Текст книги "Короли и Звездочеты"
Автор книги: Лана Туулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)
Верно, надо бы отойти, перестать смущать врачей своим присутствием. Тем более, что к дверям операционной подошел Лот – очень кислый, угрюмый, выглядящий невероятно старым в больничной помятой одежке. Надо бы поприветствовать приятеля, чудом избежавшего встречи со смертью, – но это означает бросить на произвол судьбы другого товарища, того, чьи приколы и шутки скрашивали Саше последний год, того, кого буквально несколько дней назад спасал от глупейшего, истерически-показушного суицида, того, кого сам, своими руками поднимал на заднее сидение автомобиля, того, чей перепачканный кровью халат еще продолжаешь сжимать в кулаке…
Посмотри на меня, – шепчет смерть. Ведь прежние наши встречи были мимолетны – разве успеешь за краткий миг хорошенько узнать друг друга? А теперь – вот я, во всем великолепии. Ты пытался понять, что я такое? Я боль, отчаяние и одиночество. Холодные руки в резиновых перчатках, которые копаются у тебя внутри, холодные стальные лезвия, рассекающие ткани, холод, медленно пробирающийся в обескровленные сосуды и мышцы… Кто сказал, что я прекрасна? наверное, такой же глупец, кто придумал, что я – уродлива и безобразна. Спорьте, глупые люди, спорьте, ломайте копья, сворачивайте себе шеи, пронзайте друг друга насквозь – я всё равно появлюсь, и вы узнаете меня в любом обличье…
«Не выкарабкается,» – сказал Лот еле слышно, по-своему, явно не думая, что Саша поймет язык, на котором произнесена фраза. «На рассвете мы с Октавио, дядей Васей и Ноздряниным договорились отправиться на поиски бестии,» – ответил Саша, неотрывно следя за прибором, по экрану которого бегала зеленая линия, отмеряющая Серегино сердцебиение. «Я пойду с вами,» – излишне быстро ответил Лотринаэн. Сашка будто не слышал, резко сглотнул, продолжил: «Евгений Аристархович обещал помощь, думаю, что на этот раз всё будет сделано так, как надо».
Полуэльф посмотрел на застывшего в напряженном ожидании Сашу, несколько раз порывался что-то сказать, но в итоге промолчал. Наверное, представил, как три дня назад он сам также лежал на узком столе, ослепленный безжалостным мертвым светом. И как, в соответствии с тонкой, непонятной обычным смертным, иронией Судьбы, все его знакомые, друзья и родственники в эти трудные часы занимались своими привычными делами, и никто – ни один из них! – не вышагивал нервно и тревожно, заглядывая в стеклянные двери операционной…
– Кто такой Ноадин? – спросил Саша некоторое время спустя. С Серегой что-то случилось – его тело изогнулось, сотрясаемое судорогой, зазвенел сброшенный наземь лоток с инструментами, вскрикнула Леночка, Лукин потребовал внимания и действий.
– Ноадин, Ноадин… – задумался Лот. – Кажется, что-то очень давнее, из прошлых времен. А, вспомнил – был такой маг-экспериментатор.
– И чем он прославился? – Глюнов, точно зачарованный, неотрывно смотрел на суетящихся в операционной людей. Казалось, что весь мир для него ограничивается пляшущей по монитору прибора зеленой линией, и нет ничего другого – ни горькой полынной степи, ни стоящего рядом полуэльфа, ни даже коридора, выложенного скучной болотной плиткой, и даже времени, которое мог бы отмерять равнодушный бег стрелки по кругу – тоже нет. Есть лишь разграниченные зеленой линией смерть и бесконечность. Безвременье. Тайм-аут…
Тряхнув головой, Лотринаэн сбросил наваждение уныния и продемонстрировал ладонь, сжатую дощечкой:
– «Ладонь Ноадина» – одно из самых простых и даже, в общем-то, примитивных заклинаний магии Четвертого Шага. О, прости, я всё время забываю, что ты не из наших – да будет тебе известно, что Первым Шагом считается управление поведением разумного существа, Второй Шаг позволяет изменять память, или, если использовать научную терминологию, внутреннюю реальность, сотканную из пережитого опыта. Третий шаг означает умение воздействовать на эмоции, чувства – всё то, что побуждает вести себя определенным образом, а Четвертый Шаг – непосредственно влиять на волю разумного существа. Заслугой мэтра Ноадина, – с легким оттенком занудства объяснял Лотринаэн, – является разработка особых жестов – использование их практически сводит к минимуму вербальный компонент заклинания; весь эффект магического действия сводится исключительно к концентрации воли мага.
