Текст книги "Смерть с отсрочкой"

Автор книги: Крис Хаслэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Сименон сложил руки коробочкой, раскуривая тоненькую самокрутку.

– Что я должен делать?

– Сидеть здесь, присматривать за машиной до моего возвращения. Потом можешь пойти выпить. – Он дотянулся, забрал у Сиднея наручники. – Ключи?

– У него, – кивнул Сидней на Сименона.

Француз отдал ключи, Кобб сунул их в карман.

– Не знаешь, когда встретишь шикарную дамочку. – Он быстро и тревожно оглядел окаменевшие лица одно за другим. – Есть еще вопросы, господа?

– Кто информатор? – спросил Кройц. – Кто сказал, что цыгана повезут сегодня?

Кобб прищурился:

– Не задавай вопросов, которые внушают мне подозрения на твой счет. Еще что?

– Подробности транспортировки, – сказал Клее. – Сколько людей, из каких частей?

– Опять же не имею понятия. Возможно, четыре милиционера, а может быть, целая рота из Терцио. Обождем – увидим. – Он посмотрел на Сиднея: – Что думаешь, малыш?

Дело представлялось до смешного ненадежным.

– Что будем делать с реальным конвоем? – спросил Сидней.

Кобб улыбнулся:

– Перебьем как можно больше, пока нас не взяли. Дело не только в солдатах. Вам наверняка не надо напоминать, что город с радостью встретил мятежников, и поэтому ни одного штатского нельзя считать дружелюбно настроенным. Нельзя доверять никому за дверцами нашего автомобиля, и, если на тебя кто-нибудь с любопытством посмотрит, вали его при малейшей возможности.

Летнее солнце садилось за городскими стенами, длинные тени протягивались по узким улочкам Теруэля, но небо над головой еще было ярко-голубое, безоблачное, в нем стрелой метались ласточки и отчаявшиеся насекомые. Пустовавшие целый день тротуары постепенно заполняли женщины с детьми, медленно идущие на мессу. Сидя в машине после нервной дневной беготни по улицам, Сидней разглядывал их плотные черные одежды, казавшиеся сущим наказанием в душной жаре. Дети с опаской оглядывались по сторонам, словно знали, что огромная немецкая машина с кровавыми пятнами на сиденьях сулит только одни неприятности.

– С виду благочестивый народ, – тихо заметил Кобб, – хотя могу поспорить, с прошлого лета ни одного из этих лицемеров не видели в церкви. Ты ходил прежде в церковь, малыш? Прежде чем увидел красный свет, так сказать?

Сидней покачал головой, хотя, по иронии судьбы, в юности часто сиживал в храме, думая о немцах; теперь вот сидит в машине с двумя немцами, глядя на прихожан, направляющихся в храм. Он с отвращением видел вспотевший затылок Клее с валиками жира, набегавшими на толстую шею, потом взглянул на Кройца, который бросил на него ответный взгляд. Похоже, Кройц ничего не упускает, все видит, все оценивает. Присутствие этих мужчин, всплывших с самого дна глубочайшей общественной бочки, высасывало тепло из костей Сиднея. Он растер ладони о колючую грубую шерсть форменных брюк, втирая в болевшие ляжки липкую тревогу. В конце концов несколько часов бездействия перебороли его решимость не думать о самоубийственной ситуации, и нервы разрывались и лопались, как айсберг в теплом море. Не только у него.

– Черт побери, – неожиданно буркнул Кройц. – Никогда больше ничего такого не сделаю. Полное безумие!

– Закрой пасть, – предупредил Кобб таким тоном, словно ветер дунул по льду. – Успокойся.

Он медленно посмотрел в боковое зеркало, заслышав гулкий рев мотора, отражавшийся от высоких стен.

– Грузовик. Спорю, тот самый.

Крытый брезентом грузовик медленно громыхал по улице, сзади из кузова из-под больших не по размеру шлемов выглядывали землистые лица. Через минуту-другую проехал второй, за ним третий. Клее вытаращился на Кобба, как бы намереваясь броситься в драку, но тот его проигнорировал. Когда показалась четвертая и пятая машины, немец спросил:

– Что теперь?

Кобб по-прежнему смотрел в зеркало.

– Сименона ждем.

– Тут целая пехотная рота.

– Да? А кто говорит, будто она имеет какое-то отношение к транспортировке Виллафранки?

– Совсем плохо дело, – простонал Кройц.

