Текст книги "Пьесы. Статьи"

Автор книги: Леон Кручковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Л ю ц ц и (заскучав). Если вы такой умный, скажите, что может означать эта тишина? Два часа стреляли, а теперь тишина, даже в ушах звенит.

А н з е л ь м. Так всегда. И тогда, в лагере, было то же самое. Сперва долго стреляли со всех сторон, а потом настала такая тишина, будто всем стреляющим вдруг не хватило боеприпасов. И только потом какие-то солдаты подошли неслышно к нашему лагерю и стали разбирать ворота.

И н г а (открывая лицо, устало). Ну и что? Что вы почувствовали тогда?

А н з е л ь м. Если хотите знать – никакой особенной радости. Не только я, но и мои коллеги в первую минуту чувствовали себя немного тревожно. Никто не решался первым пройти через открытые ворота, все смотрели друг на друга. Мне это не понравилось. Я вернулся в барак, лег на свои нары и стал читать.

Л ю ц ц и. И, конечно, что-нибудь по-персидски?

А н з е л ь м. Не помню что. (Пауза.) Вот и сейчас… Раз уж эта тишина настала, непременно что-нибудь произойдет.

И н г а (встает, подходит к открытому окну, после паузы). Слышите?

А н з е л ь м (тоже подходит к окну). Да, что-то гудит. Моторы, кажется. Но довольно далеко.

И н г а. Моторы? Что вы этим хотите сказать?

А н з е л ь м. Что это грузовики или танки, кое-что для нас. Возможно, они уже раньше подошли, только из-за выстрелов трудно было разобрать.

И н г а. Подошли? Значит…

А н з е л ь м. Это может означать, что напавших на городок прогнали и они вынуждены были отступить к лесу.

И н г а (шепотом). И поэтому такая тишина?

Л ю ц ц и. Определенно.

И н г а (кричит). Да нет же, нет! Вы ошибаетесь! Сейчас только начнется. У них нет другого выхода! Они сейчас как отчаявшиеся звери. Но что вы знаете об отчаянии? У вас чужое, мертвое лицо… пустые, потухшие глаза… (Ошеломленная, в отчаянии осматривается вокруг.) Что же делать, Люцци?.. Что делать? Я не вынесу этой тишины… (Вдруг замечает на этажерке патефон, подбегает к нему, хватает первую попавшуюся пластинку, ставит.)

Раздаются бодрые звуки немецкого военного марша.

Л ю ц ц и (соскакивает с дивана, машет руками, словно дирижер). Бум, бум, бум…

А н з е л ь м (вторит ей, притопывая ногой). Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь…

Инга подбегает к другому, закрытому окну, с треском его распахивает, возвращается на середину комнаты, как зачарованная смотрит на патефон и вдруг неистово хохочет.

Л ю ц ц и. Бум, бум, бум… (Кричит в ухо Анзельму.) Громче, громче!

А н з е л ь м (сияющий). Дзинь, дзинь, дзинь…

Л ю ц ц и (колотит его кулаком по спине). Бум, бум, бум…

Оба в такт музыке маршируют по комнате. Люцци бьет в спину Анзельма, как в барабан, Инга смотрит на них, захлебываясь смехом. Входят  Я н, М и х а л  и  И е р о н и м. Останавливаются в дверях, с удивлением смотрят на происходящее. Анзельм, Люцци и Инга замечают их. Инга резко закрывает патефон, глядя на Яна, отступает к стене, как бы ища опоры.

Я н (останавливается перед ней, бесстрастно). Вот и мы, Инга… вернулись…

М и х а л (к Люцци, с растерянной улыбкой). Соскучились по хорошему военному оркестру…

И н г а (шепотом). Нет… Нет… (Всматривается в Яна.) Не могу разглядеть, что в ваших глазах… Почему все еще тот же страх? Нет, не говорите ничего…

Л ю ц ц и (Михалу). Мы уже все знаем. Но теперь в вас появилось что-то такое, что мне не нравится. Правда, Инга?

И н г а (Яну). Позвольте мне уйти. Тот обезумевший звереныш, помните… Пойду вышвырну его… (С трудом отрывается от стены и медленно уходит налево.)

Ян непроизвольно делает несколько шагов за ней, но останавливается в дверях, смотрит ей вслед.

А н з е л ь м (Иерониму). Насколько я понимаю, нам снова открыт путь в этот лучший из миров?

