Текст книги "Короли и Звездочеты"
Автор книги: Лана Туулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)
И теперь Кот, который, не обладая разумом, мог заткнуть любого из присутствующих человеков и полуэльфов за пояс по части хитрости и коварству[16]16
Ну, мог бы, если бы вдруг стал ходить одетым. Чушь какая – коты в сапогах еще бывают, но коты в штанах – это явный перебор!
[Закрыть], теперь изо всех сил мяукал. При каждом мяуканье из пасти кадавра вырывалось облачко – что-то похожее на то, как изображают мысли героев в философских мультиках. В центре облачка мелькали физиономии разных людей, гномов, пару раз – кентавров, и один раз, совершенно точно – тролля, которых, как догадался умный Сашка, Кот считал своими хозяевами.
Чаще всего повторялась прелестная жанровая картинка: пылающий очаг и сидящие рядом три девушки, что-то оживленно обсуждающие между собой. Хмм… ну, если честно, то одна из девиц явно принадлежала к славному роду гномов: налицо был и рост, и ширина плеч, и кольчуга, и весьма выразительный нос, в котором Громдевур опознал отличительную черту гномьего клана Кордсдейл, обитающего в принадлежащих Ллойярду горах Орбери.
Вторая девушка очень напоминала ролевиков, которых Сашка насмотрелся за весну – вся из себя готэсса, обвешанная серебряными украшениями, задумчивая, в пудре и приталенном черном платье. А третью – чуть постарше, лет двадцати пяти-двадцати шести, весьма симпатичную особу с пытливым живым взглядом, опознал Лотринаэн. И долго взывал обожествляемым эльфами силам Природы с просьбой объяснить, чем он провинился перед Судьбой, что ему везет не только проверять сформулированные мэтрессой Далией предположения относительно перемещения людей по соседним мирам, но делать это обязательно в компании кадавра, которого эта настырная представительница Алхимии научила отравлять жизнь порядочным полуэльфам?
Сейчас Лот беседовал о чем-то важном с Гильдебраном.
– Вы уверены, что в моем присутствии нет нужды? – в очередной раз уточнил полуэльф. Нет, он правда готов остаться… И вообще, если бы не настойчивые требования Громдевура вернуть его в Кавладор, Лотринаэн не стал бы спешить с отбытием в родной мир. Слишком многое надо обдумать. Во многом разобраться…
– Уверен, – кивнул Гильдебран.
– А как же ваше сердце?
– Лет сто проскрипит, – пожал плечами старик. – А дальше видно будет. В конце концов, я ж не бессмертный небожитель, понимаю, что надо уступать дорогу молодым… – священник по-отечески потрепал полуэльфа по плечу. – Ну что, сыны мои, готовы?
– Готовы, – браво ответил Громдевур, забравшись в седло. Протянул руку, помогая Лотринаэну устроиться позади, передал ему Черно-Белого Кота, чтоб не мешался. – Колдуй, отче!
Отец Гильдебран прошептал короткое заклинание – и по предрассветному сумраку чахлого садика прокатилась волна яркого золотисто-радужного света. Ослепительно белый единорог материализовался в конце тропинки, тряхнул длинной гривой, буквально купаясь в изумлении и восхищении, которое читалось на лице Сашки Глюнова, привстал на дыбы, играя с первыми рассветными лучами, заржал и, повернувшись, поскакал прочь.
– Может быть, еще увидимся, – пообещал Лотринаэн на прощание. Серый жеребец утвердительно качнул головой и зацокал копытами, постепенно прибавляя ход.
– Удачи! – закричал Сашка.
Громдевур отсалютовал друзьям высоко поднятым кулаком. Постепенно следующая за волшебным проводником троица беспокойных гостей из другого мира скрылась в сером предрассветном тумане.
Кирилл Зиманович сладко зевнул, потянулся и открыл глаза. Тягуче-приятный сон, привидевшийся под утро, казалось, продолжался наяву: он увидел, как, сверкая бело-золотой радугой, по небу мчится единорог, и за ним поспешает мощный рыцарский коняга с двумя пассажирами на спине. Один в рыцарской кольчуге, шлеме, только копья для пущего эффекта не хватает, а другой всадник был одет в слишком просторную темно-оранжевую куртку, которую выдавали на Объекте в качестве униформы работникам умственного труда.
