Текст книги "Смерть с отсрочкой"

Автор книги: Крис Хаслэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Вполне мог бы влиться в наши ряды, – усмехнулся Сименон.

– Мог, – кивнул Кобб, – но не влился. Служит наемником марксистов и анархистов. Предположительно выдает тех и других, кладя в карман разницу, только кто мы такие, чтобы осуждать? Разумеется, за исключением малыша Сида.

Гассе пристально оглядел Сиднея поверх очков.

– А ты что, идейный?

Сидней пожал плечами, снова почувствовав себя маленьким и незначительным.

– Просто приехал бить немцев, – пробормотал он. Заявление казалось умным, хотя выражение лиц Клее и Кройца свидетельствовало об обратном.

– Он фашистов имеет в виду, – пояснил улыбнувшийся Кобб.

Клее пронзил Сиднея кинжальным взглядом, ткнул в него черенком курительной трубки.

– Мальчик наверняка скажет сам за себя.

Кобб вздохнул, привалился к стене, что неопытный человек принял бы за компромисс и даже за покорность. Вытащил из нагрудного кармана окурок сигары, повертел большим и указательным пальцами.

– Наверняка, – кивнул он. – Еще желаете потолковать или перейдем к обсуждению господина Виллафранки?

Возникшая на миг напряженность в пышно обставленном кабинете слегка разрядилась, но в воздухе еще потрескивало статическое электричество недоговоренности.

– Значит, грабитель, анархист, приятель Дуррути, – суммировал Сименон. – Что из этого?

– Не наше дело, – ответил Кобб. – Нам приказано его спасти и доставить в Валенсию.

– Звучит просто, правда? – заметил Гассе.

– Он в каком-то чертовом Толедо или еще где-то? – предположил Кройц.

– Близко, – усмехнулся Кобб. – В Теруэле. И если мы его срочно не вытащим, Виллафранку перевезут в Севилью, где найдут труп. Его взяли неделю назад, глубоко закопавшегося у соседа на заднем дворе, и обвинили… – Он замолчал, ущипнул переносицу рассеянным жестом учителя. – В чем его обвинили, Гассе?

Тощий француз принялся перекладывать на столе газетные вырезки.

– Кража со взломом, убийство, грабеж, тройное убийство, тройной грабеж, бегство из-под стражи, покушение на убийство, ограбление, воровство, мошенничество и так далее.

– Обратите внимание, никаких политических обвинений, – указал Кобб, – и военнопленным он не считается. С точки зрения соседей, сеньор Виллафранка обыкновенный вор с необыкновенным списком обвинений. Они все кипятком писали, когда он в тридцать четвертом году обчистил виллу полковника Ягуэ. Там произошел инцидент с находившейся в доме дамой, и полковник ждет не дождется, когда негодяя удавят гарротой.

– Если мы не спасем негодяя, – вставил Сименон.

– Может быть, он предпочтет удавку, – предположил Кобб.

Клее с силой затянулся зловонной трубкой и зыркнул на Сиднея.

– Так где он сейчас?

– В крепости в Теруэле.

– Кто поручает нам это дело?

Кобб не спешил с ответом. Сначала сбросил остывший пепел с сигары, потом поиграл золотой зажигалкой над несгоревшим табаком. Поднес к губам окурок, с силой затянулся до светившегося оранжевого кончика, с мрачным удовлетворением выдохнул, словно вкус окурка превосходил ожидания. Наконец поднял глаза, глядя прямо на Клее.

– Я, – сказал он. – А кто поручил дело мне, господин Клее, вас не касается.

Гассе застыл, держа в дрожавших пальцах пожелтевшие газетные вырезки. Сименон горестно поднял брови, как школьница, оказавшаяся невольной свидетельницей скандала, и откинулся на портрет герцога Гиза, завещанный Коббу мелким арагонским аристократом. Кройц шумно выдохнул носом, раздув ноздри, как испуганный конь. Сидней разглядывал богатый персидский ковер, наблюдая на манер авиатора, исследующего заросшие кустарником африканские степи, за крошечными столбиками дыма, которые поднимались с вытканного пейзажа, пока в ворсе гасли янтарные искры из трубки Клее. Клее уставился на Кобба с пульсировавшей на шее веной, его рука тяжело, угрожающе лежала на поясе. Кобб, глубоко сунув руки в карманы кожаного плаща, встретился с ним взглядом с наполовину довольной, наполовину предупреждающей улыбкой. Сидней знал, что правая рука американца сжимает «дерринджер», купленный в 1919 году в Чикаго одним журналистом из Барселоны, ныне покойным. Двуствольный пистолет с двумя спусковыми крючками незаметно укладывался во внутренний карман пальто джентльмена. Выпущенные им две пули 32-го калибра не обязательно убили бы Клее, но обязательно ранили бы, заодно погубив плащ. Сидней отодвинулся, и немец улыбнулся, громко рассмеялся, как бы вспомнив давно забытую шутку.