И е р о н и м. А что вы думаете? Появись наши дорогие танки получасом позже – ого! От нас осталось бы мокрое место. А вы знаете, что сюда лезли четыре роты разбитой дивизии СС? (С облегчением усаживается за стол.)

А н з е л ь м. Прекрасно! Расскажу это моим будущим внукам.

Л ю ц ц и (с порога, Яну). Я пойду за ней…

Я н. Не ходите, не нужно.

Л ю ц ц и. Она мне тоже не нравится.

Я н. Оставьте ее в покое. Так будет лучше.

Л ю ц ц и. Но мне бы не хотелось оставлять ее сейчас одну.

Я н. Как знаете.

Л ю ц ц и  уходит.

И е р о н и м. Не знаю, как вам, а мне эти последние три часа показались более омерзительными, чем все те пять лет. Я все время ощущал во рту вкус глины, не знаю, известно ли вам такое ощущение. О, если бы можно было выплюнуть эти три часа!.. Жаль, нет такой плевательницы…

М и х а л. Что касается меня – я махнул бы отсюда хоть сию минуту. И даже не оглянулся бы. Лишь бы подальше, да подальше и поскорее!

Я н. И вправду не оглянулся бы?

М и х а л. Да. Вы как хотите, а я сегодня же буду просить отправить меня на фронт.

Возвращается  Л ю ц ц и.

Л ю ц ц и (смущенная, Яну). Ее нет…

Я н (рассеянно). Кого нет?

Л ю ц ц и. Инги. В комнате ее нет…

Я н. А окно во двор открыто, да?

Л ю ц ц и. Настежь. Откуда вы знаете?

Я н. Она сама сказала.

Л ю ц ц и. Вы шутите, а я боюсь, как бы она не наделала глупостей.

Я н. Могу вас успокоить. Она пошла в церковь.

Л ю ц ц и. Вы не должны над ней смеяться.

Я н. Я не смеюсь. Честное слово, она сама мне это сказала.

Л ю ц ц и (внимательно смотрит на Яна, потом на Михала, после паузы). Вы теперь совсем другие… Не такие, как вчера… Почему? Что случилось?

М и х а л (тихо). Более чужие, более жестокие, не так ли?

И е р о н и м. Валяй по-нашему, Михал, по-человечески. Случилось то, что мы снова обрели нашу солидарность. Вот что случилось! Объясни ей, пусть знает.

В передней хлопнула дверь, все оборачиваются. С винтовкой через плечо входит  К а р о л ь, забрызганный грязью.

Ну скажите, разве я неправ? Мы снова вместе. Дай расцелую тебя, Кароль! Несет от тебя порохом – душе приятно! А где Павел?

К а р о л ь (мрачно). Он остался.

И е р о н и м. Вот это дело! Снова добудет чего-нибудь покрепче. А кстати, не мешало бы прополоскать горло, у меня во рту все еще вкус глины…

К а р о л ь. Глупый. Он убит. Умер на наших руках, у дверей аптеки. Очередь прошила его вот так… (Перечеркивает грудь.)

Ян, Михал и Иероним потрясены.

А н з е л ь м (из угла). Коллега? Погиб?

К а р о л ь (расстегивает шинель, вынимает из кармана блузы металлический значок с лагерным номером). Когда мы его поднимали, он сказал: «Сними с моей шеи собачий номер. Это для матери… не забудь…» (Рассматривает значок, читает.) Номер шестьсот шестьдесят семь…

Все долго молчат. Только с улицы доносятся неясные голоса.

Я н (бесцветным голосом). Но почему?.. Почему?..

К а р о л ь. Что – почему?

Я н. Почему именно он, Павел?

И е р о н и м. Почему? Все очень просто, Ян. (Патетически, но немного дрожащим голосом.) Пал, защищая свободу.

А н з е л ь м (скорее про себя). Павел… Незнаком… А может быть, где-то встречались? Жаль. Я бы с ним мог поменяться… Я больше, чем он, знаю, что такое свобода…

Л ю ц ц и (шепотом, Михалу). Что случилось? О чем они говорят?

М и х а л (тихо). О самом несуразном приключении в первый день. Я хотел сказать – о самом прекрасном…

Тишину за окном внезапно разрывает треск автомата. Очереди доносятся откуда-то сверху справа, совсем близко. На улице крики, шум, суматоха. Все, за исключением Люцци, бросаются к окну, высовываются, смотрят вверх направо.