Подавившись зевком, Кирилл так и смотрел на это странное зрелище, не в силах поверить в его реальность.
– Кирилл? – окликнул его знакомый голос.
Галя.
– Кирилл, а что ты здесь делаешь? – спросила девушка – она вышла из дверей цокольного этажа клиники и стояла так, что не могла видеть украсившую небеса картину. – Я проснулась, проверить, как себя пациенты чувствуют, иду по коридору – вижу, вы с Лёнчиком в саду спите. Что-то случилось?
Зиманович нахмурился, старательно вспоминая. На всякий случай посмотрел опять на небо – и с вздохом глубокого облегчения убедился, что странный фантом ему привиделся.
– Ну это… то есть… Лёнька рыбу съел, сырую. Из аквариума с лабораторными образцами Журчакова.
Галя засмеялась.
– А зачем он это сделал?
Кирилл с удивлением обнаружил, что ни один содержащийся в его голове байт информации не позволяет ответить на этот вопрос. Кажется, было очень важно попасть в клинику. Да, точно. Что-то такое, из-за чего он был готов набить морду Лукину, и это «что-то» было связано с Сашкой Глюновым…
А, вот и Сашка. Гуляет по садовым дорожкам, ведя глубокомысленную беседу с низкорослым добродушным старичком. Надо его спросить:
– Сашк, а ты чего тут делаешь? И что вообще вчера случилось?
Сашка по своему обыкновению нервно дернулся и посмотрел на старика, ожидая подсказок.
– Твои друзья, – намекнул Гильдебран. – Сам и решай, что им рассказывать. А я, пожалуй, отправлюсь на боковую, часок-другой покемарю…
Но прежде, чем старик успел удалиться, в саду Экспериментального оздоровительного центра, приписанного к Объекту 65/113, появился еще один… э-э… персонаж. Или пациент?
Он был ободран, бос, в глазах его светилось отчаяние и покорность фатуму. Одежда свисала клоками, будто несчастный побывал в пасти голодного дракона, волосы, изрядно прореженные с левой стороны головы, дружно стояли дыбом.
Короче, пострадавший вызывал бы искреннее сочувствие, не будь он Радиком Бульфатовым, садистом-самоучкой, хамом и многоопытной сволочью.
– Галя!! – закричал Бульфатов, увидев устроившуюся в саду компанию. – Галя!!!
– Что случилось? – перепугалась медсестра.
– Где Боулинг? Зови его скорее! Зови!
– Что случилось? – строго потребовал ответа Кирилл. – И хва орать, не видишь, люди спят?
Серов и Белокуров, сопящие на клумбе, заворочались во сне, а почивающий на соседней скамейке Кубин всхрапнул.
– Галя, немедленно зови Боулинга! – послушно понизив голос, потребовал Бульфатов. – Пусть быстро начинает меня лечить!
– От чего лечить-то? – уточнил Сашка.
– У меня шизофрения! – объяснил охранник. – Вот, полюбуйтесь! Привязалась, отцепить не могу!!
В качестве доказательства он повернулся спиной – там, вцепившись челюстями, когтями, коленными чашечками и прочими выступающими косточками, висел Черепунчик. Вид у кадавра был костяной и довольный.
Сашка перепугался и бросился отдирать существо от «жертвы»; Бульфатов же настойчиво требовал от Гали предъявить ему Боулинга, то бишь, доктора Лукина. Он, Бульфатов, готов лечиться, он вообще на все, что угодно, готов, только уберите от него эту спятившую шизофрению, она его полночи по таким кустам гоняла, она шипит, царапается, и вообще, такого в природе не должно быть!!!
– Пойдем, сыне, – вздохнул Гильдебран.
– Лечиться? Чем, капельницами? Таблетками? Или, может, мне кто спиртику нальет? Раз уж я и так больной, мне ведь можно, а?
– Нет, – покачал головой чудотворец. – Начнем, пожалуй, с прополки грядок моркови. А то прочие товарищи по несчастью либо хронически путают морковь с лебедой, то отказываются выполнять эту работу по этическим соображениям.
