Текст книги "Короли и Звездочеты"
Автор книги: Лана Туулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)
Посмотри на нас, человек, – мурлычат твари, – Посмотри на нас. Ведь мы красивы, неправда ли?
Загнав опасную «мышку» в угол, сфинксы подходят каждая со своей стороны. Та, что слева – крупная самка с окрасом цвета золотистой охры, ее крылья плотно сложены за спиной. Темные бездушные глаза на зверообразном лице с выпирающими клыками внимательно следят за добычей. Посмотри на меня…
Посмотри на меня! – приказывает вторая. Она мельче своей сестры, ее окрас черно-бурый, а крылья сизые с черной каймой по краю. Ее аура пахнет горькой полынью, теплой пылью родной норы, красной кровью…
– Аааа! – выскакивают из-за затянутого гибкими побегами входа в бывший «огород» Жора и Вован. В руках у безумцев большой красный цилиндр, Жора ударяет им о стену и из непонятного предмета, назначение которого Лот так и не смог угадать, вырывается тугая струя пены. Вован размахивает конусообразным ведерком и лупит по стене и по спине товарища по несчастью. – Ой-ёёё! – кричат безумцы, когда черная сфинкс прыжком разворачивается к ним и, припав на передние лапы, оглашает подземелье сиплым, злым рёвом.
Сбросив гипнотическое наваждение, Лотринаэн бьёт золотистую «Пыльным кулаком», стараясь не только отбросить зверя в сторону, но и не дать ей продышаться, сбросить облачко мелкой, забивающей нос и пасть пыли. Да что это я мелочусь? – проносится в голове Лота мысль, и он движением руки вызывает бешено вращающийся столб воздуха. Едва умещающееся в небольшом подземелье торнадо подхватывает стулья, обломки пожарного щита, коробки и прочий хлам и швыряет всё в изоготовившихся к очередной атаке сфинксов.
Вопя и причитая о несчастных недофиксированных феноменах Жора и Вован бегают по кругу, едва успевая уворачиваться от длинных когтистых лап черной сфинкс. От них больше суеты, чем пользы, но пусть шумят – так больше шансов, что не подействуют гипнотические сфинксовы чары. Лотринаэн, воспользовавшись мгновением передышки, меняет обычную «Флейту ветра» на более сложный вариант, вихревой поток стремительно желтеет, насыщаясь ядовитыми сернистыми испарениями и окутывает морду золотистой кошки.
Она выворачивает, шипит, бьет хвостом, поднимается под потолок, задевая полураскрытыми крыльями осветительные панели и трубы, и напористо бросается на упрямого человека. Лот отступает, под ноги ему катится забытый огнетушитель; волшебник падает…
И золотистая сфинкс стремительно пикирует на беспомощную добычу.
Громдевур слез с коня, вернулся к запаниковавшему Сашке и от души съездил ему по уху.
– Полегчало, убогий?
Сашка подхватил упавшие от удара очки и потряс головой, прогоняя звон в ушах.
– Немного легче. Спасибо…
– Да не за что. Куда, говоришь, наш чернокнижник удрал? – Октавио придирчиво осмотрел проступающие на фоне предрассветного неба холмы и кручи.
– На вашем коне все равно не успеем. Туда часов пять добираться. Когда мы торопились сюда, Лот сплел из сорняков такую… такую… движущуюся кучку… – Сашка посмотрел по сторонам и увидел то, что осталось от «волшебной колесницы» – груду неопрятного растительного мусора. А что, если…
– Чего время тянешь? – подхлестнул воображение Саши голос Октавио. – Давай, а то тебе самому придется меня обратно в Кавладор переправлять.
Весомый аргумент заставил Глюнова зябко поежиться. Сашка открыл рот, собираясь возразить, что на месте господина Громдевура он побоялся бы доверять столь важное дело непрофессионалам. И тут же, осененный идеей, хлопнул себя по лбу и бросился к дому Курезадовых.