С колокольни! Кто-то режет с колокольни!

К а р о л ь. Женщина! Женщина в окошке колокольни! Ах, сука! Хлещет по тротуарам! (Рвет винтовку с плеча и бежит к двери.)

Я н (кричит). Не ты! Не ты! (Вырывает у Кароля винтовку, убегает.)

Тишина, затем снова раздается автоматная очередь. Иероним, Михал и Кароль напряженно наблюдают за улицей и колокольней. Люцци, повернувшись спиной к окну, стоит посреди комнаты с закрытыми глазами. Автоматная очередь обрывается, затем раздается одинокий выстрел вблизи окна. Иероним, Михал и Кароль молча поворачиваются от окна в разные стороны, не глядя друг на друга. Люцци механически подходит к левой двери, останавливается, опирается рукой о притолоку, смотрит в глубину квартиры. Продолжительная пауза. Входит  Я н. Иероним, Михал и Кароль смотрят на него напряженно, не зная, как себя вести.

И е р о н и м (неестественным голосом, ощущая неловкость). Браво, Ян. Точно в тире… (Обрывает, смущенный взглядом Яна.)

Ян швыряет на пол винтовку, подходит к Люцци. Люцци оборачивается к нему. Смотрят друг другу в глаза. Появляется  Д о к т о р, ищет взглядом Яна, подходит к нему, становится за его спиной.

Д о к т о р (после короткой паузы, шепотом). Но почему вы?.. Почему именно вы?..

З а н а в е с.

Перевод Л. Малашевой.

СМЕРТЬ ГУБЕРНАТОРА{6}
Пьеса в трех действиях

ОТ АВТОРА

Этой пьесой, самим ее замыслом, я обязан рассказу Леонида Андреева «Губернатор» (1906). Однако она не является простой инсценировкой этого рассказа, а представляет собой самостоятельное произведение и в целом весьма от него отличается. Собственно, я заимствовал у Андреева лишь «исходную ситуацию» и некоторые элементы экспозиции, которые ощущаются только в первых пяти сценах первого действия. Все, что происходит потом, особенно во втором и третьем действиях, развивается совершенно иначе и даже, я бы сказал, «полемически» по отношению к рассказу Андреева. Это касается в равной степени фабулы и проблематики, а также образа главного героя. Наконец, в противоположность рассказу, моя пьеса не имеет определенной историко-географической локализации.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Губернатор.

Анна Мария.

Сусанна.

Мануэль.

Префект полиции.

Отец Анастази.

Лука.

Прокурор.

Адъютант.

Иоася.

Целина.

Эльза.

Сильвия.

Узник.

Надзиратель.

Сторож.

Хозяин пивной.

Слуга.

Могильщик.

Рассказчик.

Гости в доме Губернатора.

Посетители пивной.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Р а с с к а з ч и к. Пожилой человек в халате, стоящий там, в открытых дверях балкона, это здешний губернатор. Впрочем, с каких это пор губернаторы встают на рассвете? Ведь сейчас рассвет, пора молочников и подметальщиков. Но молочники никогда не показываются на площади у губернаторского дворца, тут запрещено шуметь и на рассвете и в любую пору суток… А подметальщики? О, у этих было полно работы два дня назад, когда им велели очистить мостовую перед дворцом от крови, камней и клочьев одежды. Труднее всего было смывать эту кровь. Куда быстрее убрали тела, из которых она вытекла. Тела голодных и отчаявшихся людей, которые в тот день забыли, что возле губернаторского дворца нельзя шуметь. Поскольку вы еще не видите лица губернатора, лица наиболее известного во всем городе, обратите по крайней мере внимание на его жест. То ли губернатор распахнул рывком балконную дверь как человек, задыхающийся от недостатка воздуха, то ли, напротив, хочет ее захлопнуть, словно убоясь занимающегося за окнами рассвета. Кто знает, а может, этот жест означает и то и другое?

А н н а  М а р и я (в утреннем наряде, входит, наблюдает за мужем; немного погодя, усталым голосом). На что ты там смотришь, Петр?

Пауза.

Тебе не спится?

Пауза.

В три часа ночи он еще ходил по кабинету, я слышала… (Подходит ближе, прикасается к плечу мужа.) Ты не бережешь себя…

Г у б е р н а т о р (опускает руки, оборачивается, смотрит на жену как на чужого человека). Я не желаю, Анна Мария, не желаю…

А н н а  М а р и я. Чего, Петр?

