Текст книги "Дурак"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Старик уже добрел до ворот деревни и почти скрылся в потоках ливня. В своей меховой накидке он ковылял в пустоши, похожий на древнюю мокрую крысу.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Насмешники – хорошие пророки.

Регана, «Король Лир», акт V, сцена 3, пер. Б. Пастернака

Явление семнадцатое
Правят дураки, а зовут бесноватых

– Дуй, ураган, пока не треснут щеки! Дуй! Свирепей! Ярись! [183]183
  «Король Лир», акт III, сц. 2, пер. О. Сороки.


[Закрыть] – ревел Лир.

Старик уселся на вершине холма под Глостером и во весь голос ругался с ветром, как ненормальный. Молния драла в клочья небо раскаленными добела когтями, а гром своими раскатами сотрясал меня до самых ребер.

– Спускайся оттелева, скорбный головою ты штребан! – крикнул я из-под падуба невдалеке. Я вымок до нитки, замерз, и терпения на старика мне уже не хватало. – Право, стрый, помирился бы лучше с дочерьми, а? В такую ночь и умнику, и психу – обоим плохо! [184]184
  Парафраз реплики шута, там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть]

– Вы, хляби и смерчи морские, лейте! Залейте колокольни и флюгарки! Вы, серные и быстрые огни, дубов крушители, предтечи грома, сюда на голову! Валящий гром, брюхатый сплюсни шар земной, разбей природы форму, семя разбросай, плодящее неблагодарных! [185]185
  Там же, пер. М. Кузмина.


[Закрыть]

Старик умолк, лишь когда ударом молнии раскололо дерево неподалеку. Громыхнуло и сверкнуло при этом так, что и статуя б обделалась. Я выскочил из-под куста и подбежал к королю.

– Да, стрый, в сухом месте святая вода угодников лучше, чем на дворе такой ливень [186]186
  Парафраз реплики шута, там же, пер. М. Кузмина.


[Закрыть]. Под кровлей-то сидеть получше, я думаю, чем здесь, под дождем, шататься? [187]187
  Там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть]

– Не нужна мне кровля. Валяйте ж ужасную потеху! [188]188
  Там же, пер. М. Кузмина.


[Закрыть]Так да свершится вся ваша злая воля надо мной! [189]189
  Там же, пер. Б. Пастернака.


[Закрыть]

– У кого есть кровля над головой, у того голова в порядке [190]190
  Там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть], – молвил я. – А тебе, стало быть, это не понадобится. – И я стащил со стариковских плеч меховую накидку, швырнул ему свой промокший шерстяной плащик и поскорей удрал обратно под куст, в относительное укрытие тяжелой шкуры.

– Эгей? – недоуменно окликнул Лир.

– Продолжай, будь добр, – молвил я. – Реви всем животом, дуй, лей, греми и жги… [191]191
  Реплика Лира, там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть] – как там дальше у тебя было? Я подскажу, коли собьешься.

И он продолжил:

– Чего щадить меня? Пусть боги великие, что гром над нами держат, теперь творят расправу! [192]192
  Там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть]Могучий Тор, ты молотом своим разгладь морщины в душе моей! Волны Нептуна, раскатайте мне члены, выдрав их из сочленений! Когти Гекаты, вырвите печенку и сердцем моим отужинайте вволю! Ваал, о вытяни мне все кишки из их нечистого гнилого дома! Юпитер, разбросай ошметки моих мышц по всей земле от края и до края!

Старик прервал тираду, и пламя безумия в глазах его пригасло. Он внимательно посмотрел на меня:

– А тут и впрямь неебически холодно.

– Очевидность дерябнула громом по дороге в Дамаск – рад, что ты это осознал, стрый, – молвил я. Затем распахнул меховую накидку и поманил старика к себе, под куст. Король сполз с вершины, стараясь не оскользнуться в потоках жидкой грязи, и забрался под шкуру. Он весь дрожал, обхватив меня костлявой рукой за плечи.

– Что, холодно тебе? Я сам озяб. Товарищ, где ж солома? [193]193
  Там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть]Мой дурачок, часть сердца есть во мне, она тебя жалеет [194]194
  Там же, пер. М. Кузмина.


[Закрыть].

– Вестимо, стрый. А я тебе когда-нибудь говорил, что ты очень привлекательный мужчинка? – молвил Кукан, высовывая башку из-под плаща.

Старик расхохотался – и смеялся так, покуда не затряслись плечи и смех не перешел в резкий кашель, настолько затяжной, что я уж стал бояться, не вылетят ли с ним жизненно важные органы. Я высунул руку, поймал в чашечку ладони несколько воды и протянул Лиру попить.

– Не смеши меня, мальчик. Я обезумел от горя и ярости – шуток я не перевариваю. А тебе лучше б отойти в сторонку, чтоб молнией тебя не опалило, когда боги внемлют моему вызову.