Галя и Гильдебран увели расстроенного Бульфатова в клинику, смазывать раны йодом и отбеливать нуждающуюся в очищении душу, а Зиманович, оставшись с Сашкой, посмотрел на уродливый скелетец с опаской и недоверием:
– У меня такое чувство, что я пропустил что-то очень важное. Откуда у тебя данный монстр? Это, надеюсь, всё, что осталось от черно-белой сволочи?
– И почему бедный Кот вам не нравился? – возмутился Сашка.
Черепунчик повернул «голову» и, уловив раздражение создателя, весьма недвусмысленно клацнул на Зимановича челюстями. Дескать, не зарывайся.
– На батарейках? – Кирилл потыкал костяные крылья кадавра, пытаясь понять, чем скреплен скелет.
– Ну, не совсем… Знаешь, пожалуй, будет справедливо, если я расскажу тебе всю историю в подробностях. Кто-то, кроме меня и дяди Брана, должен знать, что происходит, чего ожидать от нашего Объекта… Но только пообещай, что не будешь смеяться и сразу записывать меня в сумасшедшие.
– Ладно. Сразу – не буду.
– Значит, всё началось весной, когда я на плацу Объекта нашел черно-белого кота…
Леня Кубин, не подозревая, что над его круглой головой сейчас рассказывается потрясающий по своей запутанности и многозначности секрет, сладко почмокивал во сне. Ему снилось, как он набрал пятьсот тысяч баллов в игре «Туманности Изиды», проапгрейдил себя до телепатических способностей десятого уровня, сменил пол и учится вышивать на пяльцах. И даже сейчас, когда его мозг послушно развивал охранительное сверхсветовое торможение, отважный герой, тьфу ты, героиня туманной галактики Тау Изида, помнил, что надо бы спросить Евгения Аристарховича о символизме сновидения – но как-нибудь ненавязчиво, чтобы добрый доктор не заподозрил, что всё, переживаемое Ленчиком во сне – абсолютная правда. У телепатов Тау Изиды по-другому не бывает…
На втором этаже, в западном крыле клиники, Марина Николаевна тоже смотрела на небеса. Единорог? Кто-то недавно про него вспоминал. Дескать, шустрые звери…
Чудеса случаются.
И не только чудеса.
Марина Николаевна поправила занавеску, от чего в комнате стало темно, и вернулась к стулу, придвинутого к постели больного. Евгений Аристархович беспокойно метался в полузабытьи, и Марина просто физически ощущала его боль, гнев, обиду, желание отомстить…
Под окнами звучали голоса, и когда кто-то хрипло произнес прозвище «Боулинг», Евгений Аристархович дернулся, скривился и медленно открыл глаза.
– Марина?
– Я здесь, – откликнулась она. И пересела со стула на край постели.
Он взял ее за руку.
Марина не стала отшатываться, но молчала так долго, что это было хуже крика и истеричных обвинений. Ее лицо застыло, став похожим на маску скорби.
– Марина, – сглотнув горечь, произнес Лукин. Горло было сухим, а слова жесткими, как песок. – Я хотел всего лишь…
– Я хотела тебя убить. – не смогла сдержаться Марина. Лицо ее скривилось, на глазах выступили слезы, но она не была бы собой, если бы не сумела приказать им остановиться. – Ты понимаешь, что ты наделал? Я хотела тебя убить!… Я всё продумала, решила, и…
Краем глаза Лукин заметил прикрытый салфеткой шприц в кювете на прикроватной тумбочке и вздрогнул от заползшего в душу холода.
– Зачем ты так со мной, Женя? – усталым, полумертвым голосом спросила Марина. – Что ты с собой сделал? Ты же знаешь, как я ненавидела себя, как ненавидела весь мир, почему ты так поступил, почему не пощадил меня, коль уж не жаль тебе всех остальных… Зачем ты разбиваешь меня на части, Женя?
– Я хотел понять, кто я, – хрипло ответил Лукин.
– Ты – чудовище, разве не очевидно?
– Чудовище, – согласился Лукин.
Марина Николаевна подхватила с тумбочки бумажную салфетку, высморкалась и принялась вытирать мокрые глаза.