Г у б е р н а т о р. Чтобы за мной подглядывали.

А н н а  М а р и я. Ты покинул нас.

Г у б е р н а т о р. Еще нет.

А н н а  М а р и я. Ведь я знаю. Ты находишься среди нас, но тебя нет. Мы чаще слышим теперь твои шаги, чем твой голос. Это невыносимо – два дня твои шаги в кабинете… Если тебе тяжело, поделись с нами, это принесет тебе облегчение…

Г у б е р н а т о р (с горечью). Ты хочешь облегчить мои страдания? Ты? (Отходит от дверей, садится за письменный стол; немного погодя.) Как думаешь, Анна Мария, распорядится ли мой преемник перенести кабинет в другую часть здания? Я поступил бы именно так, если бы был моим преемником.

А н н а  М а р и я. Не думай об этом. Только ты думаешь о своем преемнике. До этого еще далеко, очень далеко. А кабинет можно перенести хоть завтра. На ту сторону, где окна выходят в сад.

Г у б е р н а т о р. Я уже ничего не стану менять. Мой преемник – это другое дело. А я… Нет, дорогая, не стоит утруждать прислугу ради тех нескольких дней, которые мне еще остались.

А н н а  М а р и я (со страхом). Нескольких дней?

Г у б е р н а т о р. Не принимай этого буквально. Я говорю – нескольких, но это может случиться уже завтра или послезавтра.

А н н а  М а р и я. О чем ты говоришь?

Г у б е р н а т о р. Не стесняйся. Подойди ко мне, потрогай мой лоб и скажи еще…

Анна Мария подходит и прикладывает руку ко лбу мужа.

Скажи: «Петр, кажется, у тебя жар?»

А н н а  М а р и я. К счастью, твой лоб совершенно холодный. (Оживленно.) Лучше всего было бы уехать. Да, уехать отсюда на некоторое время. Да-да! Куда-нибудь на юг… Ты должен немедленно взять отпуск, на несколько недель…

Г у б е р н а т о р. Это Сусанна. Узнаю Сусанну. Наша дочь не теряет головы.

А н н а  М а р и я. Все так советуют. Тебе необходим длительный отдых. Как можно дальше от этого города, от этих окон, от этой страшной площади…

Г у б е р н а т о р (показывая на окна). Знаешь? Они перестали ходить. Обходят стороной нашу площадь. Порой кто-нибудь забредет, я наблюдаю из-за шторы, но, сделав несколько шагов, спохватится и быстро улизнет назад.

А н н а  М а р и я (со злостью). Тем лучше. Пусть не ходят. (Немного погодя.) Но кабинет я, во всяком случае, прикажу перенести на другую сторону. У тебя перед глазами будет наш сад, зелень, белки. А эту комнату попросту запрем. Разреши, я еще сегодня распоряжусь. Да-да. Ты сразу почувствуешь себя иначе, вот увидишь.

Г у б е р н а т о р. Прошу тебя, не говори мне больше об этом. И об отъезде на юг. Это было бы трусостью, обыкновенной трусостью. Надеюсь, ты знаешь, что я не трус. (Встает из-за стола.) А теперь ступай, дорогая, ступай. Скоро наступит день, еще один день… Какой же это, Анна Мария? Третий или уже тридцатый?

А н н а  М а р и я. Не считай! Не считай! Если перестанешь считать, сразу же почувствуешь себя иначе. Вот увидишь.

Р а с с к а з ч и к. Итак, мы уже знаем. Не только молочники, все обитатели этого города избегают теперь площадь перед губернаторским дворцом. «Перестали ходить»… А ведь это было всегда излюбленным местом послеобеденных и вечерних прогулок здешних обывателей. Украшенная живописными скверами, площадь эта играла роль местного салона, и никому не приходило в голову, что тут можно было бы вести себя иначе, чем в салоне. Только два дня назад казалось, что можно… Следует признать, что менее всего это удивило самого губернатора. Когда он вышел на балкон и увидал грязные волны толпы, заливающей великолепную площадь, первой его мыслью было спокойное признание, которое, как вздох, вырвалось из уст пожилого господина: ну конечно, когда-нибудь это должно было произойти… Он долго смотрел, словно считая сотни этих впервые увиденных лиц. Это были они, люди, которыми он правил. Они заполнили уже всю площадь, голова к голове, и только считанные шаги отделяли их от безмолвной стены пехоты, вытянувшейся двумя шеренгами вдоль фасада дворца. Стоявший на правом фланге командир роты не спускал глаз с одинокой фигуры губернатора на балконе. Ах, как же он был тогда одинок! Вдруг из середины толпы словно выстрелил крик, резким хлопком ременного кнута, и сразу же десять, двадцать других возгласов. Сумрачная волна двинулась с места, воздев кулаки. Зазвенели какие-то стекла, одно разлетелось в дверях балкона. И тогда губернатор потянулся к карману, достал платок, и он на мгновение сверкнул в его поднятой руке, словно огромный белый цветок…

