Текст книги "Дурак"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Явление двадцать третье
Глубоко в темнице

– А, мой дурашка, и ты тут? [324]324
  «Король Лир», акт I, сц. 4, пер. М. Кузмина.


[Закрыть] – молвил Лир, когда стража втащила меня в темницу. – Сюда его – и уберите руки.

Старик выглядел крепче, живее, сообразительней. Опять вот всеми командует. Только приказ его закончился кашлем, а приступ вылился каплями крови в седую бороду. Харчок поднес ему мех с водой и подержал, пока старик пьет.

– Нам его побить сначала надо, – ответил один стражник. – А потом можешь себе забирать, когда мы его исполосуем вдоль да поперек.

– Это если только вам не надо булочек вот с этим элем, – сказала Кутырь. Она как раз спускалась по другой лестнице с корзинкой. Из-под тряпицы шел ароматнейший пар – пахло свежей выпечкой. Через плечо у стряпухи висела фляга, а под свободную руку был заткнут узел одежды.

– А может, мы и дурака побьем, и булочки у тебя отберем, – сказал стражник помоложе. Явно из Эдмундовых людей – он был не в курсе табели о рангах, принятого в Белой башне. Можно посылать в жопу бога, Святого Георгия и самого седобрадого короля, если так уж неймется, но горе тебе, коли перешел дорожку сварливой кухарке по имени Кутырь: будут тебе песок и личинки во всем, что бы ни ел, пока отрава не отправит тебя на тот свет.

– Я б на твоем месте не стал на такой сделке настаивать, дружок, – молвил я.

– На шуте наряд моего халдея, – сказала Кутырь, – а халдей уж весь продрог у меня в кухне. – Она швырнула узел сквозь решетку в камеру, где сидели Харчок и Лир. – Вот шутовской наряд. Разоблачайся, негодяй, мне пора идти своими делами заниматься.

Стража захохотала.

– Валяй, малыш, скидавай портки, – сказал страж постарше. – Нас горячие булочки с пивом ждут.

Я разделся прямо перед всеми. Старый Лир время от времени возмущался, как будто всем не нассать в башмак, что он там будет теперь говорить. Лучезарно обнажившись до полного ослепления, я вполз в клетку к одежному узлу – стражники отперли замки. Есть! Кинжалы мои на месте, Кутырь их запрятала надежно вместе со всем прочим. Пока она раздавала булочки и пиво, тем самым отвлекая стражников, я ловко облачился и сунул кинжалы под камзол.

К нашим двум стражникам у камеры на запах булочек и эля откуда-то выползла еще парочка. Кутырь проковыляла вверх по лестнице, на ходу мне подмигнув.

– Король грустит, Карман, – сказал Харчок. – Нам им надо песенку спеть и развеселить.

– Да и на хуй такого хуевого короля, – рек я, глядя Лиру прямо в глаза.

– Не борзей, мальчик, – сказал Лир.

– А что мне будет? Подержишь мою маму, пока ее будут насиловать, а потом бросишь ее в реку? А потом и папу убьешь? Ой, погоди – угрозы-то уже пустые, стрый. Ты ведь уже все это совершил.

– О чем ты это, мальчонка? – Смотрелся старик внушительно – словно и не шпыняли его последние дни, как последнего крепостного, не швыряли в узилище, набитое дураками. Словно глядел он в лицо новой опасности.

– О тебе, Лир. Забыл уже, да? Каменный мост в Йоркшире лет двадцать семь назад. Ты с берега позвал крестьянскую девчонку, хорошенькую такую малютку, и держал ее, покуда твой брат, по твоему же приказу, ею не натешится. Помнишь такое, Лир, или за всю жизнь ты сотворил столько зла, что все уже слиплось у тебя перед глазами мерзким черным комом?

Глаза его расширились – наверняка вспомнил.

– Кан…

– Да-да, твой ничтожный братец меня тогда зачал, Лир. А никто не верил моей маме, что ее сынуля – принцев выблядок, и она потому пошла и утопилась в той же речке, куда ты ее в тот день швырнул. А я все это время звал тебя стрыем – кто б мог подумать, так оно и есть.

