Текст книги "Короли и Звездочеты"
Автор книги: Лана Туулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)
Монфиев вздохнул с видимым облегчением.
– И вообще, уговаривать остаться нужно и Леночку, и самого Журчакова. Я, конечно, понимаю, дело молодое, они свадьбу играть надумали – так семью потом кормить придется, а где Журчаков найдет условия, выгоднее наших?
Лукин подкидывал важно кивающему Монфиеву одну идею, как уговорить Журчакова остаться, за другой. Нет, в самом-то деле – если Журчаков уедет, кто ж будет заниматься изучением сфинкса?
Загрузив Монфиева задачей уговорить Журчакова остаться, Лукин избежал петренковского кофе и отправился бродить по Объекту.
– Саша? – доктор постучал в приоткрытую дверь кабинета 101. – Заняты?
– Здравствуйте, Евгений Аристархович! – Сашка отвернулся от монитора, чтоб поприветствовать Лукина. – Да вот… Ян Витальевич мэйл прислал, ругается, что я реферат по философии до сих пор не закончил…
Да уж, Атропину всегда и во всем везет. Сломал пару костей – имеет законный повод не участвовать в происходящем сейчас на Объекте безобразии. И аспирантов не сам учит, а позволяет им набить себе шишки и открыть Истину самостоятельно – и, согласно вселенскому закону подлости, именно к Бэлмо приходит талантливая молодежь. По крайней мере, Журчаков считал Сашу Глюнова талантливым, а сам Ян Витальевич сквозь зубы называл своего аспиранта «многообещающим».
– Саша, – окинув молодого человека более пристальным, чем обычно, взглядом, по-деловому, с напором, заговорил Евгений Аристархович. – У меня есть для вас деловое предложение.
– Сыграть в ваших «Королей и Звездочетов»? – хмыкнул Глюнов.
– Лучше, гораздо лучше…
В компьютерную Монфиев прибежал запыхавшийся и злой, как бобик. Хотя, учитывая последние события на Объекте, мысленно поправил себя Кубин, надо бы сказать – как бобик, в будке которого немного пошустрил Черно-Белый Кот. Хи-хи-хи…
– Что, вы тоже мяукаете? – с порога заорал Большой Начальник. – Чем, черт побери, вы тут занимаетесь?
Лёнчик подскочил, вытянул руки по швам и начал орать в ответ:
– Выполняем ваши приказания! Следим за Объектом! Посторонних не обнаружено! Травмированные лечатся!
– Травмированные? – мигом сбавил тон Монфиев. – Какие травмированные? Что, опять что-то случилось? Почему мне не доложили?
– Не, – отмахнулся Кубин, вернулся на вращающийся стул. – Случилось уже давно, просто травмы тяжелые. Вот, посмотрите, – Кубин щелкнул парой кнопок и представил Монфиеву изображение со скрытой камеры, расположенной в одном из коридоров общежития. – Хвостов с Бульфатовым «лечатся»…И где только водку добыли?
Монфиев тяжело засопел и пробормотал обещание устроить охранникам «веселую» жизнь.
– Я тебе сказал, проверить, что на ферме Курезадова творится?
– Нет, Мазай Арутюнович, – возразил, входя в компьютерную, Зиманович. – Это распоряжение вы формулировали мне. Посмотрите, – Кирилл набрал серию команд, и на экранах начали последовательно появляться виды курезадовской усадьбы. – Всё ли так, как вы задумывали? Можно следить за пребывающим транспортом, можно прослушивать коммуникации…
– Хотите, я покажу вам, что Курезадов искал прошедшей ночью в Сети? – голосом кинозаговорщика предложил Кубин. И тут же вывел на монитор изображение прекрасной блондинки… и второй, и третьей…
Глаза у Монфиева затуманились.
– Нет, Лёня, ты ошибся. Это был запрос с другого адреса. Возможно, что даже с твоего… А наш общий друг Курезадов пол-ночи изучал вот это, – Кирилл постучал по клавишам. И на экране вдруг появилась зеленовато-разлагающая голова чудовища. Оскалив затянутые слизью неровные зубы, монстр беззвучно заревел, взмахнул полуразложившимися руками и потянулся к застывшему от ужаса и омерзения Монфиеву.
