Текст книги "Смерть с отсрочкой"

Автор книги: Крис Хаслэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

8

– Дьявольское невезение, – заключил Ник, проносясь на скорости мимо дорожного указателя, который приветствовал в автономной области Арагон угнанную инвалидную машину с тремя удиравшими пассажирами. – Что там за чертовщина случилась?

Сидней через плечо оглянулся на Ленни, свернувшегося на заднем сиденье, закрывая руками глаза.

– Плоховато дело, не правда ли, мистер Ноулс?

Ленни застонал. Постыдное поражение от деревенского пенсионера и старушки, годившейся ему в прабабушки, жалило больней уксуса, битого стекла, ручки швабры и слезоточивого газа, вместе взятых.

– Входя в лавку, мистер Ноулс не знал, что там уже находятся два крепких парня, – объяснил Сидней. – К моему приходу он успел скрутить хозяина, женщину и двух… э-э-э… головорезов. Кажется, я виновен в дальнейшем, потому что, понимаете, выйдя на сцену, возможно, отвлек мистера Ноулса, и хозяин опрыскал его тем самым жутким газом.

– Ни в чем вы не виновны, мистер Стармен, – прохрипел Ленни.

– Ну и что мы имеем? – спросил Ник.

– Спасибо, что спросил, Николас, я очень хорошо себя чувствую.

Сидней выложил добычу.

– Пятнадцать евро.

– Блестяще.

– На завтрак хватит.

– И только-то, – простонал Ник. – Я наверняка чем-то заболеваю. Мне нужен горячий душ, восьмичасовой сон в более удобном месте, чем заднее сиденье машины, и чистая одежда.

– Правильно, – подтвердил Сидней. – И мистеру Ноулсу надо газ отстирать. – Он свернул деньги и сунул в карман. – Джентльмены, могу предложить незатейливый завтрак, ванну, смену одежды и добрый сон. Есть другие варианты?

Озеро сверкало в полуденном солнце, на пологих берегах, поросших редкой растительностью, лениво щебетали птицы. С севера вытекала река Меса, извивалась в широкой зеленой долине с оливковыми и цитрусовыми деревьями, сливаясь через пару миль с Халоном у Кастехон-де-Армас. С холмов дул прохладный ветер, а на подветренном берегу было вполне тепло, чтоб вздремнуть. Сидней направил фургон между соснами к краю воды.

– Приехали, – объявил он.

– Куда? – спросил Ленни, вглядываясь в запотевшее окно.

– В ванную, – объяснил Сидней.

– В этом чертовом озере насмерть замерзнешь, – заметил Ленни.

Сидней вышел из фургона, поставил на плоский камень пакет с продуктами, снял дождевик.

– Холодная вода бодрит, мистер Ноулс. – Он развязал галстук, стащил пуловер. – Вперед, мистер Крик! Только не говорите, что тоже боитесь холодной воды.

Ник курил как бы последнюю сигарету в своей жизни, стараясь оценить, что страшнее – голый восьмидесятилетний старик или ледяная вода. Холодная вода лишь обострит простуду.

– Я здесь посижу, постерегу одежду, – сказал он.

Сидней спустил брюки, вышел из них, свернул и положил на камень. Ник увидел на нем огромные безразмерные трусы.

– Оба разденьтесь и искупайтесь, – потребовал Сидней. – От обоих воняет. Я дальше не поеду, пока не приведете себя в презентабельный вид. Хватит валять дурака, лезьте в озеро.

Вода была холодной до боли, чего Сидней явно не чувствовал. Тощий, бледный, с ярко-красным шрамом на костлявом плече, не сняв с головы плоскую кепку, он нырнул, обрызгав компаньонов с жестокой энергией восьмилетнего мальчишки, пресекая их малодушное намерение войти в воду на цыпочках. Эта выходка была вдвойне болезненной для Ника, который боялся холодной воды не меньше, чем человеческой наготы, и поэтому погрузился в озеро ровно настолько, чтобы смыть с тела пот. Однако, когда вышел с туго натянутой кожей в колючих мурашках, на удивление теплой в прохладном воздухе, его охватило ликующее чувство освобождения, словно озеро смыло не только грязь. Вытерся, надел чистые джинсы, футболку, овечью куртку и сел рядом с Ленни, неожиданно поняв, что не может согнать с губ улыбку.