– Стрый, я, конечно, прошу прощенья, но ты самонадеянный мудило. Боги не станут охаживать тебя молнией лишь потому, что ты их попросил. Чего ради им так ублажать тебя? Скорей подарят чирей, гнойный и смертельный, а то и неблагодарной дочкой-другой оделят – мы же знаем, как им по душе иронизировать.

– Наглость! – рек Лир.

– О да, с наглостью у богов все в порядке. К тому же, ты призвал их воз и маленькую тележку. Порази кто-нибудь тебя громом – так без клейма на твоей шкуре и не поймешь, кого винить. Надо было одному бросать вызов и часок подождать, а только потом вызывать огонь всей батареи на себя.

Король смахнул с глаз дождь.

– Я отрядил тысячу монахов и монахинь вымаливать себе прощенье, а язычников – забивать целые стада коз, чтобы мне даровали спасенье. Но, боюсь, сего недостаточно. Ни разу не помышлял я о чаяньях своего народа, ни разу не поступал во благо жен или матерей моих дочерей – служил только себе, как богу, и понял, что как бог я не очень милостив. Будь добрым, мой Карман, не то столкнешься лицом к лицу ты с тьмой, совсем как я. А коль доброты недостанет, пьян будь.

– Но, стрый, – молвил я, – мне вовсе нет нужды блюсти осторожность в предвиденье того дня, когда я стану немощен и слаб. Я и так слаб. Но есть и хорошие новости – бога может вовсе и не быть, и ваши злодеянья окажутся сами себе наградой.

– А может, я и не заслужил праведного убиенья. – Лир всхлипнул. – Ни гром, ни дождь – не дочери мои: в жестокости я их не упрекну; им царства не давал, детьми не звал, – повиноваться не должны [195]195
  Там же, пер. М. Кузмина.


[Закрыть]. Но вы, угодливые слуги, в помощь злым дочерям вы всей небесной мощью обрушились на голову – такую седую, старую! О, стыдно, стыдно! [196]196
  Там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]Меня наказывают за то, как я обошелся с собственным отцом. Ты знаешь ли, как я стал королем?

– Вытянул из камня меч и убил им дракона, нет?

– Нет, не было такого.

– Клято будь монастырское образование. Тогда хер его знает, стрый. А какЛир стал королем?

– Отец мой – я убил его. Я не заслуживаю благородной смерти.

У меня аж язык отнялся. Больше десятка лет я служил королю, а о таком и не слыхал. Рассказывали, что старый король Бладуд передал королевство Лиру, а сам отправился в Афины, где обучился некромантии. Потом он вернулся в Британию и умер от чумы, поклоняясь богине Минерве в храме города Бат. Но не успел я собрать мысли в кучку, чтоб достойно ответить, как небо расколола молния и осветила громадную тварь, что брела к нам вверх по склону.

– Что это? – спросил я.

– Демон, – ответил старик. – Боги прислали чудище, дабы отомстить мне.

Вся тварь была в какой-то слизи и шла так, будто ее только что слепили из той самой грязи, по которой она ковыляла. Я нащупал у себя на копчике кинжалы, а один вытянул из ножен. Под таким ливнем метать что-либо невозможно – я даже не ручался, что удержу клинок в руке перед броском.

– Меч, Лир, – молвил я. – К оружью, защищайся.

А сам встал и вышел из-под защиты куста. Крутнул в руке Куканом, чтобы рабочий конец его палки встал на изготовку, кинжалом же в другой руке описал замысловатый росчерк под струями дождя.

– Сюда, бес! У Кармана в кармане твой обратный билет в преисподнюю.

И я пригнулся в рассужденье отскочить вбок, когда тварь на меня кинется. Общим очерком зверь напоминал человека, но за ним тянулись долгие склизкие щупальца и с него стекал ил. Едва споткнется, я вскочу ему на спину и тогда попробую скатить его обратно по склону, подальше от короля.

– Нет, позволь-ка мне, – молвил Лир. Он вдруг скинул мокрую шубу и кинулся на монстра, расставив руки, словно бы отдавался ему всем сердцем. – Прикончь меня, безжалостный ты бог, вырви это черное сердце из груди самой Британии!

Я не успел его остановить, и старик рухнул прямо в объятия чудовища. Но, к моему вящему изумленью, хруста выдираемых с корнем членов или чвака мозгов не раздалось. Тварь бережно поймала старика и опустила наземь.

Я уронил руку с кинжалом и робко подался вперед:

– Оставь его, чудовище.

Тварь опустилась на колени и склонилась над распростертым Лиром. Глаза у старика закатились, и он весь подергивался, будто бы в падучей. Зверь перевел взгляд на меня, и я заметил светлые просветы в грязи на его морде. Имелись также и белки у его глаз.