Кобб оглянулся, ответив на критику:

– Заткни пасть, мать твою, и вперед смотри, господи ты боже мой!

– Вон Сименон, – указал Сидней.

Француз шел к машине с привычной глупой ухмылкой, петляя между прохожими.

– Видели грузовики? – спросил он, закуривая у окна Кобба.

– Ну и что?

– То, что это эскорт взломщика банков.

Зазвонил соборный колокол.

– Я же говорил, черт возьми, – пробормотал Клее.

– Больше того, – усмехнулся Сименон. – Я спросил одного парня в первом грузовике, не собирается ли он пощупать какую-нибудь андалусскую задницу, а он сказал, что они едут к северу.

Кобб нахмурился:

– С Виллафранкой?

Сименон пожал плечами:

– Наверно.

– Проклятье.

– Почему к северу? – спросил Клее. – Куда к северу?

Сидней взглянул на Кройца, а Кройц на него, но не сказал ни слова.

– Отменяем операцию, – потребовал Клее. – Против нас сто человек.

– Семьдесят семь, – уточнил Сименон.

– Сто или семьдесят семь, какая разница? Все равно их больше, и оружия у них больше.

Кобб забарабанил пальцами по рулю, склонив голову и усиленно размышляя.

– На той самой заставе, – вымолвил он наконец, – на дороге на Сарагосу, имеется пулемет, правда?

Сименон проследил за проходившей мимо темноглазой женщиной в черной вдовьей шали, с прижавшимся к ноге ребенком.

– Правильно, – кивнул он. – Тридцать с чем-то стрелков, пулемет, три команды.

– А если взять заставу?

Сидней сглотнул слюну, пеплом застрявшую в горле, и повернулся к Кройцу:

– Можно мне сигарету свернуть?

Немец поднял бровь, открыл жестянку с табаком.

– Тебя убьют, знаешь? – спокойно спросил он. Был в нем какой-то нигилизм, что не могло не нравиться Сиднею, несмотря на текущую в жилах мужчины немецкую кровь. Этот немец всех ненавидел, никому не верил, и его постоянство внушало доверие.

Сидней благодарно кивнул, закашлялся от едкого синего дыма, поймав взгляд Кобба в зеркале заднего обзора.

– Самый подходящий момент, черт возьми, к табачку приобщиться, – кивнул Кобб. – Не хочешь в бильярдный зал заскочить, пока суд да дело? – Он обратился к Сименону: – Что думаешь, френч? Возьмем дорожную заставу, направим пулемет на конвой. Расстреляем первый грузовик и последний, три средних блокируем.

– Откуда мы знаем, в каком Виллафранка?

– Не знаем, только здравый смысл говорит, что не в первом и не в последнем.

– Ты еще не объяснил, как одолеть тридцать бойцов на заставе, – проворчал Клее.

– С помощью моего врожденного североамериканского шарма, – объяснил Кобб. – Что ты там себе думаешь? Я сейчас на бегу размышляю. Если у тебя есть лучший план, то внимательно слушаю, черт меня побери.

– Есть лучший план, – кивнул Клее. – Все отменяется.

Не будет никаких отмен и никаких отсрочек, понял Сидней, разглядывая дотлевавший в пальцах зловонный окурок. Общепринятые законы места и времени больше не действуют. Нет ни начала, ни середины, ни конца, ни прошлого, ни будущего, только здесь и сейчас. Проживут они данный момент, он пройдет, оставив за собой изрешеченные пулями трупы. Он вдруг задумался, как этот воскресный вечер проводит Том Леверетт в Норфолке. Может быть, прямо в эту минуту лежит в белоруких объятиях Мэри Фулден или сидит рядом с ней на собрании, где обсуждается война в Испании, борьба мирового пролетариата против наступления фашизма и гибели свободы. Ввязаться в политику, сказала как-то Мэри, то же самое, что потрошить кроликов.

– Смешно, – брызнул слюной Кройц. – Это самоубийство!

– Нас пятеро, с легким оружием, против взвода с винтовками и пулеметами, – взорвался Клее. – Мгновенная гибель.

Снова ударил колокол. По улице семенил одинокий старик, наклонив голову, будто шел против злобного ветра.

Кобб взглянул на Сименона:

– Ну?

– В пьяном виде, пожалуй, попробовал бы, а в трезвом с остальными согласен.

– Что же вы предлагаете, господа?

– Отменяем, – настаивал Клее. – Разве не понятно?

