Текст книги "Тьма. Том 8 (СИ)"

Автор книги: Лео Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 3

Сетевая волна «100», передача «Утро добрым не бывает»

– Кхе! Кха!.. Доброе утро, сонное царство!

– За бортом всего минус тридцать три! Кому-то даже может показаться, что наступила весна, но не забывайте укутывать горло!

– А это опять мы, на волнах самого предусмотрительного и заботливого радио «Сто». С вами Александр «Кхе-кхе» Пискарёв.

– И я, напившаяся витаминов Анна Лоскутова. Вместе мы попытаемся сделать утро теплее!

– С приветом из Серых земель, где все ждут, кто и кого, наконец, сожрёт!

– Зверьё – нас? Зверьё – бойцов из Ишима? Бойцы из Ишима – зверьё? Мы – бойцов…

– Кхе-кхм!.. Аня, держи, пожалуйста, в узде своё воображение! Нашим слушателям незачем знать, насколько оно у тебя безгранично.

– Ладно-ладно…

– К слову. Бойцы из Ишима, по слухам, такие решительные, что стрелять начали ещё в Тоболе. Во всяком случае, в одном из лагерей явственно слышали перестрелку.

– И всё равно эта новость лучше, чем про восемнадцать гнёзд…

– Ты испугалась, что ли?

– Чего? Тысяч «изменышей», которые вот-вот могут прийти и нас сожрать? Бесконечных мохнатых спин, лезущих на защитные укрепления? Клыков, когтей и рогов, которые могут поджидать тебя прямо рядом с подъездом?

– Ну да, чего бояться-то…

– ДА!!! Я, БЛИН, ИСПУГАЛАСЬ, САША! И до сих пор с-с…

– Пугаешься, да, вижу!.. Но не слышу… Надо прочистить ухо! И вам, наши дорогие слушатели, тоже стоило бы после Аниных криков прочистить уши.

– О-о-о-о! Моя любимая ватага с далёкой Камчатки называется «Прочистить уши»!

– А у неё есть невероятная песня «Пьяный чосонец в тёмном порту Ниппон».

[Начинает играть музыка]

– Я вообще не понимаю, о чём эти придурки поют, Ань, но что-то в этом есть, да…

– Саш, мы ещё на волне, между прочим.

– Эге-гей! Давай погромче!.. Кхм-хм-хм…

– Давай чаю принесу, болезный…

В коридоре воцарилась тишина, а я печально посмотрел на нашу с Авелиной дверь, от которой остались лишь щепки. Тем временем, разбуженные двусердые, которые выскочили из соседних комнат, недовольно переглядывались. Всё ещё слегка на взводе, но стараясь держаться спокойно, я сделал несколько шагов вперёд.

– Всё уже закончилось, – голос почему-то получился хриплым, видимо, надо было попить воды. – Всего лишь ночное нападение на меня и жену.

И вежливо улыбнулся. Ну а что ещё я мог сказать? Расходитесь, не на что здесь смотреть? Ну так это же неправда. Вон, три тела на полу лежат, а значит, есть на что смотреть.

Ответом со стороны дворян было молчание. Никто не задавал вопросов. А некоторые соседи просто кивнули и сразу вернулись к себе. Видимо, здесь никого не удивляло, что ночная тишина – вещь относительная. Я развернулся и прошёл в свою комнату.

Авелина сидела на полу, прислонившись к стене. Лицо её было белым, как мел, а руки мелко дрожали, наглаживая встрёпанного после боя Тёму. Всё-таки контузия, даже лёгкая – неприятная штука.

Меня жена встретила вымученной улыбкой:

– Мы победили?..

– Ага. Лин, как ты? – я присел перед ней, коснувшись её плеча.

– Всё в порядке… Голова только гудит, будто в колокол звонили, а он был прямо на мне… – она попыталась улыбнуться шире, но вышло неубедительно.

Вернув на место кровать, я подхватил жену на руки и, не слушая возражений, уложил. Матрас, конечно, больше напоминал решето. Но лучше уж на решете лежать, чем на полу. Для надёжности, чтобы Авелина отдыхала и пока не вставала, придавил её котом. Благо Тёма, успевший вылизать шерсть от вражеской крови, не возражал. Он с удовольствием устроился на животе у моей жены, мурлыча и тычась мордахой в её ладонь.

