Текст книги "Смерть с отсрочкой"

Автор книги: Крис Хаслэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Еще, – потребовал Ник, протягивая стакан и гадая, растопит ли крепкое зелье прочную стену, которой он оградил свои чувства, из-за которой едкая кислота хлынет в душу.

Сидней с усмешкой налил.

– На посошок. Для поправки на дорожку. Хорошо, мистер Крик. Вы отбросили свои принципы и стали самым худшим из нас.

Глубоко внизу ударил предупредительный колокол. Ник с опаской покосился на Ленни, который вскочил, вспомнил, что он изувечен, и вновь рухнул на стул.

– К обеду звонят, – доложил он. – С голоду ко всем чертям умираю.

У Ника кружилась голова, когда Гваделупе с дядей Пепе молча расставляли три тарелки с розовой рыбой в кучках жареных хлебных крошек.

– Сегодня без яичницы? – спросил Сидней.

– Без, – огрызнулась в ответ Гваделупе. – Завтра съезжу за яйцами. – Она ткнула в Пепе накрашенным ногтем. – Убийца исполнит любую вашу просьбу.

– Что она сказала? – спросил Ленни после ее ухода.

– По-моему, до сих пор злится на дядю, – ответил Сидней, не желая портить вечер, и обратился к Нику: – Не хочу быть нескромным, и не мое это дело, но все же на что вы потратите свою долю?

Ник пожал плечами:

– Уйду на покой.

Сидней вздохнул.

– А вы, мистер Ноулс?

Ленни вытащил изо рта рыбьи кости.

– Как все. Куплю классную тачку – бумер или еще что-нибудь, ребятишкам всего, чего душа желает, – четырехколесные велосипеды, компьютеры, всякую белиберду, потом свалю во Флориду к чертовой матери.

– Значит, к бывшей жене не вернетесь? – спросил Сидней.

– Нет. Отрезано. С одними ребятишками буду общаться. – Он хлебнул вина. – То есть она будет упрашивать меня вернуться, только, знаете, мистер С., жизнь идет своим чередом.

– А вы как собираетесь золото тратить, мистер С.? – спросил Ник.

Старик подался вперед, готовый изложить свои планы:

– Я все думал, когда же вы спросите, на что старик в самом конце своей жизни потратит капитал. Знайте: хочу создать мемориалы бойцам Интернациональных бригад. Поставить памятники на каждом поле боя от Мадрида до Харамы, Брунете, проклятого Теруэля и Эбро.

– Зачем? – поинтересовался Ленни.

– Затем, что они были последними в своем роде. Никто никогда больше не принесет таких жертв ради столь благородной цели и столь неблагодарного дела.

– Да ведь вы проиграли, – хмыкнул Ленни.

– Спасибо за напоминание.

– Какие памятники? – уточнил Ник. – Кресты можно было б поставить.

– Слушайте, – вмешался Ленни. – Мой дружбан Трев несколько лет назад накупил кучу Лениных или еще каких-то там русских, десятками – хотел втюхать яппи в качестве садовой скульптуры, да они так и пылятся у него в ангаре. Вполне сойдут. Правда.

Сидней смотрел в столешницу.

– Я всегда был скорее хранителем, чем творцом воспоминаний. Давно уже задумал, а визуально никогда себе не представлял.

– О материале тоже не думали? – спросил Ленни.

Сидней покачал головой.

– Знаете, бронза недешево стоит.

– Дешевле золота.

Ленни хлебнул вина и кивнул.

– Вполне справедливо. Могу выторговать, если желаете.

– Мистер Ноулс, я даже не догадывался, что вы знакомы со скульптурой.

– Особенно Роджера Мура [87]87
  Ленни путает английского актера Роджера Мура, одного из исполнителей роли Джеймса Бонда, с английским скульптором Генри Муром (1898–1986), одним из крупнейших художников ХХ в.


[Закрыть]люблю.

