Текст книги "Маргаритки"

Автор книги: Кристина Ульсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

У Элси слезы выступили на глазах – впервые с начала беседы.

– Сколько мы знаем Якоба, он все время мучился со своей болезнью. Но он никогда не совершил бы подобного безумия, застрелить Марью и потом самого себя… Никогда!

Свен кивнул:

– Якоб был человеком церкви, он никогда не предал бы своего Господа таким образом.

Юар водил пальцами по кофейной чашке.

– Всем нам хочется думать, будто мы знаем наших друзей вдоль и поперек, – сдержанно заметил он. – Но в данном деле есть некие очень серьезные обстоятельства, на которые мы не можем закрывать глаза.

К удивлению Фредрики, Юар поднялся и начал медленно расхаживать по комнате.

– Первое. Яков Альбин страдал от хронической депрессии. Несколько раз его лечили электрошоком. Второе. Якоб принимал психотропные препараты. Мы нашли таблетки и рецепт в квартире. Третье. Всего несколько дней назад ему стало известно, что их старшая дочь умерла от передозировки наркотиков. – Юар сделал паузу. – Можем ли мы действительно исключить вариант, что он сошел с ума от горя и застрелил свою жену, а после и себя, чтобы положить конец страданиям?

Элси энергично покачала головой.

– Неправда! – воскликнула она. – Все неправда! Чтобы Лина принимала наркотики? Я знаю эту девочку с детства, я могу поклясться на Библии, что она в жизни никогда не приближалась к подобной дряни.

Свен снова кивнул:

– Для нас, знавших семью Альбин десятки лет, это звучит весьма странно.

– Но ведь во всех семьях есть свои тайны и проблемы? – попыталась вставить Фредрика.

– Да, но не такие, – уверенно заявила Элси. – Если бы кто-нибудь из девочек принимал наркотики или пил, мы бы знали об этом.

Фредрика и Юар, переглянувшись, решили сменить тему. Дочь Альбинов мертва, и добавить тут нечего. А о состоянии здоровья Якоба лечащий врач наверняка может рассказать лучше, нежели пожилые друзья семьи.

– Хорошо, – сказала Фредрика. – Если не принимать во внимание напрашивающуюся версию – что убийцей был Якоб, – то кто тогда мог это сделать?

Стало тихо.

– Были ли у Якоба и Марьи враги?

Элси и Свен удивленно переглянулись, явно не ожидая такого вопроса.

– Мы с вами знаем, что они мертвы, – мягко продолжил Юар. – Но если убийца не Якоб, то кто? Не были ли Альбины замешаны в какой-нибудь конфликт?

Супруги оба покачали головой, глядя в пол.

– Мы ничего такого не знаем, – слабым голосом произнесла Элси.

– Якоб был известен своим активным участием в дискуссиях по проблеме беженцев, – предположила Фредрика. – Не возникало ли у него сложностей из-за этого?

Свен выпрямился в кресле. Элси поправила седую прядь, упавшую на ее бледную щеку.

– Нет, мы никогда не слышали ничего подобного, – отозвался Свен.

– Но это была проблема, которой он активно занимался, не так ли?

– Да, весьма. Его мать эмигрировала из Финляндии и осталась здесь. Он и себя считал отчасти беженцем.

– В чем конкретно заключалась его деятельность? – поинтересовался Юар, наморщив лоб и снова сев в кресло.

Взгляд Элси забегал, словно она не знала, как ей следует ответить.

– Ну, он был активным членом всяких организаций, – собралась с духом она. – Выступал перед разными аудиториями с лекциями. У него был дар убеждения, который и во время лекций проявлялся не меньше, чем во время проповедей.

– Люди церкви иногда прячут беженцев, – продолжал Юар неожиданно жестким тоном – Фредрика даже удивилась. – Якоб Альбин также занимался этим?

Свен отпил кофе, прежде чем ответить, Элси молчала.

– Наверняка не знаю, – промолвил он наконец, – но такие слухи ходили.

Фредрика покосилась на часы, а затем на Юара. Напарник кивнул.

– Спасибо, что нашли для нас время, – сказал он и положил визитную карточку на стол. – Боюсь, у нас наверняка будут причины обратиться к вам снова.

