Текст книги "Тьма. Том 8 (СИ)"

Автор книги: Лео Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16

Сетевая волна «100», передача «Утро добрым не бывает»

– До-о-о-оброе утро, сонное царство!

– Если, конечно, у вас уже утро. Нам тут пишут из Порта Тихого! Говорят, самое время желать им приятного аппетита на обед!

– Однако мы считаем, что аппетит во время обеда и так всегда наидобрейший! А вот утро действительно важно сделать добрым!

– И ради этого мы слушаем музыку!

– На волнах нашего радио «Сто», с вами Александр Пискарёв!

– И я, Анна Лоскутова! Вместе мы постараемся сделать и утро, и аппетит добрыми!

– Из Серых земель, где всякие нехорошие люди проводят взрывные работы! Прямо у нас на радиоточке!

– Кто слушал беседу с цесаревной Александрой вчера в эфире нашего Евгения, тот знает!

– А кто не знает, пусть обязательно узнает!

– Бахнуло, в общем, знатно!

– На счастье стороживших цесаревну ратников, нашего охранника Егора, новостника Евгения, его благородия Арсения Булатова и, конечно же, цесаревны, рядом с местом взрыва находились две примечательных личности.

– Люблю их! Как появятся где-нибудь, сразу такое творится… Ух!..

– Да! Да! На скамеечке в коридоре сидела чета Седовых-Покровских. И мы уж не знаем, что они сделали, но во время взрывных работ пострадали только подрывники.

– Мы хотели и Седовых-Покровских сегодня пригласить на опрос, но… Увы! Увы!

– Они зачем-то срочно понадобились голове поселения. И будут заняты в ближайшие несколько дней!

– А потом вы про них забудете, дорогие наши слушатели!

– Ань, это можно было как-то мягче сказать… Нет?

– Что?

– Ну… Что у наших любимых слушателей короткая память.

– Я ничего такого не говорила! Какой ужас! Гнусные наветы!

– Ну ты же сама про Седовых-Покровских…

– Саша, ты о чём вообще? Какие Седовы-Покровские?

– Ну… Ну они же вчера… Ты серьёзно сейчас?

– Вчера! Саша, вчера было вчера! А сегодня – это сегодня!

– Сложно с тобой не согласиться, да…

– И сегодня у нас другие герои! Например, тот парень, который зачем-то сжёг лес на юге Серых земель!

– Но…

– Парень, заканчивай палить деревья!

– А…

– Это наши деревья! Мы их любим!

– …

– Пока я, Анна Лоскутова, ищу в сети новых героев, вы, дорогие слушатели, вместе с Александром послушаете ватагу «Лесной пожар» с песней «Взрывная вечеринка»…

[На фоне начинающейся музыки]

– Как я хорошо подобрала, а?

– Молодец, да…

– Не могу сказать, ваше благородие, что меня устраивают ваши способы общения… – признался Проскурятин, поразив меня и глубиной мысли, и прямотой изложения.

– Тихон Игоревич, мы с вами это вчера, кажется, обсудили! – очень спокойно заметил я. – И судя по тому, что сегодня вернулись к теме, уже у вас в кабинете, замены моим методам вы так и не нашли.

Проскурятин замолчал и насупился, видимо, выискивая ответные аргументы. Их не находилось, пауза в разговоре затягивалась, а положение головы Стопервого становилось всё более и более неловким. Пришлось прийти ему на помощь, чтобы побыстрее закончить:

– Послушайте, Тихон Игоревич, если вы вдруг решили, что мне нравится то, что иногда приходится делать, то вы, скажем прямо, нарываетесь на поединок! Мне такие методы удовольствия не доставляют. И пытать людей мне неприятно, что бы вы там себе ни решили. Но, понимаете, Тихон Игоревич, туалеты мыть тоже неприятно. И выгребные ямы чистить – тем более. Однако этим кому-то приходится заниматься.