– Хрен знает, что стряслось с моим Джексоном, – пробормотал Ленни, разглядывая ширинку чистого спортивного костюма «Пума». – Похож на корнишон с половинкой грецкого ореха. – Он закурил и кивнул на Сиднея, который медленными кругами плавал в ледяном озере, как выдра-альбинос. – Только погляди на этого чокнутого. Если еще поплавает, заработает сердечный приступ.

Ник покачал головой:

– Возможно, поэтому остается таким молодым и активным. – Он откинулся на подстилку из сосновой хвои, глядя в небо. – Как твое лицо?

– В порядке.

– А руки?

– Отлично.

– Видно, ты там вляпался в кучу дерьма.

Ленни затянулся, бросил на Ника испытующий взгляд.

– Точно, – признал он.

Сидней сиял, как заново родившийся, ступая по гальке. Ленни с Ником отвели глаза, пока старик одевался, а потом наблюдали, как он делает бутерброды с колбасой и сыром на длинном испанском батоне.

– Все это мне стоило двенадцать евро! – воскликнул он. – Грабеж средь бела дня, будь я проклят.

– Вы должны были знать, мистер Стармен, – сказал Ленни.

Сидней улыбнулся:

– А вы явно не знали, сэр. – Он раздал еду, наполнил легкие свежим воздухом. – До чего же приятно вернуться.

– Вы были тут раньше? – спросил Ленни.

Сидней покачал головой:

– Недалеко, в местечке под названием Галлоканта к востоку отсюда. Там соленое озеро, совсем не такое, как это.

– Шрам на плече оттуда?

– О нет. Я его заработал гораздо южнее, совсем рядом с тем местом, куда направляемся.

– Как заработали?

– Один стервец в меня выстрелил. Чертовски повезло.

Ленни почесал в затылке.

– Никак не пойму эту белиберду с добровольцами. Я имею в виду, какой смысл и зачем?

Сидней поднял бровь.

– Нам было не безразлично. Некоторым, по крайней мере. Моему другу Джо было не безразлично. Он видел единственный способ победить фашизм – пойти и убить.

– И пошел в коммунисты? – уточнил Ник. – Они еще хуже.

Сидней смотрел в долину, жуя бутерброд, видя в облаках лица.

– Они были не лучше других, – сказал он наконец.

– Кто победил? – спросил Ленни, прихлебывая из большой коричневой бутылки.

Сидней вздохнул. Он мало чего ожидал от молодого поколения, но Ленни постоянно обманывал даже малые ожидания.

– Франко.

– А он кто?

– Фашист. Каудильо.

Ленни подавился хлебной коркой.

– Значит, вы проиграли? – закашлялся он. – Хорошее дело!

– Дело было трудное, – нахмурился Сидней. – Мы были вечными аутсайдерами, а у них была четкая цель, сильное руководство, опытная армия… Нас разрывали внутренние противоречия, феодальная вражда, интриги. Мы были в одиночестве.

– Не считая, конечно, поддержки России, – вставил Ник.

Сидней хлебнул пива.

– Допустим, мы бы победили. Представим, что несколько волонтеров повернули приливную волну и сбросили ублюдков в море. Допустим, показали бы миру, что простые люди могут победить испанские, германские и итальянские армии, вместе взятые. Знаете, что из этого вышло бы?

– Красная Испания? – предположил Ник, вспоминая вчерашнюю ночную лекцию.

– Возможно. По крайней мере, на время. Но главное, мы бы предотвратили Вторую мировую войну. – Он сделал еще глоток. – Подумайте об этом.

Ленни минуту подумал.

– Да ведь вы не победили. Вам надрали задницу, Вторая мировая война началась точно по расписанию. Надо было сидеть дома, на все поплевывать, заниматься своим собственным делом, а не лезть в политику.

Сидней пронзил Ленни долгим твердым взглядом.

– Возможно, вы правы, мистер Ноулс, – сказал он наконец.

Ник встал, потянулся.

– Слушайте, – начал он, – у меня есть идея насчет наличных.