– Конечно, пожалуйста, – поспешила с ответом Элси. – Для нас очень важно – помочь вам.

– Спасибо, – поблагодарила Фредрика и последовала за Юаром в коридор.

– Кстати, не знаете, как нам найти их другую дочь, Юханну? Мы ее отчаянно ищем – не хочется, чтобы она узнала о смерти родителей из газет, – сказал Юар.

Элси заморгала, раздумывая.

– Юханна? Наверное, в очередной заграничной поездке.

– У вас, случайно, нет ее мобильного?

Элси поджала губы и покачала головой.

Полицейские уже оделись и собирались уходить, как Элси вдруг спросила:

– Почему они не отменили?

Фредрика остановилась в полуметре от двери.

– Простите?

– Если их девочка только что скончалась от передозировки, – сказала Элси напряженным голосом, – то почему они не отменили ужин? Я разговаривала с Марьей вчера утром, и она показалась мне такой же веселой и уравновешенной, как всегда. Якоб где-то в другой комнате играл на кларнете, тоже как обычно. Почему они вели себя таким образом, если знали, что умрут всего лишь через несколько часов?

Бангкок, Таиланд

К тому времени, как мрак накрыл Бангкок черным одеялом, она сдалась. Она побывала как минимум в трех интернет-кафе, наивно надеясь, что заработает хоть один из двух ее почтовых ящиков, но каждый раз ее попытки заканчивались неудачей. Компьютер сообщал ей раз за разом, что она либо неправильно написала адрес, либо неверно набрала пароль, и предлагал попробовать еще раз.

Обливаясь потом, она брела по улицам Бангкока. Разумеется, это просто совпадение. В «Тай Эйруэйз» наверняка не смогли найти ее билет из-за какого-нибудь сбоя в системе. То же самое и с почтой, рассуждала она. Наверняка какая-то серьезная неполадка с серверами, завтра все заработает.

Но все равно ей было не по себе. Внутри все сжалось в тугой, болезненно пульсирующий узел. Она ведь приняла все меры предосторожности, которые требовал ее проект. Лишь несколько людей знали об этой ее поездке, а об истинной цели и того меньше. Разумеется, отец знал. Она прикинула – в Швеции сейчас около часу дня. Скользкой от пота рукой она нашарила в кармане мобильный телефон, для которого в первый же день купила таиландскую сим-карту.

Телефон затрещал, машины громко гудели, а люди пытались перекричать все звуки, которыми вибрировал Бангкок. Она прижала телефон к одному уху, зажав пальцем другое. Раздался единственный сигнал, после чего неизвестный женский голос сообщил ей, что набранного номера больше не существует, а переадресация невозможна.

Она остановилась посреди улицы, прохожие натыкались на нее спереди и сзади. Сердце бешено колотилось, по коже лился пот. Она позвонила снова. И снова.

Недоверчиво она смотрела на телефон и решила позвонить на телефон матери. Сразу же включился автоответчик. Она не стала оставлять сообщение, зная, что мать мобильным в принципе не пользуется. Вместо этого она попыталась позвонить на домашний телефон родителей. Закрыв глаза, она представила себе: вот звонит телефон в библиотеке и коридоре и родители, как обычно, бегут к обоим аппаратам. Обычно папа успевал первым.

Послышались гудки. Один, два, три гудка. После этого равнодушный женский голос сообщил ей, что данный абонент отключен, а информация о переадресации также отсутствует.

Как все это прикажете понимать?

Она не помнила ни одного случая, когда ей действительно было страшно. Но на этот раз защититься от исподволь подбирающейся тревоги не удавалось. Безуспешно она искала логическое объяснение тому, что не могла дозвониться до родителей. Версия, что родителей просто нет дома, не годится. Абонент отключен. С чего бы родителям взять и отказаться от телефона, не сообщив ей? Она пыталась сохранить спокойствие. Надо немного поесть и попить, может быть, немного поспать. У нее выдался длинный день, и предстоит решить, как вернуться в Швецию.

