Текст книги "Тьма. Том 8 (СИ)"

Автор книги: Лео Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Да и на следующую ночь, к слову, у меня были определённые планы. Всё-таки я молодой человек, у которого очень красивая молодая жена, и мы постоянно рядом, но не совсем… Постоянно чего-то не хватает. Уединения, что ли… А мужчинам, не перешагнувшим за порог буйства гормонов, тяжело это переносить. Авелине я о своих планах пока ещё не говорил, но надеялся, что она будет не против ночного экспромта.

Так что… Меньше всего сейчас хотелось думать о скрытнях, белках, купце Лампе и прочей далёкой от эротики ерунде. Я о них заговорил, чтобы избежать опасного разговора о том, кто на кого пялился.

Мужчины всегда пялятся на красивых женщин. Ну а женщины нередко заглядываются на других мужчин. Это не измена. Просто природа нас всех так устроила. Задумался о чём-то, а взгляд сам уже скользит по чему-нибудь приятному. И мы даже не всегда это осознаём, пока нас не попытаются сжечь огнём ревности.

Жаль, Авелине это пока не донесёшь. Такое знание обычно приходит с опытом. И с большими скандалами, которые я очень не люблю. Вот и приходится как-то иначе сглаживать.

А пока мы пили чай, рабочий день на радио шёл своим чередом. Сначала по коридору прошли Анна Лоскутова и Александр Пискарёв. Как раз закончилась их утренняя передача. Затем в сторону комнаты звукозаписи пробежал Евгений. А спустя некоторое время туда же повели Сашу и Арсения.

И хотя никто не просил именно рядом с комнатой звукозаписи торчать, мы с Авелиной с тяжёлым вздохом закончили чаепитие и честно потянулись следом. Правда, на этот раз не стали вставать рядом с прозрачной стенкой, а отошли чуть дальше по коридору, в сторону выхода. И присели там на деревянную скамейку с резной спинкой.

К слову, выйти из редакции радио «Сто» можно было двумя путями. Либо по старой пожарной лестнице, рядом с постом охраны, где подрёмывал пожилой ополченец. Либо через весь длиннющий этаж, намного дальше по коридору.

И там, и там дежурили ратники из дружины цесаревны. Так что чужаку войти в закуток, где располагалось радио, можно было даже не пытаться.

Однако и опытная охрана не могла учесть всего. Я понял это, когда Авелина, склонив мне голову на плечо, жаловалась на то, что она голодная, а нам ещё час придётся ждать до обеда.

На слове «ждать» её обычно нежный голос вдруг стал низким, а гласная «а-а-а» протянулась очень и очень долго. И я не мог не понять, что это моё восприятие внезапно ускорилось.

И ускорилось так, будто происходит что-то действительно опасное.

К Авелине я сидел вполоборота. Из такого положения удобно скашивать взгляд в стороны, пытаясь понять, откуда придёт опасность. Вот только никакой опасности я по-прежнему не видел. Дверь на лестницу оставалась закрыта, а рядом с ней стояли два ратника в тяжёлой броне. Да и на точке пропуска ничего не происходило…

В нормальном мире прошла лишь сотая доля секунды, а я уже успел всё осмотреть. И теперь гадал, откуда ждать удар. Не просто же так меня выбило в ускорение. Что-то ведь я воспринял подсознательно как угрозу. Вот только что?..

Оказалось, трещину. Тонкую трещину, которая змеилась по стене. Прямо у меня и Авелины за спиной. Пока я осматривался по сторонам, она росла позади. И так быстро, что её рост был заметен даже при замедленном времени.

Оценив скорость, я понял, что в нормальном мире эта трещинка за секунду превратится в огромный разлом.

А что делает такие разломы в бетонных стенах? Правильно! Взрывчатка!

Как только давление газов по ту сторону стены станет слишком большим, в меня и жену брызнут осколки разлетающегося на части бетона.

Оставалось только одно. Выставлять щиты. Прямо между стеной и скамейкой, на которой мы с Авелиной сидели. Чем я спешно и занялся, с беспокойством ощущая, как пустеют запасы в чёрном сердце. Но поскольку я не был уверен, что пара десятков щитов выдержат взрыв, то всё равно продолжал их ускоренно ставить. До тех пор, пока количество не достигло полусотни, и они не перестали умещаться между скамейкой и стеной.