– Помоги, – молвило чудовище. – Помоги перетащить его въ укрытье.

Я шагнул и стер грязь с жуткой морды. Обнаружилось вполне человеческое лицо, но так густо заляпанное грязью, что она стекала даже у него изо рта и пятнала ему зубы. Но все равно – передо мной был человек, а на руках его болтались то ли тряпки, то ли лозы, я не разобрал.

– Помоги бѣдному Тому унести его съ холода, – сказал он.

Я сунул кинжал в ножны, подобрал королевскую мантию и пошел помогать голому и грязному троглодиту тащить старика в лес.

Хижина оказалась весьма невелика – места в ней доставало лишь встать посередине, но огонь был жарок, а старуха у очага помешивала в горшке, от которого пахло вареным мясом и луком. В эту промозглую ночь меня будто коснулось дыханье муз. Лир шевельнулся – впервые за те несколько часов, что миновали после того, как мы его внесли. Возлежал он на топчане, устеленном соломой и шкурами. Его меховая мантия еще курилась паром у огня.

– Я мертв? – осведомился король.

– Нет, стрый, пока нет, но едва не лизнул соленую ржу смерти, – ответил я.

– Бѣгите отсюда! За мною гонится нечистая сила!.. – вскричал голый парняга, отмахиваясь от воздуха у себя перед носом. Я помог ему смыть почти всю грязь, поэтому теперь он был просто угваздан и безумен, а человеческий облик почти что обрел. – Бѣдному Тому холодно!.. О, ду-ди, ду-ди, ду-ди, ду! [197]197
  Обе реплики – акт III, сц. 4, пер. П. Каншина.


[Закрыть]

– Знамо дело, мы так и поняли, – сказал я. – Если, конечно, не принимать тебя за сокрушительно здоровенного парнягу, которому от рожденья дан щекотун размером с изюмину.

– Питаюсь я водяными лягушками, жабами, головастиками, ящерицами земляными и водяными, а когда сидящая во мнѣ нечистая сила очень разгуляется, приправляю кушанья коровьимъ каломъ, жру старыхъ крысъ и утопленныхъ собакъ. Пью зеленоватую плѣсень, покрывающую поверхность стоячихъ лужъ; меня гонятъ кнутами отъ одной десятины до другой, сажаютъ въ колодки, бьютъ, заключаютъ въ тюрьмы, а прежде у меня было три пары платья, шестъ рубахъ для прикрытія наготы, конь для верховой ѣзды, а у лѣваго бедра мечъ, чтобы имъ сражаться. О, перестань, мой мучитель, уймись Смолькинъ, уймись, мой терзатель! [198]198
  Там же, пер. П. Каншина.


[Закрыть]

– Ѣба-ать… – рек я. – Эта холодная ночь всѣхъ насъ обратитъ въ дураковъ и въ бѣсноватыхъ [199]199
  Там же, пер. П. Каншина.


[Закрыть]. Тьфу ты – я хотел сказать: все мы, видно, одуреем, покуда длится эта ночь! [200]200
  Парафраз реплики шута, там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть]

– Я ему бараньего рагу предлагала, – проворчала старуха, не оборачиваясь от очага. – Так нет же, ему лягушек подавай да коровьи лепехи. Больно привередлив для бѣсноватого в чем мать родила.

– Карман, – молвил Лир, цепляясь за мою руку. – Кто этот крупный голый малый?

– Злой дух, злой дух; кличет себя бедным Томом [201]201
  Там же, пер. О. Сороки.


[Закрыть]. Говорит, за ним бежит диавол [202]202
  Парафраз реплики Эдгара, пер. А. Дружинина.


[Закрыть].

– Вот дочери что сделали с несчастным! [203]203
  Там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]Ты отдал все двум дочерям твоим и вот дошел до этого? [204]204
  Там же, пер. О. Сороки.


[Закрыть]Что стало с человеком из-за дочек! Ты отдал все? Ты ничего не спас? [205]205
  Там же, пер. Б. Пастернака.


[Закрыть]

– А ранѣе я былъ женскимъ угодникомъ, гордившимся умомъ своимъ и сердцемъ. Я завивалъ волосы, носилъ перчатку за околышемъ шляпы, служилъ страстной похоти своей возлюбленной и совершалъ съ нею дѣло мрака; при моемъ разговорѣ было столько же клятвъ, сколько словъ вообще, и я безпечно нарушалъ ихъ передъ лучезарнымъ лицомъ самого неба. Засыпалъ я не иначе, какъ мечтая о сладострастіи, а просыпался, чтобы осуществлять эти мечты. Вино любилъ я сильно, игру въ кости тоже, а любовницъ имѣлъ болѣе, чѣмъ женъ у любого турка. Сердце у меня было вѣроломное, ухо жадное, рука кровавая; по лѣни я былъ свиньей, по лукавству – лисой, по прожорливости волкомъ, по злобѣ – собакой и львомъ относительно моей добычи… Холодный вѣтеръ все еще продолжаетъ прорываться сквозь вѣтви боярышника? А какъ онъ воетъ-то? – у-у-у– но ты, дельфинъ, мой сынъ, не мѣшай ему. Пусть себѣ мчится, пусть себѣ злится [206]206
  Там же, пер. П. Каншина.