– Отменная графика, – тоном знатока прокомментировал Кубин. – Кир, вечером поиграем?
– Играть вздумали?! Вы что, дети малые?!
– Нет, мы просто свои креативные способности реализуем через нестандартную деятельность, – проворчал Кубин, но тихо, так, чтоб не провоцировать очередной начальственный разнос.
– Вы мне тут… – утратив былой апломб, попытался приструнить компьютерщиков Монфиев. – Мне тут вам…Дождетесь! схопочите по загривку!
– Рады стараться! – подскочил пионерским салютом Кубин. – Есть приготовить загривки к хопотанию!
– Вы сначала психа, который маньяк, мне разыщите, а потом уже готовьтесь! – всё же сумел удержать линию начальственной выволочки Монфиев. – Вот и Евгений Аристархович беспокоится, спрашивает о нем. Ведь как же ему людей лечить, когда всякие маньяки только и делают, что сбегают? А ежели что еще случится? У вас тут эти… балконные кобеля простаивают, что ж вы маньяка до сих пор не нашли?
– Мазай Арутюнович, мы делаем всё, что в наших силах, – серьезно ответил Зиманович. А Кубин не собирался сдаваться так легко:
– О каких результатах вы говорите, Мазай Арутюнович? Мы ж не всю степь оптоволоконным кобелём ещё опутали! Подпишите распоряжение на выделение дополнительного оборудования отделу, а? Подпишите, подпишите, подпишите…
– Идите вы!… – возмутился Монфиев, отбиваясь от настойчивых просьб подчиненного. – Идите-ка вы работать!
– Есть идти в указанном направлении! – отсалютовал Кубин. Ненавязчиво помог Монфиеву преодолеть порожек и плотно запер за ним дверь. – А ведь мог бы и подписать, жадюга…
– Сам не жадничай, – Кир внимательно следил «видами фермы Курезадова». В поле обзора маячил широкоплечий мужчина в серой камуфляжной форме, играющий с крупным двуцветным котиком. Наигравшись, мужчина воровато осмотрелся по сторонам, зачем-то свистнул вверх, в небо и нарисовал на виднеющемся в кадре заборе уродливую пародию на деревце. – Вызывай Сашку. Союзник приглашает на переговоры.
– У Сашки не получится, – тут же отозвался Лёнчик и кивнул, в качестве доказательства своих слов, на экран камеры слежения из коридора первого этажа корпуса А. Через приоткрытую дверь кабинета было видно плечо доктора Лукина и нервное Сашкино раскачивание на стуле. – Видишь, они о чем-то с Евгением Аристарховичем глаголят.
– Глюновский комп доступен?
– Так есть, – важно кивнул Кубин, побегав пальчиками по клавиатуре своего компьютера.
– Включай веб-камеру и пиши их беседу. Потом сравним Сашкины воспоминания… Я все-таки разберусь, – пообещал себе, наверное, в сотый раз, Зиманович, – как наш «добрый доктор» свои фокусы проделывает! Сашк? – спросил Кирилл у телефонной трубки.
Сашка – одновременно и появившийся на экране кубинского монитора, и отвечающий по телефону, – буркнул свое любимое «аллё».
– Сашк, у нас тут дерево выросло. Тебя ждать?
– Нет, э-э… – протянул Глюнов. И, будто учуяв желание Кубина, поправил маленькую камеру, укрепленную над монитором. – Я занят. Вы уж сами…
– Понял, – ответил Кирилл. – Лёнчик, на тебе техника. Следи за Сашкой, делай нужные копии, я на ферму к дорогому камраду К.
– Кир, ты там осторожнее.
– Не дождешься…
Оставшись в компьютерном царстве в одиночестве, Лёнчик экспрессивно взмахнул руками, и, изображая пианиста в творческом экстазе, бросился стучать одновременно по пяти клавиатурам. Повинуясь велению компьютерщика – хотя сейчас Кубину не хватало только синих молний из глаз и из-под ногтей, чтобы считаться Верховным Богом Машин, – техника продолжила свою работу. В частности, аккуратно вырезала из оригинала записи изображение постороннего громилы в камуфляже; а Черно-Белого Кота многократно размножила. Не наяву, хвала богам, а исключительно в цифровом варианте.