Убедившись, что эти двое в порядке, я вышел обратно в коридор.

И угодил прямиком в объятия давешнего смотрителя.

– Ваше благородие! Что же это такое⁈ – запричитал он, размахивая пухлыми ручками. – Стрельба, взрывы! Дверь вдребезги! Князю доложить придётся!

– Докладывайте, – согласился я. – А ещё настоятельно рекомендую вызвать представителей Тёмного и Тайного Приказов. Покушение на жизнь двусердых – это, насколько я помню, их компетенция.

Пока смотритель, бормоча что-то невнятное, метался на месте, видимо, решая, куда для начала бежать, подоспели Хлебов с ребятами. Они без лишних слов встали вокруг меня живым щитом, мягко, но настойчиво оттеснив редких зевак из числа бойцов с первого этажа.

– Всё, судари, расходимся! – с невозмутимым видом повторял Хлебов. – Ночью спать положено, а не по коридорам бродить.

Суета потихоньку утихала. Самое неприятное было позади, но я отчётливо понимал, что это нападение ещё отольётся и мне, и окружающим. Видимо, не все враги, что оставались в Ишиме, были обезврежены в ходе последней чистки.

Тем временем, смотритель наконец-то решил, с чего начать, и первым делом вызвал рабочих. Не успела Авелина задремать, как в коридоре снова зазвучали голоса и тяжёлые шаги. Это оказались двое плотников из лагерной обслуги: коренастые мужики с потёртыми ящиками для инструментов.

С профессиональным безразличием глянув на раскуроченный дверной проём, они тут же приступили к делу. И даже не стали задавать лишних вопросов. Да и скорость, с которой они навесили новую, совершенно такую же дверь, вызывала уважение. Видимо, практика ремонта после ночных «разборок» была здесь поставлена на поток.

А вслед за плотниками явились и представители Приказов. Арсений Булатов, всё ещё заспанный, но с острым, оценивающим взглядом. И угрюмый неразговорчивый следователь из Тёмного Приказа в строгом мундире. А с ними целый отряд городовых и прочих важных для расследования людей.

Следователь молча, с каменным лицом, обошёл нашу комнату. Его взгляд скользнул по следам плетений на стенах, по оплавленному месту на полу, куда пришлась первая атака. Он что-то коротко цыкнул, и два городовых, стоявших в дверях, аккуратно, стараясь не мешать коллегам-«тайникам», приступили к сбору материалов.

Тела из коридора тоже вынесли тихо. Видимо, чтобы не потревожить успевших заново уснуть соседей.

Пока следователь составлял документы, я, Булатов и окончательно растерявшийся смотритель подписывали необходимые бумаги. Я кратко, без лишних эмоций, как на службе, изложил суть произошедшего. Ночное нападение, взлом двери за счёт заранее установленного артефакта, перед этим – неприятные ситуации с комнатой и в столовой.

– Подозрения у меня появились ещё вечером, – добавил я, заметив, как следователь впервые поднял на меня взгляд, оторвав его от записей. – Слишком уж настойчиво он ко мне цеплялся. Можно было, конечно, о своих подозрениях доложить, но выглядело бы… Очень странно бы выглядело, и это мягко сказано.

Следователь Тёмного Приказа покивал, записывая мои показания. Городовые, между тем, ушли. Зато подоспели уборщики, которые первым делом заменили дырявый матрас, а затем вымыли у нас стены, а в коридоре пол до блеска. Поразительная эффективность, надо сказать. Видимо, отточенная годами подобных «инцидентов».

Через пару часов всё это закончилось. Осталось даже время поспать до побудки. Мы с Авелиной снова легли, закрыв новую дверь и навесив на неё защитные плетения. Спалось, откровенно говоря, тревожно и прерывисто. Глаза и я, и жена открывали от каждого шороха. Кажется, моя паранойя была заразной, пусть в нашем случае и не безосновательно.