Мы снова помолчали. Я откровенно удивлялся тому, что происходит. Посыльный от Проскурятина прибыл, когда мы с Авелиной заканчивали поздний завтрак. Поздним он был потому, что у нас в номере хорошая звукоизоляция – и вообще мы друг по другу соскучились, в определённом смысле, так сказать.

Нагнав жути и туману, посыльный призвал меня в кабинет городского начальства. И я даже решил сходить, хотя… Вообще-то на перерыв между завтраком и обедом у нас с женой тоже имелись планы. В результате, пятнадцать минут я прождал у дверей, несмотря на то, что это меня просили срочно прибыть. А теперь Проскурятин сидел и молчал вместо того, чтобы, наконец, к делу перейти.

– У меня, Тихон Игоревич, не получилось найти человека, который бы занялся этим грязным делом вместо меня. А вот у вас, судя по тому, что вы меня срочно-срочно вызвали, такой человек нашёлся, – продолжил я, снова первым прерывая неловкую тишину. – И это, видимо, я…

Итак, я дал возможность голове Стопервого приступить к делу. Однако он продолжал молча сопеть, и мне опять пришлось говорить самому:

– Со своей стороны я вынужден вам попенять. Как-то неправильно начинать в такой ситуации общение со слов, что вы не одобряете мои методы. Ну вы же не говорите молотку, когда собираетесь забить гвоздь, что он, молоток, страшное в своей убойности оружие, которое вы не одобряете. Верно? Вы просто берёте молоток и используете его по назначению. И теперь вы призвали меня в свой кабинет…

И снова тишина. Проскурятин чего-то там в своей голове пытался решить. Ну а я ещё посидел, поглядывая на дверь, а потом вкрадчиво спросил:

– И зачем?

– Что зачем? – не понял Проскурятин.

– Вы меня пригласили зачем, Тихон Игоревич? – повторил я более развёрнуто. – Судя по началу разговора, вам зачем-то понадобились мои способы допроса. Возможно, вы сейчас, конечно, вновь передумали ими пользоваться… Но я тогда решительно не понимаю, почему тут сижу? И чего ради трачу своё ценное, между прочим, время?

– Ваше благородие… Понимаете, я… – Проскурятин снова замолчал, но в этот раз я решил ради разнообразия поддержать тишину. – Нам действительно нужна ваша помощь… Вот только всё… Всё внутри меня протестует против этого!..

– Хорошо… Ну то есть плохо… Но понятно, – согласился я, окончательно запутав голову Стопервого. – Тихон Игоревич, меня торопили, как на пожар. Я думал, у вас вправду здесь случилось что-то серьёзное. В связи с чем вопрос… У нас с вами действительно время поджимает? Или я могу для начала разобраться с вашими душевными метаниями?

– Что вы имеете в виду? – явно напрягшись, проговорил Проскурятин.

– Смотрите, Тихон Игоревич. Я могу решить ваши моральные осложнения нежно и медленно. А могу грубо и быстро, – пояснил я так туманно, что мой собеседник запутался ещё больше. – Но если вас поджимает время, остаётся только второй способ.

– Не надо решать мои моральные осложнения! – возмутился Проскурятин, покраснев до ушей. – Я их сам, между прочим, решу…

– А мне всё это время сидеть тут и ждать? – прищурился я.

– Да я даже не знаю, как вам объяснить-то!.. – взревел Проскурятин. – Я будто не с человеком разговариваю!..

– Ну хорошо, давайте я за вас объясню, – предложил я, вольготно откидываясь на спинку стула.

– Вы? – тот уставился на меня.

– Думаете, это сложно? – удивился я. – Смотрите: вы считаете, что люди имеют право заблуждаться. Что никому не поздно исправиться. Что нельзя жестоко обращаться с теми, кто с тобой не согласен. Это неправильно, думаете вы. Это не соответствует основам человеколюбия. Ну что-то такое у вас в голове сидит, верно?

– А у вас нет? – хмуро осведомился Проскурятин.

– И у меня есть, – согласился я. – И в этом, Тихон Игоревич, наша с вами большая слабость. Которая рано или поздно вашему городу такой кровью отольётся, что вы представить не можете. И вам тогда мои методы детским баловством покажутся.