Леонид приблизил фото Кота. Вынудил его поклацать зубами, подвигать лапами и покрутить хвостом. Добавил желтизны в глаза. Усов и вибриссов по всем сторонам морды. Заставил выдыхать пламя.
– Отлично, – потер ладони компьютерщик. Вернулся на сайт с любимым развлечением Курезадова и включил в игру отцифрованного котика в качестве собственного пресонажа.
– Ай-яй-яй, – громом небесным прозвучал глас Зимановича из второго компьютера. Друг и начальник явился в образе праведного вируса. – И не стыдно? Какой пример ты подаешь молодежи? Раскайся, Кубин! Раскайся и исправься! Ведь на нас, компьютерных мастерах, лежит ответственность за судьбы виртуального мира!!!
– Уж и пошутить нельзя, – обиделся Кубин. Убрал Кота с сайта с блондинками и ввел его в «Восстание Некротов, часть XIII». – Давай, Черно-Беленький, покажи, на что ты способен… Кушай зомбяков, кушай! Представь, что это Евгений, сын Аристархов, и не стесняйся…
Погруженный в свои нестандартные креативные занятия Кубин не обратил внимание на фигуру в белом халате, неловко тающуюся от видеонаблюдения на втором подземном этаже. Крадучись, человек вышел из поля обзора камер, установленных у лифта; потом залепил жвачкой окуляр у той, что была установлена в середине коридора. И тихо скрипнул дверью одной из лабораторий.
Сашка рассеянно покрутил в руках трубку, прежде, чем вернуть ее на рычаг. Что еще придумал Октавио?
Если честно, Глюнов до сих пор не знал, правильно или нет он поступил, раскрыв перед неожиданными союзниками все карты. Собственно, перед Кириллом и Лёнчиком даже пришлось оправдываться– они, оказывается, без труда выследили Сашкины передвижения в сторону бункера «изолянтов», но не спрашивали по причине врожденной вежливости. Да еще – потому, что случайно попавший в обзор камеры слежения Лот совершенно не походил на словесный портрет сбежавшего из клиники Лукина маньяка. А так… мало ли, с кем Аладьин и Поспелов спиваются…
С другой стороны – хорошо, что рассказал сам. Потому как часов через шесть после того, как немного улеглась шумиха вокруг пожара, к Объекту заявился лично Октавио Громдевур. Припарковал коня за валунами, на ближайшем холме, и попытался устроить разведку. Собственно, если бы не наблюдательность видеокамер, управляемых Кубиным, черта с два Глюнов сумел бы рассмотреть едва различимого на фоне камней и чахлой полыни партизана.
Зиманович и Сашка вышли, познакомились, поговорили. Кубин контролировал их встречу дистанционно, а Ноздрянина уговорили посидеть со снайперской винтовкой на крыше общежития просто так, на всякий случай. (Глюнов подозревал, что на Лёнчика плохо действует обилие компьютерных игр и бесконтрольное лазание по Сети, но не подозревал, что в реале тот страдает еще более выраженной игроманией.)
Октавио не стал угрожать, потрясать оружием или что-то еще. Он попросил помощи, да еще так, что ответить отказом ни у Зимановича, ни у гораздо более циничного и серьезного Ноздрянина язык не повернулся.
Для начала Октавио в двух словах объяснил, что тот самый, едва не сгоревший в бункере «пострадалец» Лот – его старый приятель, они вместе приехали на ферму к Курезадову, провести недельку на природе, придушить пару эльфов (Сашка вытаращился от удивления, но смолчал, а Зиманович пристально рассматривал нового знакомого и глюновской реакции не заметил). Что ему не повезло – наткнулся в степи на изуродованного стаей волков человека; трое в камуфляже его задержали до выяснения обстоятельств, но вместо того, чтобы выяснить – укатали в лечебницу для умалишенных. Какой-то лысый козел пытался его… Привести в чувство, – подсказал Сашка, – экстернировать подавленную агрессию, спровоцированную ранним аутозапретом на выражение интериоризированного локуса иммуноперцепции.
– Во-во, – поддакнул Октавио. – а я ж нормальный, я ж на голову не жалуюсь. Я и сбежал. А на меня теперь всех собак вешают. И что я с головой не дружу, и что избил кого-то… Что я, по тюрьме соскучился? Или действительно ненормальный?