На завтрак мы спустились с тёмными кругами, как у панд, под глазами. А за отдельным столиком наткнулись на ещё более помятого Арсения Булатова. Он сонно ковырял ложкой в тарелке с густой тягучей овсянкой.

– Ну что, как спалось? – подняв на нас измученный взгляд, пошутил он.

– Как сам видишь! – хмыкнул я. – Удалось что-то выяснить?

– Кое-что… – Булатов тяжко вздохнул. – Наёмники – это пушечное мясо, местные отбросы. А вот дворянин… Пётр Ярославович Скороходный. Родовитый. Но род не из самых влиятельных и больших. Больше скажу, почти вымирающий. Если бы не покойный Пётр, лишились бы Скороходовы дворянства уже в этом поколении. Причём, оказывается, мои сослуживцы из «та́йников» копали в его сторону и раньше. Он общался с несколькими родами, которые у нас давно на карандаше. Думаем, его подставили, использовали как таран, чтобы проверить тебя на прочность. Или просто слили ему слишком мало данных. Всё-таки мы в Ишиме за последний месяц сильно проредили всю эту кодлу… Но других хвостов пока нет. Так что… Будем копать.

В общем-то ничего нового он не сообщил. Что-то подобное я и сам предполагал. А после завтрака, когда мы с Авелиной возвращались к нашему бараку, подъехал внедорожник с гербом Дашкова. Следом за ним катил автобус, заляпанный грязью так, что первоначальный цвет сложно было различить.

Стоило обеим машинам встать, как из автобуса начали выпрыгивать люди. И не два десятка, а я бы сказал, около тридцати. Все в качественном, но нештатном камуфляже. И снаряжение подогнано так, чтобы не звякать и не болтаться. Каждая застёжка и каждый карабин, видимо, отлично продуманы.

А что касается оружия, в основном, это были автоматы с прицелами ночного видения, работающими на теньке, и глушителями. Кроме того, у некоторых разведчиков за спиной виднелись компактные, но мощные гранатомёты. В общем-то, не самое обычное вооружение. Скорее, инструмент, подобранный под конкретную, очень грязную работу.

Сами бойцы выгружались молча, быстро и слаженно. Так, будто проделывали это тысячу раз. В их движениях не было суеты, исключительно деловая сухость и чёткий ритм.

Между тем, Дашков тоже вышел из своего внедорожника, знаком подозвав меня к себе. К нему же направился и один из прибывших на автобусе. Невысокий, зато подтянутый и жилистый мужчина лет тридцати. Вблизи я разглядел его получше. Лицо обветренное, прошедшее через местные ветра и непогоду. И сетка мелких морщин вокруг глаз, которые щурились даже сейчас, при пасмурном небе.

Взгляд у мужчины был спокойный, пронзительный, как у опытного охотника. Ещё и привыкшего выслеживать не только зверя, но и малейшие признаки опасности вокруг.

– Фёдор Андреевич, знакомься! – указал на него Дашков. – Отряд разведки «Сахар» и его командир Бархан.

– Вы те самые, кто обнаружил гнёзда? – с уважением припомнил я, и разведчик молча кивнул.

– «Сахар» пойдёт с вашей дружиной, чтобы обеспечить наведение на цели, – продолжил Дашков. – Бархан у нас человек проверенный. Ему можно доверять. Всё, что нужно будет знать сверх этого, он узнает на месте.

После краткого инструктажа мы с Авелиной пригласили Бархана на совещание, позвав заодно Давида и Славу. В качестве места для разговора глава дружины предложил солдатскую столовую, мотивируя тем, что там намного уютнее. Возражать я не стал – тем паче, давно хотел посмотреть, где и как едят мои ребята.

В этот час солдатская столовая оказалась почти пуста. У раздачи скучали несколько поваров, а за одним из столов додрёмывали, положив голову на руки, двое бойцов – видимо, после ночного дежурства. На нашу представительную компанию – два дворянина, воевода, сотник и командир разведчиков – здесь смотрели с немым вопросом, но без подобострастия.

Прежде чем кто-то успел что-то сказать, Слава остановил нас жестом. После чего быстрым шагом направился к поварам, негромко с ними поговорил, а уже через минуту вернулся с подносом, где стоял эмалированный чайник и пять чистых стаканов.