Дверь тихо всхлипнула, выломанная крепким плечом Октавио; Сашка бросился в маленькую комнатку, которую Курезадов гордо именовал кабинетом и которую Лёнчик Кубин, в рамках программы взаимовыгодного сотрудничества, под Новый год оборудовал самыми современными и мощными средствами коммуникации. Комп, телефон, код экстренной связи с Объектом…
– Можешь не спешить, – мрачно буркнул Громдевур, рассматривая коллекцию холодного оружия, развешенную у Курезадова на стене кабинета. – Его уже съели. Эх, а я так и не успел как следует ему рожу начистить… Так что давай, показывай на ком-нибудь, какие заклинания по телепортации знаешь. О, а вот и старый знакомый…
В кабинет торгаша, используя в качестве средств передвижения передние лапы, усы и кончики ушей, протанцевал Черно-Белый Кот.
– Не беспокойся, – «утешил» Громдевур, – Если ты его, – Октавио указал на распластавшегося у его ног Кота, – расщепишь, тебе ничего не будет. А если со мной ошибка выйдет – тоже не переживай, я знаю пару некромантов, они после четвертования тебя смогут собрать заново…
– Кирилл! – закричал Сашка в мрачно буркнувшую «Алло…» трубку. – Кирилл! Немедленно врубай тревогу в бункере Теплакова! Кирилл!
– Что… Сашк… ты обалдел… – проворчал непроснувшийся Зиманович, уточняя, а знает ли его собеседник, который сейчас час.
– Быстро! Там пожар! Врубай сигнализацию! – заорал Глюнов, всей душой стремясь немедленно оказаться в своем кабинете, столь надоевшем за прошедший год. Не ценил ты, Сашка, прямого достопа к кнопке, включающей сигнализацию на всем Объекте сразу, а ведь вовремя поднятая тревога, как минимум, отвлечет проглотистых тварей, а как максимум, может спасти чью-то жизнь…
И через секунду Сашка понял, что его желание очередной раз материализовалось. Он орет и плачется в родном кабинете 101, размахивая трубкой с обрывком провода, и слышит неимоверно приятный – в данных конкретных обстоятельствах – звук завывающей сирены и мат выбегающих на плац охранников.
– Ну что ж, – оставшись в комнате один, сказал Громдевур пьяно блаженствующему Коту, – маги здешние, хоть и недоделки по всем прочим статьям, телепортировать умеют. Осталось только обеспечить их лояльность и заставить дейстовавать в нужном мне направлении. Возвращаемся к первоначальному плану. Как тебе идея поработать средством тотального устрашения, усатенький? – Октавио поднял Кота за хвост, так, чтобы золотистые залитые валерьяновым соком глазки оказались напротив его лица.
– Ууррря!!! – истово и радостно поддержал начальство доброволец.
Когти вонзились в плотный воздух «Щита Ариэля» и разорвали его одним движением. Иди ко мне! – приказывала сфинкс. Ко мне, ко мне!… «Щит Амоа» из смерзшейся воды вышел тонким, и взбешенная сопротивлением кошка проломила ледяную корку единым движением. «Щит Даи»… Лоту никогда не удавался, только и осталось, что на ходу перестроить заклинание, вплести в наговор слово движения и бросить колючие песчинки в морду твари, откатиться в сторону, едва увернуться от когтей черной сфинкс, загородиться поломанной столешницей, а потом…
А потом Лот почувствовал, что изменилось в момент падения, с которого чуть не начался отсчет последних секунд его жизни. От накатившей злости он вышел из себя. Да-да, он, привыкший считать себя воспитанным и сдержанным, тактичным и вежливым полуэльфом, вдруг рассердился так, что впору пойти и с наслаждением пересчитать кому-то зубы, выбивая их последовательными ударами по одному, по два…
Хотя зачем куда-то идти? Противник – вот он.
Ну, она. В любом случае требовательный этикет сделает исключение для женщин с орлиными крыльями и львиной задницей.
Первая сфинкс шипит, разделываясь с остатками столешницы, а вторая вопит, запутавшись в зарослях, за которыми трясутся Жора и Вован. Пять секунд на подготовку заклинания, и всё меняется – черная запутывается еще больше в цепких побегах, вызванных «карза-нейсс»[10]10
Карза-нейсс – ловчая петля, аркан. Одно из заклинаний Зеленой магии, вызывающее к жизни тонкий ползучий побег. Возможные варианты предполагают движение побега, усиление его прочности, и т.п.
[Закрыть]; а золотистая – получает огненным шаром в морду.
