Текст книги "Короли и Звездочеты"
Автор книги: Лана Туулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)
«Вы хотите об этом поговорить?» – заботливо и участливо спросил Лукин.
«Я не желаю об этом молчать!» – закричал в ответ Журчаков. «Я требую, чтобы вы с Монфиевым сегодня же дали приказ «волчатам» прекратить преследование того бедняги, которого вы решили сделать козлом отпущения за проделки сфинкса! Откуда вообще взялась эта мерзкая тварь?!»
Журчаков наговорил много чего, и по делу, и просто так, чтоб начальство испугалось. Гипнотизирующее заклинание не действовало – эмоциональный фон гипнотизируемого зашкаливал, агрессия в адрес гипнотизера читалась невооруженным глазом. И Лукин решил готовить «запасной аэродром». Если бы талантливый юноша, Саша Глюнов, действительно подтвердил свои способности, о которых с уважением высказывался Журчаков и которые нехотя подтверждал глюновский научный руководитель, счастливчик Бэлмо, если бы смог обнаружить, что предложенная для анализа ДНК кровь принадлежит очень и очень странному существу, Алексея Павловича можно было бы отпустить. Еще раз, для верности, стереть ему память, и пусть себе занимается практической генной инженерией в свое удовольствие.
Да уж, – посмотрел Лукин на Сашку. Тот хлопал по панели управления, еще надеясь, что лифт проснется и доставит их на нужный этаж. Мальчишка действительно талантлив. Не знаю уж, какой из него биолог, но вот маг…
– Давно ли с тобой подобные…э-э… случайности происходят? – откашлявшись, спросил Лукин.
Глюнов подскочил от неожиданности, залился румянцем, как пойманная на курении семиклассница, пробежался по кабине и очень неохотно пробормотал:
– Недавно. Несколько…э-э… дней, не больше.
«Дней» явно следовало понимать как «недель». Если так – то магические способности Сашки начали пробуждаться незадолго до появления сфинксов или непосредственно после этого события. Занятно, занятно…
– А у вас? – глухо, глядя в пол, спросил Саша.
Что?!
– У меня, – неохотно, после затяжной паузы, ответил Лукин, тоже подробно изучая металлические плиты на полу кабины. – как ты выражаешься, «это» началось в детстве. Давно. Я даже не помню, как… Кажется, что этот Дар был со мной всегда, всю мою жизнь…
В нашем доме, в коммуналке на верхнем этаже, жил странный человек – нелюдимый, тощий, полуседой, смуглый и носатый, – мы все его считали выходцем из Средней Азии. Сам понимаешь, какое было время – недавно отшумела война, многие дети остались без отцов, а семьи – без кормильцев. Вот мы, босоногая компания предоставленных на собственное попечение мальчишек, и бегали по дворам, пинали мяч, разбивали стекла, стреляли из рогатки по воробьям и галкам… Наш сосед уходил на бульвар и там каждый день показывал фокусы. Дождь ли, снег, июльская жара – он стоял под каштанами и доставал кроликов из шляпы, цветы из посоха, жонглировал десятком разноцветных шариков…
Помню, – усмехнулся Лукин, – В один жаркий летний день меня всей кодлой подбили стащить из шапки фокусника дневную выручку. На мороженое нам не хватало. Мне казалось, что момент я выбрал правильно – фокусник как раз «колдовал» букеты какой-то толстушке, а ее ухажер не мог выбрать, какие красивее – розовые гвоздики или ярко-красные. А потом – глядь, а сосед крепко держит меня за руку, смотрит в лицо черными внимательными глазами и спрашивает, зачем я это делаю.
Я еще подумал, что это и есть тот самый тепловой удар, которым нас пугали в пионерском лагере – вижу одного человека, который схватил меня за руку, и второго, точь-в-точь такого же, который стоит десятью шагами дальше и осыпает влюбленную парочку алыми гвоздиками…
Лукин замолчал, перебирая в памяти воспоминания.
– То есть – вы совсем не шутили, – нарушил затянувшуюся паузу Сашка, – когда говорили, что знаете – магия существует?
– Какие тут шутки… – устало вздохнул Лукин.
