Текст книги "Короли и Звездочеты"
Автор книги: Лана Туулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
– Предлагаю обломать Пингвину руки, чтоб не повадно было, – высказался Ноздрянин. Он был в испарине, будто свалился в тропической лихорадке. – Ставлю вопрос на голосование. Кто «за», давайте действовать, пока не явились сфинксы и не вздумали нам мешать…
«Не надо… я не нарочно…» – пытался оправдаться Сашка, но сил не было.
– Значит, так,…, – подхватил его за шею Громдевур. Поднял, встряхнул и объяснил, что,…, он быть участником магических экспериментов не нанимался, и ты,…, мэтр Сашка, радуйся, что господин Октавио нынче добрый. – Ты чего, сопляк, делаешь? Не можешь магичить по-хорошему, так не берись! Алхимик, твою мать, ртутно-сернистый!
– Я не специально… – вяло оправдывался Глюнов. – Я думал, что для того, что, если посох сделан, чтобы управлять сфинксами, надо и ввести слово «сфинкс»…
Он показал на четыре руны, расположенные наверху.
– Где ты видишь «сфинкса», бестолочь? – возмутился до глубины души Октавио. – Это слово «стая», или «толпа», или… как его… – Генерал вдруг замялся и сделал вид, что и так уже сказано достаточно. – И вообще, оно по эль-джаладски, а я в тамошних диалектах не разбираюсь.
– А я думал… – почесал затылок Сашка. – А на вас подействовало? В смысле, если тряхануло меня, Александра Даниловича, дядю Васю…
– У меня закалка есть, – соврал Октавио, ненароком проверяя, не случилось ли чего с оберегом, подарком Ангелики. – Я ж, в конце концов, генерал, а не какой-нибудь там новобранец, чтоб в обморок от любого заклинания падать.
– Тогда отлично.
– Что?! – опешили Догонюзайца и Ноздрянин.
– Я говорю – отлично, – еще раз, погромче, объяснил Сашка. – Мы с вами придумали, как нейтрализовать Волчановского и остальных. Если, конечно, возникнет такая необходимость. Конечно, жаль, что здесь нет метки «сфинкс»… – добавил он, придирчиво рассматривая посох.
– Вон, внизу, – нехотя подсказал Октавио. – Только погоди пробовать, я отойду подальше.
Во второй раз всё сработало, как надо. Каменный посох истончился, опав пластинками в строго заданной последовательности. Каменистая земля вокруг сама собой выровнялась и засияла мягким голубым светом. Ни сам Сашка, ни его товарищи-соучастники на этот раз не испытывали никаких головных болей, а окончательную проверку осуществил, правда, случайно, Черно-Белый Кот. Он двинулся в светящееся пятно быстрым галопом, высоко подняв хвост и едва ли не тявкая от удовольствия, обнял передними лапами посох, упал и заурчал, выражая высшее наслаждение.
– Совсем другое дело, – похвалил Громдевур мэтра Сашку. – Сразу видно мастерскую магическую работу. Идеальная ловушка – зверь идет сам, падает где надо и засыпает от счастья.
– Да уж, – согласился Глюнов. – Идеальная.
Когда Черно-Белый Кот проснулся, дневной жар медленно отступал перед летними сумерками. Ауэу… – сладко зевнул котяра. Хорошо отдохнул. Аэуаа… Так, поднялся на лапы Черно-Белый, – а где мои люди? Почему не бросаются меня обнимать, не падают ниц, умоляя отведать очередное угощение? Где мои кяунфсеуррвы? Где смяутауна? Где вяулеурьяночка?
Так как люди не отзывались, Кот философски фыркнул, шевельнул усами, признавая, что нет в жизни совершенства, и отправился на поиски людей, пропитания и развлечений. Сделал мягкими пушистыми лапочками пару шагов и обнаружил, что ему нанесли самое страшное оскорбление, которое только возможно по отношению к представителю славного кошачьего рода.
Посадили на цепь.
Стальные звенья пахли барбосом, которого ЧБК поучил уму-разуму в том человеческом поселении, которое охотно предоставляло ему мышей, травы семейства зонтичных и товарищей по играм. Кууреузаудов, – вспомнил Кот. Ладно, пусть его, – но как цепь оказалась на Черно-Белом? И ведь не просто оказалась, а опутала дважды, да еще закрепила противоположный конец к штырю, закопанному в землю. Мня… мня… Увауу!!! – взвыл Кот, пытаясь вырваться.