Плетения ведь почти двумерные. Есть даже техника, которая позволяет пускать плетение во врага ребром, чтобы он до последнего не видел структуру. Жаль, в том-то и дело, что «почти», а не «совсем» двумерные. Сколько-то места они всё же занимают. И я умудрился забить тонкую щель между стеной и спинкой скамьи так, что больше туда ничего не влезало.

А затем успел увидеть, как трещина превращается в разлом, через который бьют раскалённые газы и пламя, упираясь в мои защиты.

И только потом грянул настоящий взрыв.

Меня, Авелину и лавочку отшвырнуло прочь. К счастью, швырнуло не обломками стены, а движением воздуха. Его-то моё плетение остановить не смогло. А я напоследок успел в полёте задрать ноги – и себе, и жене, чтобы их скамейкой не перебило, когда впечатаемся в противоположную стену.

И саму Авелину успел повернуть так, чтобы было не слишком больно…

Но больно, конечно, всё равно было. Во всяком случае, мне. Удар об стену выбил моё восприятие из ускорения, а из лёгких – остатки воздуха. И если бы сволочи, устроившие взрыв, оказались предусмотрительнее, тут бы нам конец и пришёл.

Слишком долго мы хватали ртом воздух, пытаясь прийти в себя. И в этот момент нас не прикрывал даже артефактный щит жены. А пролом в стене вообще-то зиял прямо напротив. Если бы через него кто-то залез или хотя бы выстрелил с той стороны… В общем, не было бы больше Феди и Авелины.

Однако нам на руку сыграла не только самоуверенность врагов, но и старая добрая физика. Взрыв, который должен был накрыть всех, включая ратников, в коридоре поблизости, отразился от пяти десятков плетений щита… И ушёл в обратном направлении – в старое служебное помещение, давно, по всей видимости, замурованное и забытое.

Стена там, в итоге, всё же вывалилась. Но не пронеслась шрапнелью по всей округе, а рухнула бетонной крошкой на пол коридора. Где-то в метре от нового пролома.

И те, кто устроил взрыв, конечно, отошли за угол… И даже спустились ниже на этаж…

Но эти гады никак не ожидали, что их и там взрывом накроет. Вместо того, чтобы натворить дел в коридоре, взрывная волна сделала это в замурованном помещении. А кинувшиеся в пролом ратники цесаревны наткнулись на три стонущих от ранений тела.

Мы с женой, правда, всего этого не слышали и не видели. Нам потом рассказали. Когда прошла контузия от близкого взрыва и удара об стену, ещё и с последующим «прихлопыванием» скамьёй.

В итоге, нам помогли подняться и проводили, оглохших и ошарашенных, в знакомую комнату отдыха.

А Саша и Арсений, успокоившись, что мы живы и целы, продолжили участие в прямом эфире, который пришлось прервать, когда случился взрыв. Мне кажется, они так и не поняли, почему гады-подрывники пострадали сами. Никому сходу в голову не пришло, что я успел понаставить столько щитов за доли секунды. Вероятно, всё списали на мою необычайную удачу.

Пришёл лекарь, Дмитрий Саныч, помог нам с Авелиной прийти в себя. И как только ко мне вернулись нормальный слух и адекватность, я первым делом спросил у стоявшего рядом Витала:

– И где эти ублюдки, которые устроили взрыв?

– Мы их отвели в местный околоток. Сейчас ими Дмитрий Саныч тоже займётся, чтобы раньше времени не умерли, – ответил глава Сашиной дружины.

– Ты мне дай с ними пообщаться, если не начнут петь, Витал, – попросил я и, видя, как он нахмурился, добавил, плотоядно усмехнувшись: – Не запоют у вас – запоют у меня. У меня все отлично поют.

Из-за брони было неясно, как ратник воспринял мои слова, но мне почему-то показалось, что он вздрогнул. Просто я действительно очень не люблю, когда меня и жену кто-то пытается убить. Тем более, настолько подло и из-за угла.

И за право разобраться с таким уродом, я многое готов был отдать.