– Тогда почему… почему… – Сашка замялся, не зная, как верно выразить свою мысль.
– Почему я делаю то, что делаю? – дипломатично и завуалировано сформулировал Евгений Аристархович. – Потому, что это мой долг. Магия опасна, неизмеримо опасна в своей непредсказуемости, иррациональности и… и, как это ни печально признавать – привлекательности. Мой долг – как я его понимаю – вовремя напомнить, объяснить, что все эти сверхъестественные штуки противны природе этого мира. Знаешь ли, мы – человечество в частности и наш мир в целом, – когда-то выбрали другую дорогу – извини, что говорю высоким стилем, но это действительно так. Наш мир сделал ставку на силу интеллекта, изобретения, а главное, он сделал ставку на обыкновенного, лишенного сверхспособностей серенького человека, который, держась таких же, как он, обыкновенных и ничем не примечательных сородичей, глупо и тупо верит, что может изменить мир к лучшему. Придумать общие для всех правила, сотворить из ничего богоравного кумира и, цепляясь за него, как за спасательный круг, выплыть в бурном потоке жизни… Магия, чудеса, величие избранных допускаются в нашем пространственно-временном континууме только как предмет забот моей основной специальности, – психиатр невесело усмехнулся. – Так что, как ни печально это признавать, мы с вами, Саша – тупиковая ветвь эволюции. И когда-нибудь вообще все вымрем за ненадобностью…
– Путь Королевства, – вдруг сказал Саша.
– Что?
– Вы сейчас почти дословно повторили объяснение, за что золотистые фигуры в вашем шахматном наборе называются Королевством, – объяснил Глюнов.
Приметливый юноша.
– Этот набор Ноадин вырезал несколько лет. Потом, когда уходил, оставил мне, на память…
Лукин произнес эту фразу не так, как предыдущие – но Саша и сам не мог толком понять, в чем состоит различие.
– И какое всё вышесказанное имеет отношение к сегодняшнему дню? К тому, что происходит сейчас на Объекте? – догадавшись, что воспоминания доставляют Евгению Аристарховичу гораздо больше приятных моментов, чем насущная проблема – когтистая, крылатая и всех гипнотизирующая, – Саша решил сменить тему.
– К тому, что, наряду с мирами, в которых магию считают выдумкой, сказкой для детишек, – справившись с ностальгией, бодро ответил Лукин, – есть и будут миры, в которых магия такое же обыденное дело, как для нас с тобой – электричество или доступ в Сеть. И никто не отменяет возможность перехода из мира в мир – эльфы, как ты наверняка знаешь по книгам, вообще сделали перемещения между мирами своей специализацией. А кроме них есть и другие существа, в чьих телах и душах сконцентрировано столько магии, что ее не могут сдержать никакие узы – ни времени, ни пространства – драконы, демоны, единороги…
– И сфинксы.
– Они самые. Но суть не в том, что они здесь появляются, – Лукин повернулся к Саше; взгляд его черных, глубокопосаженных глаз, казалось, пронзал насквозь. – Вопрос в том, что потом с появившимися созданиями делать. Как вы могли убедиться за прошедшие дни, обычный человек перед сфинксом совершенно беззащитен. Он не может противостоять гипнозу сфинкса, он не может стряхнуть с себя колдовское наваждение – и ему остается только послужить для опасного пришельца из другого мира обыкновенной пищей.
– Малоприятная перспективка…
– Если бы удалось, – тщательно подбирая слова, объяснял Евгений Аристархович, – понять, как устроен сфинкс, если бы удалось узнать, что он такое с биологической и физической точки зрения, что регулирует его активность, что управляет его поведением, – мы могли быть более подготовленными к появлению подобных «гостей». Перефразируя известную пословицу: если хочешь избавиться от сфинкса однажды, пристрели его, если хочешь избавиться навсегда – поймай и изучи его способности. Разве не в поиске подобного знания наш долг как ученых? Разве не в этом долг обычного человека – защитить всех, кто нуждается в защите? Вы согласны со мной, Саша?
– Конечно, – кивнул он в ответ после долгой паузы. Конечно…
Лампочка перестала мигать минуты через две. Еще через минуту в устройстве связи с диспетчерской послышался голос Кирилла Зимановича и обещание, что скоро всё наладится.