Будь Кот действительно разумным, как того желал Сашка Глюнов, он был обязательно догадался, что следует бояться Громдевуров, валерьянкой после обеда угощающих; но даже переполненный инстинктами кадавр чуял, что попал в ловушку. Мя… мя…мяуауау!!! Отпуститяуауау!!! Спяуситеуеуу!!!
Кот рвался, громыхая цепью на все окрестные горушки. Он орал, ругаясь на восьмидесяти диалектах, шипел, ворчал, плевался и грыз стальные звенья. Царапал когтями камни, но тот, кто вогнал крепление «поводка» на вершок в землю, знал повадки Черно-Белого и постарался на совесть. И все усилия животного оказывались тщетными.
Она появилась из сгущающихся вечерних теней.
Почувствовав незнакомый запах, Кот замер, прислушался, насторожив черное и белое уши. Ого, какая красотка, – подумал бы он, обладай хотя бы зачатком интеллекта. Но так как от этого проклятия человечества Кот, по счастью, был избавлен, он мигом почувствовал – печенкой, кожей, каждым вставшим дыбом волоском, – что путь к сердцу этой самки лежит исключительно через ее же желудок.
Полураскрыв крылья, чтобы удерживать равновесие на крутом склоне, сфинкс медленно приближалась к замершей зверушке. Кот выгнул спину, заорал о пощаде. Его золотые глаза полыхали отчаянием, шкура дрожала от страха (почти отдельно от всего остального), могучие мышцы парализовало безнадежностью. Это вам не человек какой, мог бы сказать Кот в свое оправдание, которого обмануть – как мышку проглотить. Это даже не какой-нибудь тупой огнедышащий ящер, который, пока развернет огромную голову на такой же длинной шее, кошки не то что сбежать – вывести потомство успеют. Это свои, дальняя родня семейству кошачьих, и от них точно жди неприятностей.
Сотканная из запахов перегревшегося камня, пыли, пойманной добычи и горькой травы, она приближалась.
Черно-Белый Кот заметался в растерянности. Он всего лишь хотел пошутить! Правда, правда! Мяу, поймите же – ему было скучноу, и он хоутел поувесеулится… Нельзя за шалости отдавать Котов на растерзание сфинксам!
Посмотри на меня, жалкий зверек, раздался мертвенный холодный голос в голове Кота. От этого голоса лапы сами собой подогнулись, и Черно-Белый, внезапно оскудев мускульной силой, брякнулся на каменное крошево. – Мрр, ты слишком мал, но, надеюсь, отменно вкусен…
– Посмотри на меня, – раздался вдруг человеческий голос откуда-то сверху.
Кот и сфинкс мигнули, как по команде, переведя глаза с вертикальными зрачками наверх, где сначала робко, а потом все более уверенно разгоралось круглое светло-синее магическое зарево. «Око» манило, звало, одним своим видом обещая райское блаженство. Забыв об опасности, Черно-Белый Кот дернулся, но был остановлен натянувшейся цепью, а сфинкс легко, как ветер, скользнула в приветливо распахнутую ловушку. Она урчала, как домашняя киса, млела, закрыв глаза от восторга, и ей было всё равно, что из темноты вышло четыре человеческие фигуры, – до тех пор, пока острая стрелка не ударила ей в шею, погрузив в глубокий сон.
Еще пять стрелок с транквилизатором усыпили пятерых одетых в серых камуфляж охранников, тупо следовавших за сфинксов. Еще троих и Волчановского обезвредили старым испытанным способом – ребром ладони по шее.
– Вяжи их, – деловито подсказывал Ноздрянину Догонюзайца. – Покрепче, чтоб не рыпались. Ну что, кажись, справились?
Сашка радостно согласился, почти уверенным жестом дезактивировал магический посох, а Громдевур на всякий случай отошел к вершине горы – осмотреть окрестности, проверить, не случилось ли чего с верным серым умбирадцем.