– Теперь ты меня бросишь? – после долгого молчания спросил Евгений Аристархович. В конце концов, их брак продержался больше десяти лет, и это при том, что с самого начала их называли странной парой. Исход был предрешен еще тогда, и ничего другого, кроме одиночества, его не ждет в этой жизни…
– Не дождешься, – решительно ответила Марина. – Ты – чудовище, я – убийца…
– Скорее, – с грустной улыбкой прошептал Лукин. – Дракон и драконоборец.
– Тогда тем более мы должны держать рядом. Приглядывать друг за другом, – очень серьезно произнесла Марина Николаевна. – Чтобы грызть друг друга, а не окружающих…
Они были вместе, они понимали друг друга – разве это не веское доказательство того, что чудеса случаются не только с теми, кто того заслуживает. Они были вместе, и вокруг них была горькая полынная степь.
– И все-таки, почему надо было вызывать эту рогатую скотину? – ворчал Громдевур.
– Не понимаю вашего возмущения, господин генерал, – ворчал в ответ Лотринаэн. – Вы стали свидетелем настоящего чуда! Явление единорога в любом мире – событие уникальное, а за то, что отец Гильдебран любезно Призвал символ своего Ордена нам в помощь – нам с вами вообще в пору пасть на колени и вознести ему хвалу.
– Славься, славься, – послушно пробрюзжал Октавио. – Вот только почему он не сделал обыкновенный телепорт? Раз – и мы уже дома. Нет, эта рогатая лошадь нас по каким-то туманам катает…
Лотринаэн не мог не признать правдивость данного заявления. Действительно, катает. Между прочим, чтобы проделать фокус перемещения Громдевура из гор Восточного Шумерета в окрестности Объекта, потребовалось три мощных артефакта. И, совсем уж кстати сказать, если бы не милость отца Гильдебрана, воплощенная в магическом создании, переполненном светом и чудесами, не видать бы им возвращения, как собственных ушей. Но Лот не верил, что Громдевур сможет спокойно воспринять – и даже просто воспринять – данную информацию, потому ограничился тем, что терпеливо сносил ворчание попутчика.
Тропы, которые выбирал единорог, под определение обычных не попадали. Попытавшись просканировать клубящиеся туманы, тучи и серую взвесь, окружающие их с момента отбытия, полуэльф, во-первых, не поверил собственным чувствам, во-вторых, уверился, что его гордое наименование себя «экспертом по межпространственным перемещениям» есть чистой воды самонадеянность и безосновательная похвальба – прав отец Гильдебран, учиться, учиться и еще раз учиться, господин Лотринаэн! А в-третьих, благоразумно решил, что то, чего не знает Громдевур, не вызовет у храброго генерала приступа паники.
Пусть себе ворчит, что из-за затянувшихся «прогулок» единорога он опаздывает на условленное свидание к принцессе Ангелике. Главное, чтобы он не понял – одно лишнее движение, случайный шаг в сторону – и бушующая вокруг Магия разнесет незадачливых путешественников на молекулы.
Мимо скольких миров они проскользнули за час погони за единорогом? Что это за миры? Любопытно было бы взглянуть одним глазком…
Кхм, – тут же исправился Лот. – Как-нибудь в следующей жизни…
Но Единорог – шустрый зверь! – уже услышал невысказанное желание мага и, гордый своей непредсказуемостью, непознанностью и невероятностью, поспешил его исполнить. Он круто повернул, на секунду замедлил шаг и будто спрыгнул с высоты.
Вышколенный умбирадец, понукаемый Октавио, в точности повторил путь проводника.
Приземление оказалось неожиданно жестким. Лотринаэн не удержался и свалился – прямо в снег, в покрытый настом сугроб. Кот, который пригрелся у волшебника за пазухой, выпал, приземлился на четыре лапы и испуганно выгнул спину.
– Что за дрянь, – выругался Октавио. – Жив?