Конечно. Наладилось. Кирилл что обещает – всегда делает.
Поднявшись на нулевой этаж, Лукин и Саша увидели, что на Объекте было всё, как обычно. То есть – не было ни воющей сирены, ни «волчат», выстроившихся шеренгой и нацеливающихся на любого, кто не по правилам дышит. Вместо этого среди пустого, мирно отдыхающего после трудового дня Объекта из общепитского блока раздавались звуки страстного бразильского сериала, желтели светом ламп окна общежития, и если бы не кровавая дорожка, ведущая от лифта, трудно было поверить, что всё, произошедшее внутри, в подземелье, было реальностью. В качестве вещественного доказательства, что случившаяся перестрелка и охота на сфинкса действительно имели место быть, на пороге корпуса А лежал, скрючившись, Серега Барабанов в перепачканном кровью халате.
– Он еле дышит! – крикнул Сашка, подбежав ближе.
Серега дернулся, чуть качнул головой и попытался что-то ответить. Глаза его – светло-карие – блестели нехорошим, больным блеском.
– Его надо срочно в клинику, – решительно поставил диагноз Лукин, нащупав слабый пульс и наскоро оглядев ранения.
– Евгений Аристархович, он что, умирает? – не поверил Сашка очевидному. – Вы ведь его спасете, правда? – и побежал в гараж.
Лукин поморщился. Сел на корточки, еще раз посмотрел пациента. На руке – касательное ранение, едва заметная царапина, через неделю заживет. Плечо надо будет резать, извлекать пулю. А вот живот… Как, интересно, он еще жив, да еще при такой потере крови? ну да ничего, Гильдебран и покойников с того света, бывает, вытаскивает. Интересно послушать, что расскажет Барабанов после пробуждения. Какая удача – получить отчет от непосредственной жертвы гипноза сфинкса!
Пока Лукин обдумывал будущие открытия, Сашка совершенно случайно обнаружил свой собственный необъяснимый феномен.
– Погодите-ка, – спросил он сам себя, отпирая гаражные ворота. – Серега здесь, а где Волчановский? И остальные ребята? И сфинкс? Ворота открыты поче…
Кто-то очень цепко схватил Глюнова за глотку, и «му?» пришлось проглотить.
Аспирант единым рывком был втянут внутрь гаража, очки слетели, когда ко лбу его приставили что-то холодное, круглое, после чего Сашку толкнули так, чтобы на его лицо падал свет фонаря.
– Вроде, глаза обычные, – прошептал Ноздрянин, на несколько миллиметров убирая пистолет от Сашкиного лба.
– Это ничего не значит, – агрессивно возразил Догонюзайца. – Боулинг – не кошка какая крылатая, он после своих «чудес» следов не оставляет. О чем вы с Боулингом толковали так долго, а?
– Да мы вовсе не… лифт сам застрял… – попытался оправдаться Саша.
Ни Ноздрянин, ни Догонюзайца не были склонны слушать о технических подробностях. Глюнов повернул открытые ладони вверх, показывая, что не собирается драться. Но и стоять полночи под дулом пистолета ему некогда:
– Там Серега умирает. Правда.
Догонюзайца нехотя подтвердил, что да, кровавый след через всё подземелье виден… Не жилец парень. Более практичный Ноздрянин уже подавал ключи от автомобиля и поднятые с пола очки.
– А с Лукиным мы договаривались, как нейтрализовать сфинкса, – добавил Саша, возвращая очки на переносицу. – Можете не верить, но это правда. И, если хотите, можете ко мне присоединиться.
– К тебе, Пингвин? – хмыкнул Ноздрянин. – Ты, давай, вези Боулинга и Барабашку, чтоб под ногами не мешались. А мы тут сами постараемся…
– Как Волчановский?– уточнил Глюнов. – Или как Волков?
Охранники переглянулись.
– Ты это… Пингвин, ты о чем?
Прячущегося под колесами джипа Черепунчика Саша скорее учуял, чем увидел. Поднял зверушку, не таясь, положил ее под заднее сидение.
– О том, что вы не знаете, как со сфинксом справиться, а значит, кончите так же, как они.