– Что-то я вас не понимаю!.. – нахмурился голова Стопервого.

К сожалению, и в этом мире история знала примеры, как к власти приходили не самые высокоморальные люди. Поэтому я мог вытащить для Проскурятина из истории нужные случаи.

– Понимаете, Тихон Игоревич, вот мы с вами тут сидим и обсуждаем: а есть ли у нас моральное право быть жестокими к молодым людям, несогласным с нынешними порядками? И не стоит ли дать им возможность исправиться, осознать и покаяться, в конце концов? – усмехнулся я и, когда Проскурятин кивнул, припечатал: – А они сидят и думают, как вас убить, когда вы им в руки попадётесь. Да так, чтобы вы подольше мучились перед смертью. И в этом наше с ними коренное различие.

– Я думаю, они не… – попытался было вставить Проскурятин, но я ему не дал такой возможности:

– Думают-думают, Тихон Игоревич! Как бунтовщики во время Дунайского восстания, как сторонники Коломыя под Переяславлем, как поляне в двух своих восстаниях! Их, знаете, не терзают ваши сомнения, их не задело острым краем человеколюбие. А мораль они и вовсе отбросили. И всё ради высоких идеалов.

– Я бы с вами согласился, Фёдор Андреевич… Но вы приводите в пример события, которые Бог знает сколько лет назад были!.. – оскорблённо заметил Проскурятин.

– Я вам привожу события, которые происходили с разницей где-то в сто лет, – кивнул я. – И вот что примечательно. Каждый раз эти люди, что сто, что двести, что триста, что четыреста лет назад, показывали запредельную жестокость. По меркам и своих современников, и нас с вами. И сегодня, если их не остановить, они поступят так же.

– За последние сто лет многое изменилось! – буркнул голова Стопервого.

– Если за четыреста лет ничего не изменилось, и, дорвавшись до власти, такие люди режут не только противников, но и их семьи, даже детей не жалея, то и сейчас ничего не изменится. И пока вы, Тихон Игоревич, малодушно даёте им возможность встать на путь исправления, они используют эту передышку, чтобы собрать побольше сил! – отрезал я. – И сегодня вы говорите, что я не по-человечески смотрю на этот мир, а завтра, глядя, как ваше поселение с хохотом затапливают кровью, вы будете думать, что нелюди они. А меня вспомните как вполне себе хорошего человека. Всё познаётся в сравнении, Тихон Игоревич. Правда, вам сравнивать не с чем… Пока.

– Фёдор Андреевич, ну вы же молодой человек! – возмутился Проскурятин. – Откуда в вас такая чёрствость-то?

– А я, Тихон Игоревич, родился не с золотой ложкой во рту. И не в богохранимом Стопервом, где основные враги – не люди, а звери. Ну или те же бандиты, но там-то вам сразу видно: они не свои, а чужие! – усмехнулся я, подавшись вперёд. – А я всё детство провёл в глухом углу Ишима, где «кабаны» метелят «пирожков», потому что могут. А некоторые из выросших «пирожков», в свою очередь, тоже ищут, кого бы унизить и растоптать. Им всем приятно чувствовать свою власть, заставляя других лебезить и унижаться.

– Ну должны же и хорошие люди быть! – почти жалобно сказал голова Стопервого.

– Да все они неплохие! – усмехнулся я. – Впрочем, есть там и люди, кто и сам ни к кому не лезет, и себя в обиду не даёт. Но ключевое тут вот в чём, Тихон Игоревич: сам ни к кому не лезет. А ваши эти подрывники, уж простите великодушно, именно что сами лезут. Сами нарываются. Сами за это получают. И сами потом скулят, как собаки побитые. Но только допустите слабину, Тихон Игоревич, только дайте им взять власть… И жестокость ишимских «кабанов» станет детскими шалостями.

– Ну не можете вы такого наверняка знать! – возмутился Проскурятин, этот суровый человек из мира, где не было ни бомбистов, ни революций.

Пока ещё не было. А вот первые идиоты со взрывными устройствами появились.