Сидней жестом его оборвал:

– Больше никаких идей от вас обоих. – Бедренный сустав хрустнул, когда он поднимался на ноги, но кожа сияла, купание словно смыло с лица двадцать лет. – Хоть мы и пересекли границу, из леса еще не вышли. Между нами говоря, мы совершили пару довольно непрофессиональных преступлений, в которых я больше участвовать не желаю. Отныне будем действовать умно, хитро, тонко и, главное, слаженно, что означает – делаем то, что я говорю, когда я говорю. – Он оглядел команду. – Подозреваю, что многого вы не усвоили, но запомните: дальше либо за мной, либо скатертью дорога.

– Вы имеете в виду… – начал Ник.

– Не перебивайте меня, мистер Крик. Вы оба ничего полезного не скажете, а я скажу. – Он оглянулся, указав на солнце. – В нескольких часах езды в ту сторону горы Маэстрасго. Местность опасная, дикая, со скалистыми пиками и крутыми обрывами в глубокие ущелья. Дороги, наверно, не сильно улучшились, а когда я там был в последний раз, по ночам стоял дьявольский холод, даже в июне. Где-то в горах находится старая римская шахта, а в ней, джентльмены, спрятано золото Орлова. – Он глубоко вздохнул. – Кажется, мне удалось наконец привлечь безраздельное внимание. С вашей помощью я намерен добыть его, только предупреждаю: это будет нелегко. Хотя я точно знаю, как выглядит шахта, и мог бы нарисовать рудник и ближайшее окружение, о самом местонахождении у меня только смутное представление. Поэтому я намереваюсь двигаться тем путем, каким двигался в тридцать седьмом году, надеясь на проблески памяти.

Ник поднял руку.

– Да?

– Если разрешите спросить, мистер Стармен, почему вы сразу после войны не вернулись?

– Пока не стал забывчивым стариком, вы хотите сказать? В сорок шестом году меня арестовали бы, посадили в тюрьму, может быть, и расстреляли бы по приезде в Испанию. Если спросите, почему не вернулся в семьдесят пятом, после смерти Франко, это будет хороший вопрос. Факт тот, что не вернулся, и теперь мы сделаем то, что я оставил несделанным. – Он посмотрел на Ленни: – У вас наверняка есть вопросы, мистер Ноулс.

Ленни кивнул.

– Сколько там того самого золота?

– Если его не отыскали, в чем я сомневаюсь, сто ящиков минус то, что я с собой забрал. Оттуда те монеты, которые я вам дал. – Сидней взглянул на Ленни, облизнул губы. – Грубо говоря, семь тонн.

– А если оно исчезло? – спросил Ник.

– Если исчезло, тогда монеты, которые я вам дал, останутся единственным подтверждением правдивости моих слов.

Ник усмехнулся, вытащил из кармана руку и подбросил что-то, сверкнувшее на лету на солнце.

– Хорошо, что я свою с собой захватил, правда?

Сидней проследил за монетой, упавшей на подставленную ладонь Ника, и недоверие на его лице сменилось радостью.

– Отлично, мистер Крик! – Он покосился на Ленни. – И ваша монета при вас?

Ленни заколебался. Потом покачал головой:

– Дома оставил, для ребятишек. Знаете, на случай, вдруг не вернусь.

– Не имеет значения, – объявил Сидней. – Вклад Ника в дело позволит продержаться.

– Мне действительно сейчас неловко и стыдно, – пробормотал Ленни.

– Забудьте, – ответил Сидней.

– Ну, едем? – крикнул Ник.

Сидней посмотрел на часы.

– Поблизости только два места, где можно получить за монету приличные деньги: Сарагоса в двух часах езды к северу, Теруэль в трех часах к юго-востоку. Сегодня не поедем. Это означало бы вновь спать урывками в городе, а я этого просто не вынесу. Поэтому предлагаю остаться здесь на день. – Он встал, повернулся, оглядел долину. – Правда, красиво? Можно понять, почему люди гибли за эту страну.

– Нельзя, – возразил Ленни. – Отдохнуть, в отпуск приехать – да. Но не гибнуть насильственной смертью.

– Тут должны быть какие-то личные дивиденды, – согласился Ник. – Жизнь тогда была дешевой. Нынче слишком дорого рисковать собой за идеалы.