Она крепко сжала телефон. Кому еще она могла позвонить? Учитывая, что список людей, которых она посвятила в свои планы и рассказала, где находится, довольно короток, кандидатов оказалось не так много. К тому же у нее нет их номеров – это все друзья отца. Ей было известно, что большинство из них свои номера скрывает, чтобы никто беспокоил их в свободное время. Слезы подступали к глазам. От тяжелого рюкзака начала ныть спина. Уставшая от страха, она побрела обратно к гостинице.

Но все же оставался кое-кто, кому она могла бы позвонить. Лишь бы услышать, что все в порядке, лишь бы дозвониться до родителей. Но все же она колебалась. Прошло много лет с тех пор, как они отдалились друг от друга, и она слышала, что дела у него сейчас еще хуже, чем тогда. С другой стороны, у нее больше нет выбора. Она решилась в тот самый момент, когда остановилась перекусить куриным шашлыком у торговца на улице.

– Привет, это я, – сказала она с облегчением, услышав хорошо знакомый голос. – Мне нужна помощь в одном деле.

И добавила про себя: «Кто-то пытается отрезать меня от мира».

Стокгольм

Алекс Рехт собрал следственную группу в «Логове» сразу после обеда. Фредрика проскользнула в дверь в последнюю минуту. Алекс заметил, что она выглядит несколько бодрее, чем обычно. На Петера он старался не глядеть. Он еще не сообщил ему, почему его вызывали в Управление, лишь передал через Эллен, чтобы Петер проверил сведения по делу супругов Альбин, поступившие по телефону. Пока что немногочисленные – ни телевидение, ни газеты еще не сообщили об этой трагедии.

– Итак, – начал Алекс, – что у нас есть?

Фредрика и Юар переглянулись, затем Юар посмотрел на Петера, тот молча кивнул. Юар вкратце пересказал, к чему они пришли за день, закончив рассказ отчетом о беседе с супругами Юнг, уверенными, что их друзья стали жертвами убийцы.

– Значит, они настаивали на этом, даже когда вы с ними разговаривали? – сказал Алекс и откинулся назад в кресле.

– Да, – ответила Фредрика. – И у них есть для этого одно существенное основание.

Алекс ждал.

– Они пришли к Марье и Якобу, чтобы вместе поужинать. Почему ужин не был отменен, если они только что узнали, что их дочь умерла?

Алекс выпрямился.

– Это серьезное соображение, – сказал он, наморщив лоб. – Хотя, согласно записке, о случившейся трагедии знал только Якоб. Неудивительно, что Марья говорила по телефону как ни в чем не бывало.

– Хотя они вообще поставили под сомнение всю эту историю с дочерью, – добавил Юар. – А насчет того, знала ли Марья, что ее дочь погибла, мы судить пока не можем.

– Это ведь, наверное, легко проверить? – спросил Алекс с сомнением в голосе. – В смысле факт смерти дочери.

– Конечно, – отозвалась Фредрика. – Мы получили копии свидетельства о смерти, а также медицинского заключения из Дандерюдской больницы. Очевидно, она умерла по причине передозировки наркотиков, согласно заключению, она употребляла их много лет. Персонал больницы вызвал полицию, но оснований подозревать, что ее смерть была вызвана чем-то иным, не оказалось, и дальнейших следственных действий предпринято не было. Однако мы не знаем, кто сообщил родителям о смерти дочери. Судя по всему, в их кругу никто не знал, что она была наркоманкой.

– Любопытно еще и то, что чета Юнг отдалилась от Альбинов в последние годы, – сменил тему разговора Алекс. – Они рассказали почему?

– Ну-у… – Фредрика замялась. – Там явно было что-то, о чем им не хотелось откровенничать, но мне кажется, к делу это отношения не имеет.

В комнате стало тихо. Фредрика тихонько кашлянула, и ассистентка, Эллен Линд, что-то записала в блокноте.

– Так, – кивнул Алекс. – А как вы собираетесь работать дальше? Лично я не успокоюсь, пока мы не опросим большинство друзей и знакомых семейства Альбин. Плохо будет, если мы не найдем других свидетельств, кроме мнения супругов Юнг насчет того, стрелял Якоб Альбин или нет и злоупотребляла ли покойная дочь наркотиками. – Он раздраженно тряхнул головой. – Что еще нам известно о смерти дочери? – нахмурился он. – Там нет никаких странностей?