А ещё очень хотелось высказать цесаревне всё, что я думаю об использовании втёмную. Недаром же она сюда, на радио, так настойчиво нас звала. И плевать мне было на то, что кто-то может лишнее узнать, кто-то может услышать… Если бы меня предупредили, мы просто использовали бы Авелинин артефактный щит.

Интерлюдия III

Зверьё бесилось, не в силах добраться до такого близкого человека. Бог весть, почему именно люди вызывали у зверей такую ненависть. Трофим раньше об этом никогда не задумывался.

И уж тем более, он не собирался задумываться теперь. Сидя на скользком камне, похожем на кусок скалы метров семи в высоту, который возносился над болотом, как перст. Или как что-то куда более неприличное. Зато хорошо отражающее ситуацию, в которой оказался Трофим.

А спасения, куда ни кинь взгляд, ждать было неоткуда.

Небо на проблемы Трофима, сколько он мог судить, наплевало. А болото внизу лишь равнодушно поблёскивало льдом сквозь пелену снега. И тоже не обещало спасения.

Похоже, и человек, и камень мало кого волновали. Разве что сотню-другую зверей, рычавших, визжавших и скуливших внизу.

Камень надо было как-то повалить, или, как минимум, на него забраться. А человека – сожрать. И Трофим, уже второй день сидевший на проклятом камне, прекрасно понимал: рано или поздно у «изменышей» всё получится.

Надо было возвращаться в город, когда выдалась возможность… Но за свои тридцать лет Трофим привык к тому, что если зверьё приходит, то спешит сразу к городам, не размениваясь на отдельных людей. А когда зверьё ещё в пути, и шкур удаётся добыть больше, и дырок в них меньше.

Да, он слышал про двенадцать гнёзд… Слышал и про то, что зверья в этом году аномально много… И всё равно ему не верилось, что одинокого человека будут такой стаей загонять. И совершенно зря не верилось, как понимал теперь Трофим. Но задним-то умом все мы крепки…

А что делать, когда настигли последствия, Трофим не знал. Тоскливые мысли о том, что умирать придётся долго и мучительно, мало-помалу просачивались в голову. И это заставляло неробкого, в общем-то, парня вздрагивать.

Тем более, еда у него рано или поздно закончится. А стоит только начать недоедать, как под одежду проберётся вездесущий холод. И постепенно скуёт своим дыханием ослабленного человека, бросив его на растерзание зверью.

Нет, Трофим решительно не мог экономить на припасах.

Но даже если случится чудо, и звери вдруг потеряют к нему интерес и уйдут… Трофим не представлял себе, как будет спускаться! Так-то он вообще ни разу не скалолаз. И на вертикально стоящий камень забрался лишь потому, что к нему привалило упавшую ель.

Но дерево Трофим сам отпихнул ногой – тогда, ещё в самом начале. Чтобы не забралось по нему вконец ополоумевшее зверьё.

Так и сидел Трофим: подложив под пятую точку мешок, куда запихнул часть добытых шкур, сам укутавшись в шкуры и держась за ружьё, как за спасательный круг.

И тут вдали полыхнуло.

Трофим так был погружён в горькие мысли, что не сразу понял, что произошло. И только когда на востоке стеной встал дым и пар, обратил внимание. Звери у подножия камня, кстати, тоже перестали суетиться и настороженно посмотрели в ту сторону.

Полыхнуло чуть ближе.

На этот раз охотник рассмотрел с высоты своей позиции даже отблески пламени между елей. А потом увидел новые клубы дыма и пар, столбом потянувшиеся к серому небу.

Звери внизу, напрягшись, начали водить ушами и носами. А потом и стягиваться в одну большую стаю, поворачиваясь в сторону необычного природного явления.

А затем до ушей Трофима и зверей долетел рёв двигателя.

На дороге, заваленной снегом, чадя, как доисторический паровоз, появился вездеход. Странная это была машина… На носу у неё, как у настоящего паровоза, имелся конусообразный металлический щит, который раскидывал в стороны снег и резал белое покрывало болот. А за этой необычной машиной оставались две полосы следов от траков.

Но самым странным было не это. А то, что на капоте вездехода, со стороны пассажира, сидел, закутавшись в несколько слоёв одежды, мужчина лет пятидесяти с очень недовольным лицом. И, сложив руки на груди, будто философ-мыслитель, хмуро обозревал окрестности.

