Текст книги "Короли и Звездочеты"
Автор книги: Лана Туулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)
Противник заперт… Противник окружен! Действуем по моей команде! Двое десантируются с крыши, по одному – через верхние окна в столовую, ты, ты и ты – через черный ход, ты, Хвостов, через мусоросборник… Р-р-рразговорчики! Не слишком сообразительный Прытковецкий громоздким тараном на фиг снес дверь, и…
Позже Догонюзайца в красках расписывал картину: дескать, представьте. Ночь. Черно. Пустая столовая. Ровные ряды столов и стульев. По углам – что-то кошмарное, что живет по ночам в общественной столовой, может быть, призраки невинно отравившихся посетителей. Белые лучи фонариков режут темноту, пластуют ее, раздирают; бравые «волчата» идут напролом, треск и грохот разбившегося стекла, двери разносятся Прытковецким (А чё сразу я? – возмущался детинушка) – и разброшенные по полу хищные стальные лезвия ножей ловят отсветы сирен и прочей подсветки. И посреди всего это буйства – маленький, и не видно, что почти семь кг, очень испуганный котик с задушенной крыской в зубах.
«Бедненький!» – завопила тетя Люда, – «Флаффи ж хотел порадовать свою мамулю! Яти ж вашу кашу, вы что, дуболомы, понаделали! Вы ж кота импотентом на восемь оставшихся жизней сделали!»
Как позже пошутил Лукин, крик тети Люды чуть не сделал импотентом Бульфатова, а это смело можно записывать в разряд подвигов, равных подвигам Геракла. Пока Бульфатов находился в лазарете у Евгения Аристарховича на профилактике, Монфиев разбирался с ночным происшествием: Волков получил устный выговор за самоуправство, Глюнов получил официальное распоряжение кормить кота, чтоб по ночам тот не лазил по секретным объектам в поисках подножного корма. А потом сам Монфиев получил от тети Люды – повариха гордо подбоченилась, четырехэтажно послала начальника, потребовала цветной телевизор над котлом, чтоб готовить интереснее было, выходной в субботу, Серова для успокоения нервов, и чтоб пред ее грозные очи поставили того скотину, который ночью, пользуясь суматохой, сожрал два кило вареной говядины, которую планировалось пустить в панировку. Тетя Люда получила все, что требовала – кроме говядиноядной скотины. Велела Глюнову беречь Флаффи, и, утешаемая Серовым, немного успокоилась.
– Ты не Флаффи, – сказал Сашка, пока черно-белый сидел у него на руках. На усах кошака еще виднелись маленькие крупинки говядинки, и вообще, два лишних килограмма, приплюсованных к живому весу, чувствовались. – Я буду звать тебя Бегемот.
Бегемот, Проглот, Всежрунчик, Курезадов (при использовании этой клички Глюнову постоянно казалось, что кот улыбается), Сосиска, Не-Приближайся-К-Моему-Компу! – и прочая, прочая, прочая. Кот все клички игнорировал, и Сашка, так и не подобрав нужной, писал о нем родителям, именуя просто – Черно-Белый Кот.
Маша в ответном письме предложила назвать кота Индианой Джонсом – Сашка улыбнулся. Значит, не забыла… Ах… Аспирантуры два с небольшим года осталось, а потом… Глюнов мечтательно зажмурился, представил, как выходит из ослепительного «мерса»… нет, лучше феррари! перед родной девятиэтажкой, весь из себя крутой и красивый, в правой руке – букет роз для мамы, а в левой – коньяк и диплом кандидата наук, чтоб помочь отцу пережить шок; и сразу, стоило Сашке отойти от машины, на шею ему кидается Маша – Машута, милая Машенька, и начинает целовать, целовать, целовать…
Тут Сашка очнулся, отстранил от лица наглую черно-белую морду:
– Что, опять проголодался? Не смей меня облизывать. У меня реферат по философии и общественным наукам горит. Надо сочинять. Может, идею подскажешь? Надо, чтоб было что-то философское. Какая-нибудь идея, которую пока невозможно разрешить с точки зрения техники, но которая давным-давно решена с помощью идеалистических представлений. Вот, думаю – что телепортация, он же нуль-переход, он же пространственно-временной разрыв – как раз самое оно…
М-да… Большим жирным шрифтом: «Телепортация».