Зимнович, поразмыслив, согласился, что, возможно, Октавио и не врет. И что проучить «доброго доктора» за его привычку помогать советами и терапией всем, кто этого не просит, не плохо бы. Чуть удивленный тем, что стихийно оформившийся заговор против Лукина мгновенно нашел сочувствующих и соучаствующих в лице господ Кубина и Ноздрянина, Сашка кивал и соглашался, и даже сам внес пару рациональных предложений. Потом спохватился и, для солидности понизив голос, напомнил собравшимся (и тебе, Лёнчик, ты ж наш разговор слышишь), что главной задачей является вовсе не подложить свинью Лукину, а разыскать ту… падлу (это Ноздрянин, по рации подсказал), которая несчастных ролевиков погрызла, да чуть Аладьина с Поспеловым не съела.
С этим предложением тоже согласились, но как-то виртуально, не слишком конкретно – Кубин даже потом издевнулся, спросил, что случилось с Гринписом, раз Сашка посчитал необходимым предать идею сбережения фауны от человеческого фактора. Пришлось срочно придумывать миф о конфликте мировоззрения с объективной реальностью.
Единственное, что не сумел Сашка – выговорить, что Лот – помимо того, что полуэльф, еще и маг, а господин Громдевур – генерал иномирского королевства. Останавливала даже не боязнь оказаться под столь осуждаемой Зимановичем заботливой опекой Евгения Аристарховича, а… осознание бессмысленности подобных уточнений, что ли. Согласились, не вмешиваются – уже хорошо.
– Первое дело на войне, – объяснил Октавио поздно ночью, когда Сашка выбрался за ограду Объекта к нему в степь. Трещал маленький, чуть живой костерок, столь не похожий на адский огонь, который вчера уничтожил второго сфинкса и чуть не поглотил Лота; Кот довольно жмурился и сыто урчал, конь потряхивал мордой, недовольный горечью предлагаемой закуски. – Первое дело на войне – устроить дымовую завесу. Чтоб никто не понял, что происходит.
– Уже. Я, например, совершенно не понимаю, что, как и почему. В нашей истории, – вздохнул Сашка, – всё перевернуто с ног на голову. Как я понял из объяснений Лотринаэна – неполных, непоследовательных и крайне сбивчивых – сфинксы могли появиться сами по себе, случайно. Если поднапрячь фантазию и смоделировать вероятную ситуацию, как бы я сам отнесся к сообщению, что где-то видили мифическое создание – то, чего скрывать, первым моим побуждением было бы вызвать бригаду психиатрички. Я могу понять, почему появление этих тварей надо держать в секрете от общественности, и это, – да, признаю, – одна сторона сложившейся ситуации.
Но мне постоянно кажется, что в происходящем есть какой-то второй смысл, которого я при всем желании не могу понять! Хм, – фыркнул аспирант. – Подобные заморочки приятнее читать в детективе. Там-то всё точно, как в аптеке: ищи того, кому выгодно. Но в чем заключается выгода от сложившейся ситуации – представить себе не могу! У меня просто мозг кипит – я совершенно не понимаю, что делать дальше!
Октавио Громдевур утешительно похлопал молодого человека по плечу.
– На такие мелочи у тебя есть я. Так и быть, уговорил, беру на себя командные функции. Значит, телепортировать меня домой ты точно не желаешь? – и ненавязчиво сжал пальцы у основания глюновской шеи.
– Да не умею я телепортировать! – обиделся Сашка, высвобождаясь из командного захвата. – Однажды случайно получилось, что я, сразу великим магом стал?!
– Критичное отношение к своим возможностям – это хорошо, – согласился Октавио. – Но я домой хочу. У меня там невеста, король, армия… Хотя армия без меня как-нибудь проживет, и король тоже не такой дурак, каким его в армии считают, но по невесте я и в самом деле соскучился.
– Надо было Лота спрашивать, чтоб он вас отправил… а вы – сразу душить его принялись.
– Есть такое ученое слово – рефлекс называется, – глубокомысленно объяснил Громдевур. Сашка недоверчиво потряс головой, не веря, что громила действительно знает значение слова «рефлекс», но не решил не спорить:
– Как вы думаете, Лот выживет?