– Угу, – подтвердил Сименон. – В любом случае, для чего нам так нужен тот гад?

Кобб провел рукой по собственной пятичасовой тени, подыскивая ответ, а Сидней гадал, как проголосовал бы, если б майор предложил поднять руки. Дебаты прервал металлический скрежет мотора грузовика, прочищавшего горло, избавивший Кобба от объяснений. Сименон шмыгнул в машину, Кобб стронул ее с места, выставив в окно локоть, как праздный воскресный водитель. Он встретился взглядом с шоферами всех пяти грузовиков и каждому кивнул, прежде чем широко развернуться на соборной площади и пристроиться к хвосту колонны.

– Что ты делаешь? – спросил Клее.

– Еду за ними, – легкомысленно выдохнул Кобб.

– Зачем?

– Больше нечего делать. – Он мигнул фарами, помахал солдатам в кузове последнего грузовика. Кое-кто махнул в ответ, откровенно радуясь отъезду с линии фронта. Вглядываясь внутрь кузова, Сидней увидел, как двое солдат вдруг вскинули глаза, и через секунду тоже услышал театральный вой сирены воздушной тревоги.

– Жуть какая-то, – проворчал Кобб.

– Хорошо, что наши, – заметил Сименон, глядя в небо. – А то пострадали бы.

Конвой свернул за угол, медленно загромыхал под горку по узкой улочке с закрытыми лавками. С железных кованых балконных решеток свисали флаги испанской короны, стены были заклеены плакатами, которые объявляли Испанию полем битвы крестоносцев. Кобб тихонечко пел, на сей раз не псалом, а гимн испанской фашистской фаланги:

– «Volverán banderas victoriosas, al paso alegre de la paz, y traerán prendidas cinco rosas, las fléchas de mi haz». [70]70
  Разверните победные флаги, ускорьте шаг, перед нашим букетом из пяти роз отваги устрашится и дрогнет враг (исп.).


[Закрыть]– Он оглянулся на Клее: – Подпоешь?

Атмосфера как бы разредилась на долю секунды, улица удлинилась, вышла из фокуса. Потом воздух приливной волной хлынул обратно, поле зрения Сиднея разбухло, уши заложило, глаза вылезли из орбит. Взрыв прозвучал одиноким ударом гигантского железного барабана, раскалывающее голову эхо заполнило дорогу вокруг и под конвоем, прокатившись огромной клубившейся тучей черного дыма и грязи. Оглушенный и задохнувшийся Сидней выхаркнул комок желчи, окрашенной никотином, пока «ауди» прыгала на рессорах, а в крышу гвоздями впивались осколки. Открыв глаза, увидел разбитое лобовое стекло, обезумевший взгляд Кобба, смотревшего через плечо в заднее окно. Из носа у него текла кровь, капала с подбородка. Машина виляла из стороны в сторону, потом остановилась судорожным рывком и рванулась вперед. Кобб вывернул руль до отказа, въехал в сводчатый проем, заглушил мотор, распахнул дверцу, выхватил оружие, побежал назад в арку. Сименон бросился за ним, зажимая ладонью висок, Кройц уже исчез, в машине остались лишь Сидней и Клее. Сидней смаргивал пыль, слишком сильный звон в ушах не позволял расслышать прерывистое предсмертное дыхание немца. Видно, бомба упала на дорогу прямо перед ними – где упала одна, там упадет другая и третья. Оглохший Сидней выполз из машины, вывалился во двор. Винтовка беззвучно грохнулась рядом на плиты. Поднявшись на четвереньки в очередном приступе рвоты, он увидел, как Кобб лихорадочно машет руками, приказывая укрыться под стеной. Сименон подбирался к проему с оружием на изготовку, быстро озираясь по сторонам, как мальчишка, прячущийся за фонарным столбом. Он жестикулировал, видимо сообщая об умножавшейся численности вражеских стрелков на дороге вокруг места падения бомбы. Когда звон в ушах Сиднея начал ослабевать, их опять заложило от взрывов гранат и выстрелов из мелкокалиберного оружия, которые вдобавок перекрывал вой сирены воздушной тревоги.

– Эй, слышишь меня? Держись! – Кобб тряхнул его за плечо. Контуженый Сидней таращил глаза, пока майор кивками собирал вокруг себя соратников. – На конвой совершено нападение, – объявил он. – Я видел, как двое бросили гранаты в кузов последнего грузовика. Кто-нибудь еще что-нибудь видел?

