Текст книги "Экспаты"

Автор книги: Крис Павон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Глава 30

Представление наконец закончилось. Машина мчалась сквозь ночь, впереди расстилалась прямая двухполосная дорога, неосвещенная и пустая, колеса шуршали по асфальту, неся их через поля к подсвеченному вдали небу над городом, над их домом, над их детьми; там их ждало возобновление прежней нормальной жизни или начало новой.

Декстер вел машину быстрее, чем обычно. Может, он выпил в ресторане лишнего, поддавшись настроению, под давлением этого представления на радость агентам ФБР, сидевшим где-то и слушающим трансляцию. Подслушка продолжала работать, передавать.

Они позволили молчанию воцариться в салоне машины, чтобы омыться, очиститься от прошлого – теплая ванна тишины, безмолвия, бездействия. Впервые, насколько они помнили, воцарившееся между ними молчание не было наполнено многочисленными слоями лжи, громоздящимися один поверх другого. Но Кейт оставалась настороже: огромная ложь все еще висела над ними.

Она смотрела на дорогу, на гипнотизирующую разделительную линию посреди черной полосы асфальта. Она опять колебалась, пребывала в нерешительности. Потом ей вдруг стало противно самой себя, непереносимо противно.

Все, хватит.

– Декстер, – сказала она, заставив себя решиться и не давая времени отступить, передумать, – можешь остановиться на стоянке где-нибудь впереди?

Он снял ногу с педали газа и посмотрел на жену.

– Мне надо кое-что тебе рассказать.

Стоянка для отдыха располагалась в нескольких милях к югу от города – огромная площадка, забитая припаркованными восемнадцатиколесными фурами, пьяными тинейджерами, вылезающими из побитых машин типа «шкода», чтобы закупить огромные сумки пива, сигарет и чипсов, а также юными голландками (все в сплошном пирсинге), преодолевающими огромные расстояния, возвращаясь из Альп, молчаливыми измотанными рабочими-португальцами, поедающими сандвичи по пути домой после тяжкого отмывания полов в ресторанчиках фаст-фуда от липких потеков кетчупа.

Декстер оставил мотор работать на холостом ходу, оставив также включенным подогрев сидений, но выключив фары. И повернулся к Кейт.

Тут она вспомнила про работающую подслушку. И хотела было предложить Декстеру выйти на парковочную площадку, где можно обрести мрачное уединение. Но ФБР и Интерпол отлично знают все, что она намеревается ему рассказать, так зачем об этом беспокоиться?

– Декстер, – сказала она, – я никогда не занималась подготовкой аналитических справок для правительства.

Ей было трудно рассмотреть выражение его лица в тусклом свете приборов на панели управления. Она поборола желание отвернуться и спрятать глаза. Ей пришлось преодолеть давно вошедшую в плоть и кровь привычку прикрывать собственную ложь, чтобы теперь наконец сказать правду.

– И я никогда не работала на Государственный департамент.

Мимо протащился трейдер, медленно двигаясь на низшей передаче, ревя и громыхая мощным двигателем под лязганье и позвякивание прочих механизмов. Кейт дождалась, пока он уедет вместе со своим грохотом.

– А чем я занималась, чтобы иметь заработок…

Тут она передумала. Отлично знала, что́ намерена сообщить, но не представляла, какова будет реакция Декстера.

Кейт бросила взгляд на ярко освещенное здание в центре парковки – универсальный магазин и кафе, до блеска вымытые полы и аккуратно расставленные столики.

Она расстегнула браслет, сунула часы в карман на кожаной обивке сиденья и сказала:

– Пойдем выпьем кофе.

Декстер опустил монету в кофейный автомат, нажал на кнопку и подождал, когда тот начнет с шипением выдавать эспрессо, выплескивая и разбрызгивая его из обесцветившегося носика насадки в хлипкий одноразовый стакан.

Кейт отпила глоток своего капуччино. Он был неплох, этот кофе, приготовленный автоматом на автомобильной стоянке, – горячий, крепкий и вполне приличный. В Европе повсюду можно получить хороший кофе.