– Ну, как будем спасать разбойника? – спросил он.

11

На семьдесят лет позже и на сто сорок миль дальше к западу «пежо» вынырнул из сырого туннеля высоко над глубоким ущельем. В узком пространстве меж скалистыми пиками Маэстрасго по бледно-голубому небу к северо-востоку плыли слоисто-перистые облака.

– В молодости эта дорога казалась мне шире, – заметил Сидней.

– Вы уверены, что это та дорога? – прогнусавил Ленни. – Даже не верится, что по ней разрешается ездить. Это наверняка противоречит установленным ЕС правилам или еще чему-то. В Англии таких дорог нет, правда? Если в стране есть высокие горы, пускай себе стоят, их надо объезжать, а не ездить по ним.

Спина Ника взмокла от пота. На сей раз в виде исключения он соглашался с каждым сказанным Ленни словом, но у него уже не было сил выражать согласие.

– Мы вообще едем туда, куда надо? – вымолвил он.

– Осмелюсь сказать, – кивнул Сидней. – Почему остановились?

Ник кивнул на каменный сводчатый проезд внизу на крутом склоне.

– Там написано «Hostal», [62]62
  Постоялый двор (исп.).


[Закрыть]– сказал он.

Ленни перегнулся через Сиднея и взглянул вниз.

– Похоже на похоронную контору.

– Там написано «Cerveza frio», – добавил Ник.

– Что это значит?

– Холодное пиво, – перевел Сидней.

– Чего ж мы стоим? – охнул Ленни. – Быстро сворачивай!

– Ну-ка, слушайте, – приказал Сидней, когда Ник проехал сквозь арку и остановился в мощенном плитами дворе, предназначенном для лошадей. – Мы ищем окаменелости, помните? Тихие ученые мужи, которые больше жаждут знаний, чем выпивки. Не спорим, не ругаемся, не деремся и, прежде всего, не вступаем в разговоры с местными. Ясно?

– Как скажете, – кивнул Ленни. – Я их всех перебью. Вам пинту, мистер С.? – Он бросился бегом и распахнул обитую дверь, прежде чем Ник успел заглушить мотор. Не обратив внимания на название «Hostal La Cerda», [63]63
  Гостиница «Свинья» (исп.).


[Закрыть]влетел в обшитое досками помещение, освещенное скудным светом, способным проникнуть в закопченные окна, не замечая служащего, обмякшего за темной деревянной конторкой у входа. Стремясь к cerveza frio, оглядел просторный обеденный зал, расположенный вокруг огромного круглого камина, где в кольце белого пепла дымились последние ночные поленья. Грубая неуклюжая мебель стояла под коричневым потолком, который якобы поддерживали прихотливо и асимметрично расставленные стволы деревьев. Мутные окна в черных стенах выходили на долину, в правом углу располагалась стойка бара с единственным табуретом. Ленни достиг ее в три прыжка, дернул шнур медного колокольчика. Огляделся вокруг, облокотился на липкий деревянный прилавок, заглянул за него, почесал бок, посмотрел через плечо. Вновь позвонил в колокольчик, не получив ответа, схватил стакан, нажал на кран пивной бочки с ярлыком «Махон». Висевшая на стене голова дикого кабана смотрела на него сверху вниз с немым неодобрением.

– Мистер Ноулс!

Пиво не наливалось. Ленни закрыл кран, не совсем убедительно изобразив нечто вроде беспечной невинности.

– Чего?

В дверях стоял Сидней.

– Вы ослепли?

– Э-э-э… как сказать. А что?

– Человек мертв.

– Кто? Надеюсь, не бармен?

Сидней указал на конторку.