Кройц не ответил, Сименон покачал головой, Сидней слышал только одно слово из четырех.

– Где Клее? – рявкнул Кобб.

– В машине, – махнул рукой Сидней, слыша в черепе глухое эхо собственного голоса.

Кобб ткнул пальцем в Кройца:

– Вытащи его.

Немец побежал к машине, стуча по камням подкованными ботинками. На балкон вышли три бледнолицые монахини, пристально глядя во двор. Кобб вскинул винтовку и крикнул:

– Andale! [71]71
  Здесь:прочь, брысь (исп.).


[Закрыть]

Они выполнили приказание.

– Клее мертв! – крикнул Кройц из машины.

– Это не случайность! – крикнул Кобб, по-прежнему стараясь перекричать свою глухоту. – Кто-то еще охотится за Виллафранкой.

– Будем надеяться, его убили! – прокричал Сименон. – Можно будет вернуться домой.

– Сколько ты человек насчитал?

– Шесть-восемь с винтовками и автоматами. Точнее не видно в дыму и пыли.

Кобб зажал правую ноздрю грязным пальцем, с силой высморкался кровью на землю. Потом заткнул левую, прочистил другую, сплюнул, вытер рот тыльной стороной руки.

– Возьмем сукина сына. – Он бросил на Кройца презрительный взгляд. – Восемь вместо семидесяти семи. Всего на три больше, чем нас.

– Правильно, – кивнул Кройц. – Только у них имеется командир и оперативный план.

Кобб проигнорировал язвительную подковырку.

– Вы вдвоем слева, мы с малышом справа. Пошли.

За монастырем по узким проходам катились волны жара от пылавших грузовиков, неся зловонный запах горелой резины, кипящего дизельного топлива, жареной человеческой плоти. Выше, где взорвалась бомба, в небо взвивался толстый столб маслянистого черного дыма, к земле по спирали легонько летели хлопья сажи, как конфетти. На противоположной стороне дороги Сименон с Кройцем осторожно крались от пилона к столбу, прикрывая друг друга. Кобб без видимых опасений шел перед Сиднеем. Он шагал по скользкой мостовой на манер крысолова. Задержался, оглядывая задний борт последнего грузовика в шеренге, крытого пробитым шрапнелью брезентом. Из-под досок текла тонкая струйка крови, машина оседала на горевших шинах. Кобб поднялся на цыпочки, заглянул за борт, и Сидней вскинул винтовку, заметив движение в забрызганном кровью проеме, разглядев бородатого мужчину в штатском, забившегося в неглубокую нишу. Закопченное лицо кровоточило от десятков крошечных осколков шрапнели, у ног лежала открытая кожаная седельная сумка, откуда черными яйцами высыпались гранаты. Он испуганно взглянул на Сиднея, поднял одну руку, потом окровавленную культю другой, сдаваясь. Сидней шагнул к нему, Кобб толкнул его в сторону и выстрелил мужчине в грудь с близкого расстояния.

– Он же наш! – крикнул Сидней, когда тело с разинутым ртом сползло по обитой железом двери.

Кобб отвесил ему подзатыльник.

– На форму свою посмотри, идиот! – рявкнул он. – Забери гранаты.

Спрятавшись за последним грузовиком и держа пистолет на бедре, дождался, пока Сидней схватит сумку, потом осторожно высунул нос из-за борта разбомбленной машины.

– Терцио! – крикнул Кобб, выдавая себя за оглушенного выжившего легионера. – Viva Christo Rey! – «Да здравствует Христос, Царь Небесный» – таков был боевой клич франкистского Испанского легиона, и, кажется, фокус, успешно применявшийся под Харамой, сработал.

Выкрикивая тот же лозунг, Сименон с Кройцем осторожно шли между израненными полуодетыми уцелевшими солдатами, заглядывая за борта грузовиков и в простреленные кабины в поисках трупа Ангела Виллафранки.

– Живей! – крикнул Кобб, стаскивая тело офицера регулярной армии с пассажирского сиденья трехтонного «форда».

Сердце в ушибленной груди прикрывавшего его Сиднея билось слишком быстро и беспорядочно. Крупные сверкавшие отверстия в автомобильной обшивке проделал тяжелый пулемет, и он с тревогой и поспешностью осматривал крыши в поисках пулеметчика.

Фасад стоявшего по одну сторону от дороги здания был полностью разрушен взрывом, обнажив комнаты с желтовато-розовыми стенами и темной деревянной мебелью.