Не успел Трофим вскочить на ноги и замахать руками, как изменённое зверьё внизу завыло, заверещало, зарычало и заскулило пуще прежнего. Десятки туш кинулись наперерез вездеходу с куда более доступными, чем тот, что на камне, людишками.

Мужчина на капоте встрепенулся, на миг раздражённо закатил глаза… А потом сказал что-то в духе: «Да опять, ять, чтоб вам всем, ять, откуда вас столько, ля⁈ Не верю, ять, так не бывает!..».

И нет, Трофим этого не слышал. Зато у него, как у охотника, было отменное зрение. Так что по губам прочитал.

А затем вокруг разверзлась геенна огненная… И Трофиму даже показалось, что он видел корчащихся в пламени чертей. Но, возможно, это бились в судорогах «изменыши», рискнувшие обратить внимание на вездеход.

Широкий веер огня прокатился от дороги, плавя снег и поджигая деревья. В небо взметнулся пар и дым. Горло у Трофима перехватило, он закашлялся и вскочил на ноги.

Его движение, наконец, заметил мужчина на капоте вездехода. Он тут же принялся стучать по крыше кабины, указывая на камень и что-то крича водителю. Машина свернула и, огибая по дуге следы пожарища, двинулась к камню.

Основное пламя успело угаснуть, и на пути к Трофиму остались лишь отдельные язычки огня, жадно лизавшие болотную траву. Снег полностью сошёл, обнажив чёрную землю и ледяную поверхность болот. И эта ледяная поверхность тоже стремительно таяла.

Вездеход остановился поодаль, и мужчина на капоте заорал:

– Эй! Эй! Сударь! Ты местный, да?

Трофим всё ещё кашлял, поэтому не смог ответить сразу, а только рукой замахал. И эти взмахи мужчина внизу принял за приветствие, поэтому закричал снова:

– И тебе привет, человече! Привет! Так ты местный?

Трофим по-прежнему кашлял и, силясь ответить, махал руками. Чем, похоже, невероятно сердил мужчину, сидящего на капоте.

– Да что ты всё машешь, сударь? Привет тебе, сказал ведь уже! – закричал этот недовольный. – Ты местный, да?

– Да что ты орёшь на него, Бубен? – высунулся из машины водитель, одетый хоть и по погоде, но как-то уж слишком щеголевато и аккуратно для Серых земель. – Не видишь? Закашлялся человек. Вон сколько ты дыму нагнал…

– А-а-а-а! А я думал, он просто дурачок! – беззлобно отозвался тот самый Бубен.

И Трофиму стало обидно, что его дурачком посчитали. Однако, во-первых, эти люди спасли его от зверья…. А во-вторых, у них были чёрные шрамы на правой щеке. А, в-третьих, раз они двусердые, то снять Трофима со скользкого камня, не уронив в подтаявшую болотную трясину, им вполне под силу.

Поэтому он решил не обижаться на глупых гостей с Большой земли. И, кое-как прочистив горло, завопил в ответ:

– Да местный я, местный! Ваши благородия… – Трофим хотел было попросить его спустить, но недовольный на капоте его прервал:

– Слушай, человече, а до Стопервого далеко?

В этот момент бедный охотник снова закашлялся. И опять не смог сразу ответить. А пока кашлял, на ум ему пришла абсурдная в своей правдоподобности мысль, что стоит ему указать направление, как эта странная парочка не станет дальше слушать и, сказав: «Спасибо!», укатит вдаль. А тогда уж маши руками или не маши, сидеть Трофиму на камне, пока с голоду не помрёт.

Поэтому он не стал давать прямого ответа. И чтобы привлечь побольше внимания, сообщил:

– Это вы уже не туда едете! – после чего снова закашлялся.

– А куда ехать-то? – беспокойно поправив манжеты куртки, спросил из кабины водитель.

Но Трофим всё ещё кашлял. Пришлось активно махать руками, лишь бы потенциальные благодетели не уехали.

– Да что он опять машет? – возмутился тот, который Бубен.

– Не скажу ничего, пока… – попытался торговаться Трофим, но вместо деловых переговоров опять сбился на кашель.