Они выбрали столик со стеклянной столешницей, уселись в легкие кресла из стальных трубок у огромного окна, выходившего на шоссе. В противоположном конце кафе сидела женщина с усталыми заплаканными глазами, явно в скверном, кризисном состоянии: может, нежданная беременность или неудачный роман. У этих людей свои проблемы, какое им дело до чужих, они не станут подслушивать.

Не было никакого смысла придумывать вступление. Кейт протянула руки через столик и сжала ладони Декстера.

– Я работала в ЦРУ, – сказала она. – Таких называют шпионами.

У Декстера расширились глаза.

– Я руководила деятельностью агентуры в Латинской Америке. Работала в Сальвадоре, Венесуэле, Никарагуа, Панаме и Гватемале. Но более всего в Мексике.

Казалось, он хочет что-то сказать, но так ничего и не сказал.

– Я начала работать в ЦРУ сразу после окончания колледжа. И это вся моя трудовая деятельность. Я сама выбрала такую карьеру, поскольку думала, что не могу никого полюбить. То, что произошло с моими родителями, с моей сестрой… Я стала тупой и невосприимчивой, словно онемела. И решила, что вообще не способна на интимные отношения. Уверилась, что у меня никогда не будет собственной семьи.

Кейт сжала ладони Декстера, подчеркивая последние слова, – это был самый действенный компонент во всей ее многослойной истории, во всех просьбах о прощении.

– Я полагала, что всегда буду одна. Считала, что никогда не придется никому врать, никому, кого я люблю, потому что у меня никогда не будет таких людей. Я была молодая и ущербная, мне здорово досталось, и я даже не представляла, что когда-нибудь стану другой. Ты помнишь, что это значит – быть молодым?

Он кивнул, по-прежнему молча.

– Невозможно вообразить, как быстро это проходит! Тогда казалось, что молодость будет длиться вечно. Но это всего лишь миг.

Женщина, сидевшая за столиком в другом конце кафе, громко всхлипнула.

– И, встретив тебя, я, конечно, не сказала, чем занимаюсь. Я тогда считала, что мы скоро расстанемся. Или я тебя через полгодика просто брошу, или тебе самому надоест со мной возиться – я такая закрытая, непонятная… И ты сам от меня избавишься. Совсем не думала, что у нас возникнут постоянные отношения, ведь до того у меня такого ни с кем не было.

Декстер внимательно смотрел ей в лицо.

– Но я ошибалась. Как потом оказалось, я влюбилась в тебя.

Внимание Кейт привлек мужчина, который вошел в магазин и бросил взгляд в ее сторону. Интересно, настанет день, когда она прекратит подозревать всех и каждого, кто просто проходит мимо.

– Я давно хотела тебе рассказать, Декстер. Пожалуйста, поверь. Я тысячу раз об этом думала. Почти каждый день, все то время, что мы с тобой знакомы. Но никак не могла выбрать подходящий момент, когда мне следовало тебе об этом рассказать.

Это был тот самый аргумент, которым он воспользовался прошлой ночью на балконе, – вполне оправданный, законный способ откровенно во всем сознаться, после чего они планировали устроить фальшивый выход с якобы чистосердечными признаниями, который и проделали с помощью нынешнего представления на радость федералам. И вот теперь, сидя в придорожном кафе, они возвращались к откровенности и интимной близости своего брака.

– Потом мы поженились, а я все еще не решалась тебе рассказать. Это было ужасно! Правда ужасно. Я полностью признаю – с моей стороны это просто чудовищно.

Декстер слабо улыбнулся – маленькая уступка с его стороны.

– Потом, когда родился Джейк… – Кейт сделала паузу, раздумывая, стоит ли сообщать ему все подробности и насколько полной будет ее откровенность по ее собственным критериям. – …Я перевелась в другой отдел, больше не занималась полевыми операциями, стала аналитиком, просто чиновником в Вашингтоне. Ты не знаешь, что это такое. Это похоже… это как в бейсболе, когда из игроков переходишь в тренеры.