– Кровавый след! – прокричал Сименон.

Офицер с опалившейся дочерна кожей и сгоревшими на голове волосами схватил Кобба за руку и что-то истерически завопил ему прямо в лицо. Кобб его оттолкнул.

– Вперед, малыш.

Раненый капрал в форменной рубахе с прилипшими розовыми кусочками человеческой плоти пристально смотрел на Сиднея, который инстинктивно почувствовал что-то дурное и нахмурился на него, а капрал передернул плечами, словно ему вообще ни до чего нет дела. Сидел на разбомбленной дороге с перебитыми ногами, лопнувшими барабанными перепонками, забрызганный останками своих товарищей и как бы предпочитал принимать жизнь такой, какова она есть, без дальнейших вопросов.

– Смотрите! – крикнул Сименон, указывая на широкие булыжники узкого переулка, круто бежавшего под гору. – Кровь. Вот тут, тут и вон там.

Кобб снова шлепнул Сиднея:

– Оглох? Вперед! Бегом!

Сидней побежал, беззвучно шлепая по булыжнику веревочными подошвами, держась ближе к обочинам, помня часто слышанные предупреждения о пулях, летящих вдоль стен. Взрывы выманили на улицу нечестивцев, которые перед мчавшимся Сиднеем шмыгали обратно в двери, собирались в гостиных за спущенными шторами. Сирена воздушной тревоги выла овдовевшей и осиротевшей матерью, в оглохших ушах Сиднея этот вой отзывался придушенным гулом. Дорожка бежала вниз по склону, пересеченная другими узкими переулочками, которые описывали вокруг нее дуги. Сидней на каждом пересечении медлил, оглядывался на поворотах налево-направо, убеждаясь, что с каждым шагом отдаляется от всех. Тот, кого он преследовал, быстро терял кровь. Крупные капли были разбрызганы на ступенях, сверкающие красные струи размазаны по стенам. Впереди на серых камнях чернела еще одна лужица, словно истекавший кровью человек остановился перевести дыхание. Сидней вскинул винтовку и замедлил шаг, сам глубоко задышал, чтобы не дрожали руки. Он еще был наполовину оглохшим, но охотничий инстинкт поднял дыбом волосы на затылке, спустил по спине холодную струйку, когда он приближался к углу, намотав на запястье ружейный ремень и держа на спусковом крючке палец. Остановился, сделал еще два глубоких вдоха, шагнул на перекресток. Впереди, пошатываясь и спотыкаясь, удалялись двое мужчин, один тащил другого. Перед ними еще трое только что исчезли за поворотом в сумеречном переулке – парнишка в берете, высокий человек с коричневым заплечным мешком на широкой спине, и последним Ангел Виллафранка, без всяких сомнений. Сидней упал на одно колено и выстрелил. Винтовка «энфилд» глухим ударом свалила дееспособного мужчину, с убийственной силой всадив пулю между лопатками. Раненый упал вместе с ним. Топот по камням известил о приближении подмоги, и Сидней, передергивая затвор, оглянулся назад в переулок. Остатки ремонтно-полевой бригады были совсем уже рядом, но, когда он снова посмотрел вперед на того, за кем охотился, в пяти футах перед ним по улице рикошетом пролетела пуля, пронзительно свистнула над головой, звякнула о кровельное железо на крыше позади. Раненый начал отстреливаться, револьвер выпускал в переулке размеренные равномерные вспышки. Сидней рухнул ничком на живот, больно ударившись ребрами о мешок с гранатами, а локтем о камни. Дождался следующей вспышки и сам выстрелил. Стрельба прекратилась.

– Молись, чтоб ты не Виллафранку сейчас пристрелил, – проворчал Кобб, вздергивая его на ноги.

Сидней сплюнул, вытер рот рукавом.

– Я его видел. Там, за поворотом.

– Тогда пошевеливайся.

Сидней метнулся вперед к двум телам, прикрываемый Кройцем.

– Тише, – прошипел немец. – Не торопись.