– А ты, типа, знаешь? – с иронией уточнил, поигрывая мускулами и выпячивая квадратную тяжелую челюсть, Ноздрянин.
– Я знаю того, кто точно знает, как сражаться со сфинксами, – ответил Саша, садясь за руль. – И как уговорить его помочь нам. Так что выбирайте – вы отправляетесь помирать самостоятельно, или прислушиваетесь к голосу разума. Я имел в виду, – Глюнов тут же смутился прозвучавшей в его словах патетики, – что…
– Мы поняли, – отмахнулся Догонюзайца. – До встречи за забором клиники через полчаса.
– Нет, – поправил Сашка, – До встречи завтра на рассвете у фермы Курезадова. – Спохватился и на всякий случай уточнил. – Кролик действительно был большой?
Ноздрянин не понял, какой кролик имеется в виду, а Догонюзайца развел руки, обозначая, что не кроль то был, а полноценная лошадь.
– Тогда точно она раньше завтрашнего утра не проголодается.
XVIII. ТАЙМ-АУТ
Чтоб уравновесить бурные события, которые Судьба щедрою рукою отвесила сотрудникам Объекта, обитатели окрестностей – в частности, все люди и не-люди, проходящие лечение в экспериментальном оздоровительном Центре, временно лишенным чуткого руководства доктора Лукина, а также господин Курезадов с чадами и домочадцами, плюс два-три десятка приехавших на выходные туристов-»ролевиков», – все они наслаждались теплым спокойным летним вечером.
После полдника, который Лотринаэн отведал с большим аппетитом, отец Гильдебран торжественно объявил, что пациент покинул порог небытия и находится на верном, но о-очень долгом пути к выздоровлению. Еще бы как-нибудь ума вложить в остроухую головушку… Попытка извлечь из подпространственного «кармана» взятые с собой в дорогу магические припасы и любимый посох закончилась относительно успешно. С пятого раза Лот сумел добраться до сухих листьев земляники, барсучьего жира, отвара коры фносского кедра. Пожалел, что на поиски в подпространственном кармане собственного волшебного посоха не хватает маны, попросил у Марины Николаевны спиртовку, кастрюльку, цветков наперстянки, ягод боярышника, корневища лютика и прямо в палате, сидя на полу среди горшков с пышно цветущими орхидеями, вдохновенно сотворил для отца Гильдебрана микстуру, облегчающую сердечные боли. Женщина следила за процессом создания зелья глазами, расширившимися от удивления. Ей это очень шло, и Лот старался, как мог: подробно объяснял действие каждого из ингредиентов, аккуратно помешивал закипающую смесь круговыми движениями нацеленного на кастрюльку указательного пальца и попутно читал стихи. (Это уже было чистой воды бахвальством, поскольку стихи Лот читал на староэльфийском, время от времени отвлекаясь от помешивания и сопровождая декламацию почти магическими пассами – вроде как читал заклинание). Отец Гильдебран наблюдал за представлением молча; кротко, безропотно принял готовую микстуру и торжественно обещал принимать утром и вечером по две столовых ложки.
После чего, демонстративно охая и придерживаясь за грудь, попросил Марину Николаевну проводить его в палату.
Хитрец… Тоже мне, блюститель нравственности…
Оставшись в одиночестве, Лотринаэн потратил некоторое время, изучая незнакомые цветы под названием «орхидеи», пока не прибежала всполошенная девушка в белой короткой мантии и не забрала их, чтобы отнести хозяину.
Он сел, поджав ноги, на кровать, поднял вверх ладони и попробовал медитировать. Быстро утомился, прилег и, заложив руки за голову, принялся размышлять о сложившейся ситуации. Сейчас, когда не надо было хорохориться и изображать из себя бодрого, оптимистичного «сына леса», настроение полуэльфа стремительно падало в черную пропасть отчаяния.
Без магии он – никто. Меньше, чем никто… У крестьянина, окажись он в незнакомом месте, среди странных людей, хотя бы есть его руки и сноровка – в конце концов, сено – везде сено, а огородные грядки до конца времён будут нуждаться в прополке. А на что годен лишенный своей волшебной силы маг? Все его знания, весь его опыт – имеют значения только тогда, когда мана пульсирует в кончиках пальцев. Когда он знает, каким из полутора десятков заклинаний встретить внезапное нападение, когда может сотворить воду в пустыне, когда… в любой момент может сотворить чудо.