– Это неправда, – дрожащим голосом промолвил он.

– Всё – правда! Ты сам это знаешь, ветхая котомка [325]325
  Котомка – мешок, торба. Свинка в котомке часто оказывается котом в мешке или же иной темной лошадкой, поэтому покупать ее не стоит – коты не очень годятся в пищу. – Прим. авт.


[Закрыть]костей. Тебе развалиться не дают лишь трухлявая дранка негодяйства да пакля алчности, иссохший ты звероящер.

Четверка стражей сгрудилась у решетки и заглядывала внутрь, точно в камере держали их, а не нас.

– Етит твою… – сказал один.

– Нахальный карапуз, – сказал другой.

– Значит, песенки не будет? – спросил Харчок.

Лир затряс у меня перед носом пальцем в такой ярости, что я видел, как кровь бьется в венах у него на лбу.

– Не смей так со мной разговаривать. Ты меньше мелкого ничтожества. Я тебя из канавы вытащил, и в канаву же прольется твоя кровь по слову моему еще до заката.

– Неужто, стрый? Кровь моя, может, и прольется, но не по твоему слову. По твоему слову братец твой мог умереть. Отец по твоему слову мог умереть. По твоему слову могли умереть твои королевы. А вот этот принцев выборзок по твоему слову ничего делать не будет, Лир. Слово твое мне – бздошный ветерок.

– Дочери мои…

– Твои дочери наверху сейчас грызутся из-за костей твоего королевства. Это они тебя тут держат, древний ты изумок.

– Нет же, они…

– Ты замуровал себе эту темницу, когда прикончил их мать. Они мне сами только что сказали.

– Ты видел их? – Странное дело, в нем, похоже, встрепенулась какая-то надежда – будто я мог забыть и не передать ему хорошие вести от вероломных дочерей.

– Видел? Я их ебал. – Глупо, конечно, что это имеет значение после всех его черных дел, после всех его изуверств и наплевательств: его личный шут трахал его дочерей. Но значение оно имело – к тому ж так я мог хоть чуточку на нем отыграться.

– Нет, – сказал Лир.

– Да? – спросил стражник.

Тогда я встал и немного покрасовался перед своей публикой – ну и стоя удобнее втирать пяткой шлак в Лирову душу. Перед глазами у меня лишь вода смыкалась над маминой головой, в ушах звенели ее крики, когда Лир ее держал.

– Ебал я их обеих, не раз и не два – и со смаком. Пока не начинали вопить, хныкать и просить пощады. На парапетах стен над Темзой, в башнях, под столом в большой зале, а однажды я выеб Регану на блюде свинины перед депутацией мусульман. Гонерилью еб я на твоем собственном ложе, в часовне и у тебя на троне – это, кстати, она предложила. Я их еб перед слугами и, если тебе интересно, еб я их потому, что просили, и потому, что это в самой природе принцесс – быть ебомыми, ибо пакость деянья сего сладка. А они – они это делали, потому что ненавидят тебя.

Пока я так разглагольствовал, Лир выл, стараясь заглушить меня. Но тут зарычал:

– А вот и нет! Они меня любят! Сами сказали!

– Ты их мать убил, сбрендивший вырожденец! Тебя посадили в клетку в твоих же подземельях. Что тебе еще нужно – письменный указ? Я пытался эту ненависть из них выеть, стрый, но некоторые снадобья шуту не по таланту.

– Я хотел сына. А их мать мне не рожала.

– Уверен, знай они об этом, тебя бы так не презирали, а меня так не обслуживали.

– Мои дочери тебя не захотят. И ты их не имел.

– Еще как имел, ей-черной крови сердца. А когда все только началось, каждая, кончая, кричала «папа!». Интересно, почему. Имел, стрый, как не иметь. И они хотели, чтоб ты об этом знал, – именно потому обличали меня перед тобой. О да, я вставлял им обеим.

– Нет! – взвыл Лир.

– И я, – промолвил Харчок с широченной сочной лыбой. – Извиняюсь, конечно, – торопливо добавил он.

– Но не сегодня же? – уточнил один стражник. – Правда?