Появление из-за соседнего холма господина Серова и отряда вооруженных «волчат», наставивших на охотников автоматы и весьма недружелюбно велевших поднять руки вверх и не двигаться, стало весьма неприятным сюрпризом для всех, кроме счастливо спящего сфинкса.
XXI. КОРОЛЕВА
Короткое путешествие, которое Сашка совершил в компании «волчат», подчинявшихся приказаниям Серова, оказалось донельзя информативным. Во-первых, Глюнов понял, насколько не любят Бульфатов, Хвостов и прочие неясность и двусмысленность в командной вертикали. Охранники с таким удовольствием подчинялись отдаваемым Серовым приказам, что, будь их исполнительность сродни аппетиту, можно было бы сказать, что у них от усердия за ушами трещало.
Во-вторых, Сашка получил эмпирическое подтверждение тому простому факту, который Маша – милая, родная Маша, оставшаяся за полторы тысячи километров в другой, чужой и спокойной жизни, – когда-то объясняла ему в перерывах между лекциями: по чужому приказу можно совершить любую глупость. Сашка, помнится, не верил, горячо и упрямо отстаивая идею функциональной целесообразности и эволюционной необходимости любого поведенческого акта, часто встречающегося в популяции животных того или иного вида. Может быть, для мира животных подобные дарвиновские постулаты и имели значение, но для человеков – увы, оказался прав кто-то другой, сказавший с ослепительной рекламной улыбкой «Мы думаем за вас!» Кто говорил подобную чушь – Сашка пытался вспомнить все тридцать шесть минут, пока подскакивал, больно ударяясь локтями связанных рук, в машине Бульфатова. Рядом, прикрыв страшные, залитые черным колдовством глаза, спали Волчановский и двое его товарищей по несчастью; во второй машине на заднем сиденье мирно посапывали сфинкс и пребывающий в прострации Кот. С посохом, который Сашка «выключил» буквально за несколько минут до появления нежданных гостей, обошлись также небрежно, как с Догонюзайца и Ноздряниным – сгрузили в машину, кажется, даже прошлись по драгоценному магическому артефакту тяжелыми ботинками.
Напрасно Глюнов объяснял, что участвует в важном научном эксперименте. Напрасно взывал к Серову и Бульфатову, намекая на количество совместно просмотренных футбольных матчей и съеденных за одним столом тете-людиных борщей. На него смотрели, как… Обидно, но факт – на него смотрели, как на вошь, с этаким цивилизованным отвращением чисто вымытого примата, изобретшего земляничное мыло, к низшему беспозвоночному созданию, нагло орущему «А нам всё равно!!!».
На этой стадии открытий Глюнов тяжело вздохнул, начал трястись, еле сдерживаясь, чтоб не устроить истерику, велел себе потерпеть – кажется, едут в клинику к Лукину, («ужо там развернусь!!» – пообещал себе Сашка), и пересчитал пойманных.
Ага, сделал еще одно «тонкое» наблюдение Глюнов. А ведь наш друг господин Октавио куда-то смылся. Сбежал, исчез, растворился в надвигающихся вечерних сумерках. Этак по-английски, не прощаясь – Сашка не смог вспомнить даже, в какой момент он перестал видеть рядом с собой крепкую широкоплечую фигуру странного знакомца.
«Все меня бросили,» – печально решил Глюнов. «Наверняка Лот и Громдевур устроили какой-то заговор. Вот и слиняли, под шумок – кто их, психов, знает, то ли правда -в другой мир, то ли на ферму Курезадова и дальше, автостопом до города или попутным товарняком в дальние края…» Подобная идея – подтвержденная подлым утренним предательством Лотринаэна, – тем не менее опровергалась объективно благородным поведением Громдевура во время выманивания сфинкса. Да, его идея использовать ЧБК как «живца», оскорбила воспитанную Гринписом Сашкину души до самой глубины… но ведь сработала. И Черно-Белый Кот не пострадал.
По крайней мере, заключил Глюнов, увидев в кузове подскакивающей по кочкам впереди идущей машины черное и белое треугольные уши, Котик явно не умер, молчит, на жизнь не жалуется. Значит, всё хорошо…
Подобным наивным самообманом Сашка мучил себя всю дорогу от сфинксовой норы до клиники Евгения Аристарховича. Когда же автомобиль въехал на крошечную площадку позади Оздоровительного Центра, и на пороге появился знакомый лысый крепыш в белом халате, врожденная глюновская нервность дала о себе знать:
– Евгений Аристархович, ну вы хотя бы им объясните! – взмолился Сашка.