– У нас не было времени внимательнее ознакомиться с причинами ее смерти, – подал голос Юар. – Но я думал, простите, мы думали заняться этим сегодня во второй половине дня. Если посчитаем, что для этого есть основания.

Алекс постучал карандашом по столу.

– Я бы предложил вам кое-что другое. Фредрика, чем ты занята сегодня?

Фредрика заморгала, словно проспала все собрание.

– Я хотела отдать на перевод несколько бумажек, тех, о которых я говорила. А так – больше ничего у меня нет.

– Бумажек? – недоверчиво переспросил Петер, больше для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Мужчина, которого сбила машина около университета, при себе имел несколько клочков бумаги, скатанных в шарики. На них что-то написано по-арабски.

– Раз уж мы все равно заговорили об этом деле, – сказал Алекс и посмотрел на Фредрику, – есть ли у нас на этом этапе расследования основания подозревать намеренное преступление?

– Нет, – ответила Фредрика. – Во всяком случае, на основании предварительных выводов врачей. Вскрытие будет произведено позже.

Алекс кивнул.

– Насколько я знаю тебя, вряд ли ты будешь заниматься этим весь вечер. Может, разберешься с причиной смерти дочери Альбинов и напишешь нам подробный рапорт – просто чтобы все расставить по местам? Не думаю, что найдется что-нибудь неожиданное, но для порядка надо бы эту тему проработать основательнее.

Фредрика осторожно улыбнулась, не смея глядеть в сторону Юара. Вдруг он такой же, как и Петер, не терпит, когда его обходят? Она еще не составила себе толком мнения о нем, но впечатление он производит хорошее. Очень хорошее. Беглый взгляд в его сторону успокоил ее. Казалось, его это совершенно не беспокоит. Похоже, первое впечатление ее не обмануло.

– Конечно, я займусь делом о смерти их дочери, – согласилась она. – Но, боюсь, сегодня я не смогу надолго остаться.

– Этого и не нужно, можешь продолжить завтра утром, – поспешил добавить Алекс.

Петер ловил его взгляд, пытаясь угадать, что ожидает его самого.

Алекс чувствовал, как закипает от злости.

– Мы с Юаром съездим в церковь, где служили Альбины, – сообщил он, пару раз сглотнув. – Утром мне позвонил настоятель, он готов оказать нам всяческое содействие. Мы поговорим с ним и после решим, как нам поступить дальше: есть ли у нас основания подозревать, что в деле замешан кто-то еще или же Якоб Альбин и был единственным преступником. И будем молить Бога, чтобы до конца дня нам удалось найти их дочь Юханну.

Петер уставился на Алекса.

– А что я буду делать? – спросил он, стараясь не выдать голосом обиды.

У него не получилось.

– Тебе следует явиться к начальнице отдела кадров в два часа, – глухо сказал Алекс. – И на твоем месте я бы не опаздывал.

У Петера заныло сердце.

– Что-нибудь еще? – спросил Алекс.

Поколебавшись, Юар все же сказал:

– У нас сложилось впечатление, что эта квартира не была их домом.

– Что? – удивился Алекс.

Юар покосился на Петера, который сидел, сжав челюсти и уставившись в стену.

– Я же говорю – это только ощущение, – объяснил Юар. – Дом удивительно безликий, словно каждый его квадратный метр там обставлен только с представительскими, так сказать, целями.

– Нам придется разобраться с этим, – ответил Алекс. – Дачные домики и прочее не обязательно должны быть записаны на родителей. С таким же успехом их могли зарегистрировать на одну из дочерей. Фредрика, не возьмешь на себя и это, раз уж взялась?

После чего объявил, что совещание закончено.

Ровно в два часа Петер явился к начальнице отдела кадров, Маргарете Берлин, не ожидая ничего хорошего. Он не мог забыть строгий взгляд Алекса. Пару минут ему пришлось подождать за дверью.