– Черт побери! – взревел Ленни. – Откуда вы знаете? Может быть, он вздремнул…

Сидней поднял голову мертвеца за обвисший клок седых волос, осмотрел иссохшее морщинистое лицо и бросил. Голова с глухим стуком упала на чистую страницу регистрационной книги.

– Пойдите посмотрите, есть ли тут еще кто-нибудь, – распорядился он.

Ленни заледенел.

– Где Ник? – спросил он. – Я его пошлю.

– Сами идите, – потребовал Сидней. – Быстро!

– Он убит? Если убит, никуда не пойду. Просто хотел пива быстренько выпить. Не хочу стать следующей жертвой.

Сидней вздохнул:

– Я бы сказал, он умер от инфаркта, инсульта, по какой-то другой возрастной причине. Стало быть, отошел тихо-мирно, и в этом милом месте наверняка есть работники, которых необходимо уведомить.

– Может быть, просто свалим ко всем чертям?

Ввалился небритый Ник с висевшей на губе сигаретой.

– Думаете, тут есть свободные номера? – Он остановился с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами. – Кто из вас это сделал?

– Не я, – воинственным хором заявили Сидней и Ленни.

– Когда мы вошли, он вот так и сидел, – объяснил Сидней.

– Может быть, просто свалим, пока кто-нибудь не пришел? – предложил Ник.

– И я говорю то же самое, – кивнул Ленни.

– Слишком поздно, – улыбнулся Сидней.

Шелест резины по камням известил о прибытии другой машины.

Ленни с отвращением оглянулся на Ника и медленно покрутил головой.

– С тобой сплошные неприятности, Николас, скажешь, нет? Даже не можешь выбрать долбаную гостиницу, которая не похожа на хреновы «Секретные материалы». [64]64
  «Секретные материалы» – американский телесериал, герои которого расследуют аномальные сверхъестественные явления.


[Закрыть]

Хлопнула дверца, по двору раскатился низкий испанский говор.

– Мы просто безобидные искатели окаменелостей, любители, помните? – прошептал Сидней.

Гваделупе Серрано Сунер, естественно, потрясла смерть отца, а ее дядя Пепе, брат покойного, был не столько огорчен, сколько озабочен. Предложил гостям сесть в углу, через секунду явился с бутылкой «Фуэрте» и тремя стаканами. Смутился еще больше, вынужденный признаться, что пива в гостинице нет, предусмотрительно захватив с собой в качестве извинения полбутылки водки. Брату восемьдесят три года, объяснил он, сочувственно передернув плечами в сторону Сиднея. Несчастье, конечно, и очень прискорбное, только бизнес есть бизнес, и, если джентльмены согласны, он немедленно перенесет багаж в лучшие номера.

– Я пока не решил, – молвил Сидней.

– Разумеется, – проворковал хозяин. – Ситуация необычная. Пейте, пожалуйста, а тем временем я… – Он сдвинул большой и указательный пальцы, извещая о мелком, но неотложном деле, которым немедленно должен заняться, и отступил назад, погладив шаткий столик подобострастным жестом придворного.

– Что дальше будем делать? – спросил Ник по уходе хозяина.

Сидней снял очки, протер стекла носовым платком.

– Трудно сказать, – признал он.

– Кончайте валять дурака, Шерлок, – сказал Ленни, наливая в винный бокал маслянистую водку. – Я вам говорю, надо сматываться.

– А я говорю, остаемся, – возразил Сидней. – В гостинице пусто, место удобное, идеальная отправная база для поисков. – Он не стал спрашивать мнения Ника. – Мистер Ноулс, идите за мной. Мистер Крик, поставьте фургон в глубине двора, в каком-нибудь укрытии, если возможно.

Ленни хотел налить себе на дорожку, но Сидней воспрепятствовал.

– Некогда! – крикнул он. – Еще надо договориться о льготных расценках.

Постоялый двор «Свинья» стоял на крутом западном склоне ущелья. Широкая лестница из старой сосны спускалась из столовой к кухням и спальням. На обшитых панелями стенах висели размытые выцветшие фотоснимки охотников в твиде и коже. Облысевшие кабаны таращили стеклянные глаза с дощечек над стершимися нечитаемыми эпитафиями, рогатый олень изумленно разевал рот, как будто его голову только что пробили шпунтами.

Ленни забеспокоился.

– Может быть, остановимся в гостинице «Холидей»? – пробормотал он, спускаясь следом за Сиднеем.