Саша кисло посмотрел на руку Лота:
– Я думал, он что-то со сфинксами экспериментировал…
– Пф!– фыркнул Лот. Потом поразмыслил, и выразил недоверие в гораздо более вежливой и относительной формулировке: – Не знаю, не знаю… Ноадин был родом из Эль-Джалада – собственно, в тамошних пустынях и скалах сфинксам настоящее раздолье. Но чтобы изобрести заклинание против сфинксов? уму не постижимо! Это… это просто-напросто невозможно!
– Почему? – хриплым, сухим голосом спросил Саша. Зеленая линия на мониторе прибора сбилась, разорвалась на несколько частей, Серега уже не дергался – его рука безвольно упала вниз; хирург, не сбиваясь с ритма, сведя брови к переносице, напряженно и сосредоточенно копался в животе пациента; Лукин кричал на Леночку, бестолково бегающую вокруг операционного стола… – Почему невозможно?
– Э-э… понимаешь, тут всё очень сложно и тонко. Магия Крыла и Когтя – та, что позволяет управлять животными, – на сфинксов не действует, потому как они не совсем животные. Вернее, не только животные. А магия Четвертого Шага не сработает, так как у сфинксов нет разума, нет присущей для разумных существ внутренней реальности, которую можно трансформировать. Плюс то, на чем я погорел, – Лот неприятно поежился от получившегося признания, – тогда, в бункере ваших «изолянтов». Сфинксы могут поглощать часть Силы, вложенной в направленное против них заклинание.
Непонятно объясняю?
Существует древняя традиция деления существ на тех, кто может сам применять магию, и на тех, кто лишь накапливает в своем теле ману, стихийно использует некоторые частные способности, но целенаправленно применять Силу, варьировать ее действие, то есть – творить заклинания, не способен. В первом случае используется термин «мажорные магические народцы» – ну, знаешь, всякие там хранители рощ, озер, заброшенных строений, малые божки племен и кланов, и тому подобные создания. А сфинксов, минотавров, гидр, горгулий – всех, если суммировать и называть вещи своими именами, – монстров, принято обозначать как «минорные магические народности», и считать, что они лишь… э-э… естественные, созданные Природой, маноконденсаторы, но не более того. Гипноз, используемый сфинксом, в определенном роде подобен… ну, например, подобен мерзкому мяуканию, которое издает твой Черно-Белый кадавр.
– Ты так и не объяснил, почему отказываешь Черно-Белому Коту в разумности, – вздохнул Сашка, продолжая неотрывно наблюдать за сражением, которое сейчас проигрывали медики в операционной.
– Почему?! Да ты взгляни на его ауру! Бешеные по степени выраженности сполохи инстинктов, и ни малейшего признака их сдерживания, какого-то разумного контроля, ничего!…
– Между прочим, – будто самому себе, ответил Глюнов, – имеется теория, согласно которой всё, что принято называть разумом, рассудком или интеллектом – есть проявления сверхсложных инстинктов.
– Первый раз слышу, – не поверил Лот. Повертел в воображении высказанную Сашей мысль и с отвращением ее отверг: – Не стоит озвучивать подобную «теорию» в присутствии наших алхимиков– сапиенсологов. Еще, чего доброго, побьют.
Саша невесело хмыкнул.
Зеленая линия вытянулась и теперь шла по монитору ровной прямой дорожкой.
– Так что, – не выдержал тишины Лотринаэн, – идея управлять сфинксами с помощью заклинаний магии Четвертого Шага, хоть и интересна, с практической точки зрения не осуществима. Был бы здесь мой приятель Лео – он как раз специализируется в магии Крыла и Когтя, – может быть, он что-нибудь подсказал. Он всё про этих крылатых тварей знает – и когда у них первая линька, да сколько раз в жизни они меняют зубы, почему нельзя беспокоить нору с «сизыми» сфинксами, и как обрабатывать бирюзу, чтобы отвадить самок от деревни… Вспомнил! Правда, это не слишком научно, но может сработать: жители заброшенных селений эль-джаладской пустыни оставляют в песках бирюзовые ожерелья; если сфинксы принимают дар, то обычно в течение некоторого времени они не охотятся в ближайших окрестностях. При контакте бирюзы со шкурой сфинксов создается слабый поток Силы, который работает как… как настой валерианы – для котов. Вот они и растрачивают попусту охотничий инстинкт. Так что… – Лот дернул себя за ухо, будто наказывая за глупость озвучиваемого «совета»: – Если вдруг найдется несколько фунтов бирюзы, можно попробовать подкупить золотистую красотку…
Время в операционной остановилось. Лукин командовал делать инъекции; Леночка добросовестно держала кислородную маску на лице умирающего. Хирург согнулся над пациентом…
– Она черная, – произнес Саша. – Сегодня я имел еще одну возможность ее рассмотреть – она черная, как пантера.