– Нет, не сегодня, фофан ушастый. Сегодня я их убил.

Французы подошли маршем по суше с юго-востока и нагнали в Темзу флот с востока. Саррейские лорды к югу никакого сопротивления им не оказали, а поскольку Дувр располагался в графстве Кент, части изгнанного графа не только не сопротивлялись, но и объединились с французами и пошли на Лондон. По всей Англии они прошли и проплыли без единого выстрела и не потеряв ни человека. Стража с Белой башни наблюдала костры французов – огромным оранжевым полумесяцем они освещали ночное небо с юга и востока.

Когда в замке капитан призвал всех к оружию, кто-либо из старых рыцарей или оруженосцев Лира, оставшихся верными Курану, приставил клинок к горлу кого-либо из людей Эдмунда или Реганы и потребовал сдаться или умереть. Личную гвардию узурпаторов опоили стряпухи с кухни – чем-то загадочным, но не смертельным. На смерть похоже, но не она.

Капитан Куран отправил ультиматум герцогу Олбанийскому от французской королевы: ежели он не станет выступать против нее, а выступит, наоборот, с ней – сможет вернуться в Олбани, и его силы, земли и титулы никто не тронет. Войска Гонерильи из Корнуолла и Эдмунда из Глостера, стоявшие лагерем к западу от Белой башни, осознали, что с юга и востока их подпирают французы, а с севера – олбанийцы. На стены замка отрядили лучников и арбалетчиков – они держали под прицелами всю корнуоллскую армию, и гонец едва пробился сквозь солдат в панике к их командиру с условием: силы Корнуолла складывают оружие на месте, или же смерть прольется на них таким ливнем, какого они и вообразить себе не могут.

Никому не хотелось умирать ни за Эдмунда, ублюдка Глостерского, ни за покойного герцога Корнуоллского. Оружие сложили все – и маршем организованно отошли на три лиги к западу, как велено.

За два часа все и решилось. Из почти тридцати тысяч человек, занявших поле у Белой башни, погибла едва ли дюжина, да и те – Эдмундова гвардия, не пожелавшая сдаваться.

Четверка наших стражников разлеглась по всему каземату в неудобных позах. Выглядели все вполне мертвыми.

– Неебическая какая-то отрава, – сказал я. – Харчок, попробуй-ка дотянуться до ключника.

Самородок просунул лапищу сквозь решетку, но охранник валялся слишком далеко.

– Надеюсь, Куран знает, что мы здесь.

Лир заозирался – из глаз его опять брызгало безумие:

– Что это? Капитан Куран здесь? И мои рыцари?

– Конечно, Куран здесь, где ж ему быть? Судя по трубам, взял замок, как и замысливалось.

– Так все твое глумилище – для отвода глаз? – спросил король. – Иль ты за что взбесился так? [326]326
  Парафраз реплики Корнуолла, «Король Лир», акт II, сц. 2, пер. А. Дружинина.


[Закрыть]

– Все за то же, старый хрыч, но я устал базлать, дожидаясь, пока чертова отрава подействует. А ты – по-прежнему какашка в молоке сердечных чувств [327]327
  Аллюзия на фразу леди Макбет, «Макбет», акт I, сц. 5, пер. Б. Пастернака.


[Закрыть], как я и говорил.

– Нет, – отвечал старик, будто мой гнев для него действительно что-то значил. Он вновь закашлялся – с такой натугой, что в награду за усилья поймал целую горсть крови. Харчок посадил его удобнее и вытер лицо. – Я король. Не тебе меня судить, дурак.

– Я не просто дурак, стрый. Я твой племянник, сын твоего брата. Ты же заставил Кента его прикончить, правда? Единственный приличный мужик в твоей свите, а ты превратил его в наемного убийцу.

– Нет, не Кент. Другой, даже не рыцарь. Щипач, он предстал перед судом. Это его Кент прикончил. Я отправил Кента за убийцей.

– А ему это по сию пору не дает покоя, Лир. Ты и отца своего щипачу приказал убить?

– Мой отец был прокаженный некромант. Я не мог позволить, чтоб такой урод правил Британией.

– Вместо тебя то есть?