[Закрыть].

– Вот видишь, – молвил Лир. – Одни лишь дочери-злодейки до бедствий могут довести таких! [207]207
  Там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть]

– Он не это сказал, полоумный ты кощей. Он сказал, что некогда был самовлюбленным развратником и за это сатана лишил его приблуды. Ну и дерюжку он сберег, а то бы срам наружу [208]208
  Парафраз реплики шута, там же, пер. О. Сороки.


[Закрыть].

Старуха наконец повернулась:

– Вестимо, дурак прав. У него нет дочерей, государь [209]209
  Реплика Кента, там же, пер. А. Дружинина и Б. Пастернака.


[Закрыть]. А прокляла его его же злоба. – Она подошла с двумя мисками горячего рагу и поставила их перед нами на пол. – И тебя собственное зло травит, Лир, а вовсе не дочери.

Старуху я уже встречал – одна из ведьм Бирнамского леса. Только обряжена иначе и не такая зеленоватая, но сомнений нет – Розмари, та, что с кошачьими пальчиками.

Лир соскользнул на пол и схватил бедного Тома за руку.

– Я был себялюбив. Не рассуждал о бремени моих деяний. Отца родного заточил я в храме Бата, ибо проказой он сражен был, а потом и убил его. И собственного брата угондошил, чуть заподозрив, что он спит с моей женой. Все это без суда, не бросив честный вызов. Во сне его прирезал, не озаботясь и улик собрать. И королева у меня мертва – ее сгубила моя ревность. Мой трон покоится на вероломстве, и вероломство стало мне наградой. Нас трое здесь разбавленных, подфальшивленных. В тебе же – ничего заемного. Вот он, человек беспримесный, – вот это нищее, голое, развильчатое существо, и ничего сверх. Прочь, прочь, все подмеси! Здесь расстегни мне! [210]210
  Там же, пер. О. Сороки.


[Закрыть]

Старик принялся сдирать с себя одежду, рвать ворот сорочки, но рвалась лишь пергаментная кожа его пальцев, а не лен. Я перехватил его руку, стиснул запястья и попытался перехватить также взгляд, чтобы король не окончательно скатился обратно в безумие.

– Какое зло я причинил моей Корделии! – взвыл старик. – Она одна меня любила, а я ей навредил! Моя единственная истинная дочь! О боги! Прочь, прочь, все чужое! Расстегивайте же скорей! [211]211
  Там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]Долой одежду с тела моего – да и с моих костей долой все мясо!

Тут я почувствовал, как на моих руках сомкнулись чьи-то когти, и меня потащили прочь от Лира, будто в кандалах.

– Пуссть поссстрадает! – прошипела ведьма мне в самое ухо.

– Но я же был причиной его боли, – молвил я.

– Лир причинил себе сам свою боль, – ответила она.

Вся хижина закружилась у меня перед глазами, и невесть откуда раздался голос призрак-девицы:

– Спи, милый Карманчик, усни.

– Что с вами, государь? [212]212
  Там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть] – рек Кент. – Зачем сей грязный и нагой парняга лобзает королевский кумпол?

Я проснулся и увидел старого рыцаря в дверях хижины. Обок его стоял граф Глостерский. Снаружи еще ревела буря, а у очага бесноватый Том обвился вокруг Лира и целовал его в лысую макушку, словно благословлял новорожденного.

– Как, государь! – воскликнул Глостер. – Иль общества другого вы не нашли? [213]213
  Там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]Кто вы такой? Как вас зовут? [214]214
  Там же, пер. М. Кузмина.


[Закрыть]

– Дай мне с философом потолковать [215]215
  Там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть], – промолвил Лир.

– Я бѣдный Томъ [216]216
  Там же, пер. П. Каншина.


[Закрыть], – ответствовал философ. – Бѣсноватый изъ Бедлама. Скоро семь лѣтъ, да, семь лѣтъ ужь сравняется, какъ акридами бѣдненькій Томи питается [217]217
  Там же, пер. П. Каншина.


[Закрыть].

Кент посмотрел на меня, но я мог лишь плечами пожать.

– Оба спятлы, как дятлы, – молвил я.