Губернатор, в мундире, сидит за письменным столом.

П р е ф е к т (у стола, в почтительной позе). Вчера умерло еще пятеро раненых, ваше превосходительство. Состояние остальных не внушает опасений. Недели через две все выпишутся из больницы.

Г у б е р н а т о р. Итак, сколько? Окончательно – сколько?

П р е ф е к т (тише). Сорок два, ваше превосходительство. В том числе одиннадцать женщин.

Губернатор закрывает глаза, долго молчит.

(Наблюдает за ним; немного погодя.) Осмелюсь спросить, прикажете заказать гробы, ваше превосходительство, или же – в общую могилу?

Г у б е р н а т о р (открывая глаза). Общая могила? О чем вы говорите?

П р е ф е к т. Это, ваше превосходительство, роется такая большая яма… Дешевле и быстрее.

Г у б е р н а т о р. Дешевле – не важно. Важно быстрее. Кончайте с этим сегодня ночью.

П р е ф е к т. Осмелюсь заметить, что еще не все убитые опознаны.

Г у б е р н а т о р. За дверью ждет его преподобие отец Анастази. Он вам скажет, что господь опознает всех на Страшном суде.

П р е ф е к т. Это совершенно верно, ваше превосходительство. Однако прокурор требует…

Г у б е р н а т о р. Я уже сказал. Кончайте с этим нынешней ночью. На погребение допустить только ближайших родственников: родителей, детей, братьев, сестер. Не более двухсот человек.

П р е ф е к т. А если соберется больше, ваше превосходительство?

Г у б е р н а т о р. Только ближайшие родственники. Никаких зевак. Ах да! Прикажите-ка снять посты у дворца.

П р е ф е к т. Осмелюсь заметить, ваше превосходительство, что я имею право не слышать некоторых распоряжений, вернее, наоборот, я не имею права их слышать, если даже они исходят из уст высокопоставленных особ.

Г у б е р н а т о р. Гм. Вашим ушам угрожают более странные вещи. Я решил с сегодняшнего дня совершать пешие прогулки по городу.

П р е ф е к т. Боюсь, что я не совсем вас понял, ваше превосходительство.

Г у б е р н а т о р (жест в сторону окна). Если они перестали приходить, то я пойду к ним.

П р е ф е к т. Не имеете ли вы в виду, ваше превосходительство, нечто вроде хождения по улицам?

Г у б е р н а т о р. Разумеется, нечто в этом роде. Не исключая предместий, мой дорогой. Я хочу знать, что обо мне говорят, даже больше, – что обо мне думают. Для этой цели необходимо присмотреться вблизи к человеческим лицам.

П р е ф е к т. Осмелюсь заметить, что лицо вашего превосходительства является наиболее известным лицом в городе.

Г у б е р н а т о р. Чтобы не оставалось никаких сомнений, я буду совершать прогулки в моем губернаторском мундире.

П р е ф е к т (в ужасе). Можете быть уверены, ваше превосходительство, что мои люди сделают все, что им надлежит. Однако осмелюсь заметить, что среди местного населения…

Г у б е р н а т о р. Я запрещаю кому-либо ходить за мной. Пожалуйста, никаких агентов. И хотя я знаю, что вы меня не послушаете, уверен, что все это ни к чему. Ваши люди слепы. Даже в самый ясный день они не увидят того, что я превосходно увижу и ночью.

Пауза.

Имеете ли вы еще что-нибудь сказать мне? Если нет, то прошу явиться с докладом завтра, в это же самое время. Прощайте. И заодно скажите преподобному отцу Анастази, что я жду его.

П р е ф е к т  выходит.

Губернатор берет наугад из лежащей на столе кипы корреспонденции несколько писем, остальные сгребает обеими руками и бросает в корзину для бумаг; затем берет одно из отложенных писем, осматривает его, медленно разрезает конверт. Входит  о т е ц  А н а с т а з и.