Не нравится? Получай еще! Еще!
Почему шары еще не сожгли клятую тварь? почему она еще жива? Что-то лопается внутри Лотринаэна – наверное, то самое благоразумие, которым полуэльф искренне гордился, – и следующий огненный шар получается замечательно большим и ярко-белым от затраченной на него энергии.
Шар срывается с руки мага, неспешно и величаво, и начинает расти. Он увеличивается каждую долю секунды, которая требуется, чтобы долететь до застывшей сфинкс… застывшей? почему она не двигается? – пытается найти ответ Лот, но шар растет, увеличавается, его жар заполняет собой всё вокруг, воспламеняет темные и зеленые листья, плавит осколки мебели, пышет жаром на Лота, сжигает шерсть на морде сфинкса, кожу, обнажившееся мясо и мелькнувшую белую кость… Маг в растерянности вскидывает руки, пытаясь остстранится и защититься от разбушевавшейся стихии: астральные жилы, идущие вдоль рук и всего тела пусты, они шипят и наполняются болью, когда их касается жар и вырвавшееся на свободу пламя; в последний миг Лот видит себя – как будто это он, а не черная сфинкс, сумел расправить крылья и взметнуться под потолок – он видит, как человечек, перечеркнутый линиями синих, зеленых и серебристых линий энергии, покачивается и падает…
Задыхаясь, Сашка бежал следом за «волчатами», вооруженными огнетушителями.
– Какая гадина додумалась построить этот бункер так далеко от Объекта? – плевался Бульфатов, пока опережающий Глюнова на три корпуса.
В отдалении звенела и ревела сирена. Лампы, освещающие коридор, то вспыхивают, то гаснут, усиливая ощущение суматохи и растерянности.
Впереди мелькнула белая вспышка, и первые – Догонюзайца и Волчановский – почти добежавшие до входа в бункер социоизолянтов, резко притормозили, что-то командуя всем остальным…
Сашка рванулся туда, в гущу событий, но его перехватил Кирилл Зиманович. По распорядку он должен был остаться на Объекте, координировать действия спасателей, но почему-то не выдержал и побежал следом за Сашкой.
– Нельзя! Сгоришь на фиг!
– Я… – в горле сухо, а потому объяснения из Глюнова вырвались сбивчивые и непонятные. – Я должен… Понимаешь, он же…
Со стороны бункера раздался звучный приказ Волчановского, и почти сразу же – шипение сработавших огнетушителей, сочный мат Догонюзайца, шум, выстрел, треск, вопли…
– Что это? – нахмурился Зиманович.
И вдруг на двух оцепеневших в недоумении ученых несется что-то огромное, черное… Оно летит неровно, припадая на правое вывернутое крыло…
Остолбеневших в растерянности Сашку и Кирилла едва подоспевший Ноздрянин нервно вжал в стену. Существо, подгоняемое воплями и выстрелами переполошенных охранников, не обратило внимания на доступную добычу и прошмыгнуло прочь; вцепилось когтями в стену – неуклюже карабкаясь вверх, к едва различимой дыре..
– Врешь! Не уйдешь! – азартно завопил Хвостов, преследуя тварь. Еще двое «волчат» – тех самых, слишком обычных, а потому еще не заслуживших собственных прозваний, – бежали следом, подстегивая улепетывающего монстра выстрелами.
– Я… пойду… – Сашка бросился к бункеру. Может, Лот еще жив? Может, еще не поздно?…
– Куда! – зашипел Ноздрянин, перехватывая аспиранта за воротник.
– Я должен!
– Прекрати истерику! – хватка у Кирилла, развернувшего Глюнова к себе, оказалась неожиданно жесткой. Вдвоем с Ноздряниным они решительно толкнули Сашку обратно в сторону Объекта.
– Не подставляйся, Саш, – добавил охранник. – Зря это. Понял?
– Нет, не понял, – вспылил Глюнов. – Я ж тут дураком работаю, которого каждый хитрый козел норовит обмануть и обвести вокруг пальца!