– Не перестаете меня удивлять.

– В любом случае, – объявил Ленни с полным ртом хлебных крошек со вкусом промасленного песка, – даже если мы золота не найдем, бабки есть. Один ваш дом потянет на сто пятьдесят.

Поскольку никакого золота нет, а поездка представляет собою последний пробег по дорогам воспоминаний, Ленни уже несколько дней беспокоился насчет верности обещания, данного Сиднеем в Бискайском заливе. Теперь, когда старый придурок накачался вином с таблетками и вряд ли помнит сказанное, настал идеальный момент. Он наблюдал, как Сидней снимает очки и потирает переносицу.

– Я говорил серьезно, джентльмены. Вы разделите поровну мое имущество, только дом я отдать не могу.

Ленни в ужасе всплеснул руками:

– Помилуй бог, мистер С., не с того конца палку гнете. Мы даже не прикоснемся к вашему барахлу, пока вы не протянете ноги, не окажетесь в доме престарелых или еще где-нибудь. Боже сохрани! Ленни Ноулс стариков из дома не выкидывает. Конечно, за Никеля не могу поручиться.

Сидней покачал головой:

– Спасибо, но вы меня не поняли. Я вообще не могу отдать вам коттедж.

Мрачная туча проплыла по лицу Ленни. Он вытащил бумажник, достал старательно сложенный конверт.

– Извините, мистер С., тут какое-то недоразумение. В письме ясно сказано, что вы делаете нас с Ником единственными наследниками всего имущества. – Он сунул Сиднею бумагу. – Смотрите.

Тот кивнул.

– Правильно, ни от чего не отказываюсь, только дом не входит в мое имущество.

– Входит, – настаивал Ленни. – Вы сами говорили.

Сидней тряхнул головой:

– Мистер Ноулс, я этого не говорил. Насколько помню, вы расспрашивали о моих планах насчет коттеджа, я сказал, что он входит в имение.

– Точно! – воскликнул Ленни.

– Только не мое.

Ленни вдруг сильно заволновался.

– Что за чертовщина?

– Коттедж был бесплатно предоставлен в пожизненное пользование моей матери и мне при условии, что после нашей смерти он вернется в фамильное имение Резерфордов. Дом не мой, мистер Ноулс, и поэтому я его вам отдать не могу.

Ленни побелел, потянулся за бутылочкой, высыпал на трясущуюся ладонь две таблетки, запил вином, закурил, встал, едва вспомнив, что надо поморщиться. Затряс головой, схватил лекарственный пузырек, захромал в темноту.

Сидней смотрел ему вслед, мотая головой под действием вина, налил себе еще.

– Ох, боже, – пробормотал он. – Кажется, вечеринка окончена.

– Не пейте больше, мистер Стармен, – предупредил Ник, вытирая стол и раскладывая на нем карту. – Детали забудете.

Сидней взглянул на бокал и на Ника:

– Вряд ли. Без малого семьдесят лет помню.

– Отлично. Для начала нарисуйте несколько картинок.

Сидней хлебнул вина.

– Не вижу никакой пользы.

– Расскажите, что видели, мимо чего проезжали, не было ли какой-нибудь речки, водопада, утеса, чего-нибудь материального, отмеченного на карте.

Сидней задумчиво кивнул, как бы признавая, что больше нет разумных оснований утаивать правду. Долго и пьяно смотрел на Ника, потом вздохнул.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Там был дом.

– Вы упоминали про римскую шахту.

– Правда, там спрятано золото. Только дом тоже был. Я в нем прожил какое-то время.

– Замечательно! – воспрянул Ник. – Как он выглядел?

Пролежавшие семьдесят лет под спудом воспоминания хлынули лавиной, как вырвавшиеся на свободу пленные, каждое криком кричало, чтобы его услышали, но, когда Сидней открыл рот, слова пошли медленно и неуверенно, словно тело пока еще не соглашалось с решением разума.