А без чудес – кому он нужен?
Лот помассировал лоб, стараясь отвлечься от депрессивных мыслей. Прислушался. Кажется, в коридоре никого не было. Отец Гильдебран сонно похрапывал в своей келье, а значит, можно было рискнуть.
Когда Марина Николаевна приносила спиртовку и прочие нужные для микстуры ингредиенты, Лот заметил у нее в кармане легкого летнего платья «те-ле-фон». Почти такой же артефакт, как тот, которым воспользовался Сашка несколько дней назад.
Добыть артефакт удалось без магии. Легкое, ненавязчивое движение вскользь по одежде женщины, случайно задеть ее руку, а там – ловкость и немного практики. В свое время Лот выиграл немало споров у однокашников – таких же, как он сам, учеников Лаэс-Гэора, которые отслеживали изменения магического фона у своего товарища, но забывали следить за его изящными, тонкими пальцами.
Итак, артефакт мы добыли. Как же его активизировать? Причем так, чтоб не свалиться с очередным приступом? У господина Глюнова, не умеющего толком управлять своим Даром, получилось, почему я должен потерпеть неудачу? Связаться с отцом или кем-нибудь из коллег, упросить их сломать зловредную «Змею Времени», которая якорем держит незавершенный ритуал, а, может быть, им удастся прибыть сюда и спасти бедняжку Лота из заключения?
Оставь нытьё, Лотринаэн. Ты потомок гордого эльфийского рода. И не менее славного – рода человеческого. Давай, оправдывай славные имена предков. Крибле-крабле-бумс!
Интересно, а на каком языке основано заклинание, которое так легко использовал господин Глюнов? «Крабле» – это от пелаверинского «кэр'абалеус», что означает «далеко метающий», или от старо-гиджийского «кара би йеалле» – «черный (или темный) странник»? Хмм, по смыслу подходит и то, и другое.
Значит, попробуем увязать оба понятия и озвучить их со строго определенными интонациями. Побольше уверенности в голосе, поменьше истерики. Крииб'ль -туранг-ати – кэр'абалеус вэрс кара би йеалле – бммсс!
Несколько секунд стояла тишина. А потом…
– Лот… – донеслось из артефакта.
С недоверием и сумасшедшей надеждой Лот поднес артефакт к глазам и увидел в стеклянном окошечке лицо своего приятеля – мэтра Лео. Казалось, что Лео смотрит на него со дна аквариума – таким неправильным, вытянутым в ширину, он казался; причем аквариум явно не чистили последних лет пятьдесят… А может, Лео просто успел умереть, немного отдохнуть в загробном мире, и потому у него лицо зеленое в мелкую крапинку?
– Лот! Лотринаэн!
– Лео!… Лео!! – звук проходил сквозь «те-ле-фон» прерывисто, будто шел через десяток пластов реальности. Какая удача! – Лео, друг, как я рад тебя слышать и видеть! Спаси меня!…
– Лотринаэн! – завопил обрадованный приятель. – Где тебя демоны носят! Куда ты пропал?!
– Я в очень странном месте, которое расположено вообще в другом мире, – скороговоркой объяснил Лот. – Здесь очень плохо, колдовать получается через раз – попытался объяснить Лотринаэн. – Немедленно забери меня отсюда! Я уже все продумал, значит, ты должен сделать вот что…
– Ты не представляешь, как возмущается твоим исчезновением мэтресса Хлоя! – Лео, который по жизни был ходячим недоразумением, разумеется, чихать хотел на важность излагаемых Лотом фактов и нес какую-то чепуху. – Но не волнуйся, в Министерстве Чудес твоего отсутствия пока не заметили. Знаешь, твой фантом с манией трудолюбия – это нечто! Научишь меня, как делать такого же? я хочу произвести благоприятное впечатление на инспектора Клеорна.
Лотринаэн почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Очнулся он через пару минут – понял, что орёт в «те-ле-фон» самые отвязные гномьи ругательства, которые только знает.
