рассердившись, я крикнула:

– Не желаю вас больше слушать! Оставьте меня в покое!

Старый, наивный большевик думал, что он может иметь собственное мнение! Указывать ведущим артистам Большого театра, пугать их переводом на периферию!

Я не поехала на репетицию, из дома позвонила Маленкову.

– Г. М., я с вами прощаюсь. Платон Михайлович Керженцев собирается перевести меня на работу в Ташкент или в Алма-Ату.

– Сейчас же позвоню этому ослу, вызову его в ЦК.

Посрамленный временщик приехал извиняться. В какой-то степени, пусть очень скромной, были отомщены Мейерхольд, Райх, Пильняк, Лакоба, Андронникова, люди, которые мне были дороги.

– Поскольку вы, П. М., официально меня вызывали, – сказала я Керженцеву, – вам придется поехать в дирекцию театра и публично перед всеми извиниться.

– Хорошо, я на все согласен, драгоценнейшая В. А., – проговорил он покорно. – Я готов выполнить любую вашу просьбу, из-за пустякового скандала мне не хочется садиться в тюрьму и лишиться партийного билета.

Для меня наступил радостный день. Сталин вызвал строптивого прокурора. Вышинский, не решаясь его беспокоить, 10 минут стоял не шелохнувшись. И. В., не отрываясь, что-то долго писал. Я сидела на диване, прикрывшись газетой. Прокурор вежливо кашлянул. Отчеканивая каждое слово, Сталин сказал:

– Мы подготовили предложение Совнаркома и ЦК ВКП(б) о вашем аресте.

– Что ж, И. В., если у вас для этого имеются веские основания.

Сталин перебил его:

– Веских оснований хоть отбавляй. Меньшевиком, курвец, был? В оппозиции находился? Ягоду поддерживал? С секретаршами живешь? Дочь троцкиста Каминского к себе приблизил? А еще считаешься блюстителем правопорядка!

– Позвольте ответить? Зачем нам сдались пустые разговоры? – Медленно передвигая тяжелые ноги, Вышинский подкатился к письменному столу самодержца. – Разрешите сказать всего два слова?

– Говори!

– О своих необдуманных поступках, совершенных в молодости, глубоко сожалею. Вы обещали меня простить! Каминская из прокуратуры уволена. На днях мы аннулируем ее московскую прописку, она подлежит высылке, документация уже подготовлена.

– Что ты сделаешь, дурак, если она родит и обвинит тебя в отцовстве? Ты годишься ей в дедушки! – смеясь, сказал И. В.

Озадаченный Вышинский ответил, запинаясь:

– Я приказал Каминской сделать аборт.

– Сколько ей лет?

– 19.

– А тебе?

– 54.

– Жена и дочь знают о твоих проделках?

Прокурор не ответил.

– Простите меня, И. В.!

– Сколько лет живешь с домработницей?

Понурив голову, Вышинский тихо проговорил:

– Четыре.

– Сколько лет твоей любовнице?

– 21.

– Аборты она тоже делала?

– Да, немного, кажется, всего пять.

– Какие у тебя имеются претензии к артистке Вере Александровне Давыдовой?

Вышинский оживился:

– Ягода сообщил следователям, что он ее завербовал в троцкистскую организацию.

– Идиот, ты веришь в то, что говоришь? У тебя есть конкретные доказательства?

Я вышла из «засады», подошла к Вышинскому.

– Товарищ Сталин, генеральный прокурор домогается моей любви. На протяжении нескольких лет он занимается шантажом.

– Вышинский, смотри мне в глаза! Давыдова лжет? Что ты молчишь? Ты же не попугай, который от внезапного испуга лишился дара речи?

– И. В., я люблю В. А. и готов на коленях просить у нее прощения.

– Проси, кто тебе мешает!

Чванливый прокурор опустился на колени.

– В. А., слезно молю…

– Запомни, что я тебе скажу! – Сталин говорил медленно. – Если еще раз нам придется с тобой беседовать на эту тему, без разговоров отправлю на Лубянку. А теперь пошел вон!

Сталин предложил с ним встретить Новый год.

– Верочка, обещаю, что никого не будет, я устал от людей, от их болтовни.

Когда приехала, он спросил:

– Как ты думаешь, есть Бог на свете?

– Над этим вопросом глубоко не задумывалась, но мне кажется, что какая-то неведомая сила нами руководит, иначе не было бы на земле живых существ. Мы считаем, что Бог есть!..

В полночь мы долго ходили по зимнему саду. Каждый из нас думал о своем.

Когда возвращались, Сталин задумчиво произнес:

– Верочка, я уверен, что Вышинский больше к тебе не полезет с гнусными предложениями. Он свое получил по заслугам!

– И. В., родной, вы – настоящий рыцарь! Эти качества я больше всего ценю в мужчинах.

– Комплименты нам не нужны! Балерина Ольга Васильевна Лепешинская прислала письмо, что ее притесняют в театре.

– Вы должны знать, И. В., что эта девочка не из робкого десятка, о ней можно не беспокоиться.

Сталин понимающе улыбнулся.

– Езжайте домой, мне что-то нездоровится.

– В последнее время я стала вам в тягость?

– Нет, дорогая, я просто устал.

Дома корзины с цветами от Маленкова, Ежова, Поскребышева, Молотова, Буденного, Микояна и даже Вышинского. На письменном столе пачка телеграмм. Среди них – правительственная от Берия.

В 2 часа ночи поехала к Мейерхольдам. В гостях у них были С. М. Эйзенштейн и его литературный сотрудник Саша Гладков.

Невеселый Мастер выпил несколько рюмок водки. Он тупо смотрел в окно. Сердцем чувствовала, что В. Э. рад моему приходу. Я передала ему наш разговор с Маленковым.

– В. А., вы хороший товарищ, – сказал Мастер. – Я признателен вам за участие в моей судьбе. Хорошо продумайте создавшуюся ситуацию и поймите: Мейерхольд не имеет права идти на компромисс со своей совестью. Я никогда не продавал свою честь!

К нам подошла заплаканная, издерганная Зинаида Райх:

– Всеволод, родной, умоляю тебя, сдайся! Власть сильнее нас! Уверена, что Сережа Эйзенштейн и Саша Гладков, любимые твои ученики, согласятся со мной.

– Зиночка, – сказал Мастер, – я не в состоянии отказаться от своих принципов, не в состоянии похоронить свою совесть. Плаха – это еще не самое страшное, страшней отступничество.