– Договорился… – коротко бросил он, расставляя всё на столе. – Баранок с завтрака не осталось, но чаю хоть залейся.

– Чай – это хорошо, по погоде… – одобрил Бархан.

И, отпив глоток, начал разговор первым, без лишних предисловий.

– Мои ребята – глаза и уши, – сказал он, глядя по очереди на меня, Давида и Славу. – Ваши – ударный кулак. Мы ведём, находим, указываем цели. Вы зачищаете. Мы помогаем, если нужно. На связи будем постоянно, но эфир в Серых землях дырявый, имейте в виду. Помехи, голоса из ниоткуда, а то и просто тишина. Обычные рации на большом удалении могут отказать.

– Понял, – кивнул я. – Мои бойцы к нерядовым ситуациям привыкли. Но без связи будет тяжело.

– Согласен, – поддержал Давид. – Как будем подстраховываться?

– У нас свои методы, – пояснил Бархан. – Сигналы руками, свист, следы на деревьях… Но главное – ваша готовность быстро действовать. Если мы показываем цель, отступать обычно поздно. Там, куда мы идём, болота уже просыпаются. Они ещё подо льдом, но так будет недолго. Техника дальше определённой точки не проедет. Придётся много двигаться пешком.

Мы обсуждали детали где-то с полчаса, сверяя карты и возможные сценарии. В разгар обсуждения маршрутов к столику подошёл один из ратников Дашкова:

– Фёдор Андреевич, его светлость просит вас на пару слов.

Я извинился и вышел из столовой. Сиятельный князь ждал на улице, возле внедорожника.

– Выдвигаетесь завтра в середине дня. В конце первой волны, – без лишних церемоний сказал он, а затем хмуро добавил: – Погода портится, Федь. Данные с метеоточек неутешительные. Возможны ранние оттепели. Вам надо спешить, пока болота не раскисли окончательно. Ваша цель – в самой их глубине.

С этими словами Дашков протянул мне свёрнутый вчетверо листок:

– Держи. Волны для ваших раций. Связь в тех местах… своеобразная. Помехи, искажения, эфирные «призраки»… А то её и вовсе нет. На этот случай… – князь достал из внутреннего кармана небольшой, похожий на телефонную трубку, артефакт. – Это будет работать надёжнее. Прямая связь через волны теньки. Но учти: каждый сеанс связи будет выжимать из тебя приличное количество капель. Поэтому держи запас.

Я взял артефакт, чувствуя его прохладу и тяжесть в руке.

– Понял. Спасибо, ваша светлость.

– С Богом, Барин! – усмехнулся Дашков и, развернувшись, залез в машину.

Остаток дня тянулся медленно, превратившись в одно тягостное ожидание. Мы с Авелиной пытались занять себя учёбой, но это, естественно, быстро наскучило. Можно было бы прогуляться по лагерю, но…

Кажется, мы и без того привлекали внимание. Слишком много глаз выцеливало нас повсюду, где бы я с женой ни появлялся.

Взгляды были разными, но каждый из них напрягал меня по-своему. Одни двусердые смотрели с настороженностью, будто мы опасные дикари, по ошибке попавшие в приличное общество. Другие – с неприязнью, словно мы заразны, и одно наше присутствие оскверняет чистый воздух в лагере.

Однако наиболее колючими были взгляды молодых аристократов, чьи предки, наверное, ещё при первом Дашкове служили. Они смотрели свысока, с немым презрением к выскочкам-провинциалам, устроившим стрельбу и разборки прямо в бараке, словно лихой люд в глухом углу.

Это всеобщее внимание, смешанное с осуждением и праздным любопытством, давило не хуже тяжёлого пресса. Даже привыкшая к подобному Авелина, хоть и не показывала виду, но всякий раз, ловя на себе чужой взгляд, едва заметно сжимала мою ладонь.

А мне хотелось просто и без затей надавать всем по наглым мордам. Собственно, понятное желание. Андрей, кстати, не понимал, отчего в его мире всякие звёзды иногда срываются на пустом месте. А вот я теперь понял. Мы были, как в аквариуме, и это не просто мешало, а эмоционально истощало. Будто каждый взгляд отщипывал от нас хоть маленький, но всё-таки кусочек.