– Жив…
– Что за место? – Октавио привстал на стременах, осматривая окрестности. Сделать это было непросто, по причине царившей ночи. Сугробы, пологий холм, покрытый густым еловым лесом, с другой стороны снова сугробы… – Для Лугарицы слишком много снега, такой у них только в разгар зимы бывает. Охохо? Острова Риттландии? Какой? Если Зинг – то нам лучше сматываться, не люблю я тамошних воинственных баб…
– Э-э… генерал, – выплюнув изо рта ком сыпучего, очень холодного снега, осторожно начал Лотринаэн. Как бы этак невзначай объяснить Громдевуру, что его отсутствие продолжалось немного дольше тринадцати дней? – Вы, наверное, слышали, что возможны перемещения не только в пространстве, но и во времени… И приняв этот несомненный постулат за отправную точку, мы можем легко предположить, что действительно находимся в окрестностях столицы Буренавии, где сейчас царствует стужа… Брр, как холодно…
– Нет, это не Лугарица, – вздохнув, отозвался Громдевур.
– Вы уверены, господин генерал?
– Ага. Там я бывал, там вот таких художеств не наблюдается, – Октавио ткнул пальцем в небо.
Лот посмотрел. Нервно сглотнул, ущипнул себя за быстро замерзающую щеку, посмотрел на небо еще раз.
Мало того, что рисунок созвездий был абсолютно незнаком, так в дополнение к этому там светили две луны. Одна белая, почти полная, расположенная высоко над линией горизонта, вторая, намного меньшая, глубокого оранжево-золотистого оттенка, пребывала в стадии второй четверти – идеальная долька апельсина. Ах, нет, лун было три – острый эльфийский взгляд нашел и третье ночное светило, тонкий черный серп, пятном абсолютного мрака выделяющийся на фоне темно-синего неба.
А вот про мир с тремя лунами мы кое-что слышали.
– Что за хрень! – матерился Громдевур. – Священник, святой человек, а развлекается шуточками, которые недоучке впору! Я ему…
Лот засмеялся.
– Успокойтесь, господин Октавио. Все в порядке.
– В порядке? Ты, ёльф, какой травы курнул, что у тебя всё в порядке? В Кавладоре такой зимы не бывает! И где эта животина рогатая, я ему сейчас шею сверну за такую подставу!…
– Не волнуйтесь, господин генерал. Мы почти на месте. Это Кёр-Роэли, мир, расположенный по соседству с нашим. Мне о нем отец рассказывал. Сейчас я найду…
– Чего ищешь? Я ж сказал, что единорог гильдебранов уже смылся.
– Такую, знаете ли, небольшую стелу… Каменный столб, покрытый рунами…
Со стороны донеслось мяукание Кота, Лот обернулся и, радостно подпрыгнув, побежал, скользя по насту, к едва различимой под сугробами каменной макушке.
– Даже не буду спрашивать, какая еще беда на наши головы свалилась, – с явным недоверием проворчал Октавио.
– Это не беда, это мана! Такими каменными стелами здесь обозначаются места, богатые Силой! О боги, – засмеялся Лотринаэн. Он возложил руки на каменную глыбу и наконец-то, впервые за долгие недели, наслаждался потоком магической энергии, поступающими в его организм. – Не волнуйтесь, генерал. Теперь мы быстро домчим до Кавладора, пусть для этого и придется сделать полдюжины прыжков!
– Ты это… не промахнись, – посоветовал Октавио.
– Не волнуйтесь. Просто – поверьте, что чудеса случаются.
Но Октавио Громдевур был тертым калачом, он, разумеется, не поверил – и оказался прав. Сначала их занесло в город, переполненный тарахтящими автомобилями, потом на пустынный берег моря, где на многие лиги вокруг бушевала разгулявшаяся стихия и не наблюдалось даже щепок от человеческого жилья. Потом Лотринаэн вернул их под освещаемые тремя лунами небеса Кёр-Роэли, долго, не обращая внимания на трескучий мороз и жалобное мяукание мерзнущего Кота, высчитывал рисунки созвездий…
– Туда! – наконец, ткнул он в мелькнувшую на туманном небосводе едва различимую синюю звезду. Забрался Громдевуру за спину, речитативом прочитал сложное заклинание; они тронулись, попали под вспышку синего, обжигающе яркого света, и…
… И наконец-то оказались в местах людных и обитаемых.
Конечно, Громдевура немного смутил оглушительный грохот палящих во все жерла пушек, которыми сопровождалось их появление, но со свойственным ему здравомыслием Октавио тут же догадался, что попал на торжество с фейерверками, а не на поле битвы.