– Я сказал – иди обратно. А мы тут сами… попробуем исправить ситуацию…
Как потом Кирилл Зиманович писал в объяснительной Монфиеву, пожарная сигнализация бункера 180936 сработала в штатном режиме; были организованы спасательные работы; на месте происшествия обнаружены три человека – Аладьин, Поспелов и неустановленное третье лицо. Все три пострадавших получили ожоги разной степени тяжести, с которыми и были доставлены в оздоровительный центр, к доктору Лукину. Причины возгорания выясняются.
О странном существе, обугленный труп которого нашли «волчата» в разгромленном бункере, Зиманович – как и все, участвовавшие в тушении пожара – забыл, стоило Евгению Аристарховичу вежливо попросить (и сопроводить просьбу привычным жестом «Ладони Ноадина»).
А о том, кому передал Ноздрянин отломанные от ссохшейся в огне твари зубы и косточки, ни Монфиев, ни Лукин, не спрашивали.
XIV. СТРАТЕГИ
У ворот Объекта Евгения Аристарховича торжественно встречали Мазай Арутюнович Монфиев, Анна Никаноровна Петренко, травмированный господин Сытягин, несущий загипсованную ногу со всевозможным пиететом, будто это было почетное знамя полка, и чуть отставший по причине сломанной конечности господин Теплаков. Кроме гипса и костылей свидетельствами временной нетрудоспособности главного исследователя феноменологии социоэкологоизоляции был бинт, прижимавший к черепу морковно-рыжие вихры, и крупные намалеванные зелёнкой точки по всей физиономии и рыжим волосатым рукам экспериментатора.
– Доктор, – набросился Юрий Андреевич, стоило Лукину выйти из автомобиля. – Доктор…
Петренко отпихнула научного сотрудника в сторону, тот еле удержался, балансируя костылями и прыгая на здоровой ноге, а Монфиев уже выводил арию радушного хозяина: К нам приехал, к нам приехал…
– Евгений Аристархович, спасибо, что заглянули, спасибо, что зашли, что проведали, – тарахтела Петренко. – Не угодно ли чайку с дороги? Пирожков наша Людмила Ивановна наготовила…
– Поминальных, – уточнил Сытягин, за что секретарша наградила его нежным тычком под ребра. – А что? Мы ребят поминаем, хороший Федя человек был…
Из внедорожника выбрались украшенные пластырями Аладьин и Поспелов и очень трезво поздоровались с Теплаковым. Он буркнул приветствие и снова попытался ухватить Лукина за рукав.
– Сейчас обо всем поговорим, – «утешил» доктор сотрудников Объекта. – Только давайте без лишнего шума и в порядке важности.
– Евгений Аристархович! – тут же требовательно возвысил голос Теплаков.
– Юрий Андреевич, драгоценный вы мой! – бюрократической препоной встал между Лукиным и ведущим научным сотрудником Монфиев. – Мы вас выслушаем, готовьте аргументы! Будете закладывать лично Академии Наук! Не беспокойтесь, ваш эксперимент не закроют! Вот только проводку починят, последствия пожара ликвидируют и новый бункер выкопают – и вы сразу же продолжите изолироваться с того места, где прервались!
Хоть и говорил Монфиев вроде бы ласково, хоть и улыбался новехоньким золотым зубом, а все три исследователя феноменологии социоэкологоизоляции дружно, без переводов и комментариев, поняли, что на этот раз изоляция будет полной. Даже доступ кислорода дорогой Большой Начальник им организует по счетчику и лимитному тарифу.
Жора и Вован обреченно вздохнули.
– Андреич, ты прости… – покаялся социолог.
– Не уследили…– всхлипнул эколог.
– Знаешь, пока мы лечились от ожогов, мне пришла в голову гениальная идея, – вдруг торопливо и сбивчиво принялся объяснять Жора. – Гарантировано пятьсот дней без внимания наших жен, к тому же не придется голодать и жрать вареную картошку без соли. Значит, берем восемь колод карт и заваливаемся в Антарктику, делаем вид, что изучаем влияние плохой погоды на психику человека…
Теплаков обматерил коллегу, решительно вырвался и заковылял, неловко и неуклюже помогая себе костылями, вслед за Лукиным.
– Вспышка слева! – вдруг крикнул Сытягин, упал на плац (на пол-секунды опередив неспешно повинующиеся земному притяжению костыли) и поразил из рогатки предполагаемую цель в десяти шагах с левой стороны.