– Мой государь, со мной пойдемте [218]218
  Реплика Глостера, там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть]. У меня есть вести из Франции, – сказал Кент.

– Голландский соус отлично идет к яйцам? – осведомился я.

– Нет, – молвил Кент. – Насущнее.

– Вино и сыр прекрасно сочетаются? – вновь осведомился я.

– Нет, шельма с теркой вместо языка, Франция отрядила армию в Дувр. И слух пошел – небрежность наша их допустила высадиться тайно в портах важнейших наших, и готовы они вступить открыто с нами в бой [219]219
  «Король Лир», акт III, сц. 1, пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть].

– Ну что ж, тогда это кроет новости о вине и сыре, нет?

Глостер старался отцепить Тома из Бедлама от короля Лира, но ему было трудно, ибо он при этом тщился и плаща себе не замарать.

– Я отправил весточку во французский лагерь под Дувром, что Лир здесь, – сказал Глостер. – Я не в силах больше повиноваться вашим дочерям [220]220
  «Король Лир», акт III, сц. 4, пер. А. Дружинина.


[Закрыть], ваше величество. Подал им прошенье позволить мне увесть вас от бури, а они ни в какую. В моем собственном доме хозяйничает герцог Корнуолл. Они с Реганой взяли на себя команду над вашими рыцарями, а с ними – и над моим замком.

– Славный мой государь, милорд зовет под кровлю [221]221
  Там же, пер. О. Сороки.


[Закрыть], – сказал Кент. – У нас лачуга есть под городской стеной, пока не стихнет буря. Я приготовил конные носилки. Езжайте к Дувру. В Дувре встретят вас защита и приют [222]222
  Реплика Глостера, «Король Лир», акт III, сц. 6, пер. О. Сороки.


[Закрыть].

– Стой, – отвечал Лир, – скажу я слово вот с этим фивским мудрецом [223]223
  «Король Лир», акт III, сц. 4, пер. А. Дружинина.


[Закрыть]. Наедине хочу сказать вам [224]224
  Там же, пер. М. Кузмина.


[Закрыть]. – И он потянул Тома в угол. – Он мудр и знает, как жить надлежит. Хочу спросить: что есть причина грома? [225]225
  Там же, пер. Б. Пастернака.


[Закрыть]

Кент повернулся к Глостеру и пожал плечами:

– Рассудок в нем мутится.

– И не диво [226]226
  Обе реплики – там же, пер. О. Сороки.


[Закрыть], – ответил тот. – Забредишь, если дочери его задумывают гибель государя! Так Лир, ты полагаешь, помешался? Есть от чего. Я тоже за себя совсем не поручусь. Имел я сына. Я от него отрекся и изгнал. Он умышлял на жизнь мою недавно. Совсем на днях. А я его любил, как никого. И вот тоска об этом мне не дает покоя… [227]227
  Там же, пер. Б. Пастернака.


[Закрыть]

– У вас, у благородных, на жизненные трудности бывает хоть какая-нибудь другая реакция, а? – не выдержал я. – Или вы только и можете, что лишаться ума, трогаться мозгами да бегать голыми и жрать грязь? Яйца в горсть и вперед, будьте добры? Кент, что с Харчком?

– Я оставил его прятаться в портомойне, но Эдмунд его отыщет, ежели ему шлея под хвост попадет. Пока ж он занят тем, чтоб не попадаться сестрам и сталкиваться с Корнуоллом.

– Сын мой Эдмунд по-прежнему нам верен, – промолвил Глостер.

– Ну да, милорд, – рек я. – Осторожней только, не споткнитесь в следующий раз о сладку жимолость, что у него из зада произрастет. Вы можете провести меня в замок так, чтобы Эдмунд об этом не прознал?

– Могу, должно быть. Но твоим приказам, дурак, я подчиняться не стану. Ты холоп, и к тому же – предерзкий.

– Ты еще злишься на меня за то, что я потешался над твоей покойной женой?

– Делай, как шут сказал, – громыхнул Лир. – Его слово – все равно что мое.

Сие заявление так меня потрясло, что в тот миг меня могло сшибить наземь слабейшим дуновеньем ветерка. Огонь безумья в стариковских глазах никуда не девался, но в них пылало и пламя власти. То он немощный лепечущий рамолик, то из неведомых его глубин огнем пылкает дракон.

– Слушаюсь, ваше величество. – Глостер вытянулся по струнке.

– Он неплохой парнишка, – сказал Кент, чтобы хоть как-то смягчить укус королевского приказа.

– Стрый, бери своего голого философа и пошли уж наконец в эту его лачугу под городской стеной. А я заберу из замка своего недоумочного подмастерье, и мы все вместе отправимся в Дувр на встречу с лягушиным королем Пижоном.

Кент потрепал меня по плечу:

– Меч помощи не нужен?