Декстер когда-то был ярым бейсбольным болельщиком. Он снова улыбнулся Кейт – слабой, болезненной улыбкой, но так и не смог что-нибудь сказать. Словно лишился дара речи.

– В сущности, я бросила свою карьеру. Но оставалась в ЦРУ. Нам нужны были деньги, которые мне там платили, и страховка, а ты тогда мало зарабатывал.

Декстер поморщился; ей не следовало упоминать об этом. В Люксембурге, слава Богу, здравоохранение всеобщее и бесплатное.

– Как бы то ни было, – продолжала она, – я так и не собралась все тебе рассказать. – Кейт не могла понять, злится он или нет; или, может быть, негодует, или просто в шоке. Гораздо позже она осознает, что лишь на это стоическое молчание и терпение он и был в тот момент способен. Он не имел опыта подобных противостояний, похожих, скорее, на очную ставку, да и сам ни от природы, ни в силу своей профессии не был склонен к хитростям и уверткам. Такое с ним могло произойти разве что случайно.

– А когда мы переехали сюда, я, конечно, ушла с этой службы. Но в тот момент зачем мне было рассказывать тебе правду? Да и как я могла на это решиться? Я лгала тебе десять лет. А теперь ложь закончилась. У меня были все причины считать, что отныне это несущественно, и с каждым днем таких причин становилось все больше. Так зачем мне было признаваться? Что это могло дать? Однажды, помню, ты сказал по поводу секретности дел твоего предполагаемого – а на самом деле несуществующего – клиента: если есть секрет, то это секрет для всех, и исключений из этого правила нет.

Декстер смотрел в другой конец зала, в пространство.

– Только я ошибалась, Декстер, теперь я знаю, что ошибалась. Мне следовало найти способ в какой-то момент все тебе рассказать. Но я не стала его искать. – Она пыталась изобразить на лице раскаяние, мольбу о прощении. – И мне очень, очень жаль, что не стала.

Теперь Декстер широко улыбнулся Кейт, и улыбка эта говорила о полном отпущении грехов и несколько надменном снисхождении. Такую улыбку человек пускает в ход, когда слышит важное признание и искреннюю просьбу о прощении. Улыбка терпимости, но одновременно и превосходства. Улыбка, словно говорящая: «Я готов принять твои извинения, но теперь ты передо мной в долгу».

Или по крайней мере такой она показалась Кейт в ту минуту.

Она еще полтора года будет определять истинный смысл этой улыбки, но на самом деле улыбка Декстера означала огромное облегчение. Это была улыбка человека, который наконец может перестать притворяться, будто чего-то не знает, хотя на самом деле давно уже в курсе дела.

Начался дождик, как обычно. Сперва несильный, он застлал туманом широкое окно, выходившее на шоссе. Потом громче застучал крупными каплями по стеклянной крыше атриума.

Перед зданием развернулась машина, на секунду осветив фарами глаза Декстера.

– И чем ты там занималась?

– В основном встречалась с разными людьми, – ответила Кейт. – И уговаривала их делать то, что мы – США или в крайнем случае ЦРУ – хотели от них. Убеждала.

– Каким образом?

– Давала деньги и информацию. Помогала сорганизоваться. Иногда угрожала тяжкими последствиями, если они не будут с нами сотрудничать.

– Какими именно?

– По большей части прекращением поставок того, в чем они нуждались. Денег, оружия или поддержки правительства США. Тем, что вместо них эту поддержку получат их соперники и конкуренты. Или деньги. Или оружие.

– Но иногда было и что-то другое?

– Иногда я говорила, что иначе их просто убьют.

– Ты убьешь?

– Обычно я не сообщала таких подробностей.

– И что с ними было потом? Их убивали?

– Иногда.

– Ты убивала?

– Не совсем.

– И что это должно означать, «не совсем»?

Кейт не хотелось отвечать. Она и не ответила.

Декстер посмотрел в сторону, готовый задать еще один вопрос, хотя вовсе этого не желал.

– А в твою работу входили занятия сексом с этими людьми?

– Нет.

– Но ты занималась?

– Чем именно?

– Спала с другими мужиками?