– Не вспышка, а кошка, – солидно поправила Петренко.
– Понял, не дурак, исправлюсь, – бодро отсалютовал Сытягин. Поднялся, пропрыгал за начальством и, за пять шагов до корпуса А, показал высший пилотаж: – Кошка справа! – и из рогатки по полыни, по полыни…
Монфиев грустыми глазами посмотрел на Лукина и заметно всхлипнул.
– Не волнуйтесь, – тихо ответил Евгений Аристархович. – Лично я вижу существенный прогресс. Просто терапия действует медленно. Главное, оружие ему не давайте.
– Ни-ни, – испуганно замахал руками Монфиев. – Ни за что, никогда!
Когда Лукин и Монфиев шли по коридору, из-за двери кабинета с номером 109 вдруг раздалось громкое и наглое кошачье мяукание. Прежде, чем Евгений Аристархович успел сделать еще два шага, Мазай Арутюнович сам, лично, выхватил из подмышечной кобуры пистолет с именной золотой гравировкой, по-партизански распахнул дверь пинком и, как в кино, припав на колено, выстрелил в вероятного противника.
Когда дым, клубом вырвавшийся из расстрелянного монитора, слегка рассеялся, из-под кабинетного стола показался носовой платок, привязанный на карандаш.
– Эй… вы чего? – осторожно высунулся Сашка Глюнов.
– Это вы, Глюнов, мяукали? – напустился на лаборанта Монфиев. Дверь, возмущенная грубым обращением, отмстила, и теперь лоб Мазая Арутюновича украшал добротный синяк.
– Не я. Программа компьютерная.
– Я, вашу мать, покажу вам, как мяукать! Вы у меня тут программируйте, программируйте! Пять пуль на вас истратил, а вы почему-то еще живы!!! Сценаист!!! – дурью заорал Монфиев.
– Простите, кто? – отважился уточнить Лукин.
– Он это, он! – ткнул Большой Начальник в сторону лаборанта. Петренко, догнав мужчин, поспешила подробнейше всё объяснить:
– По-аглицки наука зовется «сцайнт»… или «сциенс»? или «цвай»? Ну, ладно – в любом случае мы с Мазаем Арутюновичем серьезно работаем во всех направлениях! готовимся покорять новые дали!
Лукин посмотрел на вспотевшего Монфиева, не знающего, что делать с оружием, на выслуживающуюся Петренко, на понурого Сашку, печально прощающегося с бывшим монитором, и велел себе сохранять спокойствие.
Кто ж знал, что постоянные внушения суммируются и окажут на хлипкие мозги сотрудников столь оглушительный эффект?
Устроились в кабинете Монфиева – Лукин многозначительно промолчал, отметив жуткий погром, царивший в помещении; и Большой Начальник принялся излагать причину, по которой так трепетно жаждал видеть Евгения Аристарховича на Объекте.
Вчера поздно вечером – о, где эти тихие скучные летние вечера, которые можно было скоротать за неспешным разговором или партией в шахматы? – так вот, вчера поздно вечером на Объекте была совершена диверсия. Самая настоящая.
Персонал, если верить последовательно излагающему важнейшие события Монфиеву, пребывал в некоторой релаксированной прострации, вызванной интенсивными спасательными работами. (Все были трезывые, уточнила Петренко. Просто набегались на пожаре, случившимся в бункере Теплакова две ночи назад, сутки напролет усиленно проверяли подземные этажи Объекта на предмет возможности самовозгорания, разбирались с химической и физической лабораториями, и устали.)
Кто-то сидел в столовой и сочинял текст прощания с товарищами. Петренко тут же уточнила – про Виктора и Федота сочинили сразу – про первого никто толком не знал, про второго, как по заказу, вспоминалось только хорошее; а вот насчет последнего слова Константину Сергеевичу возникли творческие разногласия. Бульфатов бил кому-то морду, Серов бил кому-то морду, Волчановский бил морду больше всех.
Лукин, прослушав эту часть сообщения, нахмурился. Но, раз никто за медпомощью не обращался, оставалось только сделать вывод, что охранники обошлись собственными силами. Или били не друг друга, а тех недавно обустроившихся на Объекте «волчат», которые еще не научились жаловаться на моральное притеснение.