– Маги – народ живучий. Если не помер сразу – значит, выкарабкается.
Помолчали. Посмотрели на угольки костра. Кот улегся рядом с Сашкой и урчал тепло и по-домашнему.
– Значит, если ты не в курсе происходящего, – размеренно, задумчиво, произнес Громдевур. – Надо провести разведку боем и поинтересоваться у тех, кто точно знает.
– Это кто? Монфиев? Курезадов?
– Я бы начал с мэтра Лукина, – расчетливо прищурился Громдевур. И с силой сломал сушняк, приготовленный для костерка.
– Это вы загнули… – фыркнул Сашка. – Он не будет со мной разговарить. У нас, на Объекте, кроме меня полно умных людей, так что со мной Евгений Аристархович, даже если он причастен ко всей этой заварушке со сфинксами, будет о чем-то откровенничать в самую последнюю очередь.
– Как говорят астрологи: переживем – увидим.
– Саша? – переспросил Лукин. Глюнов вздрогнул, и телефонная трубка едва не свалилась на пол. – Так что вы решили? Вы сможете мне помочь?
Вот оно. Оказывается, Громдевур был прав в своих предположениях. И двух дней не прошло – и вот Лукин зазывает себе в союзники недоучку-аспиранта.
Сашка вытер ладони о полы халата.
– Конечно, Евгений Аристархович. Только… Ян Витальевич наверняка обидится, если я без разрешения воспользуюсь его лабораторией.
– Я беру на себя уговорить Монфиева, а приказу Монфиева Бэлмо будет обязан подчиниться, – мигом нашел оправдания Лукин.
«Да?» – не поверил Сашка. Атропин уволил одного из своих сотрудников только за то, что тот однажды, не имея собственной авторучки, воспользовался его, персональной бэлмовской. Но не стал спорить.
– Тогда идем в лабораторию.
– Идем, – согласился Лукин. Поднялся с кресла и повернул к выходу.
Тут раздался громкий треск, створка окна распахнулась от сильного толчка костылем. Покряхтывая и поминая чертей в больших количествах, через подоконник перелезал добравшийся-таки до медицинского специалиста Юрий Андреевич Теплаков.
– Доктор!… доктор!… – запыхавшись, взывал он.
– Что с вами, дражайший Юрий Андреевич? – печально покоряясь клятве Гиппократа, ответил Лукин. – Кости ноют? Обезболивающее вам выписать? И не стыдно вам – ведь умный человек, а ведете себя так, будто поставили себе цель проспиртоваться и обеспечить нетленность останкам…
Сашка немало удивился, когда в ответ на увещевание доктора Теплаков – не самый покладистый и миролюбивый человек, – не стал отвечать трехэтажным матом. Наоборот, философ состроил обиженное, дитячье выражение на своей разрисованной зеленкой физиономии, подскочил, неуклюже опираясь на костыли, к Лукину и спросил:
– Доктор, вы правда считаете, что я – всего лишь алкоголик?
– Честно говоря, Юрий Андреевич, я считаю вас алкоголиком творческим и образцово-показательным. Лечиться бы вам и лечиться…
– Я согласен! – чуть не пал на колени возрадовшийся Теплков. В его очах била крыльями робкая надежда. – Только скажите – для обычного алкоголика такое, – он сорвал с головы бинтовую повязку и наклонил к Лукину макушку, – нормально?
Лукин замер, кажется, потеряв дар речи. Сашка тоже подошел, полюбопытствовал.
Из ярко-рыжей макушки Теплакова торчали коротко остриженные зеленые ростки. И еще десяток почек только-только проклевывались. Одна упрямая веточка нагло свесилась на лоб «изолянта», покачиваясь, как будто была фазаньим перышком на модном берете.
– Мммда… – синхронно протянули Сашка и Евгений Аристархович. – Кажется, это была морковка…
– Это называется морковкой, – объяснил Громдевур, когда Сашка вчера ночью возвращал ему «диверсанта» и спросил о планах, которые строил Октавио с Зимановичем. Черно-Белый Кот, наигравшись с охранниками, продолжал искать на своей пятнистой шкуре следы «химического оружия», которым его поразила тетя Люда. – Морковка подвешивается на длинный шест и раскачивается перед носом упрямого осла, который и сам бы пошел в нужную сторону, но почему-то считает себя слишком важным ослом, чтобы действовать без лишних уговоров.