– Нет, – ответила она. – А ты с другими бабами?

– Нет.

Кейт отпила последний глоток капуччино, остывшего до комнатной температуры, пришедшего в соответствие с окружающей средой. Эта часть разговора на не относящуюся к делу тему супружеской верности стала для нее неожиданностью – никто из них никогда другого не обманывал.

– Ты когда-нибудь убивала?

Она понимала, что рано или поздно этот вопрос будет поднят – и ужасно боялась этого момента, – но пока так и не решила, что ответит. Или насколько полным будет ее ответ.

– Да, – наконец произнесла она.

– И скольких?

Она не желала называть эту цифру. Это и была одна из основных причин, в силу которой она не открывала Декстеру правду. И дело было не только в подписке о неразглашении, данной ею, которую она не хотела нарушать, и даже не в нежелании признаваться, что лгала все эти годы. Основная причина заключалась в том, что она вообще не хотела начинать этот разговор и отвечать на этот вопрос, заданный ей человеком, который уже не будет относиться к ней как прежде.

– Нескольких.

Он явно желал больших подробностей, большей откровенности. Но Кейт лишь покачала головой. Точную цифру она ему не сообщит ни за что.

– Недавно? – спросил он.

– Не очень.

– То есть?

В его голосе звучало нетерпение, он устал от ее уклончивых ответов.

– В последний раз через несколько месяцев после рождения Джейка. Это был один человек в Мексике.

Если сообщить его имя, то придется рассказать и всю связанную с ним историю. Ну почти всю.

– Это был политик, проигравший президентские выборы. Он планировал еще одну попытку и хотел получить нашу поддержку. Мою поддержку. А я уже списала его со счетов, да и вообще это была моя последняя поездка в Мексику. Мне тогда нужно было встретиться и с другими политиками, другими парнями, собиравшимися участвовать в выборах. А он узнал об этом. И когда я оказалась там, буквально заставил меня с ним встретиться.

– Заставил? Как?

– Практически похитил. Прямо с улицы. Никакого насилия, но угроза явно присутствовала. Встреча превратилась в долгую и нудную перепалку по поводу того, почему мы – почему я – должны его поддержать. Потом он показал мне фото, снятое с улицы через окно, на нем была я с Джейком на руках в нашей гостиной.

Декстер чуть склонил голову набок, словно ища подтверждения, что правильно ее понял.

– Он угрожал мне. Если я не буду его поддерживать, моей семье грозят неприятности. Я не поняла, насколько серьезна эта угроза и следует ли вообще обращать на нее внимание. Я бы не стала принимать ее всерьез, но следовало помнить, что этот человек вполне способен на иррациональные поступки. Подвержен пустым мечтаниям. А у меня уже был ребенок. Мой первенец. Наш первенец.

– И ты?..

– И я не нашла более надежного способа его обезвредить. Подобный парень – с хорошими связями по всему миру, несмотря на жизнь в изгнании или даже тюремное заключение, – это серьезная угроза. Если бы он решил устроить неприятности, нам их было бы не избежать.

– Поэтому ты его убила.

– Да.

– Как? Где?

Ей вовсе не хотелось выдавать этот убийственный натурализм, да еще покадрово. Не хотелось подробно рассказывать, как она ехала через Манхэттен, какой длины было лезвие ножа-выкидушки, сколько раз она нажимала на спусковой крючок, какого цвета были заляпанные кровью обои в том гостиничном номере, как этот человек валился на ковер, а в соседней комнате номера плакал ребенок, и оттуда вышла женщина и уронила на пол бутылочку, от которой отскочила соска, и молоко пролилось на ковер, как она молила: «Por favor»,[97]97
  Пожалуйста (исп.).


[Закрыть] подняв руки к потолку, тряся головой и прося – заклиная – сохранить ей жизнь: огромные черные глаза широко распахнуты, словно глубокие озера страха. Кейт направила на нее свой «глок» – бесконечный миг борьбы с собой: ребенок казался ровесником Джейка, еще грудничок, а эта бедная женщина была того же возраста, что и Кейт, несчастная, не заслуживавшая смерти.