Кот уселся рядом – по вредной кошачьей привычке именно на левую руку хозяина, и ни на сантиметр в сторону, привалился – будто день не был отменно жарок и Сашке требовался дополнительный обогреватель, и тоже уставился в экран, будто понимал, что там написано.
«Проблема телепортации,» – бойко застучал Сашка Глюнов по клавишам, – «пришла в современную физику и математику через ненаучную фантастическую литературу.» Нет, лучше стереть и сформулировать иначе: «Впервые была заявлена в древней мифологии и сказ…» «Сказ?» сказках? Несерьезно. Сказаниях? Неопределенно, а потому – ненаучно. Сказкотворчестве? как-то размыто, да и слово-то такое в официальном лексиконе отсутствует, еще подумают, что он с Догонюзайца советовался. Лучше оставить просто «мифологии». Ага, «и народных былинах».
Память услужливо подсунула обрывок старого рисованного мультфильма: сидит на черном пятне, изображающем остатки зеленого насаждения, лиловато-синеватый носатый и бородатый дед в такой же, но более светлой рубахе, перебирает по начерченным зигзагами струнам гуслей и вещает глубоким красивым голосом – «То ли было то, то ли не было. То ли правду скажу, то ли небыль вам…»
Пока Сашка придавался воспоминаниям, наглый Котяра поднялся, потянулся, направился к бутербродам. Глюнов натренированно очнулся, перехватил из-под усатой черно-белой морды тарелку – а Кот, сволочь, мигом брякнулся на клавиатуру, и полтора вымученных предложения будущего доклада мгновенно канули в Лету.
Зазвонил телефон.
– Да? да? – рявкнул Сашка в трубку. Ответом ему было молчание.
– Черт знает что, – проворчал Глюнов. – Целый день сегодня трезвонят, а поднимешь трубку – тишина. Какой леший развлекается, ты, случайно, не знаешь?
Кот уставился на хозяина пристальным и наглым золотым взглядом.
– Мурзик? – от нечего делать Глюнов предпринял тысячную попытку придумать прозвище своему питомцу. Тот не среагировал. – Да какой ты, на фиг, Мурзик? Целый Мурза, почти семь кг веса! Может, тебя все-таки Пузраном обозвать?
Кот и Пузрана проигнорировал, продолжая нагло и пристально буравить Сашку золотым почти разумным взглядом.
Снова зазвонил телефон.
– Да? Блин, достали! Кто сегодня весь день развлекается?! – заорал Сашка в тишину телефонной связи. – Работать спокойно не даете! Найду, руки обломаю!
Усы у Кота приподнялись, будто наглое животное смеялось – угроза, учитывая «теловычитание» Сашки Глюнова, была фееричной. Будь на месте временного лаборанта, скажем, господин Волков, или Ноздрянин, или Волчановский, или даже Бульфатов…
И снова звонок телефона.
Саша поднял трубку и вежливо, интеллигентно, последовательно, высказал всё, что думает по поводу развлекающихся шутников.
– Я тоже тебя ценю и уважаю, – ответил булькающий от сдерживаемого хохота голос Зимановича. – Как нестандартного ученого и оригинальную творческую личность. Слышь, Глюнов, выдай-ка нам последовательность трехзначных чисел.
– Какую? – уточнил Саша. Зиманович и Кубин творили что-то такое с огромной вычислительной машиной, которая была важной составляющей Системы; на расчетах этой парочки была завязана десятая часть экспериментов физической лаборатории, возглавляемым академиком Сабуниным, так что числовую последовательность Зиманович, наверное, хотел какую-нибудь заковыристую.
– Любую, – нетерпеливо ответил Зиманович. – Любую, только давай быстрей, нам прибор настроить надо. После обеда начальство будет звонить Сабунину в столицу, рапортовать об успехах, а еще ничего не сделано. Давай, выручай, Сашка, у нас от этих цифр уже ум за разум зашел, нужен свежий…
– Не испорченный разумом… – подсказал издалека Кубин, подслушивающий разговор коллег.