О т е ц  А н а с т а з и. Храни тебя господь, ваше превосходительство. (Здоровается, садится.) Мне приятно выразить мою радость.

Г у б е р н а т о р. Какую радость, преподобный отец? По поводу чего?

О т е ц  А н а с т а з и. Того, что вижу ваше превосходительство в добром здравии. А его непросто сохранить людям, возложившим на себя великие и ответственные обязанности.

Г у б е р н а т о р. Оставим это. Как я догадываюсь, преподобный отец, вы пришли по поводу погребального обряда.

О т е ц  А н а с т а з и. Что ж, ваше превосходительство, мы не можем отказать этим людям в погребальном обряде. Разумеется, скромном, и только ради родственников. Чем виноваты набожные жены, что их мужья стали злоумышленниками?

Г у б е р н а т о р (тихо). Среди убитых есть и женщины – жены и матери…

О т е ц  А н а с т а з и. Гм, раз они вняли подстрекающим народ злоумышленникам…

Г у б е р н а т о р. Полагаешь, преподобный отец, что все это – дело злоумышленников?

О т е ц  А н а с т а з и. А у вашего превосходительства имеются относительно этого некоторые сомнения? Если так, то я могу понять их лишь как проявление щепетильности, свойственной совестливому христианину. Но на то и существуем мы, духовенство. Я могу успокоить ваше превосходительство. Какой же заслугой перед лицом всевышнего было бы отправление власти, если бы оно не имело своих терний?

Г у б е р н а т о р. Вы также, преподобный отец, облечены большой властью. Беда в том, что ни вы, ни я не знали этих людей. К сожалению, когда я увидел их впервые, было уже слишком поздно. А тебе, преподобный отец, приходится ли видеть их вблизи?

О т е ц  А н а с т а з и. По праздникам я всегда благословляю народ.

Г у б е р н а т о р. Вот как? А мне пришлось угостить их пулями. Вероятно, твои благословения, дружище, не имели соответствующего влияния. Собственно, мы оба несем ответственность за то, что случилось. Коль скоро, кроме благословений и пуль, мы не можем предложить им ничего другого… скажем, работы и хлеба, которых они просили…

О т е ц  А н а с т а з и. Прошу прощения, ваше превосходительство, но примерно так изъясняются агитаторы, злоумышленники, подстрекающие народ…

Г у б е р н а т о р. Знаю, что довольно похоже. Именно потому я и приказал стрелять. Правда есть только одна, и нам она известна давно. А они только теперь начинают открывать ее. Когда они познают ее до конца, мы оба, преподобный отец, будем не нужны на этом свете.

О т е ц  А н а с т а з и. Власть, которую я представляю, не от мира сего. Это, ваше превосходительство, гарантирует ей вечную незыблемость.

Г у б е р н а т о р. Вечность, друг мой, мало трогает человека, который должен вскоре погибнуть.

О т е ц  А н а с т а з и. О ком вы говорите, ваше превосходительство?

Г у б е р н а т о р. О себе, разумеется. (Берет со стола письмо.) Вот, преподобный отец, какие письма я получаю со вчерашнего дня… (Читает.) «Быть может, за то, что вы сделали, вам дадут орден, но он украсит всего-навсего ваш гроб. Честные люди считают, что вы погибнете скоро и внезапно. Прискорбно думать, что вы некогда были отважным офицером…». Подпись, разумеется, неразборчивая.

О т е ц  А н а с т а з и. На вашем месте, ваше превосходительство я бы попросту бросал такие письма в корзину.

Г у б е р н а т о р. Я так и делаю. Однако некоторые просматриваю. Хочется знать, что думают обо мне люди. Всю жизнь это мне было, в общем-то, безразлично, но теперь…

О т е ц  А н а с т а з и. Никто не думает так, ваше превосходительство, как этот неразборчиво подписавшийся негодяй. Никто, кроме ничтожной кучки плохих, коварных людей, отбросов нашего общества.

Г у б е р н а т о р. Ошибаетесь, преподобный отец. Все так думают. Даже моя собственная жена уже два дня смотрит на меня как на человека, который вскоре исчезнет. (После паузы, тише.) Я и сам так думаю… Не знаю, собственно, почему? Я только выполнил свой долг, как привык это делать десятилетия. А все же впервые недоволен собой… Может, это старость?