– Конечно, Саша, сейчас объясню. Вот только сам пойму… – Лукин требовательно повернулся к Серову.
Исполняющий обязанности начальника охраны Объекта взял под козырек и выпалил быстрой скороговоркой:
– При выполнении профилактически-разыскных работ, связанных с поимкой сбежавшего образца из лаборатории Y-012, нами были обнаружены сотрудники Объекта в количестве трех штук, находящихся в непосредственном контакте с неустановленным лицом невыясненной личности. – При воспоминании, как он чуть не догнал спешно отступающую в степь «личность», подходящую под описание сбежавшего из клиники безумца, Серов автоматически попробовал, не шатается ли зуб. – Они на нас чуть кота не спустили! – с детской обидой закричал Серов.
– Какого кота? – устало спросил Лукин.
– Вот этого! -ответил откровенно подслушивающий разговор начальства Бульфатов. Охранник гордо поднял за шкирку Черно-Белого Кота – пленник был обмотан цепью и, для верности, закутан в кусок брезента. В усатой пасти торчал кляп из лебеды и полыни. – Можно, я его прикончу? Можно, а?
– Бульфатов… – начал было нотацию Лукин. Посмотрел на набычившегося Ноздрянина, плотно сжавшего зубы Догонюзайца, сгруженных в автомобили Волчановского и других жертв хитрой иномирской твари, покачал головой. Предстоит столько дел! рук решительно не хватало. – Значит, как мы действуем… Бульфатов, Хвостов, уберите с глаз моих это животное! Нечего антисанитарию разводить, здесь все-таки клиника, а не зоосад.
– Можно, я ему шею сверну? – кровожадно попросил охранник, не реагируя на протестующие вопли Глюнова.
– Делайте, что хотите, только не мешайте работать. Почему они в наручниках? – Лукин кивнул на Ноздрянина и Догонюзайца. – Что-то случилось?
– Оказали вооруженное сопротивление при задержании лабораторного образца! Если честно, они пантеру эту чуть на куски не разрезали.
– Ай-яй-яй, – покачал головой Лукин. – Отведите их на второй этаж, пусть посидят, успокоятся. Тыквин, – окликнул доктор санитара, покуривающего в сторонке. – Проводите. А это животное, – Лукин осторожно приподнял веко у спящей сфинкс, – надо запереть в подвале. Как можно надежнее. Я потом приду, сделаю еще один успокоительный укол. Белокуров, проводите!
– Евгений Аристархович! – возмущенно выкрикнул Саша.
– Саша, вы мешаете мне работать!
– Вы не понимаете!… Нельзя оставлять ее здесь! Она опасна!
– Саша, успокойтесь… Да успокойтесь же! – закричал Лукин, увидев, что неугомонный аспирант весьма целенаправленно вырывается из рук державшего его «волчонка». – Я сказал – остановись!
Последнее, что увидел Сашка – ослепительную ярко-голубую молнию, вырвавшуюся из сжатой ладони Лукина, и прыгнувшую ему прямиком в голову.
Ссохшаяся садовая земля под розовыми кустами была усеяна увядшими лепестками. Розовых кустов было пять – изначально двенадцать, но что-то не прижилось, что-то вымерзло в первую же зиму, и дяде Брану удалось спасти меньше половины. Да и то – цвели растения неохотно, если забывать о поливе, тут же сбрасывали набранные бутоны.
Июньские розы… Что может быть прекраснее ваших плотных зеленых листьев, благородной формы лепестков, нежного аромата? Евгений Аристархович предпочитал орхидеи – изысканные и капризные, экзотические цветы требовали внимания и поклонения, которые и получали полной мерой – Лукин тратил каждый свободный час, чтобы ухаживать, опрыскивать, подкармливать и просто шептать своим красавицам что-то ласковое в яркие венчики. А Марина Николаевна любила розы. Простые и понятные. Полудикие, вьющиеся, с острыми шипами и маленькими, будто фарфоровыми духмяными бутончиками; и аристократические садовые сорта, пышные и важные; она любила розы – но живые. Никогда – в срезанных букетах. И уж тем более – не засохшие цветочные трупики.