– Свежий взгляд, – гнул свое Зиманович.
– 902-741-509-723-165-374-524-068-131-747-248-920-314… – бойко принялся придумывать Глюнов.
– Достаточно, – хмыкнул Зиманович. – О-кей, если что-то получится, мы назовем полученный эффект твоим именем. Ладно, пока.
– Пока.
Саша положил трубку на аппарат – у экономного и рачительного Монфиева все аппараты были старенькими, заслуженными, еще с дисками, а потому вызывали умиление как антиквариатная ценность. Не то, чтобы у Объекта были проблемы с финансированием – тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы; просто, по уверениям все той же Петренко, старое почему-то всегда работало надежнее, чем новое.
Ага, сверкая ослепительной золотой улыбкой победительницы, соглашалась тетя Люда.
Вот, например, две недели назад Саша поставил новую клавиатуру своему компьютеру – на старую Петренко пролила горячий шоколад. Нормальная вещь, с дополнительными клавишами, подобранным под «слепой метод» расположением букв, с фиолетовой подсветкой – короче, садись и работай в свое удовольствие. И что же? На следующее утро Саша обнаружил, что половина клавиш насмерть утоплена, вторую половину удерживает в надавленном состоянии вползшая в пазы кошачья шерсть… Черно-Белый спасался на распределительном щите, усиленно делая вид, что ничего не произошло.
Но это еще полбеды.
Открыв «ящик», Саша обнаружил, что с его адреса какая-то зараза отправила заказ на впечатляющую коллекцию порнофильмов, более того, уже успела оплатить из его собственных, Глюновских, средств. Сашка рвал и метал, бегал по Объекту, не стесняясь «закрытыми» зонами и требовал предъявить такого шутника, которому сделанная гадость могла показаться смешной.
Особенно оскорбились Зиманович и Кубин – их-то Сашка и подозревал в первую очередь. Кубин пришел, потанцевал пальчиками по подсоединенному к Сашиному компу ноуту, после чего показал результат:
– Видишь? Действительно, никаких хакеровских шуток. Обычная деревянная работа. Отправляли с твоего адреса. В три часа ночи.
– Какая зараза… – начал бушевать Глюнов.
– Сейчас увидим, – успокоил Зиманович, колдуя за соседней машиной. – Вот, смотри. Запись за прошедшую ночь.
На черно-белом изображении с камеры слежения было отчетливо видно, как среди ночи в кабинет важно пробирается Черно-Белый Кот, как вспрыгивает на Сашин стол, как легким помахиванием хвоста активизирует «мышь», как топчется по клавишам новенькой клавиатуры – а она, конечно же, тут же запускает рабочий режим… Кубин и Зиманович ржали, как будто им щекотали пятки колонковой кисточкой, наблюдая, как бешено сверкающий диоптриями Глюнов, размахивая метровой деревянной линейкой, бегает по кабинету за утробно орущим Котом.
– Ни фига себе эффект кошки, – просмеявшись, утер глаза Кубин. – Напишу друзьям – ведь не поверят.
– Меняй все пароли на более сложные. Тринадцать знаков, мой тебе совет, не меньше, – «утешил» Зиманович. Ему было лет двадцать восемь-тридцать, а потому к завихрениям Глюнова и своего смешливого коллеги он относился со спокойным покровительством старшего брата. – А насчет покупки не беспокойся. В крайнем случае, раздаришь фильмы Петренко, тете Люде и «волчатам», они тебе по гроб жизни будут благодарны.
Несколько позже, успокоившись и отдышавшись, Саша еще раз прокрутил свидетельство экономической небезопасности своего питомца и только тогда понял, что смущало его больше всего. Взгляд, всего лишь взгляд золотых кошачьих глаз – ну, на черно-белом изображении камеры слежения не больно-то различишь цвет оригинала, но это мелочи – которые придирчиво и капризно скользили по большому экрану работающего компьютера, выбирая самые привлекательные картинки. Со стороны, если отвлечься от видовой принадлежности «злоумышленника», он выглядел до невозможности разумно и естественно.