– Я могу чем-то помочь? – осторожно осведомился Лео, когда выдохшийся Лот сделал вынужденную паузу.
– «Змея времени»!! Уничтожь «Змею времени»! И побыстрее, прошу тебя!
– Что уничтожить? – не понял Лео.
– В Восточном Шумерете, где я искал Громдевура, должен был остаться артефакт – «Змея времени». Каменная змейка… она должна быть там! Уничтожь каменную змейку, ты понял?
– Не понял… Повтори, пожалуйста! Лот, послушай…
Над головой – на первом этаже, где, по словам Гильдебрана, располагалась лечебница для всех нуждающихся в помощи, раздался какой-то шум. Голоса… Кажется, мэтр Лукин. И… Сашка?
Догадываясь, что действие странного иномирского артефакта может прерваться в любой момент, Лотринаэн крикнул в отчаянии:
– Отправляйся в Лаэс-Гэор! Отыщи отца, он должен рассказать тебе об эксперименте мэтра Алима! Запомнил? мэтр Алим, изобретатель «Змеи Времени»?! Мой отец должен знать о нем, попроси его, он… Лео, ты слышишь меня?
Артефакт издал загадочный тихий звук и выключился.
– Фех-та, – выругался Лот. И, чтоб восстановить самообладание, перевел гномье ругательство на понятый цивилизованный язык: – Ты – самая пустая порода, которую когда-либо добывал честный работящий гном! Ты уродливый молоток, который бьёт не туда, куда добрый гном указывает, а в эльфийские дебри! Ты бессмысленное, бесполезное сооружение, только и годное, что падать на ногу и давить работящему гному любимую мозоль! Честное слово, – «фех-та» звучит гораздо короче и благозвучнее, чем все эти цивилизованные переводы…
Так сложились обстоятельства, что практически одновременно с Лотринаэном генерал Октавио Громдевур тоже осваивал достижения цивилизации другого мира и занимался стихосложением. И если относительно первого – телефонизации всея Вселенной, – можно только развести руками и перечислить выгоды, которые несет прогресс, то относительно второго – всеобщего виршеплетства – неплохо бы поспрашивать Алексея Павловича Журчакова. Неизвестно, над какими вирусами он экспериментировал, страдая с декабря месяца пылкой влюбленностью…
Собственного таланта стихотворчества Октавио, как уже упоминалось, не имел. Зато по поместью торгаша Курезадова бродило штук тридцать юношей и дев в возрасте от шестнадцати до двадцати лет – самого что ни на есть поэтического периода жизни. Парни с собой зачем-то таскали дрянные луки и жестяные, легкие, как столовая ложка, мечи – вчера Громдевур решил тряхнуть стариной, потренировать новобранцев, и понял, что именно такого оружия все эти бледные немочи и заслуживают. Настоящий меч или копье у них и силенок не хватит поднять, и вообще… опасное это дело – доверять оружие непрофессионалу.
Исходя из соображений целесообразности и практичности, Громдевур велел временно прекратить издеваться над мишенями (честное слово, в Королевском Дворце горничные более метко подушки кидают!) и объявил поэтический турнир. Условия: сочинить классический сонет, чтоб обязательно упоминались слова «дуб», «подкова» и какое-нибудь оружие, чтоб последняя строка строфы начиналась с обращения к принцессе, и чтоб обязательно было про любовь.
Источник вдохновения таился исключительно в математических расчетах: отбывая в Восточный Шумерет, Громдевур обещал принцессе Ангелике, что вернется через тринадцать дней. Нынче, если он не сбился со счета, подходил к концу одиннадцатый день «путешествия». Надежд на то, что в оставшиеся два дня Лотринаэн, опрометчиво подставившийся под собственный файербол, выздоровеет, Октавио не питал, лояльность и точность телепортации второго мага, мэтра Сашки, нуждались в упражнении – а значит, надо было готовить Ангелике какой-нибудь приятный сюрпризец, чтоб не обижалась, не ворчала, что он так задержался.