– Широкая долина с покатыми склонами, – плавно махнул он рукой. – Оливковые деревья, миндаль, посередине кипарисы… Похоже на римскую виллу, только там стоял один белый домик, тянулась дорожная колея.

– Вы попали туда до того, как нашли золото?

Сидней неторопливо качнул головой, завороженный воспоминаниями.

– После. Я спускался с гор, над долиной висела гигантская луна. Я был ранен, – он хлопнул себя по плечу, – началось заражение, вспыхнула лихорадка. Кипарисы торчали огромными черными шпилями с храмов Гауди. Помню, шел, шел, никак не приближался. Линию фронта с обеих сторон освещал артиллерийский огонь… Я пришел в себя уже в доме.

Ник закурил новую сигарету, зажег свечу, поставил на карту залитую воском винную бутылку, освещая куски, на которые не падал свет слабой лампочки. Пять минут назад искал древнюю шахту средь сотен других. А теперь ищет ту, от которой можно дойти пешком до широкой выходящей на юг долины с единственным домиком в окружении кипарисов. Деревья на карте не отмечены, но другие детали наверняка указаны, и, чтобы их найти, надо только внимательно рассматривать сетку квадрат за квадратом.

– Что еще помните?

– Оливковые деревья, – зевнул Сидней. – Дикие, неухоженные, росли не ровными рядами, а беспорядочно, как выжившие.

Оливковые деревья не помогут.

– Еще что? Ручей? Мост? Дорога?

– Скала, – вспомнил Сидней. – Множество валунов.

Ник поднял глаза.

– Скала? – повторил он. – Валуны? В горной местности? Господи, мистер Стармен, почему вы сразу не сказали?

Сидней поднялся, вцепившись в стол.

– Не вижу смысла. Теоретически понимаю, но, по-моему, вы себе даже не представляете, сколько тут земли. Тысячи таких домов, как запомнившийся, сотни дыр в скалах – может быть, шахты, а может быть, нет. Кто сказал, что домик не разрушен, деревья не срублены? – Он выпрямился, морщась от спазма, пронзившего мышцы правой ноги. – Желаю удачи, мистер Крик. Увидимся утром.

Сидней лежал без сна на тощем матрасе, слушая рокот реки внизу, страстно надеясь, что он заглушит шум в ушах. Подобно отказу Ника от выпивки, запоздалое возвращение – слабое наказание. Обещал вернуться и не сдержал обещание. Обманул, не сумев извлечь пользу из своего обмана. Обстреливал холодным рассудком кишевшие в голове виноватые мысли, старался успокоить смятенные чувства, подчеркивая, что все же вернулся через столько лет, зная, что аргумент никуда не годится. Важно, ждала она его или нет. Много лет на протяжении многих ночей он смотрел в потолок, мечтая, чтобы сон спас его от размышлений. А сон, как жестокий тюремщик, оставлял заключенного на растерзание угрызениям совести.

Он еще не спал, когда в дверь забарабанил Ник, с трудом встал с постели, медленно натянул на пижаму халат, запахнулся, в слабом свете настольной лампы нашарил очки. За открывшейся дверью стоял возбужденно сияющий Ник с покрасневшими глазами, пыхтя сигаретой.

Он протиснулся мимо Сиднея, вошел в комнату, положил на постель карту, с ухмылкой ткнул в нее пальцем в пятнах от никотина.

– Смотрите, мистер Стармен. Вот горы, вот скала, перед ними широкая южная долина, в самом центре Cortijo de Los Cipreses! [88]88
  Усадьба «Кипарисы» (исп.).


[Закрыть]

Сидней уставился на карту, не в силах сфокусировать взгляд на надписи у черной точки, но понимая смысл. В животе что-то лихорадочно затрепетало, словно цыплята устраивались на насесте.

– Черт побери, мистер Крик, – слабо вымолвил он. Последнее оправдание только что испарилось.