Старик резко оглянулся, прижав к губам костлявый палец.

– Ш-ш-ш! Дайте послушать.

Сердитые слова расстроенной женщины сыпались фаянсовыми осколками на кафельный пол кухни. Мужской голос контрапунктом призывал к спокойствию, только ужесточая ответную ругань. Сидней подкрался к двери с табличкой «Cucina – Privado», [65]65
  Кухня – вход только для персонала (исп.).


[Закрыть]осознавая с некоторым удивлением, что слабеющий слух не понимает речь, когда глаза не видят артикуляцию. Пока не приложил ухо к двери, слова были просто глухим шумом разной высоты и лишь теперь начали кристаллизоваться.

– Ты убил моего отца! – вопила женщина.

– Каким образом, я тебя спрашиваю? – прошипел мужчина. – Я с тобой был. Он был жив, когда мы уходили, и мертв, когда вернулись. Я никак не мог его убить.

– Не мог? Свинья! Ты годами его убивал. Убивал…

– Предупреждаю, не произноси это слово!

– Ну и что тогда будет, убийца? Меня убьешь? Меня тоже убьешь, чтоб завладеть гостиницей?

Истерику прекратил удар открытой ладонью по мягкой коже, и, прежде чем Сидней успел оторваться от двери, створка распахнулась, свалив его с ног.

Гваделупе Серрано Сунер, одинокая, симпатичная, хоть отчасти зависящая от косметики женщина сорока трех лет, остановилась над рухнувшим старцем, уткнув в широкие бедра руки-окорока.

– Подслушиваете под дверью, сеньор?

Дверь снова открылась, ударив Сиднея в бок, когда он пытался принять достойное положение. Дядя Пепе с горевшей от пятерни племянницы щекой на миг задохнулся и поспешно бросился поднимать его.

– Сеньор, – пропыхтел он, – я страшно виноват перед вами! Знаете, от горя женщина обезумела. Поймите и простите. Говорит в скорби всякую дичь.

Ленни подскочил с опозданием, не успев помочь. В момент происшествия он пытался сорвать со стены лисью голову и прилаживал ее на место, пока племянница не заметила.

– Мистер Стармен, с вами все в порядке? – выпалил он.

Сидней кивнул. Ничего не сломано – большой подарок в его возрасте.

– Очки дайте, – прохрипел он.

– Сейчас, – кивнул Ленни, шагнув в сторону. Легкий хруст дешевой пластмассы под ногой практически не соответствовал тяжелейшим последствиям. – Черт возьми, – сказал Ленни. – Должно быть, я на них наступил. – В слабо освещенном коридоре у подножия деревянной лестницы с глухим стуком свалилась лисья голова.

– К несчастью, – пробормотал дядя Пепе. – Такие вещи никогда не должны падать на пол.

Ленни оторвал взгляд от пола, посмотрел в темно-карие глаза Гваделупе. Судьбоносный момент.

– Мистер Стармен!

– Что? – буркнул Сидней.

– Можете оказать нам услугу? Переведите.

Сидней скрипнул зубами.

– Спросите леди, нет ли в ней кровей кокни.

Сидней со вздохом задал вопрос. Сеньорита с полными слез глазами нахмурилась и тряхнула головой.

– Нет, – перевел Сидней. – Ничего общего с кокни.

Ленни задумчиво кивнул.

– Спросите, не хочет ли хоть чуть-чуть приобщиться.

Прения насчет гибели единственных очков Сиднея прекратились, когда оба антагониста, проведя не один день без отдыха и нормальной еды, полностью осознали абсурдность ситуации. Все еще огрызаясь, словно терьеры, готовящиеся к последнему броску, они позволили глубоко озабоченному единоличному владельцу постоялого двора «Свинья» препроводить их в отдельные номера.

Вечером Ленни ужинал в одиночестве свежей форелью в затхлом хлебном соусе, который готовится в Арагоне как фирменное блюдо из пережаренных крошек вчерашних буханок. Заказал вариант класса люкс с яичницей, но не получил особого впечатления, пока на него вызывающе не посмотрели влажные глаза Гваделупе.

– Доели? – устало спросила она по-испански.

Англичанин издавал какой-то непривычный мускусный запах.