Другие действовали по расписанию, – объяснил Монфиев, – проверяли дальние периметры, курсировали между фермой Курезадова на предмет обнаружения подпольных банд самовыражающейся молодежи и прочее. Кое-кто спал – встречались на Объекте и такие счастливчики. А Сытягин, раз уж речь о нем зашла, писал реферат под личным руководством Юрия Андреевича – охранник решил повысить свой коэффициент интеллектуальности и сразиться с высшим образованием.
И вот посреди теплого летнего вечера, заполненного трудами неспешными, официальными и благостными, раздается дикий вой. Добро бы – где-нибудь в степи, за оградой. Так нет, воют где-то в гараже, да так душевно, громко, с переливами. Потом стальные гаражные двери начинаются содрогаться под ударами чего-то огромного и могучего (Я мигом упала в обморок, – доложила Петренко). Все сотрудники Объекта мигом вспомнили о хвастовстве господина Хвостова – тот рассказывал, что преследовал по степи какую-то хитрую зверюгу, то ли рысь, то ли барса, то ли пантеру, которая и стала причиной пожара в теплаковском бункере; зверя не добыл, потому как тот бегал в четыре раза быстрее, чем вся их «волчья команда» вместе взятая. Ну, раз опять внештатная ситуация наклевывается – мигом сирену включить, прожектор врубить, винтовки – на плечо, и действовать…
То, что Монфиев до сих пор не определился, Серова или Волчановского поставить на место Волкова, удваивало лишь суматоху, но не эффективность принимаемых мер.
Итак, гараж мигом был оцеплен. «Волчата», держа предполагаемого нарушителя на прицеле, велели самому безобидному и бесполезному сотруднику – Сашке Глюнову – пойти и выпустить чудовище на волю.
Стоило воротам гаража распахнуться, как из них выкатилась большая железная канистра. Кое-кто успел выстрелить, пока Волчановский сообразил, какие могут быть последствия, и не заорал, чтоб не стреляли, вашу кашу, бензин же рвануть может! Выкатилось еще три бочки, а потом четвертая – из которой доносился истошный утробный вопль. Эта четвертая емкость, содержащая что угодно, но явно не бензин, (тот не разговаривает) кружилась, громыхала и подскакивала, направляясь в сторону столовой; нервы у охранников не выдержали, и они нажали на курки.
Из продырявленной до состояния противомоскитной сетки емкости, когда она подскочила от взрыва гранаты Хвостова и перелетела прямо на крыльцо корпуса Б, на нетвердых покачивающихся лапах выполз Черно-Белый Кот. Обвел вылупившихся на него людей безумным золотистым взглядом, по-собачьи встряхнулся, заорал обидно и побежал прочь.
– Какой-то умник додумался привязать к коту низку консервных банок, – скорбно и патетично продолжал Монфиев, – так что шуму было много.
– И это хорошо, – мигом поддержала шефа Петренко. – Заглушало страшные ругательства, издаваемые мерзким животным.
«Снова бред про говорящего кота,» – отметил Лукин, поглаживая ноющий висок, – «Может, плюнуть на эксперимент и полечить здешнюю компанию старым добрым электрошоком?»
– Потом Ноздрянин банки-трещотки коту отстрелил, тот оборзел и пошел в рукопашную, – вещал Мазай Арутюнович.
– Ноздрянин? – уточнил Лукин.
– Нет. Кот, – вклинилась Петренко. В кои-то веки ей повезло – сообщать сплетни самому Евгению Аристарховичу! Так что остановить поток излияний секретарши не смогло бы даже разразившееся землетрясение.
– А-а…
Из живописного, изобилующего подробностями и хватанием за сердце рассказа Анны Никаноровны следовало, что ни один японский ниндзя или китайский конфуист и рядом не мог лечь с искусством пушистого диверсанта. О, сколько было прыжков, бросков и попаданий! О, сколько побитых ваз! (Одна, любимая вазочка тети Люды). Сколько криков «Кииийяяя!» и «Иди ты!» Охранники как-то очень дружно и сочувствующе отнеслись к приказам Волчановского и Серова укокошить мерзкую тварь; Мазай Арутюнович добавил азарта, пообещав премию в размере пяти окладов, так что ночка получилась веселой.