Даже Тёма, дрыхнувший на кровати у нас в комнате, видимо, чувствовал напряжение. И временами, сквозь сон, издавал низкое ворчание куда-то в сторону коридора.

В итоге, мы просто заперлись в комнате, а там уже боролись со скукой, как могли. До тех пор, пока вечером в нашу дверь не постучали. Ровно три раза, чётко и сухо. На пороге стоял посыльный из штаба, молодой ратник с бесстрастным лицом. Без лишних слов он вручил мне плотный пакет из грубой серой бумаги и, развернувшись, так же молча ушёл.

Вернувшись в комнату, я разорвал пакет. Внутри лежала пачка документов. Схемы движения всех отрядов зачистки, испещрённые условными знаками. Отдельный лист с нашим маршрутом, разбитым на отрезки. На нём, кстати, были предусмотрительно обозначены точки привалов и ночёвок – крохотные островки относительной безопасности.

А в самом низу стопки бумаг – лаконичный отпечатанный приказ: «Отряду Седовых-Покровских выдвинуться 20.03.2034 в 14:00, в конце первой волны».

Утро началось с нарастающего гула моторов и командных криков. Лагерь гудел, как растревоженный улей, готовясь выпустить рой. Воздух был пропитан запахом выхлопов, оружейной смазки и всеобщего нервного напряжения.

Мои дружинники к сборам присоединились после завтрака. Как и разведчики Бархана, они носили к грузовикам ящики с патронами и снарядами, штабелями укладывая в кузова.

Кислый крутился возле нашей машины, в сотый раз проверяя работу всех узлов. В это же время Давид вёл свою, невидимую для большинства, но жизненно важную войну. Из раскрытого помещения Тылового Приказа доносился то его взвинченный голос, то казённые равнодушные интонации дьяков.

– Да вы не повредились ли мозгами? – едва не рычал Давид. – С этим запасом мы только до первого болота дотянем! А дальше что, на одной теньке и благих намерениях⁈ Вы хоть знаете, что в здешних лесах творится?

В ответ раздавался тихий занудный голос, вещавший про утверждённые количества. Но Давид не сдавался. В ход пошли намёки на «особые поручения его светлости», ссылки на боевые потери, которые надо заранее компенсировать – ну и, видимо, какие-то сугубо личные договорённости. Возможно, подкреплённые парой-тройкой бутылочек арбуна из наших домашних запасов, которые Давид, как я видел, привёз с собой.

В конце концов, Мережковскому-таки удалось выцарапать лишнюю бочку солярки и несколько дополнительных ящиков консервов. А наши ребята, с видом заправских контрабандистов, тут же загрузили добычу в самый центр кузова и прикрыли брезентом.

К полудню, когда солнце поднялось над крышами, всё было готово. Колонна наших грузовиков, с рёвом проскочив через лагерь, выехала на улицы Тобола.

Мы проезжали мимо безликих зданий окраин, мимо зашторенных окон, из-за которых, казалось, за нами следили десятки глаз. Город словно выдыхал нас из себя, отторгая и направляя к самой своей страшной границе.

И вот впереди, перекрывая горизонт, выросла она. Громада вала. Это было колоссальное сооружение. Вал только на словах, а на деле – целый инженерный комплекс. Высокий земляной холм, укреплённый монолитными бетонными плитами, на которых где-то снаружи остались шрамы от когтей и кислоты неведомых тварей.

По гребню вала шли зубчатые парапеты, за которыми угадывались амбразуры огневых точек. А над дорогой нависали многоярусные башни, похожие на гнёзда стервятников, с пулемётными гнёздами и орудийными площадками.

Всё здесь, от формы бойниц до угла наклона «ежей», было продумано с одной целью. Создать многослойную смертоносную защиту, способную остановить любую тварь, выползающую из Серых земель.