– Заходи и закрой дверь, – сказала Маргарета Берлин своим неподражаемо сиплым голосом – результат, скорее всего, злоупотребления виски и все более громкого opa на подчиненных по мере продвижения по карьерной лестнице.

Петер поспешно сделал, что велено. Он испытывал бесконечное уважение к этой высокой плотной женщине на столом. Волосы Маргареты были очень коротко подстрижены, но ей все равно удавалось выглядеть женственно. Своей большой рукой она указала ему на стул напротив.

– Анна-Карин Ларссон – тебе знакомо это имя? – спросила она так резко, что Петер вздрогнул.

Он покачал головой и сглотнул.

– Нет, – ответил он и смущенно кашлянул.

– Не знаешь? – переспросила Маргарета чуть мягче, хотя глаза ее все еще были темным от гнева. – Так я и думала.

Она выдержала паузу.

– Но зато тебе нравятся рогалики?

Петер собрался уже перевести дух: если у нее нет на него ничего, кроме той дурацкой истории, то скоро его отпустят на все четыре стороны. Но кто такая эта Анна-Карин Ларссон, он все еще не знал.

– Ах, вот в чем дело, – сказал Петер и чуть улыбнулся: этим приемом он пользовался, чтобы смягчать сердца женщин любого возраста. – Если ты меня вызвала из-за шутки с рогаликами, то сразу скажу: я ничего такого не имел в виду.

– Да ну? Это, конечно, обнадеживает, – сухо заметила Маргарета.

– Нет, правда, – повторил он и развел руками. – Если кого-нибудь в кафетерии обидело, что я выразился немного… ну… как сказать, – вульгарно, – то я, разумеется, прошу прощения.

Маргарета посмотрела на него через стол. Он не отвел взгляда.

– Немного вульгарно? – переспросила она.

Петер растерялся:

– Может, излишне вульгарно?

– Да уж. Можно сказать, крайне вульгарно. И очень печально, что Анне-Карин пришлось терпеть такое поведение всего лишь через три недели, как она начала работать у нас.

Петер дернулся. Анна-Карин Ларссон. Вот как, значит, ее зовут, эту очаровательную аспирантку, перед которой он опозорился.

– Я, разумеется, разыщу ее и извинюсь, – затараторил он, запинаясь. – Я…

Маргарета остановила его жестом:

– Само собой, извиниться придется, – веско произнесла она. – Это настолько очевидно, что даже не обсуждается.

Черт побери. Значит, эта кукла распустила нюни и первым делом побежала жаловаться начальству. Маргарета словно прочла его мысли:

– Нет, это не Анна-Карин мне рассказала.

– Не она? – переспросил недоверчиво Петер.

– Нет. Кое-кто еще нашел твое поведение возмутительным. – Маргарета подалась вперед, лицо ее теперь выражало озабоченность. – Петер, с тобой все в порядке?

Вопрос застал Петера врасплох. Маргарета решительно покачала головой, как бы отвечая сама себе.

– Это должно прекратиться, Петер, – произнесла она громко и отчетливо, словно разговаривая с ребенком. – Мы с Алексом знаем, что в последние восемнадцать месяцев дела у тебя так себе. За тобой уже и так много всяких проколов числится, а сегодняшняя выходка стала последней каплей.

Петер чуть не рассмеялся и демонстративно поднял обе руки:

– Но постой-ка…

– Хватит! – заорала Маргарета и хлопнула ладонью по столу с такой силой, что даже пол, показалось Петеру, завибрировал от удара. – Хватит уже. Я хотела вмешаться, еще когда ты напился на рождественской вечеринке и ущипнул Элин за зад, но решила, что вы и без меня разберетесь. Я думала, ты сам понял, что перешел границу. Но, очевидно, ты ни черта не понял.

В кабинете стало тихо, и Петер физически ощутил, как его возражения громоздятся друг на друга, превращаясь в рвущийся из тела крик. Все это ведь сплошная несправедливость! Петер был готов задушить гада, который наябедничал этой стерве о рогаликах.