– Нет, спасибо, – ответил я. – Ты останешься со стариком, доставишь его в Дувр. – После чего я увлек старого рыцаря к очагу, нагнул его и прошептал в самое ухо: – А ты знал, что Лир прикончил собственного брата?

Глаза графа расширились, затем сузились – его словно болью обожгло.

– Он дал такой приказ.

– Ох, Кент. Верность – порок старых дураков.

Явление восемнадцатое
Кискины когти

Мы вступили в Глостерский замок украдкой, а это меня, как можно догадаться, не устраивает. Мне больше подходит врываться на арену колесом, с трещоткой, рыгая, пердя и оря: «Доброго утречка, обсосы!» Я оснащен бубенцами и куклами, язви вас в душу. Все эти трусливые уловки меня утомляют. Через тайный люк конюшни я пролез вслед за графом Глостерским и оказался в тоннеле, который шел под рвом. Во тьме мы двинулись по холодной воде, залившей его на фут, и я не только позвякивал на ходу, но и похлюпывал. В такой узкий проход Харчок бы ни за что не уместился, пусть я даже разгоню тьму факелом. Тоннель заканчивался другим люком в полу подземелья. Граф откланялся в той самой камере пыток, где мы встречались с Реганой.

– Пойду обеспечу переезд твоего хозяина в Дувр. Еще остались верные мне слуги.

Я чувствовал себя в долгу перед стариком за то, что провел меня в замок, особенно если учитывать его прежние обиды.

– Держись подальше от ублюдка, светлость. Я знаю, он твой любимец, но не по праву. Он негодяй.

– Не принижай Эдмунда, шут. Мне известно твое вероломство. Вечор он встал со мною против Корнуолла за честь и достоинство короля.

Я мог бы рассказать Глостеру о письме, которое подделал рукою Эдгара, о том, как ублюдок планировал скинуть своего брата, но что он тут поделает? Скорее всего ворвется в покои Эдмунда, и тот прикончит его на месте.

– Ну тогда другое дело, – молвил я. – Все равно будь осторожен, господин. Корнуолл и Регана – четырехзубая гадюка, и если яд свой обратят на Эдмунда – не мешай им. Не помогай ему, не то и тебя оцарапает смертоносными колючками.

– Последний верный сын мой. Стыд и позор, дурак, – молвил граф, фыркнул и умелся прочь из подземелья.

Я подумал было уговорить не одного бога, так другого, дабы защитили старика, но если боги льют воду на мою мельницу, то мне они помогают и без понужденья; а коли они против, то и знать им незачем. Сердце обливалось кровью, но пришлось разуться и снять колпак. Я запихал их под камзол, чтоб не звенели бубенцы. Кукан остался в лачуге вместе с Лиром.

Портомойня располагалась в нижних ярусах замка, поэтому туда я направился в первую очередь. Прачка с помянутыми выше дойками сногсшибательного свойства развешивала сорочки у огня, тягая их из корзины.

– Где Харчок, солнышко? – спросил я, войдя.

– Спрятан, – рекла она в ответ.

– Я знаю, что спрятан, едри тебя, иначе спрашивать было б избыточно, нет?

– Хочешь, чтоб я его так просто взяла и выдала? А откуда мне знать – может, ты его ухайдакаешь? Старый рыцарь, который его сюда привел, велел не говорить, где он, никому.

– Но я пришел вывести его из замка. Спасти, так сказать.

– Ну да, все так говорят…

– Слушай, окаянная ты иеродула, а ну-ка, выдай мне придурка сей же миг.

– Эмма, – сказала беломойка.

Я сел у очага и закрыл лицо руками.

– Солнышко, я провел всю ночь под проливным дождем с ведьмой и двумя бесноватыми. Мне еще десяток войн вести, а также разбираться с совокупным надругательством над двумя принцессами и последующим рогонаставленьем паре герцогов. У меня разбито сердце, я опечален утратой друга, а огромный слюнявый долбоеб, служащий мне подручным, явно слоняется где-то по замку, ищет, где б ему на меч наткнуться. Пожалей дурака, солнышко, – еще одно неочевидное высказывание, и мой хрупкий рассудок разлетится в щепу.

– Мое имя Эмма, – рекла портомойка.

– Я тут, Карман, – произнес Харчок, встав во весь рост в огромном котле. На голове у него громоздилась кипа стирки – она и маскировала этот пустой сосуд, пока мой подручный таился в воде. – Дойки меня спрятали. Она солнышко.

– Видишь? – сказала Эмма. – Он по-прежнему зовет меня дойками.

– Это комплимент, солнышко.

– Это неуважительно, – возразила она. – Меня зовут Эмма.