– Слушай, сударь, а вот это уже невежливо!.. – крикнул Бубен. – Тебе жалко, что ли, добрым людям сказать? Ну почти добрым…

Собрав волю и выдержку в кулак, Трофим завопил из последних сил. Жаль, под конец ещё и петуха дал, отчего совсем несолидно вышло, не по-деловому:

– Снимите меня!.. Пожалуйста!..

– Чего? – не понял Бубен.

– Да спусти его вниз! Он слезть не может! – наконец-то догадался водитель вездехода.

А в следующий момент Трофим почувствовал, как камень уходит у него из-под ног, а рюкзак – из-под задницы. Вот только он бы не был охотником из Серых земель, если бы позволил себе вернуться домой без добычи…

Дёрнувшись, Трофим понял, что удерживает его сам воздух, причём где-то в районе живота. После чего извернулся, свесившись вниз головой – и вцепился руками в рюкзак с добытыми мехами.

Жаль, обратное положение принять не получилось. Как он ни пытался извернуться, но так и висел вниз головой, плавно опускаясь к земле по воздуху.

Ещё и двое двусердых были заняты: о чём-то переговаривались. И обратили внимание на затруднительное положение Трофима, лишь когда он ткнулся в землю головой, но продолжал при этом опускаться, до хруста извернув шею набок.

– Да что ты такой нелепый-то, человече? – сочувственно возмутился Бубен, первым заметивший неурядицу, и помог охотнику перевернуться.

– Спасибо… – прохрипел Трофим и поспешно сообщил: – Поворот на Стопервый был версту назад. Вы, видно, вешки сожгли, вот и пропустили его…

– Вешки! Понимаешь, Бубен! Вешки это были! А не «зачем какие-то идиоты в снег палки навтыкали»! – почти без издёвки хмыкнул водитель, снова зачем-то одёрнув манжеты у куртки.

– Да мне-то откуда знать? – почти не смутившись, отозвался тот. – Если бы не приказали, я бы восточнее Урал-камня вообще не появлялся…

– Если бы ты воздержаннее был! – наставительно поправил водитель, а затем его, кажется, осенило, и он посмотрел на Трофима: – Слушай, сударь! А может, покажешь нам, где был нужный поворот? Тебе-то самому куда надо?

– Так покажу, отчего не показать!.. – ещё больше обрадовался Трофим. – А мне бы в город, вы его как раз должны были недавно проезжать! Я всего вёрст пятнадцать не дошёл обратно…

– Садись! Довезём! – неожиданно щедро предложил Бубен.

– А стоит ли нам задерживаться? – удивился водитель. – Парень местный, хоть и невезучий. Авось не пропадёт.

– Надо! Надо, Виталий Андреич! – отозвался Бубен. – Я же не бочка бездонная навроде Иванова… За последние две сотни вёрст всю теньку слил. Вон, сколько зверья попалил тут… Надо бы теперь восстановиться.

– А ты бы, Бубен, лучше работал точечно! А не по площадям! – ехидно заметил водитель.

– Щаз сам на капот пойдёшь и покажешь, как надо! – огрызнулся Бубен, а затем переключился на Трофима: – Давай, нелепый человече, залазь в машину! Довезём до дому тебя, а то вдруг пропадёшь…

И, гордо игнорируя обидную оценку, Трофим поспешил к двери в вездеход. Конечно, он и бы и сам домой дошёл… Тем более, два странных двусердых пожгли столько, что никакое зверьё ещё день и близко не подойдёт. Но всё же лучше на машине вернуться. А то ноги от нервов подгибаются, да и руки до сих пор, как в судорогах, трясутся.

Спустя минуту вездеход помчался назад, урча мотором не хуже огромного кота, дорвавшегося до хозяйской рыбы.

– Ненавижу Серые земли, – пробормотал Ливелий, поёжившись. – Ненавижу эти северную страну… А их Серые земли ненавижу вдвойне…

– Неожиданное заявление! – позволил себе улыбку Базилеус. – Чем Серые земли-то тебе, нобилисим, не угодили?

– Башка у меня болит, когда сюда захожу… – признался Ливелий. – Ещё с училища, когда практику проходили в наших Серых землях, приметил. Чем глубже забираешься, тем сильнее боль. И никакие лекари, никакие таблетки не помогают…

– Да? – удивился Базилеус. – А у меня всё в порядке.