– Спасибо, очень вкусно, – кивнул Ленни по-английски. В большеротой пьянчужке было что-то весьма привлекательное. Надо будет испробовать и разобраться. Он улыбнулся, когда она схватила со стола тарелку.

– Десерт будете?

Ленни понятия не имел, о чем речь.

– Спасибо, пепельница есть. Хорошо бы бутылочку светлого. – Для объяснения он красноречиво поднес к губам сомкнутые в кружок пальцы.

– Чего? – нахмурилась Гваделупе.

– Пи-и-ва. «Сан-Мигелио». И ты со мной, милочка. – Он потянулся к ширинке шоферского комбинезона, почесал мошонку.

– Светлого! – выдохнула Гваделупе, взмахнув кулаком с выставленным большим пальцем, изображавшим горлышко бутылки.

Ленни с энтузиазмом кивнул:

– Точно, детка. «Стелла» пойдет. «Карлсберг», «Карлинг». Что найдется.

Гваделупе вернулась через пятнадцать минут с зеленой бутылкой и двумя невысокими стаканами.

– Светлое, – объявила она, вытащила зубами пробку, наполнила оба стакана, один резко толкнула к Ленни, пролив на стол кровавое вино, другим взмахнула. – За моего несчастного отца, убитого его собственным братом!

Ленни затряс головой:

– Милая, это не пиво. Может, пойдем наверх, бар откроем? – Он поднялся.

Гваделупе осушила стакан и уставилась на собеседника с пьяным неодобрением.

– Пей, inglés. [66]66
  Англичанин (исп.).


[Закрыть]

Ленни схватил бутылку, привалился к столу. Птичкин клювик напрашивается на поцелуй.

– Бар, – громко и медленно вымолвил он на общепринятом иностранном английском. – Мы с тобой. Пойдем сейчас в бар. Comprendo? [67]67
  Понятно? (исп.).


[Закрыть]

Гваделупе снова налила стакан, подняла его перед лицом Ленни. Отметила цыганские глаза, заскорузлые руки бойца, следы недавних битв: глаза налиты кровью, кожа сплошь в синяках, как у боксера или бандита. После загадочной смерти прошлым летом невыносимо мерзкого Пако Эскобара, местного специалиста по темным делишкам, который запросто разгребал все дерьмо в Маэстрасго, не осталось никого способного свернуть дурную шею, а этот бугай обещает стать истинным чемпионом, хоть от него немножко воняет оленем.

– Пью за того, кто отомстит за моего отца, – прорычала она, одним глотком выпив вино. Язык у нее начинал заплетаться, что для Ленни разницы не составляло.

Он взглянул на ложбинку между грудями, одобрительно поднял брови. Не весенняя курочка, но с весьма добрыми легкими. Ленни схватил бутылку, пока она не провозгласила очередной тост.

– Может, поднимемся, милочка? Upstairio? [68]68
  Наверх? (исп.).


[Закрыть]– И ткнул пальцем в потолок.

Гваделупе решила, что поняла его намерения, схватила за запястье пальцами, унизанными кольцами, поднялась из-за стола.

– В доме моего отца, сеньор, верх внизу. – Снова дернула за руку, совсем близко придвинув лицо. – Пошли, цыган-мститель. Обсудим условия найма и форму оплаты. – Хватка у нее была крепче тисков. Ленни морщился, когда она тащила его из столовой.

Где-то в ночи лаял лис, его одинокий голос взмывал над рокотом стремительного потока талой воды на дне ущелья. Полумесяц отбрасывал синие блики на скалы и серебряные на воды, густой лес из темных сосен поглощал бледный свет. Где-то в непроходимых горах пряталось целое состояние в золоте, но Ленни напрочь забыл о монетах и слитках, пока Гваделупе волокла его к себе в спальню мимо окон без занавесок. Голова давно убитого кабана с пожелтевшей мордой наблюдала с противоположной стены, как она поворачивает холодный железный ключ, широко распахивает дверь и впихивает туда Ленни, мельком уловившего стеклянный взгляд.

– Хана мне, приятель, – признался он. – Похоже, попался!

Ремонтно-полевая бригада проникла на контролируемую националистами территорию у Посуэло в 8:30 в воскресенье 13 июня 1937 года. На этот день приходится праздник в честь Антония Падуанского, святого покровителя безногих, безруких, животных, стариков и Лиссабона. Время, дата и место вторжения были выбраны не случайно – деревушка стояла в тихом секторе фронта, занятая ротой португальцев, которые почитали святого больше, чем боевую позицию.