– Да, вместо меня. Да. Но убийцу я не подсылал. Он сидел в келье, в Батском храме. Подальше от чужих глаз, где никто его не видел. А я не мог взять трон, покуда он жив. Но я его не убивал. Жрецы его просто замуровали. Отца моего убило время.

– Ты замуровал его? Живьем? – Меня трясло. Совсем было решил, что сумею простить старика, раз он так страдает, но кровь теперь билась у меня в ушах неумолчным прибоем.

В подземелье эхом раздались шаги. Я поднял голову – в свете факелов в темнице возник Эдмунд.

Пнул одного бесчувственного стража, оглядел всех так, словно только что обнаружил, что ему в «Уитабикс» мартышка надрочила [328]328
  «Уитабикс» – британские пшеничные батончики из спрессованных хлопьев такого вкуса и консистенции, что, по общему убеждению, мартышкина дрочка их сильно улучшает. – Прим. авт.


[Закрыть].

– Вот незадача-то, а? – молвил он. – Полагаю, тогда мне придется тебя самому грохнуть.

Он нагнулся и стащил со спины одного стража арбалет, вставил ногу в стремя и взвел тетиву.

АНТРАКТ

(За кулисами с актерами)

– Карман, мерзавец, ты загнал меня в комедию.

– Ну, кое для кого она – она.

– Увидев призрака, я решил, что трагедия нам обеспечена.

– Знамо дело, куда ж без окаянного призрака в трагедии.

– Но тут ошибочное опознание, вульгарность, мелкотемье, нехватка мыслей – не может быть, что это не комедия. Я для комедии не одет, я весь в черном.

– Да и я, однако вот они мы оба.

– Значит, это комедия.

– Черная комедия…

– Так и знал.

– По крайней мере, для меня.

– А вообще трагедия?

– Окаянный призрак же предвещал, нет?

– А неуместные трах и дрочба?

– Блистательный обманный маневр.

– Ты меня за дурака держишь.

– Извини, но нет. В следующей сцене тебя ждет сюрприз копейщика.

– Значит, меня убьют?

– К вящему довольству публики.

– Еть с маком!

– Но есть и хорошие вести.

– Ну?

– Для меня это по-прежнему будет комедия.

– Господи, ну ты и докука.

– Должна быть пьеса крайней, не актеры, старина. Давай-ка подержу тебе занавес. У тебя были какие-то планы на тот серебряный кинжал? На после того, как тебя не станет, то есть?

– Окаянная комедь…

– Трагедии всегда оканчиваются трагедией, Эдмунд, а жизнь меж тем продолжается, нет? Зима усобиц наших неизбежно обратится в блистательную весну новых приключений [329]329
  Парафраз реплики Глостера, «Ричард III», акт I, сц. 1, пер. Г. Данилевского.


[Закрыть]. Опять же – не для тебя.

– Я никогда не убивал королей, – промолвил Эдмунд. – Как считаешь, я прославлюсь?

– Твои герцогини тебя милостями не осыплют, если ты убьешь их отца, – сказал я.

– А, эти… Как и стража, обе вполне мертвы, я боюсь. На военном совете перед битвой изучали карты, выпили вина – и обе рухнули с пеной у рта. Жалко.

– Стража-то не мертва. Их просто опоили. Придут в себя через день-другой.

Он опустил арбалет.

– Так и госпожи мои лишь спят?

– О нет, вот они-то как раз вполне мертвы. Я дал каждой по два пузырька – в одном настой целебных трав [330]330
  «Король Лир», акт IV, сц. 4, пер. М. Кузмина.


[Закрыть], в другом вода. Всю снотворную отраву Кутырь извела на стражу, поэтому на несмертельную замену пошел бренди. Если бы кто-то из сестер решил явить к визави милосердие, по крайней мере одна осталась бы жива. Но, как ты сам выразился, жалко.

– Отлично ты все разыграл, дурак. Но я все равно должен броситься к ногам королевы Корделии и просить у нее пощады – пусть знает, что в этот кошмарный сговор меня вовлекли супротив моей воли. Может, удастся сохранить титул и земли Глостеров.

– Мои дочери? Мертвы? – сообразил вдруг Лир.