Сашка вернул на место старую «клаву», спиртом избавив ее от последствий «шоколадного отравления», и дал себе зарок поставить над Черно-Белым Котом какой-нибудь эксперимент с целью выяснить границы его разумности. И чтоб эта пушистая зараза поняла, что определенную черту в битвах с хомо сапиенсом, переходить не следует.
II. ПЕШКИ
Еще одной приметой весны для Саши Глюнова стало впечатляющее количество ролевиков, бродящих по окрестностям Объекта.
– Обычное обострение, – с улыбкой прокомментировал доктор Лукин появление первой ватаги добрых молодцев и девиц студенческого возраста в раскрашенных картонных доспехах.
Саша уныло просматривал записи с видеокамер дальнего периметра, думая о том, что сам бы не отказался вот так выбраться на природу, пусть даже чахлую и безжизненную, пожить в палатке, замаскированной в шатер доблестного рыцаря Айвенго, лабать на расстроенной гитаре серенады для прекрасной леди Маши…
– Раньше их бы в кутузку засодили, – объясняла тетя Люда, выдавая Черно-Белому Коту шесть дополнительных порций в расчете, что тот поделится с Глюновым. – Появись они поблизости. А нынче – ты глянь, демократия… Срамотищу разводят, где это видано – парни в женских париках и колготках, да девки в кольчужных лифчиках, тьфу, стыдоба…
Не испорченная современной цивилизацией тетя Люда в чем-то была права. И Саша только позже догадался, в чем выгода появления разнообразных «хоббитов», «эльфов» и «конанов».
От города далеко, на свежем воздухе побыть полезно, скажете вы. Ага, кто ж спорит. А провизию закупать где? Опять же, в палатках на голой земле холодно, где ж достать «обогрев»?
Поплутав по Сети, Саша Глюнов нашел подтверждение своим догадкам: ослепительную рекламу тур-фирмы «Курезадов и Ко», предоставляющей услуги по организации «экстремального туризма с элементами ландшафтного отдыха и полной иллюзии магической реальности». Оказывается, этот пронырливый торгаш предоставлял маленький автобус в распоряжение всем желающим воплотить прочитанное в фэнтези-романах действие в жизнь, мамой клянясь, что место дикое, свободное, никому ролевики не помешают, и вообще, вы тут хоть настоящую Битву Добра со Злом затейте, никому дела нет.
Цена за найм автобуса и шофера была настолько смешной, что даже самые трезвомыслящее студенты соглашались. Ну, а к ним и остальная публика подкатывала.
Новенький ярко-желтый автобус увозил энтузиастов в степь, выгружал, обещал вернуться через неделю.
А потом вступали в бой ребята «штабс-капитана» Волкова. Как они гоняли упревших в эльфийских париках бедолаг! Как издевались над теми, кому доставалась роль аристократов готических времен – если кто не в курсе, наряд таких аристократов предполагал узкие, обтягивающие штаны, а потому вызывал буйные ассоциации у озабоченного Бульфатова.
Студенты, искренне не понимая, какого лешего требуют раскрашенные черными полосами спецназовцы в камуфляже, мигом начинали набирать номера телефонов своих могущественных пап и заботливых мам, чтоб возопить горестно «Заберите меня отсюда!!!» Увы. Сотовая связь в районе Объекта глушилась, и дозвониться удавалось одному или двоим из группы (Монфиев специально велел выключать «глушилку», чтоб интереснее было).
Заботливые и могущественные папа с мамой, конечно же, пугались, но очень быстро находили информацию (от адвокатской конторы «Сын и Курезадов»), что претензии вояк абсолютно необоснованны, ООО или ОАО, учрежденное Академией Наук, совершенно не имеют права требовать не приближаться к их стенам, и вообще… мы спасем тебя!
Да не надо, мам/пап! – мигом отвечали послушные дети, легко соображая, что, раз претензии не обоснованы… Дави серых!
Это ж даже еще интереснее, чем бросать жребий, решая, кто играет за «наших», а кто против них. Противник – вот он, за колючей проволок, буравит острым взглядом, а мы тут сейчас развернемся… И они разворачивались.