О т е ц  А н а с т а з и. Я уже сказал, ваше превосходительство, что это щепетильность, свойственная христианской совести, сама по себе достойная похвалы и уважения.

Г у б е р н а т о р. Такое утешение, дорогой друг, приберегите для мужика, который во хмелю убьет неверную жену.

О т е ц  А н а с т а з и. Боже, что за сравнение! Его превосходительство – и какой-то мужик. Представляю его себе, смердящего водкой, с топором в руке…

Г у б е р н а т о р. Что касается меня, преподобный отец, то тогда я держал в руке только это… (Тянется к карману, достает белый платок, берет его кончиками пальцев, показывает.) Я сделал тогда вот так…

Легкий взмах платком сверху вниз. Отец Анастази недоуменно смотрит на платок.

Это было все, что я сделал. (Медленно подносит платок к глазам, рассматривает.) Да, это было все, что я сделал. (Прячет платок в карман.)

О т е ц  А н а с т а з и (после долгого молчания, озабоченно). Вам надо уехать отсюда, ваше превосходительство, совершить увлекательное путешествие…

Г у б е р н а т о р. Что, и ты туда же, преподобный отец? Я ждал от тебя иного совета. Что бы ты сказал мне, если бы я, к примеру, решил уйти в монастырь, а?

О т е ц  А н а с т а з и. Это хорошо, ваше превосходительство, либо для святых, либо для великих грешников. Высокий пост, занимаемый вашим превосходительством, не требует святости, и вместе с тем он выше заурядных человеческих слабостей, которые суть источник греховности. Ни один человек не может собственной персоной убить сразу сорок два человека. Власть, ваше превосходительство, это нечто подобное наводнению либо землетрясению. Впрочем, ваше превосходительство знает это лучше меня…

Г у б е р н а т о р (со скучающим видом). Словом, ты не советуешь идти в монастырь. Не беда. У меня и так не было подобных намерений. Достаточно, если ты отслужишь по мне панихиду. Отслужишь, преподобный отец?

О т е ц  А н а с т а з и (растерянно). После долгих и долгих лет жизни, ваше превосходительство. Еще не отлиты свечи для этого обряда.

Г у б е р н а т о р. Обойдется без свечей, преподобный отец. Впрочем, моя жена все равно позаботится, чтобы их было побольше… Боюсь также загадывать, о чем будет думать тогда моя дочь. Пожалуй, нет такого преступника, над которым бы не поплакал хотя бы один человек. Обычно это делают матери. Но моей уже давно нет на свете… Я думал, что, может быть, ты, преподобный отец… (Разражается смехом.) Нет-нет! Я вовсе так не думал. Мы слишком давно знаем друг друга, не правда ли?

О т е ц  А н а с т а з и (уязвленный, встает). Разрешите проститься, ваше превосходительство. И пожелать вам спокойствия душевного. Мы, слуги божьи, облечены правом оделять им равно как малых, так и великих мира сего. Я был бы рад, если бы и ваше превосходительство восприняли так мой визит. (С явной издевкой.) Пойду теперь возмещать духовный ущерб, причиненный нашему городу чем-то вроде наводнения или землетрясения.

Г у б е р н а т о р. Этого я не могу тебе запретить, преподобный отец. Я провожу тебя. Пойду прогуляюсь по саду. Мне надо поговорить с нашим сторожем, человеком простым и искренним. Не сердись, отче, но в некоторых случаях я привык считаться более с его мнением, чем с чьим-либо иным.

Сад. Часть ограды в форме длинных пик. С т о р о ж  Л у к а  сидит на цоколе ограды, исправляет скворечник. При виде приближающегося Губернатора встает, вытягивается по-военному.

Ну как, Лука, все с чем-то возишься?

Л у к а. Домик исправляю, ваше превосходительство. Для птиц.

Г у б е р н а т о р. С людьми еще разговариваешь? Или только с птицами?

Л у к а. Разговариваю, ваше превосходительство.

Г у б е р н а т о р (присаживается на цоколь ограды, расстегивает верхние пуговицы мундира). Стало быть, разговариваешь. (Рассматривает стоящего Луку; после паузы.) Ну и что же они говорят, люди-то?

Л у к а. Всякое, ваше превосходительство. Трудно запомнить.

Г у б е р н а т о р. Обо мне – говорят?

Лука молчит.