Лот еще раз пожалел о том, что мэтр Лео остался в другом мире – уж он-то не упустил бы шанса впиться в аномальное создание, аки клещ-кровопивец. И, наверное, подпрыгивал бы от восторга, случись ему обнаружить у черной самки какие-нибудь особенные качества.
Вот только – можно ли ожидать чего-то новенького и неожиданного от существа, которого изучали еще три с лишним тысячелетия назад маги Утраченной Империи Гиджа-Пент? Фр, подумалось Лоту, эка невидаль – черная сфинкс…
– Черные сфинксы, – раздался за спинами Саши и Лота голос отца Гильдебрана, – совершенно особые существа. Для того, чтобы жить, им нужны не только плоть и кровь, но и души.
Старик посмотрел Саше прямо в глаза. Но со следующей фразой обратился не к Глюнову, а к Лоту:
– Вместо того, чтоб тратить ночь, учиться метать огненные шары да ледяные иглы, шли бы вы отдыхать. Хотя, конечно, кто я – советовать величайшему магу современности…
От этих слов Лотринаэн покраснел – на редкость некрасиво, потому как от прилившей крови на его лице выступили пятна недавно исчезнувших ожогов. Гильдебран, не тратя слов понапрасну, толкнул дверь операционной и теперь шел к затихшему Сереге.
Стягивающий окровавленные перчатки с рук хирург поприветствовал старика в мятой больничной пижаме деловым кивком – как равный – первого среди равных; Леночка тут же расплакалась и начала сквозь слезы что-то шептать на ухо Гильдебрану… По растерянности, промелькнувшей на лице Саши, Лот заключил, что тот никогда не видел старого жреца при исполнении, так сказать, непосредственных обязанностей.
– Он… – Лотринаэн замялся, с трудом подбирая слова, – проводит душу твоего друга. А тебе действительно лучше отдохнуть. Завтра будет тяжелый день.
Сашка остался неподвижен, продолжая смотреть вглубь операционной. Лот осторожно коснулся плеча молодого человека.
– Завтра будет тяжелый день… – повторил он, не зная, что сказать.
Эльфы не умеют прощаться, – подумалось Лоту, – они живут слишком долго, слишком ценят свое душевное спокойствие, чтобы тратить время на переживания и выяснения отношений, потому-то легко бросают друг друга, а коварная магия приучает к мысли, что в любую минуту дымчатая грусть расставания может смениться радостью встречи. Перешагнув за определенный возраст, эльфы вообще перестают думать о смерти, и сам Лот с легкостью перенял присущий «папиным родственникам» стиль взаимоотношений: главное, вовремя сбежать, телепортироваться на край земли, чтоб уберечь сердце от лишних травм… Да, кто-то умирает, это закон жизни – но нас этот закон не касается. Не сейчас, не в этом тысячелетии…
Прав был Гильдебран, обзывая эльфов «вечными детьми».
Сейчас, став свидетелем смерти молодого человека – в общем-то, человека совершенно постороннего и ничем не примечательного, абсолютно бесполезного с точки зрения Равновесия Вселенной или иных магических законов, – Лотринаэна царапнуло воспоминание о той единственной утрате, которую он переживал тяжело, погружаясь в бездну отчаяния и растерянности. По сравнению с печалью, вызванной кончиной матери, даже его истерический реквием в память об Алиме был подобен напеву сверчка.
Оказывается, для людей смерть всегда такова, – понял Лотринаэн, наблюдая за Сашей. – Она сжигает часть души и отпускает получившийся пепел на волю бушующих ветряных страстей.
Сашка Глюнов зло стиснул зубы и продолжал смотреть на мертвое тело приятеля абсолютно сухими глазами, как будто от силы его взгляда зависело, закончится ли этот миг отчаяния -или что-то изменится во Вселенной, какая-нибудь песчинка вдруг замедлит свое движение, и Серега вдруг шевельнется, вздохнет, и зеленая линия снова дернется, отмеряя удары живого сердца…
– Я провожу, – вмешалась Марина Николаевна. Лот на секунду нахмурился, попытался вспомнить, когда она появилась, долго ли стояла рядом, что могла услышать и понять из их конфиденциального разговора. Но появление ее было столь же мимолетно и обычно, как полет бабочки-однодневки.