– Я позаботилась о том, чтобы добыть тебе абонемент на лекции о равноправии полов, они должны открыть тебе глаза на некоторые вещи, Петер. – Увидев его реакцию, Маргарета поспешно добавила: – Мое решение не обсуждается. Ты пойдешь на эти лекции, иначе я передам это дело в более высокие инстанции. Кроме того, ты проконсультируешься с психологом из медицинского центра, к которому мы прикреплены.

Петер открыл рот и снова закрыл его, красный как рак.

– Мы как работодатели не можем закрывать глаза на подобное поведение, – заявила она категоричным тоном и положила перед ним лист бумаги. – Полиция точно не место для супружеских измен. Вот тебе даты и время лекций и консультаций. Будь любезен.

Сначала он решил, что не возьмет эту бумажку, а предложит этой бабе засунуть ее себе в толстую задницу. Но вспомнил, что Алекс тоже знает о злосчастных рогаликах и, похоже, также находится в этом заговоре против него. Петер сжал кулак, так что костяшки побелели, другой рукой рывком схватил листок.

– Что-нибудь еще? – едва выдавил он из себя.

Маргарета покачала головой:

– Пока нет. Но я намерена пристально наблюдать, как ты обращаешься с коллегами. Постарайся отнестись к этому как к новому старту, ко второму шансу. Воспользуйся моментом и сделай выводы. Прежде всего из консультаций с психологом.

Петер кивнул и вышел из кабинета, уверенный, что останься он еще на секунду, то прибил бы эту чертову бабу.

* * *

Алекс Рехт и Юар Салин молчали всю недолгую дорогу, пока ехали из Управления на Кунгсхольмене в церковь Броммы, где работали Марья и Якоб Альбин. Настоятель Рагнар Винтерман обещал встретить их в половине третьего у приходского дома.

Алекс думал о Петере. Он понимал, что жестко поговорил с ним на совещании в «Логове», но, с другой стороны, а что оставалось делать? Случай с рогаликами вышел хоть и дурацким, но совершенно неприемлемым, свидетельствующим о неадекватности одного из сотрудников, пользующихся доверием работодателя. Алекс знал, что у Петера уже давно были некоторые сложности на личном фронте. Понятно, что это влияет на отношение Петера к коллегам, и, если бы парень хоть раз признал, что повел себя некрасиво, можно было бы еще потерпеть. Но этого не случалось. Петер продолжал создавать все более и более стыдные ситуации, позоря своего работодателя в глазах других сотрудников.

Других сотрудниц.

Алекс подавил вздох. Кроме всего прочего, Петер начисто лишен чувства уместности. Сейчас, когда под вопросом само существование следственной группы, скандалы им точно не нужны. Хватит и того, что единственный гражданский специалист, к тому же женщина, оказалась вынуждена уйти на неполный рабочий день по причине тяжело протекающей беременности – по мнению Алекса, из-за переутомления. Он был более чем благодарен, когда Фредрика наконец-то сдалась и согласилась на частичный больничный, подкрепленный солидной справкой от врача.

Одновременно в группу пришло пополнение в лице Юара. Конечно, ненадолго, но тем не менее: решение о назначении его к ним все же означает, что с их группой еще не все покончено. Алекс тут же оценил Юара как необычайно талантливого следователя. Кроме того, в отличие от Петера и Фредрики, нервы у него вроде бы крепкие. Он никогда не взрывался, как Петер, и не толковал любое слово на свой лад, как Фредрика, любительница напридумывать себе бог знает что. А Юар всегда спокоен, его, похоже, ничто не может вывести из себя. Впервые за многие месяцы Алекс почувствовал, что у него на работе появился толковый собеседник.

– Прошу прощения, а откуда у вас такая фамилия, Рехт? – вдруг спросил Юар. – Немецкая?

Алекс рассмеялся, этот вопрос ему частенько приходилось слышать.

– Если углубиться в генеалогию, то можно сказать и так, – ответил он. – На самом деле еврейская. – Он покосился на Юара, ожидая какой-нибудь реакции. Ее не последовало. – Но это давняя история, – добавил Алекс. – Предки, носившие эту фамилию, женились на христианках, так что наше кровное еврейство – передающееся по материнской линии – давно прервалось.