Скромный доход имели все, подсчитал на досуге Глюнов. Конечно, в первую очередь Курезадов, продающий советы, автобус, палатки а-ля «первый поход конкистадоров на назгулов», тушенку, сгущенку, гитары, пиво и картонные доспехи прошлых экспедиций. Свой процент получал Монфиев, которому перепадали взятки от Курезадова. Ролевики набирались здоровья, физической и душевной крепости, недельку побегав с самодельным оружием по горам и степям, пугая «боевой» раскраской и оглушительными воплями ребят Волкова. «Волчата» получали кайф оттого, что наконец-то могли применить на практике итоги своих добросовестных тренировок, порычать, скаля зубы, обзываться в свое удовольствие (Догонюзайца придумывал «эльфятам» нецензурные прозвища прямо-таки виртуозно), а потом еще выпить мировую с потенциальным противником и построить глазки ролевым девицам. (Относительно последнего пункта Волков провел солидную воспитательную работу, особенно с Бульфатовым и Хвостовым, апеллируя к семейному авторитету шкафообразного Догонюзайца, крошащим в пыль кирпичи кулакам Ноздрянина, и пригрозив лично расстрелять того, кому не знаком Уголовный Кодекс и такое абстрактное понятие, как «чистое платоническое чувство»).
Самое интересное, что история повторялась каждую вторую неделю. И каждая группа студентов, набравшись за семь-восемь дней больше впечатлений, чем за весь предшествующий год, честно обещала вернуться. Забрать тех, кто проходит курс терапии в клинике Лукина, естественно, ну, и просто вернуться, чтоб, наконец, разобраться, что мощнее – мечи и магия или кулаки да мат Волкова и его компании.
Если подумать, то львиная доля удовольствий от гонок «волчат» за засевшими в засады ролевиками приходилась именно на долю Евгения Аристарховича: к помощи доктора обращались все участники боевых действ. Плюс после очередной «ролевки» всегда оставался один-другой пациент, отлично подходящий для тех таинственных экспериментов, которые Лукин проводил в своей клинике.
Хмурое и сухое слово «психиатрия» не могло вместить в себя всего обаяния Евгения Аристарховича, под которое попало практически всё население Объекта 65/113 (Кубин уверял, что даже Главный Мозг, он же Система, он же СуперКомп, спрятанный глубоко под землей, в восторге от доктора Лукина). Евгений Аристархович Лукин любил свою неблагодарную, нервную и малоперспективную работу. Он чинил «протекшие крыши». «Вправлял мозги». «Подкручивал шурупчики». «Гонял бесов». Изгонял демонов…
В первый же день, когда Саша попал на Объект, ему объяснили: во-он там, за лесопосадкой, спецгоспиталь для солдат-срочников, вдруг собравшихся скостить себе положенный срок службы в Вооруженных силах; а чтоб койкоместа не пустовали, туда еще и местных психов определяют. А если вдруг увидишь странного типа, забредшего на Объект, да тарабанящего чушь и играющего в непонятки, сразу зови Волкова или его замов, пусть доставляют добрым докторам очередного подопытного кролика. Ну да, официально называется «Экспериментальный оздоровительный центр», но, знал бы ты, какие там эксперименты, ты бы здоровым просто так, на честном слове стал…
Первые недели Глюнов шарахался даже от тени, которую отбрасывали далекие чахлые березки лесополосы. Потом вникающая во все чужие, ее не касающиеся, дела Петренко насплетничала Монфиеву, что новый аспирант панически чего-то боится, и Большой Начальник снизошел, лично намекнул, что работа у них тут ответственная, персонал нервный, и лучше профилактики ради с Лукиным познакомится до того, как придется.
Саша поначалу смущался, заверял, что с головой у него все в порядке, что никаких неврозов, а тем паче – тьфу-тьфу-тьфу… А потом Лукин сам зашел к ним в корпус А и заглянул в кабинет 101 отрекомендоваться новому сотруднику.