Кобб бросил взгляд на Сиднея в зеркало заднего обзора «ауди», катившего по пыльной булыжной мостовой. Вражеские голоса, доносившиеся из-под сгоревшей крыши ветхого храма, по-прежнему были окрашены анархическим богохульством, хвалебные гимны тихо разносились меж бедными домами, где оставались лишь немощные и престарелые.

– Вытри пот с бороды, малыш, – пробормотал Кобб. – Ты мне на нервы действуешь.

Клее развернулся на пассажирском сиденье, с презрительной насмешкой посмотрел на Сиднея и раскурил зловонную трубку.

– Видишь, как истинно верующие сложили оружие перед церковью? Можно забаррикадировать дверь и поджечь гадов.

– Не по-христиански, – вздохнул Кобб. – Они свое получат во вторник. Планом крупной диверсии предусмотрено, что они занимаются своим делом, пока наша сторона кругом проигрывает бои, и Бог их не спасет.

– Суть, как всегда, упущена, – заключил Кройц.

Он, как и Клее, носил до смешного официальную серую полевую форму легиона «Кондор», но сходство меж ними на том и заканчивалось. Клее был простым наемником со злобным взглядом и преувеличенным самомнением громилы-тяжеловеса, а Кройца, некогда истинно верующего организатора коммунистической партии среднего ранга из Кельна, арестовали в 1933 году по приказу самого доктора Фишера и глубоко упрятали в тень Смерти, в «дикий лагерь» в Дахау. Когда его доставили в лес под Виссенбургом рыть себе могилу, он одолел палачей, бежал на юг, в Швейцарию, оттуда перебрался во Францию. В партийных кругах тот побег стал легендой, но пытки, побои, издевательские имитации казни изменили его политические убеждения. Он собрался с мыслями в Лионе через три месяца после побега, словно выйдя из глубокой комы и осознав свое полное одиночество в мире. Вселенная после смерти погаснет, как свет, и никакое движение, никакая идеология, никакой человек этого не отменит. Кройц не мог сбросить со счетов единственную силу – Бога, само существование Которого насмехалось над коммунистической верой.

– Вот почему республика проиграет войну, – объявил он. – До сих пор во всех войнах в истории противники заявляли, что Бог на их стороне. Теперь они от Него отреклись. Коммунисты, социалисты, анархисты, троцкисты, сталинисты по любому вопросу грызутся, как крысы, только в одном согласны, что Бог на стороне врага. Бог с карлистами, рекете, с легионом, фалангой, фашистами. – Он воткнул длинный ноготь в кожицу апельсина, содрал корку. – За республику никто не молится.

– Да ты что, в Бога веришь? – спросил Сименон, изумленно тараща налитые кровью глаза.

Кройц затолкал в рот половину апельсина и принялся жевать.

– Снова сути не понял, – с огорчением промямлил он. – Главное, чтобы Бог в меня верил.

Чем дальше они продвигались, тем меньше виднелось следов войны на бесплодной земле и в ее тощих людях. В горных деревушках с розовыми домами царил покой и порядок, по мнению Сиднея, в отличие от хаоса и беспорядков в городах, стоявших на стороне республиканцев. Аккуратные улочки заполняли женщины в строгих темных одеждах, тихо шествующие с детьми из церкви. Калейдоскоп флагов, транспарантов, плакатов, штандартов, наперебой бросавшихся в глаза на каждом углу, фонарном столбе и балконе в республике, требуя внимания и верности, отсутствовал на территории националистов, за исключением нескольких старательно расклеенных предупреждений, что надо быть начеку и что сбор урожая важен не меньше победы в бою. На этой стороне от линии фронта реял всего один флаг – двухцветное знамя испанской короны. На крошечных полях неправильной формы в поймах быстротекущих речек трепетали на ветру привитые черенки маслин с наливавшимися на утреннем солнце неспелыми плодами. На этой стороне от линии фронта воскресенье оставалось днем Божьим, и худая скотина напрасно ожидала хозяйского попечения. Это была та Испания, которую воображал Сидней: простой пасторальный мир с мелкими речками, пылью, традициями и верой, неподвластными времени. Он на секунду задумался, на той ли стороне воюет, и сразу вспомнил, что не стоит теперь ни на чьей стороне. Смотрел, как Сименон сворачивает самокрутку, чувствовал в желудке обжигающую кислоту, вновь жалел, что не курит.