Они подъехали к церкви. Алекс припарковался около приходского дома, как они и договаривались. На крыльце их уже ждал высокий, рослый мужчина в пасторской рубашке. Он застыл, как темная статуя, на белом фоне здания и светло-серого неба. «Респектабельный», – отметил Алекс, не успев выйти из машины.

– Рагнар Винтерман, – представился настоятель, пожимая руки Алексу и Юару.

Алекс предположил, что настоятель ждал их на крыльце не так уж долго – рука его была теплой. И большой. Алекс никогда не видел таких больших ладоней.

– Заходите, – произнес Рагнар Винтерман низким голосом. – Алис, секретарь нашего прихода, приготовила нам кофе.

На одном из больших столов внутри приходского дома уже стояли чашки и большое блюдо с выпечкой. Не считая этого, помещение выглядело пустовато, и Алекс, еще не сняв куртку, почувствовал, как тут холодно. Юар раздеваться не стал.

– Прошу прощения, что у нас так холодно, – сказал Рагнар со вздохом. – Мы уже несколько лет пытаемся наладить нормальное отопление, уже почти и отчаялись. Кофе?

Мужчины охотно согласились.

– Я хотел бы высказать мои соболезнования, – осторожно начал Алекс, ставя чашку на блюдечко.

Рагнар склонил голову.

– Это огромная потеря для нашего прихода, – тихо произнес он. – Невозможно представить себе, как мы восполним такую утрату. Всем нам предстоит осмыслить постигшее нас горе.

Манера священника держаться и его голос внушали Алексу безотчетное доверие. Дочь его сказала бы, что у Рагнара Винтермана – фигура спортсмена старшей возрастной группы.

Настоятель провел руками по густым каштановым волосам.

– Мы в церкви часто говорим, что нужно надеяться на лучшее и готовиться к худшему, – как выражаются янки, «hope for the best, prepare for the worst», – но в этом случае нужно отчетливо представлять себе это самое «худшее». – Он умолк и забарабанил пальцами по чашке. – Боюсь, что многие из нас и прихожан не были готовы к этому.

Алекс поднял брови:

– Простите, боюсь, я вас не совсем понял…

Рагнар Винтерман выпрямился.

– Все здесь были в курсе проблем Якоба со здоровьем, – сказал он, глядя в глаза Алексу. – Все. Но совсем немногие из нас знали, насколько плохо ему иногда бывало. О том, к примеру, что он проходил лечение электрошоком, знало лишь несколько человек. Когда он ложился на лечение, мы обычно говорили, что он в санатории или на курорте. Он сам это предложил.

– Он боялся показаться слабым? – спросил Юар.

Рагнар перевел взгляд на него.

– Я так не думаю, – ответил он и немного откинулся назад. – У него все же была нормальная самооценка. Но он знал, как и все мы, что вокруг этого недуга в обществе существует множество предрассудков.

– Насколько мы поняли, он был болен довольно давно, – произнес Алекс и про себя выругался, что они до сих пор не связались с лечащим врачом Якоба.

– Несколько десятков лет, – вздохнул настоятель. – С юношеских лет. Слава богу, медицина с тех пор сделала большие успехи. Я понял, что первые годы были для него особенно тяжелыми. Вроде бы его мать тоже страдала от депрессии.

– Она жива? – спросил Юар.

– Нет, – ответил настоятель и отпил немного кофе. – Она покончила жизнь самоубийством, когда ему было четырнадцать. Вот тогда он и решил стать священником.

Алекс вздрогнул. Некоторые проблемы, похоже, передаются, как эстафета, от поколения к поколению.

– Что вы думаете о произошедшем вчера вечером? – осторожно спросил он и попытался поймать взгляд настоятеля.

– Вы имеете в виду, верю ли я, что это совершил Якоб? Застрелил Марью, а затем себя самого?

Алекс кивнул.

Рагнар сглотнул несколько раз, глядя мимо Алекса и Юара в окно, на снег, лежащий на деревьях и на земле.

– Увы, я думаю, что именно так все и произошло.

И, словно вдруг ощутив, что сидит в крайне неудобной позе, он подвинулся и закинул ногу на ногу. Свои большие ладони он положил на колени.