Евгений Аристархович всего-навсего попросил объяснить, почему опять в его ноуте сгорел предохранитель. Между двумя травмированными современным развитием техники интеллигентами завязался разговор на отвлеченную тему, в которой Глюнов только делал вид, что разбирался, но ноут обещал «посмотреть»… Потом, когда Зиманович объяснил, что у доктора, должно быть, клиника подключена к какому-то неправильному запасному питанию, а потому у всех тамошних приборов время от времени «выбивает фазу» от перепадов напряжения, Саша сам вызвался прогуляться до клиники, отнести ноут хозяину и, заодно, познакомиться с девушками, о которых так вкусно мечтали Витька с Серегой из генетической лаборатории. Заведующий той же лабораторий доктор Журчаков – биологии доктор, – с которым Саша тогда еще не был близко знаком, отвесил болтунам подзатыльники, смерил Глюнова скептическим взглядом, убедился, что новоиспеченный аспирант ему – такому из себя представительному и солидному – не конкурент, и объяснил, как идти. Значит, идешь вон по той тропинке, потом доходишь до лесопосадки из чахлых березок, продолжаешь идти по дороге. А там видишь трехэтажный расползшийся в ширину дом, заходишь и спрашиваешь доктора. Если увидишь, как вокруг дома бродят странноватые люди в скучных серых пижамах – не пугайся, раз добрый доктор позволил, значит, официально они признаны мирными. Не покусают.
А если покусают, – еще больше «успокоил» Журчаков, – приходи ко мне. Я ведь мутации изучаю, если что – обеспечу работой до конца жизни…
Саша ужасно нервничал и просто заставлял себя передвигать ноги, на каждом шагу уверяя паникующего человечка у себя в голове, что психиатрическое профилактическое обследование – обычнейшее в наши неспокойные времена дело; что его проходят все, даже те, кто собирается стать водителем автотранспортного средства, что педагоги тоже обследуются – Маша рассказывала… Собственно, другого-то выхода нет – убеждал себя Глюнов, но всё равно не мог успокоить грызущего душу червяка сомнения.
Вот так Саша к Евгению Аристарховичу и пришел. Конечно, первые пять минут со страху и слова не мог сказать, потом вдруг зацепился глазом за расставленные на столе шахматы – старые, деревянные, с потрескавшимся и от времени потемневшим лаком, замечательные в своей необычной прелести шахматы, мигом сообразил, что конь ест ладью на Е7. «Тогда ферзь кушает пешечку,» – мягко возразил Евгений Аристархович, – «И вам, батенька, мат в два хода». «Точно… И как я сразу не заметил? тогда буду думать,» – нахмурился Сашка. Подумал – и выиграл.
Слова «психиатрическая лечебница», оказывается, не так уж и страшны, если ими обозначается небольшое трехэтажное здание с плоской крышей, на которой натянут тент, чтоб медсестричкам было удобнее принимать солнечные ванны; если подразумевается большой и светлый уютный кабинет с безразмерным письменным столом и кожаной мебелью, а главное – с цветущими орхидеями на подоконниках.
До знакомства с доктором Лукиным Глюнов никогда в жизни не видел цветущих орхидей – эти чудесные растения представлялись ему чем-то удивительным, из разряда раритетов, доступных только первооткрывателям вроде Колумба, или супербогачам, типа миллиардеров или арабских шейхов. Евгений Аристархович смеялся над такой детской неосведомленной романтичностью – дескать, времена, когда орхидеи считались предметом роскоши и принадлежностью богатого сословия, давно прошли, сейчас это просто цветы – но очень красивые. Невероятно и волшебно красивые, добавил Лукин, осторожно смахивая только ему различимую пыль с плотных листьев растения, и став в задумчивости похожим на очень старого лысого гнома.
Орхидеи в «Экспериментальном оздоровительном центре» стояли даже в коридорах – правда, не столь редких сортов, как в кабинете, и Леночка строго предупредила Сашу, что руками трогать их можно только Марине Николаевне – на правах докторской жены, да и лично Лукину.
А вот шахматы доктор Лукин «трогать» разрешал, и даже договорился с Сашей, что тот будет хотя бы раз в неделю к нему заглядывать, а то господин Теплаков и его компания только в преферанс горазды резаться, половину сотрудников Объекта на эту дурацкую игру подсадили, а шахматы – это ж игра благородных королей и мудрых звездочетов, и надо прикладывать усилия по ее популяризации.