Подстреленные мужчины не двигались, лишившиеся душ тела усохли в штатской одежде. Для паренька, привыкшего бить с дальнего расстояния кроликов и голубей, люди были легкой мишенью. Он выбежал на поворот, чувствуя на плече руку Кройца, но двигаясь вперед. Позади шагал посреди улицы Кобб, словно сам выстроил этот квартал, Сименон без особенных предосторожностей прикрывал его сзади. Сидней понял, что винтовка для уличных боев не годится. Слишком длинная, неповоротливая, с трудом перезаряжается в тесных кварталах. Если б он ясно соображал, захватил бы из машины автомат Клее, но, с другой стороны, если бы соображал, то остался бы в Норфолке, никогда не отправился бы в обезумевшую страну. Из-за таких ошибок мужчины падают на землю: несут не то оружие, заряжают не теми зарядами, встают не на ту сторону.

Прошло меньше четверти часа после страшного взрыва, а казалось, будто это было вчера, на прошлой неделе, в другой жизни. Может быть, в жизни Клее. Сидней вспоминал, как быстро остальные отреагировали на атаку. Будь он сам по себе или служил бы в бригадах, тоже сейчас был бы мертв вместе с Клее. Эти люди остаются живыми потому, что знают, когда надо действовать быстро, а когда медленно. Хитрые, как лисы, проворные, как хорьки, злобные, как крысы. И именно поэтому, без малейшего огорчения понял Сидней, он идет сейчас впереди, а они позади. Он махнул рукой на дверной проем на другой стороне переулка, оглянулся, проверив, что Кройц его понял, и шмыгнул через узкую дорогу. Посередине стоял мальчишка в лохмотьях с двухлетней сестренкой на руках, широко тараща глаза, которые казались белыми на грязной физиономии. Девочка перестала брыкаться, когда Сидней пронесся мимо и нырнул в открытый проем. Вглядываясь вперед сквозь прицел, почуял запах чеснока и свиного сала, желудок свело спазмом. Кругом пусто, значит, Виллафранка с друзьями бегут дальше, но тут он обратил внимание, что парнишка куда-то указывает. Благодарно кивнул, подозвал кивком Кройца, медленно двинулся в том направлении, куда тыкал маленький заскорузлый палец. Короткий темный проход, освещенный мерцавшим газовым фонарем, вел к крутой каменной лестнице. Виллафранка с уцелевшим эскортом уже спустились и теперь медленно пересекали широкий нижний двор. Первый выстрел Сиднея заставил их пуститься бегом, второй срезал охранника поменьше ростом, распластавшегося на камнях. Третий вызвал ответный огонь, бешеный и бесприцельный, пока Кройц не прервал его залпом, от которого у Сиднея в ушах зазвенело. Громкие команды, неожиданно долетевшие с нижней улицы, известили о присутствии неприятеля, и, когда Сидней с Кройцем бросились в погоню, Виллафранка с быстроногим спутником рванули назад, волоча за собой рюкзак убитого, и исчезли в тенях на краю площади.

– Amigos! [72]72
  Друзья! (исп.).


[Закрыть]– завопил Кройц. – Мы из Терцио! Не стреляйте!

Из бокового переулка трусцой выбежал Кобб.

– Что происходит? – прошипел он, задохнувшись. – Где Виллафранка?

– Внизу. Но там и регулярные части.

На площадь осторожно вышел офицер с двумя стрелками, остановился возле мертвого террориста.

– Туда бегите! – рявкнул Кройц. – Они только что пересекли дорогу прямо у вас перед носом. Живо!

Офицер уткнул руки в боки:

– Не ори на меня, солдат! Спустись и доложи. Я хочу знать, кто вот этого застрелил.

Кройц с мрачным недоверием покачал головой:

– Дурак хренов. Теперь его придется убить.

– Он не видит нас против света, – заметил Кобб, подняв оптический прицел. – Я беру того, что справа, с придурковатой физиономией, ты, малыш, толстяка. Офицер в полном вашем распоряжении, господин Кройц. Готовы?

Одновременный залп трех винтовок сотряс все кругом до основания, у Сиднея расшатались зубы. Он не видел, попала ли в толстяка его пуля, но, когда дым рассеялся, все трое лежали ничком. Никто больше не двигался.

– Шевелитесь, – бросил Кобб, – да поглядывайте, нет ли где их приятелей. Сименон, вперед.

Француз сорвался с места, протопал по ступеням и скрылся в тенях. Оттуда он резким свистом подозвал Кройца, потом Сидней присоединился к ним в крытой галерее, которая окружала площадь с трех сторон, а с четвертой примыкала к сводчатому проходу.

Кобб согнулся рядом с Сименоном, уткнувшись руками в колени, как старик, разглядывающий дохлую крысу.

– Это единственный проход? – уточнил он, кивая на арку на противоположной стороне площади.