Особенно радовал – о да, радовал, ха-ха, горько вздохнул Монфиев, – факт, что кот не стеснялся убегать от Объекта, возвращаться, выпрыгивать на охранников из засады, на едином ходу жаловаться тете Люде, которая чисто автоматически вылила на негодяя миску сметаны, и прочее, прочее, прочее…
Кошачья тема вовсе не ограничивалась сообщением о единственном визите «Кота-Диверсанта». Позавчера утром Петренко обнаружила, что полированная поверхность ее рабочего стола перечеркнута небрежным росчерком когтистых лап («Алексей Павлович,» – добавил Монфиев, – «Забрал столешницу в лабораторию, расшифровывать послание нечеловеческого интеллекта»); что ковер в кабинете Большого Начальства изодран и утеплен кошачьим сбитым ворсом, а уж что творилось в большом шкафу, где хранилась входящая документация!…
Вчера утром Кот отметился в лаборатории химиков, нежно пройдясь по штативу с пробирками и спровоцировав малую научную катастрофу. Содержимое разбитых сосудов расплавило часть бетонного перекрытия между подземными этажами. Когда организовали спасательные работы, оказалось, что в одном из защитных костюмов вместо кислорода баллон противогаза продуцирует аммиак. Пока разбирались, оказывали первую помощь полузадохнувшемуся Бульфатову, кот добрался до баллона с гелием, нюхнул и выдал протяжный мяв, весьма напоминающий – интонацией и общим содержанием – песню народов Дальнего Востока.
В лабораторию физиков Кот тоже рвался, ободрал когтями стальную дверь и долго орал в коридоре. Однако тамошние техники, активно разбирающиеся со сгоревшей электронной «начинкой» сабунинского грандиозного прибора, немного злоупотребили бесцветной горящей жидкостью, которой предполагалось зачищать контактные поверхности. А потому громко пели о шумящих камышах, как «выйду на улицу, гляну на село…», хором просили «отпустите меня в Гималаи» и столь выразительно выли на предполагаемую Луну, что Кот-злодей стушевался и отправился восвояси.
«Волчата» дружную толпою преследовали пушистого стервеца, но тому, видно, черти ворожили – он скрылся в неизвестном направлении.
– Доктор, – проникновенно и нежно проворковала Петренко, изложив печальную повесть последних дней, – закодируйте нас, пожалуйста. Я за себя уже не ручаюсь, как эту пушистую тварь вижу, мне сразу раздеваться хочется!
– Раздеваться? – хором уточнили Лукин и Монфиев.
– Ну да, – мило зарделась секретарша. – Я ж в обморок падаю, а одежда так давит, так давит…
Монфиев, как бык на тореро, вылупился на обильные петренковские части, «сдавливаемые одеждой» особенно жестоко, промычал что-то многозначительное и отправил Анечку делать кофе.
– Евгений Аристархович… Так что ж нам делать?
– Ммм… – глубокомысленно ответил Лукин.
Если честно, Евгению Аристарховичу самому хотелось поделиться с благодарными слушателями последними сплетнями из клиники – там какой-то шутник взял привычку уже третье утро подряд подкидывать на крыльцо дохлых крыс. Бурые тушки с оскаленными, прищуренными, и от того еще более мерзостными ухмылками оскорбляли эстетический вкус Марины Николаевны, а Леночку довели до истерики. Более того. Одна из «жертв» неведомого маньяка оказалась, в лучших традициях детективного жанра, полуживой, и попыталась найти спасение в недрах клиники.
Несчастная бегала по процедурной, моля о милосердии, очевидно, принимая издаваемые Леночкой (медсестра забралась на верх шкафчика с историями болезни) вопли за глас Судьбы. Отважный рыцарь Алексей Павлович Журчаков прискакал на белом коне, то есть, в белом халате. Кубарем скатился со второго этажа, где ругался с Лукиным, перепугался до смерти, в расстроенных чувствах попытался найти спасение на шкафу с медикаментами, добросовестно переколотил и стеклянное сооружение, и половину бывших в нем пузырьков. Крыса то ли напоролась на шприц, то ли попала в ядовитую лужицу, то ли, на нервной почве, хлебнула что-то из разлившихся лекарств… Так или иначе, когда Марина Николаевна, Евгений Аристархович и дежурные санитары прибежали, вооруженные мухобойкой и свернутой газетой, на полу лежали трое. Сомлевшая от расстроенных чувств Леночка, отбивший, пардон, задницу и весь расцарапанный осколками шкафа Журчаков и дохлая крыса.