Лукин нуждался в противнике – «Это, батенька, первое дело – чтобы поддерживать себя в достойной форме, нужна соответствующая цель. Иначе – грустно». Чтоб не грустить, они договорились играть по пятницам, совмещая профилактику невротических реакций у Саши и дегустацию пирогов Марины Николаевны, заваривали чай по фирменному рецепту Лукина – «Такую травку никакой заваркой не испортишь», и садились друг напротив друга, нависая над клетчатой доской.
По мнению Саши, великолепным набором шахматных фигур, принадлежащим Евгению Аристарховичу, можно было только восхищаться издали, предварительно заперев в какой-нибудь стеклянный шкаф, чтоб не украли. Играть же им было чистое удовольствие!
Шахматы были замечательные – не черные и белые, как миллионы пластмассовых фигур по всему миру, а золотистые и темные-темные, густо лиловые, как южная ночь, залитая фиолетовыми чернилами. Светлые фигурки были вполне человеческими; можно было различить прекрасное лицо надменной королевы, король был при полном параде – с короной, мечом и мантией, на которой тончайшей резьбой изображался раскидистый дуб. Кони были рыцарями – всё, как положено, копье, конская сбруя, «стальные» латы; вместо слонов присутствовали «советники», как называл их Евгений Аристархович – один маленький и квадратный, весь топорщащийся диковинными тяжеловесными доспехами, второй высокий, в длинной мантии, с посохом и почему-то с длинными ушками. Ладьи были крепостными башенками, а пешки – два охотника, два кузнеца, купец, меняла, менестрель и шут. Против правил, диктовавших, что «пехотинцы» в шахматах лишены собственных лиц и каких-либо различий, в наборе Лукина все восемь фигурок имели свои собственные, запоминающиеся лица, один потолще, другой повыше, третий играет на крохотной деревянной лютне, а четвертый целится противнику в глаз…
«Лиловая» сторона была другой. Король и ферзь здесь носили хламиды от плеч до пят – «мантии, отличающие статус образованного человека,» – объяснил Евгений Аристархович. Посохи верховных чародеев были украшены мельчайшими стекляшечками; одного из «черных» слонов Евгений Аристархович называл «друидом» – у того посох был удивительно похож на живую веточку. Другой слон обозначался как «астролог» – и, к удивлению Саши, почему-то всегда погибал в самом начале партии. Вместо коней у «черных» были кентавры, вооруженные луками, а вместо ладей – «мегалиты», опутанные искусно вырезанными ветками и листвой. Пешки же были вообще не людьми, а существами из сказок – минотаврами, трехголовыми гидрами и балансирующими на хвосте морского конька полулюдьми. Как в эту компанию затесались два обыкновенных волка, Саша до сих пор не понимал.
Это были очень красивые и редкие шахматы, пусть и потрепанные, пусть и весьма поцарапанные, и если бы на месте Саши оказалась Машина младшая сестренка-»Не-могу-молчать!», она бы расставила их в ряд на столе и принялась сосредоточенно рассматривать их и мучить сестру и ее «ухажера» сказками, сочиняя на ходу бесконечные истории. Сам Лукин называл набор «Король и Звездочет», сетуя при этом, что в данном конкретном случае название всего лишь дань традиции, а по-настоящему в «Короля и Звездочета» надо играть совершенно иначе, не фигурками, а почти семью дюжинами карт, и там есть волшебные кристаллы, которые у каждого игрока должны быть своими, и менять цвет и силу воздействия при броске с конкретным количеством очков…
Но специалистами по карточным играм на Объекте считались Теплаков и его два соисследователя, от Лукина отползавшими с околосветовой скоростью, и лучше уж играть в шахматы – случайностей меньше, а азарту – почти столько же, потирал ручки Евгений Аристархович, и они играли. Засиживались до полуночи, и Марина Николаевна хлопотала, что молодой человек опять не выспится – понятно, что завтра выходной, но ты же знаешь, Женя, что в вашей работе могут быть всякие случайности… Саше стелили на кожаной кушетке в приемной доктора, и он засыпал – в самой обыкновенной психиатрической лечебнице, проходя клетка за клеткой свое вечернее поражение или победу, и почти не думая об основных подопечных Евгения Аристарховича.