– У меня редкая особенность, – пояснил Ливелий. – Один на сотню двусердых страдает.

Базилеус покосился на начальника, но промолчал. И подумал, что очень рад находиться в самом обычном здоровом большинстве.

Шутить вслух Базилеус лишний раз не захотел. Ливелий уже несколько дней пребывал в дурном расположении духа. И лишь теперь Базилеус узнал причину.

– Слышишь? – вдруг встрепенулся Ливелий, но младший скрытень ничего не услышал, в чём и поспешил признаться:

– Не слышу я ничего…

– Да?.. – Ливелий ещё какое-то время прислушивался, а потом наморщил лоб. – Показалось, видно…

– Когда голова болит, чего только не примерещится… – добавив сочувствия в голос, согласился Базилеус.

Ромеи замолчали. Они сидели боком на сиденье парного снегохода и ждали. Правда, ожидание явно затягивалось. Всего в ста метрах от них, по белоснежному полю, текло целое стадо изменённых оленей. Направлялась эта грозная копытная сила прямиком на юг.

Двух греческих скрытней, благодаря редким возможностям Базилеуса, олени не замечали. А вот те, кого ждали греки, вряд ли могли похвастаться даром проклинателя. И, значит, пока стадо не уйдёт, на место встречи даже не сунутся.

Обычно считается, что проклятия – исключительно вредоносное колдовство. Однако если подходить к ним с академической точки зрения, выходит, что это не вполне так. Проклятиями называют любой способ воздействия на другое живое существо. Когда Базилеус только овладевал своим талантом, отец и старшие братья не раз упоминали, что у проклятий есть разные возможности и эффекты.

Отвод глаз – тоже воздействие на живое существо. На его органы зрения, слуха, осязания и обоняния. А значит, тоже формально относится к проклятиям. Ну или к смежной области талантов.

Спустя годы Базилеус всё-таки овладел этим редким плетением. И пусть укрыть «отводом глаз» он мог лишь пару-тройку человек, ну или пару человек и двойной снегоход – зато надёжно. И на большом радиусе действия.

К слову, очень полезный навык для скрытня.

Иногда Базилеус думал, чтобы если бы Ливелий доверился ему в истории с тамгой, сейчас бы оба пожинали плоды успеха. Он ведь предлагал отдать артефакт, чтобы просочиться домой, в Ромейскую империю, через горы Кавказа, но… Ливелий тогда ему отказал.

Может, боялся, что после получения тамги о нём все забудут и не вытащат обратно. Из холодного Русского царства домой, в родную империю. А может, не верил, что Базилеус – не гад ползучий, и не припишет все заслуги себе.

Так или иначе, план был выбран другой. И закончился он неудачей.

– Чтоб этому проклятому Седову-Покровскую в Ишиме сидеть!.. – вздохнул Ливелий. – Уже разобрались бы с ним…

А вот Базилеус не был уверен, что получилось бы. Но его тоже жутко раздражала непоседливость русского дворянина. Всё-таки работать приятнее в цивилизованных условиях, а не в диких Серых землях.

Однако работа есть работа. Нечего жаловаться. Правда, Ливелию он это озвучивать не стал. Как не сказал и о том, что у него острое чувство: их то ли водят за нос, то ли уже обыграли.

Базилеус твёрдо решил, что пора ему играть в свою игру. И теперь не собирался лишний раз делиться мыслями с начальником.

Так два грека и сидели, пока мимо тянулось бесконечное стадо. А когда последние олени скрылись за стеной леса, вдали показались долгожданные деловые партнёры.

– Ну наконец-то… – вздохнул Ливелий.

Подъехавшие к ромеям семь снегоходов были обвешаны пуками сухой травы, будто стога сена. Зашевелившись, эти стога сена выпустили наружу семерых мужчин лихой наружности.

Базилеус мысленно поморщился, потому что очень не любил таких людей. И они были единственным минусом когда-то любимой работы.

Между тем, трое разбойников встали справа, трое – слева, а один вышел вперёд и весело проголосил:

– Здорово, греки! Соскучились?

– У нас нет времени скучать, – поморщился Ливелий. – Вы узнали про колонну цесаревны?