На сравнение Кирилла с ослом Сашка обиделся.
– Твой приятель еще сам не решил, чего хочет от жизни, – заметив насупленный Сашкин взгляд, чуть изменил формулировки Октавио. – То ли мэтра Лукина подставить, то ли поиздеваться, то ли просто узнать чужие секреты и ухватить ушлого мэтра за живое.
Сашка не желал униматься:
– Если Кирилл, по-вашему, такой осел, – то я, спрашивается, кем тогда в вашей систематической классификации числюсь? Мокрицей? Дождевым червем?
– Тю, обиделся! – обезоруживающе ухмыльнулся Громдевур. И, помолчав, прибавил серьезно: – Ты у меня числишься магом. Не самым ученым, что есть, то есть, но магом. Издеваться над тобой… – Громдевур покатал на языке просившееся окончание фразы: «все равно, что бить лежачего». Передумал и сказал иначе: – Чревато последствиями. Вот обидишься на меня сегодня – а завтра я проснусь с какими-нибудь оленьими рогами на голове. Если вообще проснусь. Оно мне надо? Нет, Сашка, к магам, чародеям и звездочетам в любом королевстве счет особый…
XV. ЧУДОТВОРЕЦ
Солнечные зайчики прыгают по стенам. Он зачерпывает солнце ладошкой – от души, полной горстью, и удивленно рассматривает солнечный свет.
Солнце.
Белые стены.
Зеленые листья.
Там, у стены, старый узловатый боярышник скрючился колченогим стариком; если не побояться зацепить одежду за острые коричневые шипы, можно вскарабкаться наверх, пройтись по забору – он каменный, широкий, выдержит; а там можно перелезть на крышу, забраться на самый верх, и, придерживаясь за печную трубу, посмотреть на расстилающийся внизу город.
А можно сделать шаг – и тоже оказаться на крыше.
Ветер рвет волосы и смешно щиплет за острые кончики ушей. Он забрался так высоко, что кажется – весь мир лежит у него на ладони.
Такой же загадочный и неуловимый, как солнечный зайчик.
От восторга и нетерпения он подскакивает, прыгает, танцует по острому скату крыши, крутит финты, подсмотренные у ярмарочного шута, и кричит во все горло проплывающим над городом облакам:
– Ого-го! Я король мира! Повелеваю вам, мои верные подданные… – размахивая руками, он командует что-то бесконечному небу, птицам и Солнцу, которые равнодушно смотрят на заигравшегося мальчишку.
– Лот? – зовет знакомый женский голос.
Он прыгает вниз – даже не думая о том, что прыжок с высоты, на которой летают ласточки, может окончиться сломанными ногами; и бежит по зеленому, покрытому пятнами солнечных зайчиков саду.
– Посмотри, кто пришел.
Незнакомый человек смотрит на Лота как на какое-то чудо. впрочем, человек ли? У незнакомца большие глаза – огромные, с необыкновенной семицветной радужкой, у него золотистая кожа и волосы цвета благородного серебра; он невероятно высок – впрочем, для Лота весь мир высок и бесконечен, как этот конкретный человек. Нет, конечно же, не человек. Эльф.
Эльф садится на корточки и заглядывает Лоту в глаза. Внимательно, будто ждет чего-то волшебного. А что может быть волшебного в Лоте? Он обыкновенный, самый обыкновенный…
– Мне очень приятно познакомиться с тобой, Лотринаэн, – звучным голосом говорит эльф.
– Мне тоже очень…э-э… – вдруг запинается Лот и смотрит на маму. Она стоит поодаль, прикрыв рот ладонью, у нее поблескивают глаза, и она смотрит то на эльфа, то на сына так, будто никогда раньше не видела их вместе. Чем она расстроена? Лот сделал что-нибудь не так? Да, он неоднократно обещал, что больше не будет прыгать через пространство, но удержаться нет сил. Он смотрит на мужчину в поисках ответа. А тот продолжает смотреть, будто никогда раньше не видел никого, подобного Лоту. Гладит по голове, заправляя непослушные пряди за острые длинные ушки, потом подхватывает Лота и начинает кружить, держа на сильных вытянутых руках.