– Декстер, я не хочу возвращаться к этим подробностям.

Она не желала рассказывать ему про кровь, пропитывавшую ковер, сочась из огромной дыры на затылке Торреса. Проклятье!

– Может, когда-нибудь расскажу, – сказала Кейт. – Но не сейчас. О’кей?

Декстер кивнул.

– И что я тогда поняла, – продолжала Кейт, – так это то, что подобные штучки слишком тяжелы для меня, они стали слишком сильно на меня действовать. И больше мне не хочется заниматься подобным и делать то, что противно. Я поняла: с оперативной работой пора кончать и следует оборвать все эти связи и контакты с агентурой.

Та молодая женщина видела Кейт в лицо, она видела, как Кейт убивала Торреса и его телохранителя. Та женщина, свидетельница хладнокровного убийства, могла отправить Кейт в тюрьму. Могла отнять у нее ребенка, мужа, прежнюю жизнь.

– Ну так вот, убив этого парня, я отправилась к себе в контору и попросила перевода в другой отдел.

Кейт целила пистолет в грудь женщины, поддерживая правую кисть левой рукой, ее уже охватила паника, сомнение, что хватит сил это сделать. И донимала мысль, достанет ли у нее сил этого не делать.

А в соседней комнате снова закричал, заплакал ребенок, еще громче.

Дело не заняло слишком много времени – полностью очиститься, рассказать всю правду после стольких лет лжи. Удивительно, но она вовсе не ощущала в себе сейчас перемен, сейчас, когда все – ну или почти все – было высказано.

У них обоих имелось теперь право злиться. Однако эти два отдельных ощущения – обиды и негодования – вроде как взаимно нейтрализовали друг друга, поэтому никто из них не злился. Правда, на лице Декстера отражалось некоторое беспокойство. Кейт решила, что он тревожится за их будущее. Может, обдумывает, как сложится дальше их совместная жизнь, ведь оба оказались обманщиками… Их брак, как выяснилось, был выстроен на неправедных, лживых основах. Они слишком долго вели фальшивую жизнь.

Кейт не догадывалась, что Декстер признался не во всем, раскрыл не все свои обманы. Точно так же, как и она открылась ему не полностью.

Он смотрел на нее, словно боролся с каким-то искушением, а потом решился:

– Мне тоже очень жаль, Кэт, что все так случилось. Очень!

Пока они сидели в этом кафе на парковке, как позднее поняла Кейт, Декстер боролся с желанием поведать ей и самую глубоко запрятанную тайну, самый большой свой обман. Но не решился.

Так же, как и она сама.

Глава 31

Кейт ощупью продвигалась по коридору к чуть светящейся в темноте двери в комнату мальчиков. Оставив их после ужина, она, пребывая в расстроенных чувствах, забыла задернуть шторы. И уличный свет просачивался к ним в комнату, окутывая все серебристым сиянием – весь этот словно припудренный мир миниатюрных одежек, игрушек и невинных маленьких мальчиков с гладкими лобиками и невозможно тоненькими ручонками и плечиками.

Она подошла к их кроваткам с крохотными матрасиками – «для детей младшего возраста» – чуть больше, чем матрасы в качалках или колясках, но тем не менее именуемые «постелями для больших мальчиков». Поцеловала каждого в макушку, в шелковистые, пахнущие свежестью волосики. Дети разметались во сне, приняв смешные позы, руки-ноги раскинуты в стороны, словно они упали на эти постели с большой высоты.

Кейт выглянула в окно, прежде чем задернуть шторы. Бебиситтер уже влезала на пассажирское сиденье, Декстер за рулем, готовый везти ее через мост к Gare,[98]98
  Вокзал (фр.).


[Закрыть] к ее узенькой улочке, забитой азиатскими ресторанчиками средней руки. В Люксембурге огромный бифштекс au poivre[99]99
  Под перечным соусом (фр.).


[Закрыть] стоит вполовину меньше, чем жуткие китайские блюда.