Марина задумчиво обрывала пожухшие лепестки, один за другим. Обидно, что она не курит – хорошая затяжка пришлась бы как раз кстати.
И вы столько раз останавливали Брана напитками с «сердечными стимуляторами» что, увы, его сердце и в самом деле сделалось больным, – звучал у нее в голове голос того странного парня, Лота. Нет, в самом деле, странный парень. Мутант? Или, как убеждал Женя пару дней назад, оригинал на грани шизофрении, не побрезгавший пластической хирургией, чтобы приблизить свой облик к фантастической реальности?
Его слова – бред сумасшедшего? Ложь? Правда? Как разобраться в многочисленных «да», «но» и «если», которые опутывают сердце, намертво привязывая его к холодным каменным глыбам? Как объяснить, что происходит – если сама до конца не понимаешь, что реальность, а что – вымысел, вывернутая наизнанку явь безумия? Кому верить? Кто все те люди (и не-люди), которых ты видишь рядом с собой?
Кто из них – настоящий?
Марина Николаевна застывшими глазами смотрела в одну точку, куда-то внутрь безмятежного, устоявшегося мира, который до недавних пор был прочным и незыблемым. И, один за другим, обрывала нежные розовые лепестки.
Простите, милые. Все равно, в этом году обещают убийственную засуху.
Сашка очнулся и несколько секунд не мог понять, где он находится. Почему выключен свет, почему так затекло тело… Потом, увидев себя в весьма тесном помещении, на узкой больничной койке, Глюнов от души поздравил себя с успешным окончанием научных приключений: он в палате психиатрической клиники. Что и требовалось доказать. С чего начинали, к тому и вернулись, и что-то подсказывало Глюнову, что на этот раз выпрыгнуть из цепких объятий приветливо помахивающей рукавами смирительной рубашки будет непросто.
В замке повернулся ключ.
Сашка по возможности выпрямился, принял независимый вид.
– Эй, слышь, – окликнул с порога незнакомый голос. Глюнов удивленно поправил очки: в дверях стоял парень явно азиатской наружности, в больничной пижаме, которая смотрелась на нем, как кимоно заслуженного мастера кун-фу по версии «Пьяный кулак в полете ласточки сворачивает клюв тигровой цапле», с тугой косичкой, прикрученной к макушке. Парень был бос, небрит и явно страдал с похмелья: – Слышь, у тебя выпить есть?
– Нет, – с сожалением ответил Сашка.
Парень забурчал под нос какие-то цветистые проклятия, невежливо закрыл за собой дверь и забренчал ключами, подбирая нужный.
– Эй, послушай! – вдруг осенило Сашку. – Я знаю, у кого точно есть!
– Ннну? – дверь открылась, и в нее вернулся любопытный азиатский нос.
– Тут в одной ка… палате, – сбивчиво объяснил Глюнов, – сидит парень, с такими, знаешь ли, длинными ушками…
– Ёльф, чё ли? – скривился выпивоха.
– Ага, – уверенно согласился Сашка. Почему бы не использовать официальное пребывание в клинике для людей с фантазиями во благо этих самых фантазий? Да, есть вероятность, что Лот и Громдевур сейчас находятся в каком-то другом, удаленном от экспериментального Оздоровительного Центра, месте. Но возможно также, что Лот до сих пор где-то здесь!
А еще есть вероятность, что сегодня пройдет дождь. Из лягушек. Которых потом тетя Люда запечет под сырным соусом. И подаст с квашеной капустой. И трюфелями. А потом на Объект прилетит дракон и утащит Петренко в неведомые дали ради неизвестных, но глубоко аморальных целей. И Монфиев, вооружившись канцелярским ножом, отправится ее спасать.
Вероятность, конечно, маленькая, но, учитывая специфику места, в котором сейчас пребывает Александр Глюнов, давайте рассуждать объективно, логически и трезво: почему бы и нет?
Поэтому Сашка очень уверенно повторил своему неожиданному «гостю» описание Лотринаэна, предположил, что тот прячется в одной из палат клиники и закончил соблазнительной гипотезой, что:
– У него точно есть.