На фоне ночного летнего неба возвышалась громада каменного замка, пышный парк, как уже упоминалось, освещался сполохами праздничного салюта, а посреди дорожки, на которой материализовались путешественники, испуганно застыла парочка слившихся с объятиях влюбленных.
Девица сразу вызвала у Громдевура чувство доверия и симпатии – девушка была красивая, ядреная, заметная даже в темноте и с большого расстояния, а не бледная немочь, на которых он насмотрелся в гостях у мэтра Сашки. К тому же платье на девушке было…хмм… платьем, и посмотреть приятно, и покупать не жалко.
А молодой человек был магом. В лиловой, такой обычной для магов Кавладора мантии.
– Что за шум? – уточнил Громдевур. – И что это за место?
– Вы в замке Фюрдаст, сударь, – справившись с волнением, ответила девушка. – Сегодня праздник Дня Леса.
– Отлично! Прямое попадание! Ты, что ли, колдовал, парень? Сразу видно, – Октавио не упустил случая поддеть полуэльфа, – мастерское волшебство!…
Генерал спешился, бросил поводья, уверенный в том, что у двух магов – или, хотя бы, у девицы, – хватит мозгов позвать конюхов и передоверить им животное; и поспешил в парадную залу. В голове у него сам собой сложился план стремительной завоевательной кампании.
Дано: замок Фюрдаст, летняя королевская резиденция. Так же дано: День Леса, на котором по старой доброй традиции выбирают королеву Зеленой Ветви, самую красивую даму из присутствующих гостей.
Так как вероятность присутствия Ангелики стопроцентная, остается только убедить милую принцессу простить ему небольшое опоздание, набить морды придворным, чтоб знали, кого венчать короной из зеленых листьев… А стихи в честь несравненной красоты Ангелики у Громдевура уже имеются.
Он проверил, на месте ли записи сонетов, сочиненных странноватыми менестрелями иного мира, и, пряча счастливую улыбку, гордо вошел в залитую праздничными огнями залу.
***
Пришла удушающе-одуряющая летняя жара, полынь сгорела на солнце, и весь август обитатели Объекта страдали от пыли, которую гоняли по безжизненной степи Борей, Зефир и прочие воздушные божества.
Или перепады атмосферного давления – какое объяснение вам больше нравится.
Петренко переживала глубокий личный кризис: в моду вошли яркие красные тона, под которые она решила перекраситься в брюнетку, но засмотрелась на сериал и передержала краску. Зрелище испорченной прически было жалким и трогательным, Петренко рыдала – по-настоящему, сидя в уголке столовой, вытирая сопли и слезы кухонным полотенцем, а тетя Люда «подравнивала» сожженные химией волосы, приговаривая, что «нашему подлецу – всё к лицу» и тому подобные житейские истины.
Возникшее между тетей Людой и Анной Никаноровной взаимопонимание продержалось тридцать пять часов. Потом на Объект прибыло шесть человек новых сотрудников, в том числе и некто господин Люпинов, которого с самого начала прочили на до сих пор вакантную должность начальника охраны, и дамы всерьез начали осаду этого солидного, уверенного в себе мужчины.
Серов, так и не получивший долгожданную должность, затаил обиду, Волчановский, которому испортила послужной список неделя, проведенная в стенах экспериментального оздоровительного центра, обрадовался неудаче коллеги. К концу августа вернулись Ноздрянин и Догонюзайца – первый из отпуска, а второй из санатория на сочинском пляже, куда попал благодаря множественным черепным ранениям. Каким ранениям? Честно говоря, Василий Догонюзайца и сам не помнил. Он во все объяснительные и докладные, которые потребовал написать Мазай Арутюнович относительно смерти Сереги Барабанова, перестрелки на нижних уровнях Объекта и причин исчезновения Волчановского и десятка охранников на долгую неделю, обязательно вставлял фразу: «А потом я упал, ударился головой и ничего не помню».