В конце квартала стояло припаркованное такси, водитель выпускал клубы сигаретного дыма сквозь приспущенное окно, и те образовывали облачка плотного горячего дыма, клубящиеся в холодном ночном воздухе.

В противоположной стороне можно было с трудом разглядеть фигуру человека под дубом, посаженным в центре небольшой полянки, где землю прикрывала черная железная сетка. Он, видимо, будет торчать там до самого рассвета – или, возможно, они меняют друг друга на этом ночном наблюдательном посту, – дабы удостовериться, что семейство Муров не собирается никуда бежать. Вон он стоит на камнях мостовой – в неудобной позе, прислонившись к острым прутьям решетки, кутаясь и дрожа под ледяным ветром, ноги болят от напряжения, он устал, голоден, ему холодно и до смерти все это надоело.

Такая уж у него работа. И хотя Кейт в тот момент этого не знала, он недавно сделал некое открытие, здорово поднявшее мотивацию его усилий, достигших ныне такого накала, что их вполне можно охарактеризовать как навязчивую идею. И стало быть, его теперь обуяло еще более страстное желание преуспеть в своей работе, которое наверняка поможет ему переждать всю эту длинную и холодную ночь.

* * *

Когда Декстер вернулся, Кейт снова сидела на балконе. Он бросил ключи в плошку на столике в холле, где всегда оставлял их. Прошел через полуосвещенную комнату, ступая по полированным каменным плитам, точно таким, как в любой другой квартире Люксембурга. Вышел на балкон и закрыл за собой дверь.

Дождь вместе с облаками унесло ветром. Ночное небо очистилось, поблескивали звезды.

– У тебя есть выбор, – сказала Кейт. – Либо я, либо эти деньги. – Она уже приняла решение, не подлежавшее обсуждениям. Она была уверена, что знает характер Декстера. Этот мужчина вовсе не стремится покупать яхты и спортивные машины и платить за них крадеными деньгами, к тому же запачканными кровью. Он хотел всего лишь украсть их. – Но ты не можешь сохранить и то и другое.

Они смотрели в глаза друг другу, сидя в этой холодной темноте вторую ночь кряду, успев проделать за это время огромный путь через разделявшее их чудовищное расстояние.

Декстер откинул голову и уставился в небо.

– Тебе непременно нужно так ставить вопрос?

– Да не хотелось бы. Но нужно.

Он понял: у них обоих земля уходила из-под ног. И теперь невозможно понять, как вести себя дальше.

– Тебя я выбираю, – сказал он, глядя на нее. – Это же ясно: только тебя.

Она в ответ посмотрела на него. Что-то произошло, что-то промелькнуло между ними, она не могла сказать, что именно, может быть, понимание, признание, знак уступки, благодарность, какая-то неведомая смесь эмоций, которой обменялись двое людей, давно уже состоящих в браке. Он протянул руку, сжал ее ладонь.

– Мы оставим эти двадцать пять миллионов на том же счете, – сказала она, – и никогда не будем к ним прикасаться.

– Тогда зачем их там держать? Почему не избавиться от них? Построить школу во Вьетнаме. Или клинику в Африке для больных СПИДом. Да что угодно.

Кейт никогда не приходило в голову, что она может справиться с такой задачей: избавиться от гигантской суммы денег. Что получит возможность кому-то ее просто подарить. Она еще раз задумалась над своим планом, над имеющимися вариантами именно с этой, новой, точки зрения. Несколько минут они молчали, погрузившись в размышления.

– Сомневаюсь, что это нужно, – сказала она. – Лучше оставить их в качестве подушки безопасности. На случай, если все же придется смываться. Их хватит, чтобы начать новую жизнь с нуля в любой момент.

– С какой стати?

– Я не уверена, что тебя никто никогда не поймает. Всегда остается такая возможность – попасться. Могут существовать улики, о которых ты не знаешь. Эта девица в Лондоне, твой хорватский информатор, кто угодно, где угодно. И еще те, с кем они общаются, с кем спят. И эти агенты ФБР, и результаты их расследований. И Интерпол.

Декстер поглубже устроился в кресле. Был уже час ночи.