– Ох, закрой хлебало, старик, – сказал Эдмунд.

– Они годные были, – печально вымолвил Харчок.

– А если Корделия узнает, что ты на самом деле натворил? – осведомился я.

– Что и подводит нас к нынешней кульминации, нет? Ты уже не сможешь рассказать Корделии, что произошло.

– Корделия, единственная верная мне дочь! – взвыл Лир.

– Да заткнись же ты на хуй! – рявкнул Эдмунд. Снова поднял арбалет и прицелился сквозь прутья решетки в Лира. Но вдруг отступил на шаг и, похоже, сбил себе прицел – из груди его с глухим стуком вдруг пророс мой метальный кинжал.

Эдмунд опустил арбалет и посмотрел на рукоять.

– Ты же сказал – сюрприз копейщика.

– Сюрприз, – ответил я.

– Ублюдок! – рыкнул ублюдок. Вновь изготовил арбалет для стрельбы, нацелив его уже на меня, но второй кинжал я отправил ему в правый глаз. Тетива сделала «памм», и тяжелая стрела с треском отрикошетила от потолка, а Эдмунд крутнулся на месте и рухнул на груду стражи.

– Шибенски, – выдохнул Харчок.

– Тебя вознаградят, шут, – молвил Лир. Голос его был хрипл от крови. Король закашлялся.

– Ничего не надо, Лир, – ответил я. – Ничего.

И тут в темнице раздался женский голос:

 
– Воронам на башнях
Скоро жрать дадут:
Эдмундом повеяло —
Слюнки у них текут.
 

Призрак. Она стояла над телом Эдмунда за решеткой, несколько более эфемерная и менее телесная, чем в последний раз. Склонившись, оглядела мертвого ублюдка, затем подняла голову и ухмыльнулась. Харчок захныкал и попробовал спрятать голову за седой гривой Лира.

А король старательно отмахивался от нее, но призрак проплыл сквозь решетку и утвердился перед королевским носом.

– Ай-я-яй, Лир, папу своего замуровал, а? Не стыдно?

– Не мучь. Оставь в покое, дух, меня [331]331
  Парафраз реплики Кента, «Король Лир», акт V, сц. 3, пер. Б. Пастернака.


[Закрыть].

– И маму своей дочки замуровал, ай-я-яй, – не унимался призрак.

– Она была мне неверна! – вскричал старик.

– Неправда, – сказал призрак. – Верна.

Тут я сел на каменные плиты пола. В голове у меня воцарилась необычайная легкость. От убийства Эдмунда и так подташнивало, но это…

– Затворница в Песьих Муськах была твоей королевой? – спросил я. Мой собственный голос звучал в ушах где-то очень далеко.

– Она была колдунья, – ответил Лир. – И путалась с моим братом. Я ее не убивал. Я бы не смог этого вынести. Я заключил ее в йоркширский монастырь.

– Когда ее замуровали, ты, считай, убил ее! – закричал я.

Лир отпрянул, ведь я сказал правду.

– Она была неверна, она и там спуталась с местным мальчишкой. Я не мог вынести, что она с другим.

– И ты приказал, чтобы ее замуровали живьем.

– Да! Да! А мальчишку повесили. Да!

– Гнусное чудовище!

– И сына мне она к тому ж не подарила. А я хотел сына.

– Она подарила тебе Корделию, твою любимицу.

– И она была тебе верна, – сказал призрак. – Пока ты не изгнал ее.

– Нет! – Старый король опять попытался разогнать призрака руками: – Ты – дух, я знаю. Когда ты умерла? [332]332
  «Король Лир», акт IV, сц. 7, пер. Б. Пастернака.


[Закрыть]

– Еще как верна. Да и сын у тебя был. Уж много лет, как есть.

– Не было у меня сына.

– Еще одну сельскую девчонку взял силой – у другого поля боя, на сей раз в Иберии.

– Ублюдок? У меня есть побочный отпрыск?

Я заметил, как в холодных ястребиных глазах Лира засветилась надежда, и мне захотелось выбить ее оттуда – как Регана лишила зрения Глостера. Я вытянул из ножен последний кинжал.