Жаль, профессиональная этика предписывает истинному психиатру степенное, отстраненное от земных дрязг и суеты величие. Авторитет, с таким трудом заслуженный, нечего растрачивать на пустяки. Подумаешь, крыса… Подумаешь, Леночка в обмороке…
Вот Журчаков, взбеленившийся до такой степени, что даже внушение на него не действовало – это действительно проблема.
– Капканы на кошку поставьте, – наконец, выдал «творческую идею» Лукин. Монфиев судорожно закивал, соглашаясь:
– Непременно, непременно… Я уже дал Курезадову заказ, он доставит нам партию капканов при первой же возможности. Кстати, Евгений Аристархович… А вы ничего странного за Курезадовым не замечали?
– А что с ним может быть странного?
– Понимаете, – заговорщицки понизил голос Мазай Арутюнович. – Последние три дня он со мной не торгуется.
И замолчал, будто выдал государственную тайну.
Лукин нетерпеливо отмахнулся.
– Я вас прошу, Мазай Арутюнович, какие глупости! Может, наконец, наворовался?
– Не знаю, не знаю, – недоверчиво покачал головой Монфиев. – Возможно ли такое в принципе…
– Лучше скажите, что там с Журчаковым?
– Да вот, заявление об увольнении. Желает уехать как можно дальше из наших небезопасных мест… Дескать, лаборатория его окончательно выведена из строя – один лаборант погиб, второй планомерно спивается, а в одиночку много не наработаешь…
– Это все Елена распрекрасная воду мутит, – в сердцах бросил Лукин. – Испугалась какой-то паршивой крысы, теперь готова уволиться и ехать с любимым на край света. А тот, рыцарь, тоже мне… Что, он мало званий тут заработал? Или его в грантовской поддержке кто-то обидел? Вожжа под хвост попала…
– Не скажите, Евгений Аристархович. Я беспокойство Журчакова истинно понимаю. Ведь Галочку-то тот беглец, извиняюсь, того, чуть не пришиб. Вашему мужеству, Евгений Аристархович, можно только позавидовать. И как вы не боитесь за жизнь прекрасной вашей супруги? Ведь беглец-то до сих пор где-то здесь, в степи прячется…
Лукин поморщился. Ай-яй-яй, господин Октавио, как невежливо с вашей стороны избегать моего гостеприимства! Интересно, вы с самого начала знали, что сфинксов три штуки, и вообще, живы ли вы еще?
Ну да ничего. Мой новый…э-э… экземпляр, пожалуй, еще интереснее вас будет. Ожоги заживают, внутренних повреждений не было, к ночи, если Гильдебран не врал, очнуться должен… Тогда и поговорим.
А вас, господин Октавио, я обязательно помяну в своих молитвах.
– Галя уже поправляется. Сотрясение мозга было сильное, ей пока предписан строгий постельный режим. Мне без Леночки, если честно, со всеми пациентами не управится. Конечно, Тыквин с Белокуровым помогают – но они-то ведь санитары, им не с руки выполнять медсестринские обязанности. И не врачей же обязывать больным делать уколы, измерять температуру и раздавать таблетки! Марина Николаевна, по мере сил и доброты душевной, может выручить, за больными присмотреть, укол сделать, систему поставить – но этого мало. У меня и так без Волидарова некомплект персонала, если еще и Леночка уедет…
– Всё понял, Евгений Аристархович, – ответил Монфиев. И буквально следующей фразой показал, что ничегошеньки он не понял, – Сегодня же отправлю запрос, вам подберут сотрудников. А пока… – Монфиев помолчал, покусал губы и нехотя выдавил из себя вежливое предложение: – Я могу Анечку делегировать в клинику, она, кажется, курсы медсестер проходила…
– Нет, – решительно отказался от великодушного дара Лукин. «Ни за что!» мысленно перепугался доктор, представив встречу Петренко и, допустим, пьянчужки Боба. Или того, из палаты номер девять…