– Ёльфы – это да, – подумав, согласился незнакомец. – У ёльфов выпить всегда имеется, они на этот счет очень даже не дураки, хотя и притворяются. А даже если нет – они наколдовать могут.
– Во-во, – поддержал Сашка. – Найди его. Скажи, что нам есть о чем поговорить.
– Ага, – буркнул выпивоха и удалился.
Сашка заметался по палате, составляя список дел, нуждающихся в объяснении и обсуждении. Обязательно задать Лотринаэну вопрос о посохе Ноадина. Хотя… кое-что ясно и без объяснений. Лукин явно не знал всех свойств артефакта, иначе бы он предупредил, что у посоха есть несколько вариантов применения. Или – знал, но не счел нужным предупреждать помощника?
Евгений Аристархович, я, честное слово, уже устал ловить вас на несовпадениях и откровенной лжи…
В тишине больничной палаты шаги Сашки – он бегал шустро, вокруг койки, топоча пятками, как ёжик, – звучали на редкость громко.
Снова повернулся ключ.
– Ты нашел… А, здравствуйте, Марина Николаевна.
– Здравствуй, Саша. – ответила Лукина. – Держи поднос, наверняка ведь голодный. Держи, – еще раз велела Марина, увидев замешательство молодого человека. – И давай поговорим.
– Давайте, – со вздохом согласился Сашка. Исключительно из вежливости.
Марина Николаевна усадила Сашку на кровать, велела начинать с супа, а она пока подержит поднос с порцией плова и компотом.
Интересно, о чем Марина Николаевна будет меня спрашивать? – подумал Глюнов, набрасываясь на еду. Еще бы, после такого суматошного дня аппетит разыгрался, как у целой стаи сфинксов. Фу, какое сравнение… Марине Николаевне интересно знать, кого мы поймали? Сказать правду – ведь за сумасшедшего примет, соврать… Что ж, Лукин предложил очень правдоподобный вариант – лабораторный образец, экспонат, сбежавший из недр Объекта. Самое удивительное, что эта ложь правдивее истины.
О том, что случилось вчера с Серегой? Или она, как Серов, будет допрашивать меня насчет господина Октавио, прытко сбежавшего от внимания его подчиненных?
– Саша, – серьезно сказала Марина Николаевна, подавая молодому человеку плов. – Я должна поговорить с тем человеком, которого подозревают в нападении на Галю.
Так и знал, – подумал Глюнов. И как же мне сказать этой милой заботливой женщине, что я не собираюсь никого выдавать? Стоп, она сказала «подозревают в нападении», значит, себя к этим «подозревающим» не относит? Почему?
– Согласен, – неожиданно для себя самого ответил Сашка. – Только баш на баш. Я рассказываю о том человеке, который якобы ударил Галю, вы – отвечаете на мой вопрос. Кстати, как там Галя?
– Поправляется, – ответила Марина. Ее печальные, усталые глаза странно контрастировали с достаточно легкомысленным, летнего настроения нарядом – молодежными голубыми джинсами и шелковой блузе в цветочных гирляндах. – Она мало встает после сотрясения мозга, очень переживает из-за смерти Игоря, но она обязательно поправится. Я сделаю все, что от меня зависит.
– Угу. Так вот, – закончив ужин богатырским глотком компота, солидно откашлялся Сашка. – Октавио… В смысле, Октавин… То есть… Одним словом, – мужественно продолжил Глюнов сбивчивые объяснения, – мы с тем, который от вас сбежал, разговаривали, и я напрямую спросил его о том, что случилось с Галей. Он сказал, что не нападал на нее. Дескать, он видел ее несколько минут – Галя принесла ему питье, потом он разговаривал с Волковым и с Евгением Аристарховичем, а потом… – Сашка замялся, тщательно подбирая слова. – Потом они предложили ему сделку. Октавио помогает Волкову в одной щекотливой ситуации, а за это его отпускают на все четыре стороны.