Сидней с тоской улыбнулся, медленно повторяя слова Ника и глядя на юг.

– Говорите, должны быть какие-то личные дивиденды? Знаете, вас заставили в это поверить люди, живущие в нашем мире.

– Но я в это верю, – заявил Ник.

– Цинично. Цинизм вашего поколения тормозит прогресс человечества.

– Начинается, – буркнул Ленни. – Снова вы его заводите.

– Возможно, вам стоит послушать, – оборвал его Сидней. – Вы оба выросли с верой, что не стоит ничего делать без ощутимой персональной пользы. И это не ваша вина. Две мировых войны и десять лет политики Тэтчер [39]39
  Тэтчер Маргарет (р. 1925) – премьер-министр Великобритании с 1979 г.


[Закрыть]внушили вам, что альтруизма не бывает, любые поступки диктуются алчностью, страхом и ненавистью, а циники знают – чтобы манипулировать обществом, заставлять его функционировать, надо стимулировать желания, порожденные этими чувствами.

Ленни испустил долгий вздох.

– После Тэтчер ничего не понял.

– Циники вам посоветуют не беспокоиться, мистер Ноулс. Скажут, такова человеческая природа, животный позыв к благоденствию, благополучию, и я с этим согласен. Но ведь в человеке есть нечто большее, правда? Слыша такой аргумент, я всякий раз хочу спросить: «А как же ребята из Интернациональных бригад?» – Сидней сел на валун, склонился к своим слушателям. – Вот что я вам скажу: циники мне предлагали кучу старого бреда – идеализм молодости, ложно понятое чувство долга, даже смехотворный последний шанс… Слышали, мистер Крик?

Ник покачал головой.

– Продолжайте.

– Говорят, будто молодые люди, выросшие после Первой мировой войны, чувствовали себя неадекватными, качественно неравными своим отцам. Многие исповедовали пацифизм, разумом отрицали войну, но в душе, как Сассун, понимали, что вряд ли можно протестовать против того, чего не знаешь. Никто реально не верил, будто Первая мировая положила конец всяким войнам, но все-таки возникало обманчивое ощущение, что так оно и есть. Сторонники последнего шанса доказывают, что многие молодые люди – идеалисты, пацифисты, коммунисты – отправлялись в Испанию ради интеллектуального приключения, надеясь на последний шанс удовлетворить свои врожденные воинские стремления. Некоторым удалось – юному Ромилли, Хемингуэю, попавшим в газетные заголовки на первых страницах, большинству нет. Моему старому другу Джо не удалось.

– Вам тоже, – заметил Ник.

Сидней обдумал замечание.

– Я был просто наемным стрелком, и не больше, но когда вспоминаю о тех, с кем был рядом в Хараме или в Альбасете… Кто-то сказал, что они стояли на поле боя, как дерево, не склонившееся под бомбежками. Мне нравится этот образ – «Сердцевина дуба» [40]40
  «Сердцевина дуба» – британский военно-морской марш, написанный в 1770 г.


[Закрыть]и прочее. Они сюда прибыли, веря в свободу.

– Ну и что? – сказал Ленни. – Я сам верю в свободу. Никель наверняка верит. Только не обязательно идти за нее сражаться.

– И при всей своей вере Интернациональные бригады проиграли войну, – добавил Ник.

– Суть не в том! – вскричал Сидней. – Проиграли, выиграли – не важно. Важно, что они приехали сюда из Кардиффа, Дублина, Лондона, Глазго, зная, что дома не получат за это ни денег, ни славы, и все же держались за принцип. Почти все британцы слышали про Испанию, но газеты и кинохроника преподносили фальшивые байки, и мало кто сочувствовал республиканцам. Разумеется, положение дел изменилось, когда было уже слишком поздно. В сороковом году в Британии не осталось ни одного сторонника националистов, а бойцы Интернациональных бригад стали героями. – Он стряхнул землю с плоского камешка и ловко бросил в озеро, прыжками пустив по воде. – В Испании был последний великий крестовый поход. Простые люди всего мира в последний раз приняли личное решение бороться и погибнуть за идеалы в чужой стране.