– Вы думаете, они власть возьмут, чтобы с вами умные споры разводить? Или они предлагают общественные прения по острым вопросам? – я широко раскрыл глаза и всплеснул руками.

– Проводили они эти прения… Обсмеяли их всех… – вздохнул голова Стопервого.

– Значит, они прилюдно сморозили глупость, и их обсмеяли. А они, вместо того, чтобы признать очевидное, теперь взрывчатку закладывают? И вы думаете, что когда они придут к власти, то не припомнят каждого, кто с ними спорил, и не отомстят за якобы унижения? Вы очень плохо знаете таких людей, Тихон Игоревич… Очень плохо… И это возвращает нас к тому, с чего мы начали.

– К чему? – осторожно уточнил Проскурятин, видимо, боясь новых откровений.

– К тому, Тихон Игоревич, что мораль и умение прощать – это наша с вами самая большая слабость, – повторил я. – Потому что другая сторона не умеет ни прощать, ни слушать возражения. А вот в том, как продавливать и мстить, поднаторела. И пока мы с вами сидим и решаем: имеем ли мы право жестоко их пытать, они решают гораздо более приземлённые вопросы. Например, где и кого сейчас взорвать. Ваших близких, к слову…

– Да Бог вас упаси такое нести! – Тихон Игоревич перекрестился.

– Или, скажем не так. Взорвать не всех, а половину. Чтобы вы над оставшимися так тряслись, что и мысли не допускали против этих подрывников выступить, – предположил я. – Вполне в их духе, между прочим!

– Да не могут ведь так люди! – расстроился Проскурятин.

– И снова мы возвращаемся к началу разговора… – кивнул я. – Вы думаете, они так не могут. А они вчера уже почти смогли. Им просто помешали. И другие такие же сидят думают, как бы им тот же трюк, да половчее провернуть. А ваша неспособность понять, что в ваш милый городок, где царит сибирская взаимовыручка, прокралась беда – ваша «ахиллесова пята». В которую этот «сборный Парис» воткнёт копьё, едва только осознает, как вы слабы и малодушны… С их точки зрения, естественно.

Мы снова замолчали. Я молчал потому, что надоело говорить. Да и пить уже хотелось, а напитков мне не предложили. Ну а Проскурятин, видимо, опять искал убедительные аргументы против.

Увы, из памяти Андрея я знал, что доброму и совестливому человеку действительно тяжело поверить, что не все вокруг такие. Для него это будто шаг с мостика морали – и сразу в бездну.

Как будто шагнув вниз, он рухнет туда же, где сидят его противники. А ведь это тяжело – покидать счастливый мир добрых и совестливых людей. И только когда бездна сама прыгает навстречу, появляется осознание ошибки.

Но обычно в этот момент уже слишком поздно.

Так что я даже не пытался убедить Проскурятина. Я его очень приземлённо и бессовестно запугивал. Но подводил к этому медленно и осторожно.

– В тот момент, когда они решили убивать, Тихон Игоревич, они перешагнули преграды, которые мешают вам осознать глубину их падения. Мораль, жалость и сострадание… Всё это они уже отбросили, посчитав слабостью. Если бы не отбросили, просто не взорвали бы ту бомбу. И когда они поймут, что вы «слабы» тем же, чем были они… Вы этот кровавый потоп не удержите, Тихон Игоревич. И ваш единственный способ спастись – разобраться со всеми подрывниками раньше, чем они с вами и горожанами. Смиритесь.

Проскурятин покачал головой, явно не соглашаясь с моими словами. Но что толку-то несогласно молчать? Впрочем, это позволило поставить жирную точку в нашем разговоре:

– Ну так что, Тихон Игоревич… Вам нужна моя помощь в решении вопроса, или я пойду?

– Нужна… – поспешно согласился голова.

– Тогда излагайте быстрее, в чём суть! – кивнул я.

И вот уж чудо из чудес! Мой приказной и весёлый тон, вкупе со страхом за себя и близких, развязал голове язык:

– Мы прошлись по вашему и нашему списку… – проговорил он. – И часть точек оказалась пуста.