– Откуда мне знать? – буркнул Сименон. – Ты же меня в машине оставил.

– Кроме него еще лестница, по которой мы сейчас спустились, – подсказал Кройц.

– Где же Виллафранка?

– Может, в какую-то дверь заскочил? – предположил Сидней, указывая на ряд высоких сводчатых дверей.

– Возможно. – Кобб повесил ружье на плечо, расстегнул кобуру с автоматическим пистолетом – кольтом 45-го калибра. Вставил обойму, ткнул ногой Сиднея. – Хочешь получить обратно свой «люгер»?

– Зачем?

– Хочешь или не хочешь?

– Хочу.

– Тогда первым войди в эту дверь.

Сидней протянул руку.

– Мне ведь в любом случае первым пришлось бы идти, правда?

Кобб сунул ему промасленный пистолет.

– Может быть, – подтвердил он, – просто приятно чувствовать, что получил награду. Только помни: не убивать цыгана.

Сидней облизал губы, сглотнул.

– Вода у кого-нибудь есть?

– Вот. – Сименон протянул пузатую серебряную фляжку. – Арманьяк.

Сидней открутил крышку, снова чувствуя запах близкой и неизбежной смерти. Глотнул, задохнулся, еще раз глотнул, поднялся с корточек, встал на полусогнутых ногах.

– Теперь пошли, – сказал он.

Первая дверь с кованым черным железным кольцом в виде двух обвившихся змей находилась в десяти футах. Стиснув в правой руке «люгер», Сидней поднял кольцо левой, толкнул створку.

– Заперто.

Тихо двинулся к следующей двери с ручкой в виде мышиного короля.

– Тоже заперто, – шепнул он с облегчением, которое мигом сменилось страхом перед тающими вариантами.

Оставалось три двери. Он подкрался к третьей, с терновым венцом вместо ручки. Сердце грохотало в ушах, пистолет лежал в руке непривычно и ненадежно. Он нажал на ручку, но и эта дверь оказалась закрытой. На четвертой было огненное кольцо с черными язычками пламени, отполированными до блеска ладонями многочисленных поколений.

Прежде чем Сидней успел до него дотянуться, его остановил Сименон.

– Ты уже истощил все шансы на удачу, – сказал он, улыбаясь обвислыми, как у спаниеля, губами. – Дай я попробую.

Сидней посторонился, француз поднял кольцо, толкнул створку. Дверь тяжело открылась внутрь, и Сидней заметил на пороге струйку свежей крови. Сименон сморщился от скрипа, но страдальческое выражение превратилось в удивленное, когда глухой металлический стук возвестил о конце его жизни.

– Merde! [73]73
  Дерьмо! (фр.).


[Закрыть]– выругался он.

Весьма подходящее последнее слово. Граната взорвалась с низким грохотом, вспышка осветила площадь. Ударная волна швырнула Сименона на косяк, осколки шрапнели изрешетили плоть и раздробили кости. Он умер с широко открытыми глазами, прежде чем из ран пошла кровь. Тело упало в дверях в разорванных брюках, дымившейся блузе.

Сиднея отбросило в сторону, он ударился о стену, лихорадочно нащупывая гранату в седельной сумке. Кобб схватил его за руку, не позволив выдернуть чеку, и сердито тряхнул головой.

– Держи себя в руках, малыш, черт возьми!

Он выхватил из кармана обойму, зажал в зубах, перекатился через порог, выпустил в потолок восемь пуль, сам исчез, утонув в тенях, и единственным доказательством его присутствия послужил щелчок вставленной новой обоймы.

– Пошли! – заорал он из темноты.

Под следующими восемью пулями Виллафранка прижал к земле голову, а влетевший в дверь Сидней мог бы поклясться, что в свете стробоскопических вспышек, вылетающих из кольта Кобба, видит ухмыляющийся лик Смерти высотой пятнадцать футов с косой длиной шесть ярдов.

– Неужто нельзя было это на чьей-нибудь кухне устроить, мать твою? – ухмыльнулся Кобб, когда к нему подполз Кройц, скрежеща по полу пряжкой ремня, еще горячей от взрыва.

– Скульптурная мастерская, – прошептал Кройц, указывая на зловещие гигантские силуэты.

– Больше на ад похоже, – выдохнул Сидней.

– Ангел Виллафранка! – взревел Кобб. – Меня зовут Фрэнк Кобб. Я из Пятнадцатого батальона Интернациональных бригад. Меня послали вас спасти. Слышите?