Никогда не пойму женщин. Возьмем, к примеру, мытею – обряжена так, что бюст ее подчеркнут, да что там, прямо скажем – восславлен – нарядом: утянутая талия подпирает молочные железы так, что они прямо-таки прут из глубокого выреза, точно тесто из квашни, – однако стоит обратить на них внимание, и она уже в обиде. Никогда такого не пойму.

– Тебе же известно, что он до безобразия безмозгл, правда, Эмма?

– Все равно.

– Отлично. Харчок, извинись перед Эммой за то, насколько сногсшибательные у нее дойки.

– Извиняюсь про дойки, – покорно молвил Харчок и покаянно склонил голову. Колпак стирки соскользнул с его тыквы обратно в бульон.

– Устраивает, Эмма? – уточнил я.

– Положим.

– Хорошо. Ладно, ты знаешь, где сейчас может быть капитан Куран, командир Лировых рыцарей?

– Еще бы, – ответила Эмма. – Лорд Эдмунд и герцог не далее как сегодня утром консультировались со мной по военным вопросам, как это за ними водится: раз я портомойка, то лучше всех разбираюсь в стратегии, а также тактике.

– От сарказма у тебя сиськи отвалятся, – сказал я.

– А вот и нет, – возразила она и рукою подкрепила утвержденье.

– Это известный факт. – И я для пущей убедительности закивал, поглядывая на Харчка, который тоже исправно и убежденно затряс башкой. – Благодарю, что присмотрела за Самородком, Эмма. Если бы я мог тебе чем-то…

– Кокни Эдмунда.

– Прошу прощения?

– На мне собирался жениться сын цехового строителя, пока я не пришла сюда работать. Достойный человек. А Эдмунд меня взял против моей воли, мало того – принялся об этом похваляться по всей деревне. И парнишка мой меня уже не захотел. Меня теперь никто уважаемый не возьмет – один лишь ублюдок, да и тот берет, когда захочет. Мне Эдмунд этот низкий вырез приказал носить. Говорит, если не стану его обслуживать, он меня к свиньям поселит. Убей его от моего имени.

– Но, девица моя, я ж просто шут. Олух царя небесного. Да и то не слишком великий.

– В тихом омуте известно что водится, шельма черношляпая. Видала я эти кинжалы у тебя за спиной, да и вообще не слепая – вижу, кто в этом замке за все веревочки дергает. Не герцог, да и не король. Прикончь ублюдка.

– Эдмунд меня побил, – вымолвил Харчок. – А у нее все равно шибательные дойки.

– Харчок!

– Но они ж у нее!

– Ну хорошо, – молвил я, беря прачку за руку. – Но не сразу. Сначала нужно кое-что свершить. – И я склонился над ее рукой, поцеловал ее, а после развернулся и босиком пошлепал из портомойни вершить историю.

– Преподлейшая ебатория, – прошептал Харчок портомойке и подмигнул.

Харчка я спрятал в привратной сторожке среди тяжелых цепей, по которым выбирался из замка перед бурей, в погоне за Лиром. Провести громадного балбеса на стену незамеченным – задачка не из легких; к тому же за ним до самого периметра замка тянулся склизкий след слюней, но стража под дождем сачковала, поэтому на стене нас никто не увидел. Когда я вернулся к огню, ноги у меня едва не обледенели, но иначе было никак. Загонять Харчка в тесноту тайного тоннеля, да еще и в темноту, которой он боится, – такого только врагу и пожелаешь. Я нашел шерстяное одеяло и завернул в него своего подручного, чтоб не замерз, пока меня дожидается.

– Стереги мои башмаки и котомку, Харчок.

Короткими перебежками из одного укромного уголка до другого я через кухню добрался до черного входа в большую залу – в надежде, что застану Регану там в одиночестве. Огромный очаг наверняка привлекает жаркую герцогиню в такой промозглый день: она хоть и любит дела подземельные, но к огню ее тянет, как кошку.

Внешней стены у Глостерского замка не было, поэтому даже в большой зале имелись стрельчатые бойницы – крепость нужно было защищать на всех рубежах от атаки с воды. Даже со ставнями из бойниц отменно дуло, поэтому ниши были завешены шпалерами [228]228
  Шпалеры – гобелены и ковры, которые вешают в оконных нишах и альковах, дабы защититься от сквозняков и сохранить уединение. В «Гамлете» Полония приканчивают, как крысу, как раз когда он за таким прячется. – Прим. авт.


[Закрыть]: отличный обзорный пункт для дурака, тепло и можно выждать удобного мига.

Я скользнул в залу за взводом служанок и тут же нырнул в нишу, ближайшую к очагу. Регана оказалась на месте – сидела у огня, вся закутавшись в тяжелое черное меховое манто с капюшоном. Миру виднелось только ее лицо.