– А чё тут узнавать-то? – удивился разбойник и заржал, поглядывая на спутников в ожидании поддержки.

Те отказывать не стали: тоже поржали. А главарь сделал серьёзное лицо и спросил:

– Привезли, что мы потребовали?

– Привезли, – кивнул Ливелий.

И повернулся к багажу снегохода, где лежал металлический ящик с кодовым замком. Скрыв комбинацию от чужих взглядов, скрытень пощёлкал клавишами и открыл крышку. Лишь после этого повернувшись обратно к лихим людям, он отступил в сторону:

– Артефакт «Вихрь». Создаёт смертоносный вихрь… – начал было Ливелий, но разбойник его прервал:

– Я знаю, что это такое, грек! Не боишься, что вот прямо сейчас отниму? – взгляд у главаря стал хитрым-хитрым.

Почему-то такие личности, привыкнув грабить обывателей, были свято уверены, что и греческие скрытни относятся к этой категории. Вот только ни Ливелий, ни Базилеус их ожиданий не оправдали.

И даже не испугались.

Причиной тому были заранее выставленные щиты. Ну и другие подготовленные плетения. Даже одного из них хватило бы, чтобы стереть обнаглевшую банду с лица земли. Но ромейским скрытням очень нужны были сведения, и потому Ливелий снова заговорил:

– Стоит мне отпустить крышку, и ящичек закроется. И вы не сможете его открыть. Впрочем… Я не боюсь не поэтому, грязи кусок…

Ливелий холодно улыбнулся, и главарь разбойников, всем существом почуяв опасность, отступил назад и стал громко возражать:

– Эй-эй-эй! Я же только спросить!..

– А я и отвечаю на твой вопрос, – с прежней холодной улыбкой Ливелий достал из ящика артефакт: – Это тебе, грязь, нужен артефакт, чтобы получить желаемое… А я и без него могу устроить всё то же самое, но в два раза больше и страшнее. Понял меня?

– Понял я тебя, грек! Чего завёлся-то?.. – буркнул главарь, осознав, что скалил зубы не на того зверя.

– Куда направилась колонна цесаревны? – вернулся к главному вопросу Ливелий.

И в этот раз главарь лихих людей артачиться не стал:

– В Болотистое они свернули. А потом в Стопервый подались. Обошли вас с севера. Они уже в Стопервом. Если поедете отсюда на север, сможете добраться.

– Это всё? – спросил Ливелий, вытянув вперёд руку с артефактом.

Разбойник расслабился, шагнул вперёд, показав кривые зубы и закивал:

– Всё, гре…

В следующий миг в его лицо, и в лица членов его ватаги, врезались чёрные сгустки. Базилеус поморщился, посмотрев на обезображенные тела, дёргающиеся в снегу.

А затем повернулся к начальнику и сказал, посмотрев в его ошарашенное лицо:

– Вот вы, нобилиссим, не любите Серые земли… А я это дерьмо не люблю. Не знаю, зачем им «Вихрь», но он и нам самим пригодится. А эти пусть на корм зверью идут.

– Но я и в самом деле могу сделать вихрь сам… – чуть обиженно, даже забыв, что он тут главный и должен поддерживать авторитет, проговорил Ливелий.

– Я знаю, нобилиссим. Но тенька и для других плетений пригодится… – вежливо отозвался Безилеус. – А сотрудничество с этой грязью – худшее, что можно себе вообразить.

– А если вдруг снова помощь их общины понадобится? – нахмурил лоб Ливелий, оглядывая всё ещё дёргающихся разбойников.

– Скажем, что эти мерзавцы первыми напали, – пожал плечами Базилеус. – Поехали, нобилиссим, нечего тут стоять…

Все ещё шокированный самоуправством младшего сотрудника, Ливелий позволил усадить себя на снегоход и увезти прочь. А позади, среди снегов, остались семь снегоходов и их пассажиры, дёргающиеся, будто в припадке.

Они умирали ещё несколько часов, пока проклятие Базилеуса не закончило своё чёрное дело. Но никто не приехал их искать, и никто не забрал мёртвые тела.

Всем здесь было, по большому счёту, плевать, как закончил жизнь очередной отброс общества.