– Ясно, – деревянным, неживым голосом откликнулась Лукина. Нахмурилась, вспоминая, как последний раз разговаривала с Константином Сергеевичем. Одно время ей даже казалось, что Волков к ней неравнодушен, он явно пытался флиртовать, неумело и по-солдафонски. Тогда, в день, когда случилось несчастье с Галей, они столкнулись в коридоре, Волков сказал неуклюжий комплимент, потом увидел выходящего из процедурной Лукина, смутился и удрал, пока его не заметили; Марина Николаевна, на радостях, что удалось избежать непрошенного внимания, поспешила на поиски Леночки – надо было узнать, что с обедом… Как давно всё это было! Уже и не вспомнить подробностей…
– Марина Николаевна, – не сдержался Глюнов. – Я понимаю, как всё выглядит со стороны. Но я совершенно не выгораживаю Октавио и вовсе не собираюсь сваливать все шишки на покойного Волкова. Понимаете, Октавио… Он такой человек, что… Просто поверьте, что врать бы он не стал. Он сам, без утайки рассказал, как поступил с Константином Сергеевичем: у них вышла драка, и смерть Волкова стала результатом его собственной попытки убить Октавио. Ему совершенно незачем врать, Марина Николаевна. И, если на то пошло, то я думаю, что Галю ударил Волков. Понимаете, дело в целесообразности…
Мужчины! – подумала Марина. И этот туда же! «Целесообразность»! «Поймите, нужна была не смерть или травма Гали, а всего лишь страх, доказательство того, что сбежавший пациент опасен», – и всё это какой-то мальчишка объясняет мне?
Догадавшись, что его сбивчивые объяснения не находят желаемого отклика, Сашка печально замолк.
– Спасибо, что рассказал, – поблагодарила Марина Николаевна прежним, маловыразительным голосом. – Жаль, что я не могу задать вопрос непосредственному участнику событий.
– Я… Если увижу, я попрошу Октавио поговорить с вами лично, – окончательно смутился Глюнов. – А можно теперь спросить?
– Давай, спрашивай.
– Это ведь вы положили ночью две запасные обоймы, правда?
– Да, я, – пожала плечами Марина Николаевна.
– Но зачем?
– Мне показалось, что будет неправильно идти на важное, ответственное дело, не уделив должного внимания экипировке, – с показным равнодушием ответила Лукина, поднимаясь с края койки. – Наша жизнь – такая сложная штука, что никогда не знаешь, когда потребуется весомый, острый или огнестрельный аргумент.
Женщина сделала несколько шагов к двери, но потом, почувствовав Сашкин внимательный, выжидающий взгляд, остановилась.
– Хотя вряд ли ты понимаешь, о чем я говорю. Уверена, ты в своей жизни даже мухи не обидел. А я… Знаешь ли, я однажды убила человека. Случайно. Меня даже суд оправдал – снисходя к моему глубокому раскаянию, отсутствию предыдущих судимостей, юному возрасту, – рассказывала Марина Николаевна, адресуя свою речь подносу с посудой. Или, может быть, Вселенной в целом. – Понимаешь, когда говорят, что убить легко, не всегда осознаешь, насколько это действительно просто. Пока, извини за прозу жизни, сам не попробуешь. Понимаешь? Просто как-то раз мы отправились в кино на вечерний сеанс – три девчонки-первокурсницы, и мой двоюродный брат, старшеклассник, со своей подружкой. Я, вся такая важная, за рулем – отец разрешил взять его «девятку», чтоб не зависеть от капризов городского транспорта. На выходе мы разделились – Денис пошел провожать Риту, а остальные забрались в машину. Разворачиваемся на перекрестке – и я вижу, как два подонка избивают нашего Дениску, а третий волочет Ритку в кусты. Я повернула в их сторону, прибавила скорость, думала напугать…
Марина Николаевна повернулась к Сашке, и продолжила всё тем же равнодушным, чрезмерно спокойным голосом, пустым, как глаза древнегреческих статуй:
– Понимаешь, Сашка, я вовсе не собиралась их пугать. И мне совершенно плевать, что попавшим под колеса моей машины «храбрецам», которые избили моего брата-десятиклассника так, что он полгода провалялся в гипсе, тоже, как и мне, было по восемнадцать лет. Все жалели меня, говорили, что понимают, что я чувствую – раскаиваюсь, ругаю себя, что не рассчитала усилия, что мое благородное желание спасти одного человека обернулось случайной смертью другого… А я не чувствовала ничего. Ничего, ни торжества, ни раскаяния. Ни радости, ни сожалений… Наверное, – судорожно перевела дыхание Марина Николаевна, – у меня с головой что-то не то: я до сих пор уверена, что поступила правильно.