– Та, что в вашем списке была, полагаю… – кивнул я, даже не спрашивая, но по реакции Проскурятина понял, что не ошибся. – А на тех точках, которые я добыл?

– Тоже не везде их люди были! – с лёгким злорадством поджал губы голова. – Но на одной мы нашли упоминание старого исследовательского подземелья, Фёдор Андреевич…

– А вот тут поподробнее, пожалуйста! – решил я. – Знаю, что когда-то здесь располагалась исследовательская точка, а подробностей не знаю.

– Да тут и рассказывать особо нечего… «Точка 100» и «точка 101» занимали эти здания, где мы сейчас сидим, ещё шестьдесят лет назад. «Точка 100» занималась вопросами связи в перенасыщенной тенькой области. «Точка 101» – вопросами сохранения теньки в различных материалах. После нападения ромеев обе точки перенесли, куда не знаю. А постройки передали нашей общине, которая жила неподалёку.

– Поэтому город называется Стопервым, а радиоволна «100»? – уточнил я.

– Да, в своё время Степан Иванович Никитин, будущий главный редактор радио, много времени провёл, исследуя местные подвалы. Вы же не думаете, что основные здания научных точек были на поверхности? – хмыкнул Проскурятин. – Нет… Самые большие помещения под землёй. Мы их пытались исследовать, да только… Знаете, там после учёных такое осталось… Жутко там. И опасно до сих пор.

– Дайте догадаюсь. А эти ваши любители свободы, видимо, туда лезть не побоялись. И пусть часть этих ребят там же, скорее всего, и сгинула, но остальные нашли себе убежище под землёй? – усмехнулся я.

– Всё верно, судя по записям, которые мы нашли… – смущённо кивнул Проскурятин. – Они проникли в отделение «сверхплотной энергии»… То ли подобрали коды доступа, то ли раскопали где-то подсказки… Так или иначе, как началась облава, мы выяснили, что они забились под землю.

– А чём сложность их оттуда выковырять? – уточнил я.

– Вот, извольте, ваше благородие! – достав церу, Проскурятин вывел на неё какие-то не слишком, на первый взгляд, понятные схемы. – Вот это самое отделение, где они сидят. Как видите, оно заглублено почти на двести метров под землю. Учёные там работали над способами уплотнения энергии. А тенька такого не любит. Чуть не рассчитаешь, и взрыв. Чуть не досмотришь, и прорыв теньки… Вот и делали это отделение прямо-таки на совесть. Внешняя броня, толстенные перегородки, своя вентиляция… И даже генератор электроэнергии.

– Прелесть какая! Чтоб всем так жить! – оценил я.

– А когда ромеи напали, там-то главная беда и случилась! – не отвлекаясь на мои ремарки, пояснил Проскурятин. – Пробили учёным какой-то кокон, куда те теньку закачивали. Давление такое было, что разом плеснуло во все стороны. Люди в миг изменялись… Что наши, что ромеи. Будто в зверей превращались. Кидались на тех, с кем вчера друзьями были. А дальше и пожар начался, и всё остальное бедствие… И там, вероятно, до сих пор плотность теньки в десятки раз выше, чем и в Серых землях, и в землях Тьмы. Вам-то, двусердым, это только в радость. А вот обычному человеку без защиты тяжело.

– А ваши любители свободы ходят там в защитных костюмах и свято блюдут технику безопасности… – усомнился я.

– В том-то и дело, что не блюдут!.. – мрачно ответил Проскурятин. – Я, откровенно говоря, решил вас к этому привлечь только потому, что они уже трупы, просто об этом не знают. Но заодно и мы тут, наверху, можем ноги протянуть. Этот отдел шестьдесят лет назад, говорят, едва удалось запечатать…

Он понизил голос и чуть наклонился ко мне:

– Больше ста царских ратников полегло, чтобы добраться вниз и двери закрыть!.. И наложенная ими защита теньку изнутри почти не пропускает. Не пропускала, то есть… Да и со временем уровень, конечно, должен был понизиться… Но эти придурки ведь, как оказалось, вскрыли двери и ходят туда-сюда… И боюсь я, что, когда первые из них начнут изменяться, остальные побегут, а двери оставят открытыми.