«Ауди» промчалась на скорости через Геа-де-Альбаррасин, привлекая завистливые, любопытные, хоть и нервные взгляды согбенных стариков, стоявших на тротуарах заложив руки за спину, и еще быстрей понеслась по длинной прямой дороге от Сьерра-Пенарредонда. Кобб предполагал, что на перекрестке с дорогой на Сарагосу будет контрольный пост, но его удивила усиленная охрана у заставы. Тормозя, он тихонько присвистнул, когда солдаты в темно-зеленых жандармских рубашках заметили «ауди».

– Нас, что ли, поджидают? – пробормотал он.

– Вижу два грузовика, – доложил Сименон. – Человек двадцать-тридцать.

Клее провел потной ладонью по перфорированному стволу автомата, сунул в спусковой крючок толстый палец.

– Не стрелять, не дергаться, не разговаривать, – приказал Кобб. – Помните, мы на их стороне. – Последний взгляд он бросил на Сиднея в зеркало, покачал головой над увиденным. – Ты вспотел, как невеста, малыш. Всю игру нам испортишь.

Впереди за триста ярдов на дорогу вышли двое охранников, не поднимая винтовок, уткнув руки в боки.

– Слева от меня пулемет, направлен на одиннадцать часов, к югу, – доложил Сименон.

– Стукните кто-нибудь малыша, – буркнул Кобб. – Пусть потрудится ради спасения жизни.

Кройц глубоко вдохнул, дотянулся и крепко ударил Сиднея локтем в лицо. Больно не было, просто зубы почувствовали сокрушительный вкус немецкой шерсти и английской крови из разбитых губ. Сидней задохнулся, когда Сименон двинул ему в ухо, отчего в голове вспыхнули белые искры смертельной боли.

– Наденьте на него наручники, быстро. Они у меня в портфеле.

В пятидесяти ярдах впереди к двум охранникам присоединилась еще пара стрелков и офицер.

– Новички, – пожал плечами Сименон, сунув медный кастет в карман форменной рубашки. – Попробуем проверить.

– Сиди тихо, – прошипел Кройц.

Кобб подкатил к офицеру и остановился.

– Поздравляю с Днем святого Антония, – сказал он. – Для чего тут такая охрана?

Офицер проигнорировал и вопрос, и приветствие, пристально осматривая автомобиль. Высокие скулы, гладкая кожа, узкие глаза придавали ему азиатский вид. Он старательно встретился взглядом с каждым пассажиром и сказал:

– Попрошу предъявить документы.

– «Попрошу предъявить документы, майор», если не возражаете, лейтенант, – поправил его Кобб, полез во внутренний карман плаща, вытащил кожаный бумажник со значком, на эмалевом щите которого красовались скрещенные пики, аркебузы и арбалеты испанского Иностранного легиона. – Подарок от самого генерала Миллан-Астрея, – похвастался он.

На офицера это не произвело впечатления.

– Все из Терцио?

– У нас в машине два жениха смерти, – ответил Кобб. – Эти господа – специалисты из легиона «Кондор», но плохо говорят по-испански. – Он ткнул пальцем через плечо. – Тот тоже.

– Кто это?

– Большевик. Англичанин. Из Пятнадцатой интернациональной бригады. Нынче утром сдался. Можно его у вас оставить?

Офицер нахмурился:

– Мне держать его негде, майор.

Кобб посмотрел на охранников, потом снова на офицера.

– Лейтенант, у вас на боку револьвер в кобуре, у них винтовки. Если захочется пострелять – ради бога.

Клее фыркнул, офицер на шаг отступил от машины.

– Есть приказ о расстреле? Бумаги?

– Бумаги? – недоверчиво усмехнулся Кобб. – Бумаги? Мне не нужно никаких вонючих бумаг, чтобы шлепнуть большевика. А вам?

– Мне нужно, – кивнул лейтенант.

– Ну, забудьте тогда, – махнул рукой Кобб. – Отвезем в Теруэль, там пристрелим. Это последний контрольный пункт перед городом?

– Пока последний.

– Что значит «пока»?

– Приказано поставить заграждения на каждом перекрестке.

– В учебных целях?

– Видимо, нет.