К вечеру поэтическое состязание было в самом разгаре. Девчонки уселись вокруг большого, ярко пылающего костра и очарованно внимали виршам самозваных менестрелей. Октавио вовсю использовал благоприятное стечение обстоятельств и насколько мог быстро записывал чужие перлы, высунув кончик языка от усердия. Генерал справедливо полагал, что обвинение в иномирском плагиате в его случае совершенно не доказуемо.
Вороне удалось поймать подкову,
и вот, взлетев, как вихрь, на дуб,
с тяжелым полновесным ломом
она в засаде ждет лису.
Принцесса! Лишь взмахни хвостом
Пушистым, тявкни только мне, –
И я тебе тотчас спою,
хошь – песенку, а хочешь – две.
Октавио записал корявыми крупными рунами конспект сонета и приготовился аплодировать.
– Фууу! – закричали зрители. – Принцесса должна быть в каждой четвертой строчке! С размером лажаешь!
Громдевур тут же нахмурился и оглушительно засвистел. Его поддержали; нашлись и те, кто, наоборот, выразил сочувствие автору и восторг прочитанным стихам. В центр площадки уже выталкивали другого соискателя:
Цвели сады вишневые и прочие,
цвели дубы, коль так им напророчили,
И, возглавляя добрых пушек рать,
Принцесса Катя шла повоевать…
Баллада о принцессе Кате, которая, помимо того, что была сведуща в управлении бомбардами, могла одной левой ковать коня, другой правой разбираясь с подожженными избами, Громдевуру понравилась. Правда, заказан был сонет…
Моя стихия – ты, прекрасный образ;
мое дыханье – ты, владычица лесная,
С твоей вершины я, как жёлудь, опадаю,
Принцесса, у твоих корней судьба мне ползать…
– Это что, – не понял с первого раза Громдевур. – Как жёлудь упал, ползаешь у дубовых корней… так ты, выходит, кабанчик?
Зрители грохнули со смеху, а поэт оскорбился.
Октавио развлекался от души. В какой-то момент – как раз начали озвучивать что-то стоящее, про подкову на счастье, подаренную в дубовой рощице и меч, преградивший дорогу к сердцу принцессы, – генерала потянул за рукав Курезадов.
– Чего тебе?
– Простите, но вас к телефону, – и купец протянул Октавио маленький серебристый брусочек.
– И чего? – недовольно протянул Октавио. Курезадов, уже успевший изучить весьма специфическую личность, определившуюся к нему на постой, судорожно объяснил, что брусочек надо приложить к уху и сказать в него «Алё».
– Ну, «алё», – осторожно последовал совету Громдевур.
– Господин Октавин?
– А, мэтр Сашка! – обрадовался Громдевур. – Это мэтр Сашка, – объяснил он Курезадову и ближайшим слушателям. – Великий маг! Ему в таком вот брусочке спрятаться, или зеленую колесницу заклясть, которая может быстрее лошади бежать, или через горные вершины перелететь – раз плюнуть!
Ближайшая «вампиресса» в длинном балахоне, в разрезе которого мелькали серебристые леггинсы, муаровый топик и пирсинг в пупке в виде жизнерадостного скелета, обменялась выразительным взглядом с закутанным в потрепанный, неоднократно залатанный халат «гремлином» с дредами, серой татуировкой на лице и шестью сережками-бусинками в левом ухе. Тот в ответ покрутил пальцем у виска, махнул на Октавио рукой и увел девушку слушать стихи на другой край площадки.
– Господин Октавин, очень хорошо, что вы на месте. Пожалуйста, никуда не уходите. К вам сейчас должны приехать… двое, – с запинкой добавил Сашка. – Они вам объяснят, что случилось.
– а… Алё, – на всякий случай повторил Громдевур.
– Алло, вы слышите меня?
– Слышу. Алё, – подтвердил Октавио.
– Вы поняли, что я сказал?
– Понял. Алё, – Октавио понравилась игра с неизвестным артефактом.
– Тогда – до встречи завтра. Не могу долго говорить, я должен идти, – сказал Сашка, и брусочек передал несколько пронзительных неприятных звуков.
– Эу, – насторожился Октавио. – Алё, алё!… Да чтоб тебя…
– Всё в порядке, – выхватил Курезадов свое драгоценное имущество. – Он просто… пошел совершать другое колдовство.