– Успокойтесь, мистер С., – посоветовал Ленни. – Не будем сентиментальничать. Как насчет аль-Каэды? Или насчет арабов в Ираке? Разве они не смахивают на Интернациональные бригады?

– Это террористы, – фыркнул Сидней.

– Разве Франко вас не называл террористами? – вставил Ник.

– Наверняка мамаша не называет террористом юного Абдула, – добавил Ленни. – Наверняка говорит товаркам на базаре, что сыночек поехал в Ирак драться с американцами за свободу.

Сидней снял очки, потер переносицу.

– Снова вы совершенно правы, мистер Ноулс. Теперь будьте хорошим мальчиком, соберите растопку, пока мистер Крик выложит из камней красивый широкий круг.

– Зачем? – спросил Ленни, уютно нежась на солнце.

– Курицу буду жарить, – ответил старик.

Если в Альбасете было страшновато, то в крошечном лагере Бенимамете на северо-западной окраине Валенсии просто жутко. В Интернациональных бригадах всегда можно было найти утешение в общей неопытности, опору в общих идеалах. Здесь, на территории Кобба, не было ни неопытности, ни идеализма. Казалось, будто в Бенимамет нашел дорогу каждый pistolero и desperado, [41]41
  Террорист и отчаянный головорез (исп.).


[Закрыть]слишком опасный для службы в армии, милиции или бригадах. Мрачные небритые мужчины в тусклой штатской одежде бурчали в ответ на отрывистые приветствия Кобба, поглядывая на Сиднея, как волки на ягненка. В четвертом часу утра не было никаких признаков, что американец намерен поспать. Он привел Сиднея в холодную темную комнату, проверил, закрыты ли ставни и жалюзи, потом включил свет.

– Нравится письменный стол? – спросил он. – Директор банка отписал его мне в завещании.

Стол производил сильное впечатление в комнате, полной трофеев, отобранных скорее по качеству, чем ради ансамбля. На крышке бокового столика из красного дерева лежал маузер в деревянной кобуре, рядом стоял шкаф, больше годившийся для будуара, чем для барака, над узкой сосновой кроватью у стенки – самым простым предметом обстановки – гигантская карта Испании в массивной золоченой раме. В прикрывающем ее стекле, испещренном отметками китайской тушью, отражался свет маленького канделябра, висевшего прямо над головой Сиднея. В углу торчал свернутый в рулон пушистый ковер винного цвета, другой – толстый, золотистый, роскошный – лежал на полу.

– Ящик с боеприпасами не зря там стоит, – сказал Кобб, проследив за взглядом Сиднея. – Чертов угол упорно коробится. Там было большое кровавое пятно, девчонка его смыла, ковер дыбом встал. Видно, придется другой доставать. – Он поставил на обтянутую кожей крышку письменного стола бутылку коньяку и два круглых стакана. – Это все из Толедо. – Перстень с печаткой глухо звякнул о темную бутылку. – Оплачено из собственного кармана. По сравнению с этим нектаром отрава, которую пьют в Могенте, солома против бархата. Хлебни капельку, привыкай к качеству.

Сидней принял стакан, сел напротив Кобба. Тело как бы опустошилось, нервы отмерли, душа лишилась всяких эмоций. Хладнокровное убийство не имеет ничего общего со стрельбой в бою, и Сидней никак не мог осознать ужас деяния в грязи за будкой для дорожных сборов. Мужчина, которого Кобб оставил за ним присматривать, забрал стакан у плачущего мальчишки, потащил за руку из конюшни. Что-то шепнул ему на ухо, прежде чем выйти, кивнул Сиднею, который поднял пистолет и нажал на спуск, забыв взвести курок. Вместо выстрела раздался слабый короткий щелчок, и, когда он взвел курок, мальчик оглянулся, с надеждой вытаращив глаза. Пистолет выстрелил, пуля ударила в бровь, сорвав скальп и свалив мальчишку в грязь. Он перестал дергаться, прежде чем Сидней успел сделать второй выстрел.

– Хорошо поработал, – объявил Кобб, прочитав его мысли. – Ничего. С каждым днем будет легче.

– Этим и занимается ремонтно-полевая бригада?