– Так вот как вы познакомились с Лукиным, – догадался Глюнов.
– Да, когда-то я была его пациенткой. Он всё пытался меня убедить, что у некоторых людей мораль возведена в такой недостижимый ранг Абсолюта, что принимает вид полной анархии и внешней безнравственности, – Лукина невесело усмехнулась. – Понимаешь, Саш, это у вас, мужчин, и старых, и молодых, великие дела и великие подвиги – а у меня мой, маленький мир. Очень маленький. Женя, дядя Бран, Леночка, Галя, Алексей Павлович, вы, Объектовские аспиранты, Кирилл Зиманович, Лёня Кубин, Нюта Петренко, хоть мы и мало общаемся… Ну, Тыквин с Белокуровым, пациенты, – и всё. И каждый из них – это часть меня. Потерять любого из них – все равно, что лишиться руки или собственного сердца. Понимаешь, Саш? Понимаешь?
– Марина Николаевна, успокойтесь! – запаниковал молодой человек, увидев, что на глазах женщины блестят слезы. – Я не хотел вас обидеть… Я думал, что…
– Что если я ничего не знаю, то буду чувствовать себя в безопасности? – подсказала Марина. – Не получится. Сначала – Игорь, потом Галя. Волков, Федя, вчера – Сережа. В моем маленьком королевстве какое-то страшное чудовище медленно и постепенно убивает тех, кого я знаю и кого люблю. А мне все говорят – успокойтесь, Марина Николаевна, ничего страшного… Знаешь, как это страшно – ждать и гадать, кто умрет завтра, твой недруг или тот, кто составляет часть твоей души?
Глюнов поежился.
– Всему виной, – медленно, старательно подобрал правильные слова Сашка, – всему виной сфинкс. Случайно попавшее в наш мир волшебное существо.
– У волшебства – свои проблемы, – рассеянно ответила Марина Николаевна. – У нас, обычных людей, – свои. И один из самых сложных вопросов человечества гласит: если сегодня я промолчу, то какой части своей души не досчитаюсь завтра?
– Держи его!
– Держу! Хвост, хвост привязывай!
– Куда? Здесь всего четыре гвоздя!
– Возьми молоток и вбей пятый!
– Как я возьму молоток, если он вырвется?! Держи его!
– Держу!
Бульфатов и Хвостов, под наблюдением задумчиво покуривающего Серова, собирались преступить к нечеловеческим по своей жестокости казням.
Правда, для этого надо догадаться, чего боится черно-белая пушистая тварь. Никому в голову не пришло, что на самом деле ЧБК очень даже побаивается голодных сфинксов и рассерженных драконов. Также в пятерку «Самых Страшных Вещей» по версии Черно-Белого кадавра входили двенадцатиголовые гидры, плюющихся зеленой кислотой, трехметровые демоны, одетые в лавовые доспехи и распространяющих вокруг себя удушливые серные пары, и экспериментирующие с взрывчатыми веществами алхимики, задумчиво метающие заточенные гусиные перья в любой движущийся предмет – не со зла, а просто чтобы лучше сосредоточится на обдумываемой проблеме.
Фантазии смешных людей не предполагали даже простого примитивного набивания Кота селитрой, порохом, пузырьками с нефтью и подведения к нему промасленного фитиля (с целью посмотреть, что получится), поэтому они решили испугать Котика набором столярных инструментов, щипцами для накладных ресниц и разведенным костром.
Вряд ли бы у них получилось хоть что-нибудь, если бы не полная деморализация ЧБК, которую успешно провела черная сфинкс.
Распятый на держателе новогодней елки, Черно-Белый Кот извивался, как мог. Он рад был бы позвать на помощь, вывернутся, сбежать – но в пасти горьким комом застряла полынь, а лапы были прочно привязаны к четырем огромным гвоздям. Между прочим, огонь, разведенный на куче садового мусора, выглядел на редкость жалко… и одновременно настораживал.