– Да, – ответил призрак. – У тебя сын был все эти годы, и ты сейчас лежишь в его объятьях.

– Что?

– Самородок – сын твой, – подтвердил призрак.

– Харчок? – спросил я.

– Харчок? – спросил Лир.

– Харчок, – сказал призрак.

– Па-па! – сказал Харчок. И обнял своего новообретенного папашу так, что вывернулись стариковские руки. – Ой, па! – Затрещали кости, тошнотворно засвистел воздух, вылетающий из влажных сокрушенных легких. Глаза Лира выпучились, а пергаментная кожа стала синеть. Харчок оделил его сыновней любовью за всю жизнь сразу.

Когда сипеть из старика перестало, я подошел к Харчку, отцепил его руки и уложил голову Лира на пол.

– Отпусти его, парнишка. Пусть полежит.

– Па? – поинтересовался Харчок.

Я закрыл стариковские хрустально-голубые глаза.

– Он умер.

– Дрочила! – каркнул призрак. И сплюнул – пузыриком призрачной слюны, что вылетел мотыльком и упорхнул вместе с ветром.

Тогда я встал и развернулся всем корпусом к призраку.

– Ты кто? Какую мерзость сотворили с тобой? И нельзя ли ее растворить, чтобы ты наконец обрела покой? Ну, или по крайней мере съеблась куда-нибудь и никому больше не докучала своими эфирными членами?

– Неправедность исправлена, – молвил призрак в ответ. – Наконец-то.

– Но кто же ты?

– Кто я? Кто я, а? Постучи – и получишь ответ, добрый мой Карман. Постучи по колпаку своему шутовскому и спроси у мыслительной машинки, что обитает в нем, откуль взялось его искусство. Постучи по гульфику и спроси у его крохотного жильца, кто будит его по ночам. Постучи себе в сердце и спроси у духа, пробудившего его к теплу его домашнего очага, – спроси у того нежного духа, что за дух стоит сейчас перед тобой.

– Талия, – вымолвил я, ибо наконец-то сумел ее увидеть. Я опустился пред нею на колени.

– Знамо дело, парнишка. Кто ж еще? – И она возложила руку мне на голову. – Восстань, сэр Карман из Песьих Мусек.

– Но почему? Почему ты ни разу не сказала, что была королевой?

– У него осталась моя дочь, моя милая Корделия.

– А про мою маму ты тоже всегда знала?

– Слыхала разное, да, но не знала, кто был твоим отцом. Пока жила, по крайней мере.

– А почему ты мне о маме не рассказала?

– Ты же был маленький. Такие истории не подобает рассказывать детям.

– Не такой уж и маленький, раз ты меня взяла через бойницу.

– То было потом. Я собиралась тебе рассказать, но он меня замуровал.

– Из-за того, что нас застали?

Призрак кивнул:

– Ему всегда было слишком много дела до чистоты других. Никогда не до своей.

– Было ужасно? – Я пытался ее себе представить – одну, во тьме, при смерти от голода и жажды.

– Одиноко. Мне всегда было одиноко. Если б не ты, Карман.

– Прости меня.

– Какой ты милый, дружок. Прощай. – Она дотянулась до меня сквозь решетку и коснулась моей щеки. Словно легчайшим шелком. – Пригляди за ней.

– Что?

Она поплыла к дальней стене, у которой валялся труп Эдмунда. И молвила, не оборачиваясь:

 
– Смертельно оскорбив трех дочерей,
Будет король дурак скорей.
 

– Не-хе-хе-хет! – выл Харчок. – У меня па умер!

– Ничего не умер, – сказала Талия. – Лир не твой отец. Я тебе мозги парила.

Она растаяла наконец совсем, а я захохотал.

– Не смейся, Карман, – обиженно сказал Харчок. – Я теперь круглый сиротинушка.

– А она, блядь, нам даже ключи не передала.

На лестнице раздался топот, и в проеме возникли капитан Куран и два рыцаря.

– Карман! А мы тебя повсюду ищем. Победа за нами, с юга уже подходит королева Корделия. Что с королем?

– Умер, – ответил я. – Король умер.