Я отодвинул краешек шпалеры и уже было собрался окликнуть принцессу, когда засов на главных дверях залы заскрежетал и вошел герцог Корнуоллский. Разряжен он был по своему обыкновению – красный геральдический лев на груди, но самое примечательное – на голове его красовалась корона Лира, та, которую старик бросил на стол тем роковым вечером в Белой башне. Даже Регана, похоже, вздрогнула от такого зрелища.

– Милорд, осмотрительно ли носить британскую корону, пока наша сестра еще у нас гостит?

– Ну да, ну да, лучше поддерживать притворство, будто бы не знаем, что Олбани подымает на нас армию. – Корнуолл снял корону и спрятал ее под подушкой у очага. – Я здесь должен встретить Эдмунда и обсудить с ним план сверженья герцога. Надеюсь, сестру твою переворот не заденет.

Регана пожала плечами:

– Коль кинется под копыта судьбы – кто мы такие, чтоб оберегать мозги ее от жома?

Корнуолл окутал ее своими объятьями и страстно поцеловал.

«О, госпожа, – подумал я, – оттолкни его, дабы не осквернить свои уста прикосновеньем к негодяйству». Но тут же мне пришло в голову – быть может, позже, чем следовало, – что вкус негодяйства она ощутит не больше, чем едок чеснока – смерденье розы изо рта визави. Она сама дышала негодяйством.

Герцог не выпускал ее из рук и пылко излагал о том, как ее обожает, – она же украдкой вытерла губы о рукав за его спиной. Когда в залу вступил ублюдок, она отстранила супруга.

– Милорд, – обратился к нему Эдмунд, мимоходом лишь кивнув Регане. – С замыслами насчет Олбани придется повременить. Взгляните на сие письмо.

Герцог принял пергамент из рук байстрюка.

– Что? – спросила Регана. – Что, что, что?

– Франция высадила десант. Пижон осведомлен о раздорах меж нами с Олбани и заслал свои отряды во все портовые города Британии.

Регана выхватила свиток у Корнуолла и прочла сама.

– Адресовано Глостеру.

Эдмунд склонился перед ней в притворном покаянии.

– Само собой, миледи. Я его обнаружил у графа в чулане и принес сюда, едва увидев, о чем оно.

– Стража! – крикнул Корнуолл. – Сыскать изменника Глостера! [229]229
  «Король Лир», акт III, сц. 7, пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]Его, как вора, свяжите и сюда представьте! [230]230
  Там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть]

Я прикинул, как мне сбежать отсюда в кухню – быть может, найти Глостера и предупредить, что ублюдок его предал, но перед нишей, где я прятался, стоял сам Эдмунд. Выхода не было. Я открыл ставень бойницы. Если б даже удалось в нее протиснуться, до озера внизу – отвесная стена. Я тихонько прикрыл ставень и задвинул щеколду.

Засов главных дверей вновь громыхнул, и я припал к щели между стеной и шпалерой. Вошла Гонерилья, за ней – два солдата. Они под руки волокли Глостера. Старик, похоже, оставил все надежды и висел меж дюжими молодцами, словно утопленник.

– Вздернуть его на месте! [231]231
  Там же, пер. О. Сороки.


[Закрыть] – промолвила Регана, отвернувшись к огню погреть руки.

– Что значит это? Что за злые плутни? [232]232
  Реплика Глостера, там же, пер. А. Дружинина.


[Закрыть] – осведомилась Гонерилья.

Вместо ответа Корнуолл протянул ей письмо и глядел герцогине через плечо, пока она читала.

– Вырвать ему глаза! [233]233
  Там же, пер. М. Кузмина, Т. Щепкиной-Куперник и О. Сороки.


[Закрыть] – сказала наконец та, стараясь не смотреть на Глостера.

Корнуолл бережно вынул пергамент у нее из пальцев и положил ей руку на плечо, будто брат-утешитель:

– Предоставьте его моему гневу. Эдмунд, поезжай с моей сестрой. Тебе не годится смотреть на возмездие, которое должно постигнуть твоего отца. Посоветуй герцогу, к которому едешь, приготовиться как можно быстрее; мы обязуемся сделать то же самое. Между нами будут установлены непрерывные и быстрые сношения. Прощай, граф Глостер [234]234
  Там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть].

От подобного обращения Эдмунд не сумел сдержать довольной улыбки – он жаждал титула так много лет.

– Уже еду, – рек он в ответ и предложил руку Гонерилье. Она оперлась на нее, и пара двинулась прочь из залы.

– Нет! – воскликнула вдруг Регана.

Все замерли. Корнуолл шагнул вперед и встал между Реганой и ее сестрой:

– Госпожа моя, мы все должны теперь объединиться перед лицом иноземного захватчика.

Регана стиснула зубы и вновь отвернулась к огню, махнув рукой:

– Ступайте.

Эдмунд и Гонерилья вышли.