Их было человек пятнадцать – постоянных «клиентов» психиатрички. Ну, по крайней мере, в цокольном этаже лазарета было пятнадцать запертых дверей, которые Сашка видел однажды -спустился вниз, поискать кабинет Лукина, когда еще не знал, что тот расположен на втором этаже, с юго-восточной стороны. Один пациент, по прозванью Боб, страдал хроническим алкоголизмом и постоянно сбегал из запертой палаты, какие бы сложные замки на дверь не навешивали. С тем же постоянством беглец ловился – около процедурного кабинета, в обнимку со склянкой медицинского спирта, употребленного внутрь вместо наружного. Еще два пациента были тихими сумасшедшими – Леночка как-то проговорилось, что суть их заболевания, вне всяческих медицинских стандартов, составляет убеждение, что оба они являются вампирами. При этом, что удивительно, оба «упыря» неплохо чувствовали себя при дневных прогулках по тихому чахлому садику, и даже вполне спокойно отражались в зеркалах. Однажды Саша прибежал в пятницу пораньше, часа в три, во время полдника, и столкнулся в коридоре с Галочкой, которая больным несла чашки с кроваво-красным содержимым – Сашке стало худо, и он долго не верил, что это всего лишь обычный томатный сок.
В тот день, после встречи с двумя чашками помидоровой крови, Глюнов ассоциировал особенно активно, и настоящее и будущее фантасмагорично склеивались с прошедшим и невозможным. «Штабс-капитан» Волков представлялся до ушей заросшим черной жесткой шерстью, имел взгляд дикий и злой, а челюсть необычно вытянутую и четыре слишком острых клыка, торчащих из-под узких темно-серых губ; его команда, как в мультике, рядилась в краденные овчины и прытко догоняла улепетывающих хвостатых и ноздрястых серых зайцев; сверкающий высокотехнологическими доспехами в стиле робокопа Кирилл Зиманович почему-то назывался рыцарем в тигровой шкуре (серебристо-золотистой, а не как обычно, оранжево-черной); режущиеся в преферанс Теплаков с Журчаковым представлялись аборигенами в травянистых юбочках и с костяными ожерельями на шее, уютно устроившимися под свесившейся пальмой; Петренко танцевала ча-ча-ча и швырялась портфелями с секретными документами… Лукин смеялся над ассоциациями и предлагал поработать с сопротивлением, а Марина Николаевна грозно отчитывала мужа: да посмотри ж ты, на нем лица нет! Перепугали его твои подопечные! Дай парню успокоиться!
Против всех страхов Глюнова, Лукин не стал пичкать парня таблетками или уколами, а предложил пройтись и подышать свежим воздухом. Вечерело, весна только-только вступала в свои права, и чахлый садик вокруг экспериментального оздоровительного центра как раз соответствовал унылому настроению Александра. Пожилой садовник добросовестно махал метлой – и Сашка, засмотревшись на узоры, которые чертили по серой земле березовые ветки, вдруг остановился и задержался. Дядя Бран – старикан добродушный и приветливый – закончив подметать, подрезал садовыми ножницами подсохшие за зиму побеги; потом, явно считая, что вечер хорошей работе не помеха, принялся переносить кучи мусора поближе к будущему костру. Сашка, не заметно для себя, начал помогать, потом они с дядей Браном долго сидели, смотрели, как чадит слабенький костерок, с недовольством потребляя отсыревший весенний мусор. Бран рассказывал о чем-то – дескать, вот, садовничаем помаленьку, а был у него друг в далекие времена – так ему стоило плюнуть, так и дерево бы выросло, да не простое… А золотое, – в тон подхватил Саша, и дядя Бран рассмеялся – нет, зачем нам золото? От него только душе искушения! А вот бы деревце, с одной стороны – вишневое, а с другой сливовое. Подумаешь, – хихикнул Саша, – да Журчаков и не такие фокусы горазд выделывать. Тоже мне, юные мичуринцы; не стоит им ждать милостей от Природы… С Браном было уютно и спокойно, веселые голубые глаза старика смотрели на мир так, будто этот чахлый голый садик позади потерянной в степи психиатрической клиники был лучшим местом во Вселенной, и к ночи Саша чувствовал себя так, будто не мусор – а свои печали сжег в садовом костерке.