– Да уж… занятый человек мэтр Сашка, – понимающе протянул Громдевур. – А не лентяй, как остальная магическая или алхимическая братия. Уважаю.
И приступил к слушанию очередной поэмы. Ее читал кто-то, прячущийся на чердаке флигеля бабки Курезадовой: читал вдохновенно, подвывая и шипя от сдерживаемых эмоций:
Меняу повесили на дубе,
В меня прицелились огрызком,
В меняу стреуляли на доусуге –
Принцефсфса, этоу быуло низко.
В коутомку с тяжкою поудковой
Меняу сгруузили ненароуком,
В пруд броусили, скаузали: «С богом!»
Принцефсфса, мне здеусь одиноуко…
Моёу сердечко слабо стоунет
в любви к вам искренней, без фаульши.
Меняу прибьёте вы, быть может,
Принцефсфса, за какой-то шаурфик…
Да, я украул, не праув был, извиняуюсь;
Принцефсфса, небоум заклинаю: сжауультесь…
Ну, что ж, – подумал Саша, крутя в руках сломанную телефонную панельку, – неизвестно, чем закончится эта история, но один положительный итог уже очевиден: мне больше не придется морочить себе голову выбором дешёвого оператора связи.
В операционную Глюнова не пустили – сразу же по приезде санитары переложили Серегу на каталку; пациента уже дожидался предупрежденный Лукиным хирург. Второй (после Волидарова) помощник Евгения Аристарховича появлялся в оздоровительном Центре по графику – его семья жила в городе, где он и консультировал, лечил, наблюдал, а в клинику он наведывался на шесть дней каждые две недели.
Пока ехали, Лукин, рассматривая ранение в Серегин живот, неделикатно, с присущим докторам отстраненным цинизмом сказал: «Кажется, вашему другу везёт. Если не истечет кровью, может быть, удастся вытащить».
Зачем вы врете, Евгений Аристархович, – хотел спросить Сашка, но вместо этого вцепился в руль и подпрыгивал с автомобилем и спрятавшимся под сиденьями Черепунчиком на колдобинах. Я же вижу… Что может быть задето? – припоминал экзамен по анатомии человека Глюнов, – аппендикс, кишечник, нижние отделы печени, почки? На боку у Сереги расползалось опасное багровое пятно, на губах выступила красная пена; при этом он весь как-то сжался, ссохся, и – что для Глюнова было самым непонятным, – почернел. Резко потемнели его волосы, сейчас действительно напоминающие парик какого-нибудь египтянина – неопрятного, склонного к длительным запоям и норовящего использовать головной убор в качестве средства для разведения блох; потемнело его лицо, став непривычно смуглым, жестким, суровым. На внезапно похудевшем лице яркими янтарями горели карие глаза, горели лихорадочным, больным блеском, и что-то в выражении их подсказывало Сашке – Серега Барабанов действительно не жилец. Пусть даже ему и повезло с медицинским обслуживанием.
Через верхнюю – стеклянную – часть дверей было видно всё, что происходит в операционной палате. Второй из санитаров пытался увести Сашу прочь – не то, чтобы вежливо, но и не нахально, будто понимая, какие чувства ведут борьбу в душе молодого человека. Хотя – к чему лгать? Саша сам не понимал, что он чувствует. Слишком быстро, слишком стремительно всё произошло. Буквально только что, какие-то пятьдесят минут назад Серега путешествует по коридорам Объекта с черной сфинкс в качестве домашнего питомца; и тут будто кто-то взмахнул волшебной палочкой. Всё меняется, и Серега играет в какие-то непонятные игры, буквально завлекая «волчат» в сфинксову ловушку; еще пригоршня времени, – и он истекает кровью… Крибле-крабле-бумс, раз-два-три. Что будет на счет «четыре»? Да полно, будет ли? Леночка ставит второй пакет с багряным содержимым на штатив у операционного стола; у хирурга зеленый костюм весь окрасился красными разводами; Лукин, успевший переодеться, манипулирует блестящими инструментами, что-то зажимает, режет и время от времени бросает на нервно вышагивающего за дверью Глюнова предостерегающие взгляды.