Женщина взяла Сашу за руку и, с небольшим усилием, потянула в сторону. Она что-то говорила, сочувствующее и нейтральное, то, что было нужно сказать именно в эту минуту – и Сашка мигнул, коротко всхлипнул, будто свидетельствуя, что произошло неизбежное, смиряясь с тем, что Серега перестал существовать для этого мира.
Марина Николаевна увела Сашу, а полуэльф смотрел, как убирают окровавленные бинты и скальпели, как о чем-то важном и значительном беседуют между собой мэтр Лукин и второй целитель, как сестра милосердия поправляет сложенные на груди руки умершего… И как бесконечно старый, упрямый, как вечность, отец Гильдебран склоняет голову в беззвучной молитве.
Какова бы ни была смерть, – подумалось Лотринаэну, – главное, чтобы рядом с тобой оказался тот, кто понимает, что это такое. Знает всю боль, одиночество и отчаяние, которые она с собой приносит. И умеет делить свалившиеся беды на двоих.
Половинка смерти – уже не так страшно.
Издалека раздающийся голос Марины Николаевны что-то спрашивал – о таких прозаических и бесполезных вещах, как ужинал ли Саша, не ранен ли он, что случилось с Евгением Аристарховичем на Объекте, кто стрелял в Барабанова. Сашка отрицательно покачал головой, буркнул что-то нейтральное и, наконец, остался в одиночестве.
В привычном месте ночевки – в кабинете Лукина, располагавшемся на втором этаже клиники, – ничего не изменилось. Мягко светила лампа на рабочем столе; ее сияние отражалось от черного экрана выключенного монитора и перемигивалось-перешептывалось с… А вот эта вещь как раз и была новой. Саша встал с дивана и подошел к стенному шкафу – там, на верхней полке, придерживаемый стопкой книг, лежал меч. Витые полосы, украшающие рукоять, отражали свет лампы, и сейчас оружие не выглядело ни опасным, ни грозным – всего лишь красивая антикварная вещица, спрятанная в шкафу за ненадобностью…
Саша осторожно коснулся меча, повернул ножны к свету и нашел то, что предполагал. На нижней части эфеса, среди витого узора блестело изображение герба – золотое раскидистое дерево на черном эмалевом фоне. Как и говорил Октавио, не в службу, а в дружбу предлагая «поискать, вдруг где завалялось» его оружие.
И что всё это значит?
Усталость брала свое. Сашка вернулся на диван, снял очки и бросил их на расставленную, как обычно, на журнальном столе шахматную доску. Деревянные резные армии Короля и Звездочета равнодушно посмотрели на пластмассовую оправу со стеклянным содержимым. Так же равнодушно они отреагировали на появление пистолета. Избавившись от увесистой железяки, оттягивающей ему пояс, Сашка вытянулся на диване, прикрыл глаза и провалился в сон.
Он не слышал, как несколько минут спустя в кабинет заглянула Марина Николаевна. Убедившись, что молодой человек спит – беспокойно, но крепко, – Лукина поставила поднос с чаем и бутербродами рядом с шахматной доской, погасила лампу – и, уходя, прихватила бесхозное оружие с собой.
Гильдебран молчал. Его лицо, склонившееся над укрытым белой простыней Серегой, было печально и сосредоточенно.
Саша хотел окликнуть старика, но внезапно понял, что не знает, как к нему обращаться. Фамильярное «дядя Бран» было не к месту, а как же…
– Да как хочешь, – ответил старик. Он очнулся от грез, перевел дух и повернулся к Глюнову. – Знаешь, должно быть, старую присказку: хоть горшком обзови, только в печку не ставь. Что ж не спишь, сынок? Или вправду у этого остроухого недоросля хватило ума потащить тебя учиться волшебству?
– С чего вы взяли? – удивился Сашка столь внезапному повороту беседы.