Единственным звуком, нарушавшим повисшую тишину, было чирканье ручки Юара, скользящей по наполовину исписанной странице блокнота.

– Последние трое суток он явно был в ужасном состоянии, – произнес Рагнар напряженным голосом. – И я жалею, да, сожалею от всего сердца, что не поднял тревогу и ничего не рассказал хотя бы Марье.

– Что именно? – спросил Алекс.

– О Каролине, – промолвил Рагнар и, наклонившись над столом, спрятал лицо в ладонях. – Бедняжка Лина, у нее вся жизнь пошла наперекосяк.

Алекс заметил, что Юар перестал писать.

– Вы хорошо ее знали? – поинтересовался он.

– Взрослой – нет, не очень. Я хорошо ее знал, когда она была моложе, – произнес Рагнар. – Но Якоб постоянно рассказывал о ее жизни. О ее пристрастии к наркотикам и попытках с ними покончить.

Он покачал головой.

– Якоб лишь несколько лет назад осознал, что с ней происходит. Она всегда ведь была очень требовательна к себе, и когда во время учебы она не смогла всегда быть первой, то начала пробовать разные наркотики. Сначала чтобы успевать больше и лучше, а потом эта зависимость стала ее очередной проблемой.

– Но ее мать, Марья, наверняка тоже знала о проблемах Каролины? – предположил Алекс.

– Разумеется, – ответил Рагнар. – Но с отцом у девушки были более доверительные отношения, поэтому именно он лучше представлял себе ситуацию. А поскольку проблем у супругов и без этого хватало, Якоб предпочел не посвящать Марью во все подробности.

– Все равно она должна была что-то заподозрить, – заметил Юар. – Ведь, насколько я понимаю, дочь регулярно принимала наркотики на протяжении нескольких лет.

– Да, это, конечно, так, – принялся объяснять Рагнар с некоторой жесткостью в голосе. – Но при некотором усилии все можно сгладить, тем более для матери, которая все равно не в силах увидеть очевидное.

– Вы имеете в виду, она закрывала глаза на некоторые проблемы дочери? – спросил Алекс.

– Да, именно так, – подтвердил Рагнар. – И по-моему, не так уж это странно. Альбинам и без того было тяжко из-за болезни Якоба, а тут внезапно еще и с дочерью проблемы. У Марьи просто не осталось сил. Так иногда случается.

Алекс, как отец двоих детей, не был так уж согласен с настоятелем, а впрочем, комиссар плохо представлял себе, что такое постоянно жить рядом с человеком, страдающим тяжелой депрессией. Наверное, существует некий естественный предел горя, которое человек может вынести. В этом смысле Рагнар прав.

– Якоб получил известие о смерти дочери в воскресенье вечером, – продолжал Рагнар. – Он позвонил мне вскоре после этого, в растерянности и отчаянии.

– А от кого он получил это известие? – спросил Алекс.

На мгновение Рагнар замялся:

– Я не знаю… это важно?

– Скорее всего, нет, – сказал Алекс, – но хотелось бы знать все равно.

Юар беспокойно заерзал:

– Разве он ничего не рассказал жене?

Рагнар прикусил нижнюю губу и покачал головой:

– Ни слова. И меня умолял тоже ничего не говорить. По его словам, он хотел сам осмыслить случившееся, прежде чем говорить об этом Марье. Признаться, я не видел причин не пойти ему навстречу и дал ему время до среды, то есть до сегодняшнего дня.

– До сегодня? – переспросил Алекс.

Настоятель кивнул.

– Сегодня Марья должна была принимать участие в приходском собрании, и если бы Якоб до тех пор не сообщил ей скорбную весть, то я бы сам это сделал – так мы с ним договорились. Ей ведь следовало это узнать в конце концов.

В голове у Алекса крутилось множество мыслей. Картина постепенно прояснялась.

– А потом вы разговаривали с ним или это был последний разговор?

– Мы созванивались еще один раз, – отозвался Рагнар и снова напрягся. – Вчера. В его голосе звучало странное облегчение, он заявил, что собирается рассказать все Марье вечером. Что все разрешится.

Он сделал глубокий вдох. Алекс испугался, что настоятель разрыдается, но этого не произошло.