Как докладывала Петренко, у Монфиева были неприятности из-за странных исчезновений и смертей, случившихся на Объекте, но все спасла хорошо организованная экскурсия для представителей Академии Наук. Курезадов расстарался, коньяк лился рекой, объяснения Монфиева были цветистыми и заковыристыми, и дело спустили на тормозах…
Если честно, все разрешилось благополучно благодаря академику Сабунину: тот, явившись на Объект, увидел качественный прорыв в исследованиях, осуществляемых под его руководством. В частности, его восхитили результаты работы программистов – многообещающий ученый, сэнээс Кирилл Зиманович сумел как-то так перенастроить «излучатель», что тот нагнетал и трансформировал энергию гораздо быстрее, чем раньше. Правда, испытания провели в подвале, всего на десятую долю потенциальной мощности, но все-таки…
– Какой странный у вас пульт управления, – задумчиво проговорил Сабунин, рассматривая штуку, весьма похожую на резной чародейский посох, закрепленный в основании огромного технического сооружения.
– Идея нашего сотрудника, Сашки Глюнова. Понимаете, цифровые коды, которые мы использовали для наведения «излучателя»…
Сабунин потребовал представить пред его карие очи вышеозначенного сотрудника, удивился, что среди биологов тоже, оказывается, есть умные головы и велел продолжать исследования в том же направлении.
Через неделю испытаний «излучателя», для конспиративности обзываемого «коллайдером», Сашка и Кирилл нашли в ближайших к Объекту горах странное существо – что-то, выглядевшее как очень неприглядная каменная статуэтка, этакое «фу» с круглым брюшком, корявыми лапками, крупными крыльями, которые были больше самого существа и уродливой головой. Существо оказалось весьма живым, послушно съело пачку сигарет, которую Кирилл от удивления выронил из рук, было опознано отцом Гильдебраном как «ллойярдская горгулья» и сдано на руки Гале и Марине Николаевне. Лукина пристроила горгулью жить на крыше клиники, уверяя всех и себя в том, что теперь внешний вид Экспериментального оздоровительного центра честно предупреждает возможных пациентов о методах лечения и потенциальных возможностях сотрудников клиники.
Евгений Аристархович, услышав эту шутку, фыркнул, но промолчал, отводя темный взгляд.
На первое сентября Юрий Андреевич Теплаков назначил презентацию своей монографии, которую подготовил в рекордно короткие сроки. Научный труд, ради сотворения которого Теплаков дал себя запереть в Экспериментальном оздоровительном центре, по слухам, называется «Экосоциософия растительности», и в ней ученый собирается представить осмысление влияния фотосинтеза на жизнь общественных структур, от древности до наших дней. (Гильдебран жаловался Сашке, что давно бы расколдовал Юрия Андреевича, если б тот не сопротивлялся, буквально привязывая себя корешками к больничной койке. Ему, видите ли, интересно, как растения отражают окружающий мир! Хорошо, что Лукин помог: он зашел к Теплакову в палату и так рявкнул на заигравшегося социоэкологоизолянта, что у того мигом опала ботва с макушки, и он на целую неделю бросил пить.)
А тридцать первого августа, под вечер, на Объект вернулся Ян Витальевич Бэлмо. Велел охранникам доставить свои чемоданы в отведенные ведущему сотруднику Объекта апартаменты в общежитии, а сам отправился засвидетельствовать свое почтение Монфиеву. Увы, не получилось: за дверью кабинета Большого Начальника раздавалось соло Анечки Петренко. «Да как ты смеешь подозревать меня в неверности?! Я же отдала тебе лучшие годы жизни!!! Ах, ты меня не любишь!… Ах, как я несчастна!!!»
– Ничто не ново под луной, – заключил Бэлмо и повернулся, чтобы удалиться.
– Ян Витальевич? – окликнул его тощий юноша с всклокоченной русой шевелюрой, в очках и белом халате лаборанта. – Вы вернулись?
– Да-да? Вы, юноша, кто?
– Саша Глюнов, ваш аспирант.
– Ах, Глюнов! – протянул Ян Витальевич. – То-то ваше лицо мне показалось знакомым…
«Ты б еще полгода гулял по своим курортам,» – подумал Сашка, но вместо этого сказал:
– Я хотел вам реферат показать. Помните, вы мне задавали?
– Да, было, было, – с сомнением протянул Бэлмо. – Ну, давайте, показывайте…
Аспирант засуетился, проводил научного руководителя в кабинет, где стал перебирать расставленные по полкам папки.