– Среди прочего. Без дела стараемся не сидеть. – Кобб выдвинул ящик стола, вытащил сигару, старательно раскурил длинной спичкой, как бы тяня время. – Это учебный лагерь герильи. [42]42
  Герилья – партизаны (исп.).


[Закрыть]Знаешь, что такое герилья?

Сидней покачал головой.

– Скоро узнаешь. Тут тебе не регулярная армия. Мы ejercito [43]43
  Армия (исп.).


[Закрыть]не слушаем. Работаем на генерала Орлова, а он отчитывается лично перед дядей Джо Сталиным. Командовал партизанскими отрядами во время Гражданской войны в России и в Польше. Толковый малый – первым тебе скажет, что этой стране конец, если она будет и дальше мятежничать и играть в свои игры. Видел, что делали ваши ребята в Хараме? Имели шанс накатиться на регулярных снежным комом, а республиканцы раз за разом бросали их на прорыв, только чтобы попасть в газетные заголовки. «Если на каждого убитого члена бригады придется по два сантиметра колонки, я выиграю войну в газетах». Кто это сказал? Не знаешь? Ваш босс, Андре Марти. Я его слушал. А посмотри на эту жирную задницу, Хемингуэя, который вместе со своими шлюхами разъезжает по линиям обороны, как какой-нибудь долбаный принц Уэльский. В прошлом году видел сукина сына в университетском городке в Мадриде. Мы там стояли против Испанского легиона – тупые ублюдки, но вместе с тем, как мы поняли, честные и благородные. – Кобб пробежался толстыми пальцами по черным волосам, раздавил ногтем вошь. – Договорились за час до наступления темноты прекращать огонь: те и другие подбирают убитых и раненых, подвозят еду, выметают дерьмо и всякое такое. Ну, является как-то вечером Хемингуэй с какой-то хихикающей дамочкой. Разливает по кругу дешевый коньяк, требует, чтоб ему дали выстрелить по врагу, понимаешь, в войну поиграть. – Кобб глубоко затянулся сигарой, тряся головой. – Мы старались ему объяснить насчет соглашения о прекращении огня, только он настоял на своем, выпустил два десятка патронов. Потом девке дал пострелять. Потом они смылись обратно в отель рассказывать идиотам дружкам про войну. Через десять минут по нас ударила артиллерия, три человека были убиты, и дальше уж не было никаких перемирий. – Он выпил стакан коньяку, налил снова. – Не имеешь понятия, о чем идет речь, малыш? – Он рассмеялся, позабавленный собственной страстью. – Думаешь, я хоть за что-то из этого дам крысиную задницу? Слушай сенсационную новость: три отряда моих ребят могут удержать вражескую дивизию, действуя в тылу мятежников, охраняя дороги, мосты, телеграфные линии. Мы избегаем контактов. Передвигаемся ночью. Атакуем, исчезаем, изматываем, шпионим и таем. Извлекаем выгоду из хаоса, живем на доходы с земли. – Он осушил бокал, налил снова. – Вот куда ты попал. В Англии кем был, зверобоем, охотником или что-нибудь вроде того?

– Егерем.

Кобб ткнул сигарой в его сторону:

– То, что надо. В бригадах большинство городских, высокообразованных, с золотыми сердцами, а в поле от них ни хрена толку нет. Ты другой, ты талантливый киллер, малыш. Как считаешь, скольких грохнул на Горе Самоубийц?

– Четырнадцать наверняка. Может, на пару больше.

Кобб выпустил дым «гаваны» и фыркнул.

– Наверняка четырнадцать! Во Франции тебе бы за это навесили дерьмовый Военный крест. А тут – шиш, если бы я тебя не нашел. Теперь разбогатеешь. – Он подался вперед, словно собравшись открыть секрет или сделать важное замечание, но что-то его отвлекло в конце комнаты.

Сидней оглянулся. Ничего, кроме летучего воспоминания.

– Пилар! – заорал Кобб.

Дверь распахнулась, вошла молодая женщина с лицом, похожим на растаявший воск. Левая рука заканчивалась сильно распухшим обрубком. Она не сказала ни слова.

– Покажи товарищу его место и приходи принять немножко лекарства с папочкой Коббом.