Тебе столько же лет, сколько и мне, и ты был моим солдатом. Так повторяй смело, что говорят.

Л у к а. Ничего хорошего, ваше превосходительство. К чему повторять?

Г у б е р н а т о р. Говорят, что меня убьют. Может, слыхал? (Тише.) За этих рабочих, знаешь?

Л у к а. Слыхал, ваше превосходительство. Все так говорят.

Г у б е р н а т о р. Вот видишь, приходится тянуть тебя за язык. (Пауза.) Ну, так как же по-твоему, старина, действительно убьют?

Лука молчит.

Говори, не стесняйся. Ты был моим солдатом…

Л у к а. Кто их знает? Должно быть, убьют, ваше превосходительство.

Г у б е р н а т о р (помолчав). Когда и как – не говорят?

Л у к а. Не слыхал, ваше превосходительство.

Г у б е р н а т о р. Это верно, тебе не скажут.

Л у к а. Этого никто не знает, ваше превосходительство. Когда и как – неизвестно.

Г у б е р н а т о р. Ошибаешься. Наверняка есть такие, что знают. (Пауза.) И как же ты думаешь, Лука, правильно это, что убьют?

Л у к а. Увольте, ваше превосходительство…

Г у б е р н а т о р. Смелей, не стесняйся.

Л у к а. Конечно, правильно, если все говорят. С народом, ваше превосходительство, шутки плохи.

Г у б е р н а т о р (после долгой паузы). Я только для того и пришел, чтобы спросить тебя об этом. Тебе столько же лет, сколько и мне, и ты был моим солдатом. А я всегда верил моим солдатам.

Л у к а. Это правда, ваше превосходительство, ведь и мы вам верили.

Г у б е р н а т о р. Можешь мне верить и теперь, Лука, – я не собираюсь бежать от тех, кто меня убьет. Это наверняка будут отважные люди. Впрочем, если бы и хотел сбежать, нет такого места на земле. Найдут меня всюду. Словом, плохи мои дела, старина. (Пауза.) Но потом меня немного пожалеют, верно?

Лука долго вертит в руках скворечник, молчит.

Подумают: зря махнул тогда платком. А я, видишь ли, был обязан. Обязан. Верчу это так и сяк, как ты свой скворечник, и, куда ни поверну, на одно выходит: был обязан. (Пауза.) Ты был солдатом, – значит, понимаешь.

Л у к а. Был, ваше превосходительство… Только это не одно и то же… (Строго.) Я никогда не стрелял в безоружных…

Г у б е р н а т о р (обескураженно). Никогда… в безоружных… (Достает платок, вытирает лоб.) Жарко сегодня, Лука.

Л у к а. Не так чтобы очень, ваше превосходительство.

Г у б е р н а т о р (держит платок в руке, рассматривает его, потом прячет в карман; пауза). Скажи, старина, ты любишь жизнь?

Л у к а. Каждому, ваше превосходительство, жизнь мила.

Г у б е р н а т о р. Гм, хорошо сказано… мила. Не так легко сказать своей жизни: хватит, ты уже не моя, в один прекрасный день придут и отнимут… Или сказать своим глазам: дорогие мои, свет у вас отнимут… (Пауза.) Знаешь, Лука, этой ночью я не мог уснуть, все вспоминал свое детство, и вдруг понял, как безгранично люблю ее, мою жизнь… Но это, знаешь ли, я говорю только тебе… (Пауза.) А может, все-таки раздумают и не отнимут?

Л у к а. Могут взять, – значит, могут и оставить. От них зависит, ваше превосходительство.

Г у б е р н а т о р. Вот именно, от них… (Встает.) Ну что ж, будь здоров, Лука. Внуки у тебя есть?

Л у к а. Двое, ваше превосходительство. Мальчика зовут как и ваше превосходительство. Восемь годков ему.

Г у б е р н а т о р. Когда он немного подрастет, расскажешь ему обо мне. Ты знаешь что.

Л у к а. Знаю, ваше превосходительство, и расскажу. А тут еще, чуть не забыл, письмо… (Ищет по карманам.) Нашел в траве. (Достает конверт, подает.) Должно быть, кто-то подбросил сквозь решетку.

Г у б е р н а т о р (берет письмо). Мне? (Разглядывает.) И сквозь решетку, говоришь? Вероятно, не было даже на почтовую марку… Видишь, какие люди пишут теперь мне письма… (Прячет письмо в карман, выпрямляется, уходит.)