Они смеются, оба. Они смеются от того, что прекрасен летний день, и можно ловить вдоволь солнечный зайчиков, удерживая свет ладонью, что ветер свеж, пахнет морем, и что мама смотрит на них и улыбается сквозь слезы.
Жар. Боль. Почему так горячо?
– Пить… – шепчут пересохшие губы.
– Сейчас, сейчас, – отвечает женщина. Женщина? да. голос звучный, напоминающий перезвон арфы. Не малой арфы – писклявой и чересчур яркой, а большой, инкрустированной слоновой костью и перламутром; голос красивый и бархатистый, как выдержанное вино…
Холодный металл ложечки касается губ. Вода… всего несколько капель… почему такой странный вкус?
– Вот так, хорошо, – приговаривает женщина. И осторожно проводит мягкой тканью по его лицу.
Здесь нет стен. Здесь только листья. Листья цвета травы, листья цвета заката, листья цвета солнца, листья цвета полной луны, листья, похожие на крыло бабочки и листья, похожие на сон…
На серебристых кустах чуть покачиваются спелые ягоды. Вода скатывается с тугих боков и с тихим шлепком падает в лужу. Дождь…
Он бежит по бесконечному лесу, задевая ладонью каждый встречный лист, колос или цветок, будто здороваясь с закадычными приятелями. Где-то далеко шумит дождь, а здесь, под плотно переплетенными ветками и лиственным холмом, уютно и тепло. Здесь тоже шумят падающие капли – в мраморной чаше по-домашнему воркует маленький фонтан, чуть вздрагивая, когда мальчишка пробегает мимо. Дальше, дальше… туда, где лес расступается и открывается вид на бесконечный морской простор.
Дождь падает в море, так, как будто хочет заполнить собой весь мир до краев.
Посреди небольшой круглой полянки – впрочем, в любом другом дворце это пространство называлось бы внутренним двориком, верандой или каким-нибудь еще неживым ученым словом – распустился великолепный цветок. Он выше Лотринаэна в полтора раза, мощный стебель, чуть шероховатый, слабо изогнувшийся, чтоб уравновесить огромный бутон, толщиной с небольшую дворняжку. Листья – как и весь побег – серебристо-белые, узорчатые, сложно разрезанные, острые и чуть скрученные по краям. Тонкие усики шевелятся и будто прислушиваются к шлепанью дождевых капель. А бутон… Он еще не раскрылся, так, легкий намек на будущую откровенность читается в чуть раздвинувшихся лепестках. Но даже сейчас растение привораживает своей необычностью и чудесным совершенством.
– Знаешь, что это? – спрашивает отец. Он, как обычно, сидит на краю площадки, любуясь открывающимся видом. – Это Альвинара. Можешь подойти и поздороваться.
– Ты говоришь так, будто она может нас услышать… – смеется Лот.
– Почему – может? прекрасно слышит. Только сейчас она спит. Не стоит нарушать ее покой.
Лот, зачарованной происходящей наяву сказкой, подходит к цветку, осторожно прикасается к листу. Один из усиков, отвечая на приветствие, легко скользит по его лицу, касается руки, оставляя на ладони капльку росы.
– Альвинара рождается из шепота ветра, – тихо объясняет отец, – и первые пятьдесят лет растет по ночам, питаясь лунным светом. От того ее листья и цветок серебристые и мягкие. Ей нужно окрепнуть, чтобы рискнуть встретиться с солнечным светом. И очень хорошо, что идет дождь – она успеет привыкнуть к новым условиям и, надеюсь, не будет страдать от солнечных ожогов в первые дни…
Но ожоги появляются – через несколько часов, когда упрямое южное солнце разгоняет на время серые тучи. Листья Альвинары дергаются, сворачиваются, и отец колдует туманную дымку, укрывающую цветок от яркого светила. Потом подходит к растению и тихо шепчет, положив ладонь на темное пятно ожога.
– А можно, я тоже попробую? – спрашивает Лот.
– Вот так, – объясняет отец. – Осторожно. Почувствуй, как бежит сок, как пульсирует жизнь, как перетекает магия от твоих ладоней к ее листьям и обратно. Течение Силы – как музыка; не навязывай свою мелодию, просто… пой вместе с ней.