Я хотел было спросить, давно ли измеряли уровень теньки в Стопервом… И понял, что вопрос, на самом деле, глупый. Мне-то для этого никаких приборов не нужно. Переключился на теневое зрение и оценил сам.

На глаз выходило, что если плотность и стала выше, то несильно. Особой разницы с другими поселениями Серых земель не ощущалось. Но про Стопервый часто говорили, что для «изменышей» тут будто мёдом намазано. Лезут и лезут.

Возможно, убежище с высоким содержанием теньки и раньше «сифонило»… Последние, скажем, два или три десятка лет.

– Ладно, предположим. А что же именно вы хотите от меня? – кивнул я.

– Мы, когда вчера зачистку проводили, загнали часть этих молодых дурней в боковой проход, который ведёт к другому отделу. Они там столкнулись с «изменышами» и заперлись в одном из отделений. Среди этих, отбившихся, трое человек знают, как двери открыть. Только сделать всё надо быстро. По нашим сведениям, чтобы сменить коды, понадобится дней пять, так как приходится обходными путями действовать. Ну, то есть, уже четыре. А рассчитывать стоит на три. Даже если мы к ним прорвёмся, даже если возьмём нужных людей, как из них сведения-то тянуть? На допросы ведь несколько дней надо…

– И мы ведь с вами пришли к тому, с чего начали, Тихон Игоревич… – заметил я. – Обратите внимание: стоило только этим вот людям, которые ещё могут исправиться, загнать и себя, и вас заодно, под угрозу, и мои методы перестали казаться такими уж нехристианскими, верно?

– Так это ведь для доброго дела, Фёдор Андреевич! – помотал головой Проскурятин. – Для спасения!

– Без моих методов вы и не узнали бы, что вас спасать надо! – вздохнул я. – Ладно, я вас услышал. Но судя по тому, что я услышал, один я там не справлюсь. Да и с вашими люди вместе не справлюсь.

– Только прошу, не рассказывайте цесаревне! – испугался голова.

– А у вас есть десяток двусердых, которые могут мне помочь? – удивился я.

– Они на стенах нужны… – выдавил из себя Проскурятин.

– Значит, придётся рассказывать, – вздохнул я. – К тому же, я ведь исчезну больше чем на день. Как вы ей это объясните? А как я это жене объясню? Да и врать я Александре не стану, когда она напрямую спросит. Так на так, придётся ей во всём признаваться.

– Тут, видите ли, какая сложность… – промямлил Проскурятин. – По договору с Большой Землёй, мы туда и права лезть не имели… Вот ведь как… Отберут у нас поселение после того, как признаемся.

– Тихон Игоревич, а вам честь и совесть сейчас не жмут? – удивился я. – Умение отвечать за свои промахи – это основа морали. К тому же, мы ведь не царю признаёмся, а цесаревне. А она, может, и не станет сердиться. В любом случае, если мы полезем туда, где сотня царских ратников легла – любая внятная помощь пригодится.

– Я надеялся… – вздохнул Проскурятин. – Надеялся по-тихому всё уладить.

– Ну, тут я вам не помощник… Мне, знаете, помирать сейчас никак нельзя. Очень уж дел много! – с усмешкой ответил я. – А значит, во-первых, нужна полная сводка по всему, что может нам внизу угрожать. Ну а во-вторых, цесаревне надо признаваться.

– Сами ей расскажете? – расстроенно уточнил голова Стопервого.

– Ну а что делать, расскажу… И даже попробую вас в выгодном свете преподнести! Правда, сам не знаю, зачем… – ответил я, поднимаясь. – Видимо, потому что вы мне всё же симпатичны, как добрый и честный человек. В общем, я сейчас пойду к ней сдаваться. А вы пока готовьте сведения, готовьте… Там внизу, боюсь, опасностей побольше, чем за стенами.