– Наверно, приятно служить в этом секторе, – хмыкнул Кобб. – Пожалуй, попрошу генерала на время поменять местами моих ребят с вашими. Что тут у вас происходит?

– Анархисты засуетились. Один сидит у нас, и считается, будто они попробуют его отбить. – Лейтенант скептически поднял бровь.

– Видите? – спросил Кобб. – Вот что получается, если сразу их не пристреливать. – Он стронул «ауди» с места. – Всего хорошего, лейтенант.

Теруэль был виден за пять миль. Четкая линия башен в стиле мудехар [69]69
  Мудехар – мавританская декоративная керамика.


[Закрыть]вырисовывалась на горизонте, возвышаясь над голыми вершинами холмов. Солнце сверкало в изразцах на куполах, придавая столице провинции фантастический вид, суля незаслуженные и неоцененные обещания. Сидней был в синяках, в крови и, несмотря на протесты, по-прежнему в прочных наручниках.

– Потерпи, малыш, – сказал Кобб, пережевывая сигару. – Может, придется сыграть ту же сценку перед другими зрителями.

– А что будем делать, если Виллафранка вышел из тюрьмы? – спросил Клее.

– Не вышел, – сказал Кобб. – Как мы только что слышали.

– А как мы до него доберемся? – спросил Клее.

– Доверимся Богу и Фрэнки Коббу, вот как.

Сидней ничего не сказал, хотя план выглядел слабовато. Его компаньоны придерживались аналогичного мнения.

– Бог на вражеской стороне, – заметил Сименон, – а я вообще никому не доверяю.

Кобб раздраженно вздохнул:

– Ну, ребята, клянусь чертовым твердым сыром, если вы не доверяете Богу, то, кроме меня, никого у вас нет.

Город казался Сиднею испуганным, пока Кобб медленно ехал вдоль стен справа от глубокой долины реки Турин, под гигантским акведуком Лос-Аркос, нелепо протянувшимся через пустую улицу. Немногочисленные пешеходы на узких тротуарах либо не обращали на машину внимания, либо провожали ее заученно осторожными любопытными взглядами, которые Сидней видел в республике. За последние одиннадцать месяцев каждый умный горожанин научился смотреть сквозь привлекшие внимание объекты, будто они попросту загораживают вид на что-то другое. В то время проявление к чему-либо особого интереса было вредно для здоровья. Иди по своим делам, опустив голову, однажды утром проснешься, увидишь занятый фашистами город. Кобб свернул вправо в огромную арку, частично перекрытую дорожной заставой, устроенной не от чистого сердца. Хитроватый охранник в обмотках и в пилотке с кисточкой бросил нервный взгляд на документы Кобба и махнул рукой, пропуская машину.

– Видно, надеются, что анархистов в пригородах остановят, – вздохнул Кобб, с усталым презрением покачав головой.

– Надеюсь, выехать будет так же легко, как въехать, – проворчал Клее.

Кобб остановился на крутой извилистой улице, вымощенной булыжником, который поблескивал от неизвестно откуда текущей воды. Вновь приобретенная привычка граждан не обращать внимания на заметные явления играла на руку ремонтно-полевой бригаде – никто словно бы не видел большой черный автомобиль, битком набитый решительными мужчинами. Кобб пять долгих минут осматривал улицу в лобовое и ветровое стекло, в зеркало заднего обзора, а потом повернулся к французу:

– Теперь освободи малыша, Сименон. Он со мной пойдет. А вы оба, – кивнул он на немца, – идите, осматривайтесь. В три встречаемся здесь.

– Что осматривать? – спросил Клее.

Кобб провел рукой по сальным черным волосам и почесал макушку.

– Будь я проклят, если знаю. Расположение улиц, пути к отступлению, оборонительные позиции на крайний случай. Все, что сможет нам помочь, если шарик лопнет. Сегодня в шесть часов вечера гарнизонная охрана явится в штаб-квартиру полковника Харкурта. Его заместитель выдаст им кудрявого гада цыгана, которого повезут на плаза Сан-Франциско в Севилье, где, по слухам, он будет казнен перед приглашенными местными видными лицами. – При этом Кобб расстегивал длинный кожаный плащ. Сняв его, он остался в слегка поношенной майорской форме Терцио. – Угадайте, кто заберет вышеупомянутого гада и спасет от дьявола?