И Альвинара благодарно отвечает, покачивает бутоном и тонкими усиками в такт песенке, которую напевает Лот. Песенке, которую так любит мама…
Боль. Странная боль. Она заполняет всё его существо. Было бы ошибкой сказать, что болит всё тело. Руки, лицо, шея…
Болит всё, даже воздух, с трудом продирающийся в легкие. Весь мир заполнен болью.
Шаги.
Шаг легкий, танцующий. Звонкие каблучки. И наверняка изящные туфельки. На тонких быстрых ножках.
Но руки у девушки холодные. Равнодушные.
Прохладные пальцы проскальзывают по плечу, втыкают железную иглу в локоть.
И она уходит, ничего не сказав. уходит…
Остается боль. Но она тоже уходит. Со временем…
Альвинара сияет полированным золотом. Будь на месте Лотринаэна гном, в пору подыхать от зависти. Каждая клетка и жилка растения наполнена магией, сверкающей, как радуга после долгого дождя. От корней до кончиков лепестков таинственный одушевленный цветок – волшебство и чудо.
Лотринаэн кивает Альвинаре, как старой знакомой. И начинает разговор с того, что кажется ему самым важным:
– Я прочитал, что бывает еще и Черная Альвинара. Ты не рассказывал о ней. Почему?
– Истинная Альвинара рождается серебристой, умирает золотой, проживая всего сто лет, – отвечает отец. Он задумался о чем-то, и говорит нехотя, через силу, будто не с Лотом, а с пустотой. – Черная Альвинара – это аномалия, быть которой не может в принципе, которая своим существованием бросает вызов Природе. Это несчастное растение всходит там, где случилась смерть. Впрочем, это миф, до конца не подтвержденный… Забавно, – грустно улыбается эльф, слушая неведомую Лоту пустоту. – Я прожил так долго, а до сих пор верю в мифы. Знаешь, с человеческой точки зрения магия – тоже своеобразный миф. Однако это не мешает… совсем не мешает…
– Что-то случилось? – осторожно спрашивает Лот. И сам не верит глупости заданного вопроса. Случилось? С кем? с отцом? Он вечен, как… Даже не подобрать соответствующего слова. Как воздух, как море, как солнце…
– У меня плохие новости, – отвечает мэтр Пугтакль. И протягивает распечатанное письмо. – Мне очень жаль, сын…
Лот в растерянности скользит взглядом по строчкам рун. Нет, невозможно. Здесь написано, что мама умерла. Но ведь это невозможно…
Золотая Альвинара покачивается в такт едва различимой Музыке Сфер. Почему люди уходят, а волшебство остается?
Голос кажется равнодушным. Он очень тихий, размеренный и неспешный. Легкое пощелкивание… Надо бы открыть глаза, посмотреть, но так приятно лежать в полутьме и не делать ни одного движения… Дайте-ка угадаю, что это может быть за звук.
Щелк… бормотание… щелк…
Да это же четки, догадывается Лот. Рядом со мной сидит жрец и шепчет молитву.
Пусть себе молится, – решил Лотринаэн. Никогда не понимал человеческой привычки передоверять свою судьбу сверхъестественным существам и обстоятельствам, но пусть. Открывать глаза и объяснять свое жизненное кредо не хотелось.
Голос только кажется равнодушным. На самом деле он – сонный. Лучшее в мире снотворное. Во сне благоухали свежестью пестрые, вывернутые наизнанку цветы.У них загнутые, как ресницы красавицы, лепестки и стыдливо подрагивающие тычинки. Пыльца сыпется золотистым дождем, бутоны шепчутся между собой, как девчонки, звеня хрустальными голосами…Альвинара…
Лот вынырнул из сна резко, вдруг обнаружив, что задыхается. Несколько секунд хватал ртом воздух – отвратительный, горький, воняющий незнакомыми снадобьями. Горло перехватило и скрутило, будто кто-то перетянул шею тугим жгутом; Лот зашелся в надсадном кашле.
– Спокойно, парень, спокойно, – проговорил старик, сидящий рядом. Положил руку на шею пациента и что-то прошептал; спустя секунду Лот почувствовал блаженное тепло, дышать стало легче, кашель прекратился. Полуэльф без сил упал на подушку и, наконец, смог разглядеть, что же его окружает.