– Нам придется все время быть настороже, и долгие годы, – продолжала Кейт. – Может, всю оставшуюся жизнь. И нам нужно в любой момент быть готовыми исчезнуть – с чемоданом, полным денег.

– О’кей. И сколько нам потребуется? Миллион? А как быть с остальными?

– Остальные оставим нетронутыми. Это будет вроде как онкольный счет. До востребования.

– Зачем?

– Затем, что в один прекрасный день нам, возможно, придется эти денежки вернуть.

* * *

Кейт проснулась как от толчка, внезапно, вся в поту.

Она прошлепала по коридору, поцеловала мальчиков, прислушалась к их дыханию, убедилась, что все в полном порядке.

Потом выглянула в окно. Билл торчал все там же – желал быть полностью уверенным, что они не собираются удрать.

Декстер крепко спал, свалив с плеч огромное бремя.

А Кейт мучилась бессонницей, ее преследовал все тот же демон, постоянно возникавший и мучивший, особенно когда она пыталась о нем забыть.

Спуск был крутой и узкий, за ним резкий поворот на девяносто градусов, еще один трудный поворот за воротами подземного гаража при выезде на тесную улочку, зажатую между двумя каменными стенами, тоже круто спускавшуюся вниз, потом еще несколько крутых поворотов. Кейт осторожно вела машину по этим куцым улочкам, то поднимающимся вверх, то опускающимся вниз, по скользким булыжным мостовым, объезжая острые выступающие углы домов. Радио было настроено на волну «Культура Франции», по ней шла программа утренних новостей, сплошные политические скандалы. Она по-прежнему не понимала четверти всех этих слов, но ее вполне устраивал общий смысл сказанного. Мальчики на заднем сиденье обсуждали, какие фрукты самые вкусные и как их надо резать. Джейк предпочитал яблоки. Бен, к ее удивлению, высказался в пользу киви.

Кейт достигла такого уровня усталости, что у нее вот-вот должны были начаться галлюцинации. Подобное ощущение она помнила по временам, когда ее мальчики были грудничками – каждую ночь приходилось просыпаться в четыре утра, чтобы покормить их грудью. Еще такое бывало во время выполнения заданий: подъем в три часа ночи, чтобы успеть на непредвиденный вылет в пять утра – на незарегистрированном самолете, с импровизированной взлетной полосы где-то в джунглях.

Она провела детей через кампус – они плыли в утреннем тумане, обмениваясь приветствиями и улыбками с доброй дюжиной друзей и знакомых. Она еще успела быстренько поболтать с Клэр. А Эмбер познакомила ее с новой, только что приехавшей американкой, веснушчатой женщиной из Сиэтла, чей муж работал в системе «Амазон», а жили они в перестроенной старой пивоварне в районе Грунд. Кейт договорилась присоединиться к ним и вместе выпить кофе перед тем, как забирать детей – через шесть с половиной часов, после этого ежедневного «окна», дающего возможность отправиться на шопинг и в химчистку, сходить в кино и пофлиртовать с тренером по теннису. Немного пожить своей тайной жизнью, какую только можешь себе придумать. Или просто и совсем не тайно выпить кофе с такими же домашними хозяйками из экспатов.

Внизу, у подножия холма, размещалась опасная зона – там шло строительство; дальше виднелся железнодорожный переезд, за ним снова подъем и опять спуск, к реке Альзет в Клаузене, потом подъем к Виль-От, идущий мимо поворота ко дворцу великого герцога, мимо толстого, надутого стража в темных очках, и дальше к их дому с его подземной парковкой.

Снова начался дождь. Кейт направилась к центру города по улицам, которые уже знала наизусть, знала все подъемы и спуски, витрины и владельцев магазинов.

Возле церкви Сен-Мишель стояла старая монашка.

– Bonjour, – поздоровалась она с Кейт.

– Bonjour, – ответила Кейт, подходя поближе и глядя на монахиню – очки без оправы, тесная ряса под темным суконным пальто. Она оказалась не так уж стара, эта монахиня; просто издали смотрелась старухой. Вероятно, ровесница Кейт.