На точке пропуска, последнем рубеже перед неизвестностью, царила строгость. Нас тщательно досмотрели, сверяя каждую фамилию в списках и пересчитывая каждую единицу оружия. Неулыбчивые стражи заглядывали под брезент, прощупывали днища машин зеркальными щупами и зачем-то даже сканировали артефактами.

Наконец, когда всё было закончено, раздался скрежет тяжёлых механизмов. Массивные стальные ворота, похожие на огромные челюсти, поползли в стороны, и нам открылся проём в белую, на первый взгляд безжизненную пустоту.

– Колонна Седовых-Покровских, выдвигайтесь! – прозвучала команда откуда-то сверху.

Я сделал глубокий вдох, ловя взгляд Авелины. Она молча кивнула, вцепившись пальцами в мою ладонь. Кислый плавно тронул с места, и наш грузовик, покачиваясь, пересёк заветную черту.

Мы въехали в Серые земли.

Пейзаж за окном сменился так резко, будто мы в другую страну попали. Вернее, из страны живых в царство тишины и белого безмолвия.

Первый день пути наша колонна двигалась на север вдоль Иртыша. Машины смело шли по льду могучей реки, используя её как дорогу. Уже к концу первых суток равнина вокруг стала казаться бесконечной. Плоская, как стол, она была застлана грязновато-белой скатертью снега, на котором выделялись редкие островки чахлого, покорёженного леса.

Степь и лесостепь остались далеко позади, уступая место чему-то более суровому и негостеприимному. Снег слепил глаза, отражая тусклый свет мартовского солнца, а ветер, гуляющий по открытой местности, насквозь продувал тёплую одежду.

Дорога, если её, конечно, можно было так назвать, представляла собой укатанный снежный наст, оставленный предыдущими отрядами. Впереди явно шла более тяжёлая техника, которая и выровняла поверхность. Но наши грузовики всё равно потряхивало.

В первый день ночевали в лагере, разбитом прямо рядом с дорогой. Топливо на обогрев тратить не стали. Вокруг хватало пусть и хилых, но деревьев, а у нас – специальных жаровен.

На вторые сутки мы свернули от реки и ушли на северо-запад, углубляясь в предтаёжные районы. Местность стала более холмистой и лесистой. Зато дремать в кузове теперь было почти невозможно. Кислый постоянно лавировал между валунами, скрытыми под снегом, и глубокими колеями от тяжёлой техники.

Скорость движения упала. Лес по сторонам от дороги становился всё гуще и темнее. Сосны и ели, похожие на великанов в белых саванах, молча наблюдали за нашей вереницей машин. Их ветви, согнувшиеся под тяжестью снежных шапок, местами создавали над дорогой мрачные, полутёмные тоннели.

По ночам, когда колонна останавливалась на привал, воздух становился ледяным, колючим. Температура под утро падала до минус сорока. А вот днём солнце иногда светило так, что начинал оплавляться снег на вершинах сугробов.

Третий день пути выдался таким же скучным. Белое небо, белая земля, чёрные стволы деревьев… Изредка вдали, на опушке, мелькали следы зверей – крупные копытные, похоже. Однако их самих мы не видели. Было ощущение, что всё живое попряталось, затаилось, ожидая чего-то или кого-то.

Тишина вокруг стояла оглушительная, и нарушало её лишь глухое рычание моторов, да скрип снега под колёсами. Даже ветер стих, словно решив задержать дыхание. И эта звенящая тишь да гладь давила на психику.

Я ловил себя на том, что всматриваюсь в глубину леса, пытаясь разглядеть между деревьями хоть какое-то движение. Но там не было ничего и никого. Только тихий безжизненный ужас, словно невидимой дымкой стелящийся по снегу.

Авелина, обычно невозмутимая, тоже что-то чувствовала. Она всё реже погружалась в церу, предпочитая сидеть рядом со мной и смотреть в маленькое окошко. Один только Тёма вёл себя нормально, но и у него сон стал каким-то тревожным, а уши регулярно подрагивали, улавливая то, что было недоступно людям.

Как объяснил Бархан, эта неестественная, гнетущая тишина была отчётливой приметой Серых земель. Когда ещё не видишь врага, но уже чувствуешь его присутствие: вязкое, враждебное и будто разлитое в самом воздухе.