– Да вид у него был такой -в свое время я достаточно насмотрелся на их остроухую братию: «Я велик! Я круче всех! Сейчас колдану хорошенько, и трепещите, боги – отныне вы будете носить для меня тапочки!…»
– Нет у Лота никакой мании величия, – не слишком уверенно возразил Глюнов. Он подошел ближе к Гильдебрану – и внезапно понял, что всё происходящее ему снится. И вовсе старый полненький дядя Бран не сидел у изголовья умершего – он сидел на низенькой скамеечке посреди чахлого садика, затянутого плотным серо-голубым туманом. Саша осмотрелся по сторонам – местность услужливо изменилась, и среди тумана островком проглянул большой плоский камень. Устроившись на импровизированном «троне», молодой человек еще раз огляделся, уверился в том, что ни он сам, ни дядя Бран сейчас не могут похвастаться материальностью собственных оболочек, что никого постороннего поблизости не наблюдается, и осторожно, шепотом, сказал:
– Хотя некоторая взбалмошность и непоследовательность в поведении мэтра Лотринаэна, безусловно, прослеживается.
– Э, да ты натуральных, чистокровных эльфов не видел! – возразил Гильдебран. – Вот где взбалмошность, импульсивность и «сдубарухнутость»! Пополам с безумием и уверенностью в собственной избранности…
Старик замолчал. Саша тоже не знал, что сказать, и они вместе наблюдали за завихрениями серого тумана, поглощающего окрестности.
– Я хотел спро… – наконец, решился Сашка.
– Пойду ли я с вами утром сражаться со сфинксом? – хитро сощурился Гильдебран.
Глупость подобного предположения – особенно сравнение физических данных «добровольца»-чудотворца с аналогичными показателями Ноздрянина, Догонюзайца и Громдевура – оскорбила младшего из собеседников.
– На самом деле я хотел узнать, как… чем…что будет, если…
– Я не умею видеть грядущее, – покачал головой чудотворец. – Но даже если бы умел… Какая разница, что предсказывают звезды? Выбор всё равно делаешь ты.
Серый туман стал гуще, и Саше показалось, что Гильдебран удаляется.
– Погодите! – закричал молодой человек. – Я так о многом должен спросить! Я должен понять, каковы правила этой игры! Хотя бы объясните все эти сложности – какая магия на сфинксов действует, какая не действует, почему нельзя управлять их разумом, почему, в конце концов, Лоту так не нравится Черно-Белый Кот?!.
На самом деле Сашу интересовали еще с полсотни вопросов, но во сне именно эти оказались главными.
Туман, укутывающий Гильдебрана, стал светлее.
– Отвечаю в порядке значимости. Сфинксы, как тебе пытался объяснить Лотринаэн – естественные природные маносборники; их шерсть, кости, клыки и когти, даже после смерти, сохраняют в себе небольшой запас Силы. Поэтому сфинксы очень любят те места, где повышена концентрация естественной магической энергии. В этом мире Сила слишком распылена, чтоб ею можно было пользоваться обыкновенному магу, без предварительной подготовки – потому-то и ты, и Евгений Аристархович, – на имени доктора Гильдебран чуть заметно перевел дыхание, – и могут использовать лишь самые простые заклинания.
Поэтому, чтобы найти сфинкса – надо искать место концентрации Силы. А чтобы победить несчастное животное – надо использовать очень мощное заклинание.
– Какое? – по-деловому подошел к проблеме Сашка.
Старик покачал головой, показывая, что молодой человек сбиывает своими настырными вопросами его с мысли:
– Чтобы управлять разумом существа – надо хотя бы приблизительно представлять, как оно мыслит. И пусть эльфы предпочитают, как белки, устраиваться на деревьях, а кентавры не представляют свою жизнь без открытых просторов и зеленых долин, так же, как люди предпочитают селиться в больших городах и устраивать совместные праздники, – не смотря на все эти внешние различия, мы все заботимся друг о друге, мечтаем, строим планы на будущее, страдаем от любви, печалимся, когда она уходит…
На мгновение Сашке показалось, что позади старика блеснула радуга. Он присмотрелся – нет, ошибка. За спиной Гильдебрана по-прежнему клубился серебристо-белый туман. С чуть заметными инеистыми узорами.
Священник продолжал:
– Собственно, факт, что магия Четвертого Шага плохо действует на гномов, лишний раз доказывает: все разумные существа, независимо от того, сколько маны плещется в их жилах, и сколько рогов, крыльев или хвостов несут их тела, – очень похожи между собой. А у железноголовых коротышек, – Гильдебран улыбнулся собственным мыслям, – всё не как у людей.
Разум – это свобода выбора. Да и магия, собственно, тоже… А сфинксы, всё существо которых пронизано естественными побуждениями – охоты, защиты, выведения потомства, – выбора лишены. Почувствовав опасность, сфинкс убьет; почувствовав голод – убьет тем более; и заскучав, сфинкс тоже убьет, потому как не умеет делать ничего другого.