– Блестяще, – вздохнул Кройц. – Теперь ему известно, где мы. Если еще гранату швырнет, нам конец.

– Заткнись к чертовой матери, Кройц, – прошипел Кобб, – и укройся вон там, за Иисусом. – Он указал на гротескную композицию распятия с легионерами, разыгрывающими в кости одежды, и влажно поблескивавшими в полутьме плакальщицами. Потом сделал глубокий вдох. – Слушай, Ангел. Два варианта: жизнь или смерть. Очень просто. Мои люди только что застрелили на площади трех мятежников. С минуты на минуту к ним придет подкрепление, и тогда всем нам смерть. – Он склонил голову, навострив ухо, облизал губы, ткнул в плечо Сиднея, указал направо от себя.

Оставив сумку с гранатами, Сидней тихонько пополз в царстве Смерти мимо десятифутовой Саломеи с приоткрытыми в немом экстазе рубиновыми губами и окровавленной головой Иоанна Крестителя под ногами, унизанными драгоценными украшениями. От пола пахло пылью, крысиным пометом, и он со странной отчужденностью понял, что последним в жизни Сименон видел гигантскую статую Смерти, освещенную вспышкой гранаты. Чуть не расхохотавшись при этом, прикусил губу, укрылся под балдахином картины, которая, видимо, изображала несение креста по Виа Долороса. [74]74
  Виа Долороса – улица в Иерусалиме, по которой Христа вели на Голгофу.


[Закрыть]Над ним высился окровавленный костлявый Иисус с бородатым лицом, искаженным от страха и боли, сгорбившийся под крестом, который Ему предстояло нести изначально. Рядом кто-то всхлипывал в смертном ужасе, испытывая те же самые чувства.

– Ангел! – продолжал Кобб, сбавив тон и обогатив голос нотками убедительности в его понимании. – Я вовсе не обязан здесь находиться. Могу уйти сейчас же, отрапортовать своему командиру, будто ты убит в перестрелке, я тебя вообще не нашел, ублюдки с той стороны добрались до тебя первыми и так далее. Мне, конечно, не хочется умирать за такое дерьмо, и, если это для тебя не имеет значения, черт побери, свистну сейчас своих ребят и отправлюсь домой. Что скажешь?

До Сиднея, который сидел привалившись к Виа Долороса, долетел слабый панический шепот. Он вытер пот с лица, гадая, нельзя ли подобраться поближе, прикончить раненого товарища Виллафранки. Если ползти в нужную сторону, выйдешь сзади, а если не туда – спереди, прямо перед глазами. Виллафранка избавил его от принятия решения.

– Почему я должен вам верить, сеньор?

– Я из Индианы, – усмехнулся Кобб. – Мне нельзя верить.

Шутка упала на бесплодную почву.

– Слушайте! – крикнул он. – Я американец. В моей группе британцы и немцы. Нам пришлось надеть форму Терцио, но мы бьемся за вашу проклятую революцию не хуже всех прочих. Нас тут десять, вас двое. Если бы мы вас хотели убить, то давно уж прикончили бы.

Торопливый шепот свелся к покорным односложным выражениям.

– Хорошо! – крикнул в конце концов Виллафранка. – Я сдаюсь. Моему товарищу нужен врач.

– Лабу-дабу-да, – пропел Кобб.

У товарища взломщика банков было сильное кровотечение. Девушка крепко стискивала берет, сидевший у нее на голове, когда Сидней ее подстрелил, зажимая им выходное отверстие над правым бедром. Темные локоны обвисли от пота, гладкая кожа смертельно побледнела, губы окрасились в цвета вечерних теней. Сидней сразу увидел и понял с точностью, от которой скрутило желудок, что никакой врач ее не спасет. Кобб подтвердил это взглядом.

– Все, хана, – буркнул он. – Пуля из твоих личных припасов?

Сидней разом прозрел, как от пощечины. Старательно надпиленная пуля с тупо срезанной головкой попала в спину, вошла под правую лопатку, пронзила тело, срикошетила от таза, проделала чуть выше пояса шерстяных грубых брюк рваное выходное отверстие размером с апельсин, существенно превысив полномочия и причинив гораздо больше вреда, чем ожидается от стандартной ружейной пули. Обыкновенная круглая пуля прошла бы через плечо и вышла с другой стороны, повредив только плоть и оставив лишь шрам, не лишив девушку будущего.