– Вот, – протянул Сашка сброшюрованные листы. – «Проблема телепортации: физические и метафизические подходы».
Бэлмо рассеянно взял реферат, не читая, поставил размашистый автограф на первой странице, и, продолжая пристально рассматривать застывшего у монитора Черепунчика, спросил:
– Сами сделали?
– Да, – согласился Сашка.
– Жуткое уродство. Чем вы вообще всё лето занимались?
– Ну… – протянул аспирант.
– Что значит «ну»? Вы хотите стать ученым, Александр? Надо серьезнее относиться к поставленной перед вами задаче! Вы выполнили тот план, который я составил для вас в конце весны?
– Какой план? – не понял Сашка. – Тезисы, как вы велели, я сочинил, сейчас покажу…
– «Какой план»? «Какой план»? – возмутился Бэлмо. Набрал воздуха, приступая к начальственному разносу: – Учтите, Александр, я не потерплю в своих аспирантах лентяя и лоботряса! Наука – это вам не «крибле-крабле-бумс», в которой всё выходит по взмаху волшебной палочки! Наука – это серьезно! И она не терпит самонадеянных юнцов, подобных вам!!
Выговор у отдохнувшего Яна Витальевича получился долгим, профессиональным и вдохновенным, и Сашке пришлось полчаса стоять, понурив голову, переминаясь с ноги на ногу и судорожно дергаясь каждый раз, когда рассерженный Черепунчик клацал на распалившегося Антропина крысиными зубками.
К полудню следующего дня отношение Бэлмо к Сашке Глюнову круто переменилось. Во-первых, он обнаружил план работы с аспирантом, который был благополучно оставлен в запертом ящике собственного рабочего стола, а следовательно, молодой человек и в самом деле был не виноват в невыполнении. (Кубин, подделавший с помощью сканера и компа рукописный листок, и сам Глюнов, тихо взломавший кабинет начальника, чтоб подложить бумагу, поздравили себя с успешным освоением дополнительной специальности). Во-вторых, на Сашку поступили заявки от доктора Журчакова и от академика Сабунина – дескать, зачем ограничивать рост молодого таланта одной научной отраслью? Бэлмо тут же вызвал Глюнова к себе и провел воспитательную работу: как, вы собираетесь забросить занятия морфореконструкцией? А как же ваши грядущие открытия? Как же ваша научная мечта?
На что Сашка разумно ответил, что ему мечтается и о занятиях прикладной генетикой, и программирование весьма интересная область, особенно в свете расшифровки кода ДНК и… Бэлмо не дал договорить, велел Сашке спешно выбросить всю эту чушь из головы. Никто, кроме Яна Витальевича, не потерпит, чтоб аспирант занимался несколькими смежными исследованиями, а Бэлмо – всегда готов поддержать талант. Вы, Саша, занимайтесь, чем хотите – но помните, чей вы научный сын!
В итоге дележа себя, любимого, между тремя лабораториями, Сашке выписали премию – ни за что, просто ради моральной поддержки, и дали отпуск на две недели.
Родной город встретил Сашку проливным дождем. Он сразу вымок, сумку с вещами обрызгала грязью проезжающая машина; в переполненной маршрутке его стукнули по голове мокрым зонтиком, потом они долго стояли в пробках – из-за мокрого асфальта и нулевой видимости автомобили двигались со скоростью черепах. Сосредоточенно протирая запотевшие очки, Сашка мысленно в тысячный раз повторял план мероприятий на ближайшие пять часов: поговорить с родителями, потом купить букет роз, и идти к Маше. Сказать, что без нее никакие открытия ему не в радость. Сделать ей предложение, рассказать, какая на Объекте интересная жизнь, до шести вечера успеть подать заявление в ЗАГС, а потом… Что будет потом, Сашка пока не придумал.
Когда он вернул очки на нос и выглянул в окно маршрутки, сквозь потоки воды ему померещился рыцарь на темно-сером коне. Не таком мощном и холеном, как у Громдевура, – скорее всего, одолженном в местном конноспортивном клубе. В блестящем от воды шлеме, промокшем тяжелом плаще, он, как и все прочие, сосредоточенно ждал зеленого сигнала светофора.