С Клаузена, с вершины холма, открывались потрясающие виды во все стороны от этого узкого плато, широкие пространства в коричневых и серых тонах, мокрые, мышиных цветов. Дождь усилился, и Кейт поплотнее завернулась в пальто.

По высокому, похожему на акведук мосту над ущельем пронесся поезд. По подмерзшей поверхности реки металась и непрестанно крякала одинокая утка, звуки были такие, словно старый капризный покупатель спорит с кассиром. Троица японских туристов в пластиковых пончо перебежала через улицу.

Кейт забралась на смотровую вышку, устроенную над бастионами, расходившимися под ней путаницей тоннелей. Сотни миль тоннелей проходили под этим городом, некоторые достаточно высокие, чтобы пропустить лошадь, повозку с мебелью и даже конный полк. Во время войны население могло прятаться – могло жить – в этих тоннелях, спасаясь от кровавой бойни наверху.

Кейт сделала последний шаг и вышла на платформу смотровой вышки. Там уже стояла женщина, глядя на северо-восток, на блестящие башни учреждений Европейского союза в Кирхберге. Стояла на вершине старой Европы и смотрела на новую.

– Вы ошиблись, – сказала Кейт.

Женщина – Джулия – обернулась.

– И вам следует оставить нас в покое.

Джулия покачала головой:

– Вы нашли эти деньги, не так ли?

– Черт бы тебя побрал, Джулия! – Кейт старалась сохранять спокойствие. Она была не столь уж уверена, что сумеет выиграть. – Это просто не соответствует истине.

Джулия сморщилась: порыв ветра бросил ей в лицо пригоршню дождевых капель.

– Ты лжешь.

За всю свою карьеру Кейт ни разу не теряла самообладания, особенно при выполнении заданий, в ходе подобных столкновений и споров. Но когда ее дети были совсем маленькими, они постоянно истощали ее духовные силы, она часто теряла терпение и регулярно выходила из себя. Это уже стало вполне привычным ощущением – тяжесть, стеснение в груди, перед тем как сорваться.

– И я намерена это доказать, – добавила Джулия, делая еще шаг в сторону Кейт и демонстрируя невыносимо самодовольную улыбочку на своих нелепо накрашенных губах.

Кейт взмахнула рукой и закатила Джулии хорошую пощечину; когда ладонь коснулась влажной кожи, раздался звучный шлепок; оплеуха получилась просто отличная и оставила на лице здоровенную красную отметину.

Джулия прижала ладонь к щеке, посмотрела Кейт в глаза – ее взгляд, казалось, выражал полное удовлетворение. Она даже улыбнулась.

И тут же бросилась вперед, ухватила Кейт за плечи, за горло, навалилась на нее, пиная ногами. Кейт отпрянула к лестнице и поняла, что скатится по ступеням, если не сумеет восстановить равновесие. Она крутанулась вбок и остановилась, прижавшись к низкой каменной стенке, отделявшей ее от семидесятифутового провала.

Кейт огляделась, посмотрела на опасный обрыв скалы, уходивший вниз с трех сторон от платформы; Джулия стояла на верхней ступеньке с четвертой стороны, отрезая путь к отступлению. Японцы, ставшие невольными свидетелями этой сцены, уже исчезли. Других туристов рядом не было, никаких любопытствующих – середина недели в североевропейском городе в разгар зимы, да еще и под ледяным дождем, льющим как из ведра.

Они были совершенно одни.

Джулия сделала шаг по направлению к Кейт, опустив голову, сжав челюсти, со злобным лицом. Потом еще шаг. Кейт оказалась прижатой к стенке.

Джулия была совсем близко. Кейт резко выбросила кулак вперед. Джулия пригнулась, ушла нырком, крутанулась на месте и выдернула руку из кармана – в ней серебром сверкнуло что-то блестящее.

Носком правого сапога Кейт ударила Джулию под руку, державшую оружие, но пистолет из ее ладони не выпал, а вот Кейт потеряла равновесие на скользких мокрых каменных плитах. Она упала, сильно ударившись затылком о твердый и неровный камень.