Понимаешь, в чем сложность? – Гильдебран повернулся к Сашке и заглянул ему глубоко в глаза.
На этот раз ошибка исключалась: позади старика действительно расцветала радуга. Как волшебный цветок, она раскрывала лепестки, бурлила многими волнами, сверкала семицветным туманом…
– И последний вопрос, относительно Черно-Белого Кота. Собственно, зря ты раньше мне о нем не рассказывал, я краем уха от Галочки и Марины Николаевны слышал, но – стар стал, сразу-то и не сообразил, не вспомнил. Эту тварюку я, можно сказать, с рождения знаю. Ее создал мой друг, профиль способностей которого…– Гильдебран присмотрелся к Глюнову, и тот неизвестно почему застеснялся своего «магического профиля», – чем-то напоминает твой. У Лотринаэна совершенно другая специализация – Природные Начала, Разум, Растения, – а у тебя…
– Что – у меня? – не понял Сашка.
Но старик не ответил.
Серебристо-белый туман подхватил Сашку, закружил, запутал бесснежной метелью; Сашка рванулся – и оказалось, что Гильдебран сидит в двух шагах от него. Всё в той же операционной с болотно-зелеными унылыми стенами. Сидит, согнувшись над укрытым белым саваном телом.
Нет, не телом. Над золотисто-фиолетовой шахматной доской.
По которой кружит, сбивая неподвижно застывшие фигурки, изящный белый единорог.
Сашка затряс головой, прогоняя наваждение. Нет же, всё истинная правда – вот печальный дядя Бран, вокруг которого разноцветным сполохом сияет радуга, вот шахматная доска… в зеленых полынных и серых каменистых пятнах, а вот и противник, без которого невозможна игра в «Королей и Звездочетов». Тот самый, который не дает погрузиться в тяжелую беспробудную грусть.
Он – или оно? – похож на сгусток плотного дыма, такой же неуловимый и бесформенный, но стоило Сашке приглядеться, и темно-фиолетовый сумрак преобразился в низкорослую широкую фигуру, закутанную в балахон.
Это сон, – сказал себе Глюнов, – радость дедушки Фрейда, а вовсе никакая не магия, не волшебство, и вообще, я могу проснуться в любой момент. Это сон, а вовсе не правда, – повторил он еще раз, набираясь уверенности, и стянул балахон с таинственного незнакомца.
Кошачий круглый череп, треугольные уши, и огромные, непроглядно черные человеческие глаза. Да полно, человеческие ли? В них нет ни боли, ни сомнений, в них только любование собой и жадная, ненасытная ненависть…
Посмотри на меня… Темная губа по-кошачьи чуть вздрагивает над белоснежным острым клыком.
Сфинкс прыгнула.
Ее отливающая мрачным фиолетовым оттенком чернота заполонила весь мир вокруг Сашки. Он почувствовал, как прижат лопатками к земле – к шахматной доске? – и не может даже шевельнуться, а неистовая тварь, оскалив багровую пасть, норовит разорвать ему шею.
Собрав всю храбрость и силу в кулак, он вывернулся, перекатился, – но сфинкс снова поймала ускользающую добычу. Села на грудь, прижав своей тяжестью перепуганного человека. Но что это? сфинкс тает, будто льдинка под жарким солнцем, и из-под черт и шерсти ужасного монстра вдруг проглядывают другие черты – нежный овал лица, выразительные карие глаза с золотистыми крапинками на дне, светлые локоны…
От неожиданности – господи боже ты мой, увидеть во сне жену своего психиатра – вот где кошмар! – Сашка проснулся.
И ему в лицо тут же ткнулась черно-белая кошачья морда.
– Фу-ты, – отстранил Саша наглого компаньона. – Приснится же такое…
Черно-Белый Кот спрыгнул на спинку дивана, прошелся, потянулся, оставив в добротной коже несколько явных царапин, и намекнул:
– А гдеу заувтрак?
По тарелке, стоявшей у разобранной шахматной доски, перекатывалось несколько крошек. Саша энергично потер лицо, надел очки; очень уверенно, делая вид, что ему подобные действия давно привычны и естественны, – проверил, есть ли обойма в пистолете. Ага, имеется. И вот еще две лежат на «королевской» стороне доски. Откуда они? А, какая разница? Вчерашний день был слишком безумен, чтобы помнить подобные мелочи.
– Пошли, – позвал Кота Саша. – Четыре часа утра, пора на подвиги.