14

Остатки ремонтно-полевой бригады встретились с противником за час до восхода солнца в День святого Елисея 1937 года. Эрнандо Сабар Солас был булочником, прежде чем неохотно пошел служить в армию националистов, поэтому привык работать до рассвета. Специальные распоряжения, переданные по телефону из Теруэля, запрещали пропускать любую машину через любой контрольный пункт на фронте. Водителей и грузы без всякого исключения предписывалось задерживать до выяснения личности и назначения. В каменном укрытии стоял новенький немецкий пулемет, придавая добавочный вес полномочиям отряда, хотя стрелять из него никто не умел. Солас раскуривал потухшую сигарету, когда увидел фары приближавшегося грузовика. Пока будил трех своих компаньонов, в сумерках стал слышен рокот мотора.

– Может, возьмем с них военный налог, – пробормотал ветеран, сорокалетний капрал, единственный профессиональный военный в отряде. Он сунул штык в ножны и почесал небритое горло.

– Может, там полный кузов офицерского провианта, – предположил рекрут, подручный мясника из Аликанте.

– Кто б они ни были, сегодня дальше не поедут, – заключил капрал.

– Француженки-танцовщицы заблудились, ищут, где прилечь, – ухмыльнулся Гильберто Мендес Сегура, сообразительный молодой человек с клубничным родимым пятном, бросивший семинарию, чтобы драться за свободу – причина, которую верный католик Солас считал весьма удобной. Полгода назад Сегуру ждала жизнь безбрачного священнослужителя церкви, лишившейся славы. Теперь он может свободно насиловать, грабить и мародерствовать во имя Святого Отца.

– Встань на дороге, махни, чтобы остановились! – крикнул капрал подручному мясника, потом взглянул на Мендеса. – Опусти ружье, рядовой, в парнишку попадешь.

Он опустил собственную винтовку и небрежно побрел по обочине в желтом свете лампы с необрезанным фитилем, чадившим черным дымом. За пятьдесят ярдов до грузовика капрал мигнул фонариком, поправил фуражку, одернул рубашку на случай, если в такой час ночи в машине окажется офицер. Машина притормозила, и он разглядел, что она не военная – из Теруэля, а за рулем рябой иностранец в форме легиона «Кондор». Поднялся на цыпочки, направил в кабину луч, скользнувший по другому лицу, узкому и сердитому, заросшему темной щетиной, и по голове с зализанными назад черными волосами.

– Погасите свет, капрал! – рявкнула голова. Еще один проклятый иностранец.

– Прошу прощения, господин, – ровным тоном извинился капрал, обладавший верным чутьем на офицеров. – У меня приказ не пропускать сегодня машины.

– Знаю, – ответил пассажир. – Я исключение. Уберите барьер.

– Исключений не допускается, господин. У меня приказ.

– Покажите.

– Он передан по телефону. Письменного распоряжения не получено. Позвольте почтительно попросить вас выйти из машины и пройти со мной на пост.

– Ради бога!

Немец барабанил пальцами по рулю. Капрал шагнул к водительской дверце, расстегнул кобуру.

– В кузове кто-нибудь есть, господин?

– Деревенская ветчина с Майорки и свежая кровяная колбаса. Хотите посмотреть? – Офицер устало выбрался из кабины в широком кожаном плаще, висевшем на плечах, как накидка, обошел фургон спереди, игнорируя рекрута и пройдя мимо капрала. – Я сильно устал и ужасно опаздываю. Пойдемте со мной, получите верное доказательство, что я – исключение.

Капрал последовал за ним, готовясь к крупной сделке, с отвращением отмечая, что от офицера воняет сортиром. Утренняя звезда всплывала над восточным хребтом, наступал самый темный час ночи. Офицер заговорщицки улыбнулся ему.

– Угощайтесь, – предложил он.

Капрал распахнул дверцы, потянулся внутрь, почуяв запах опилок, пота и чеснока, прежде чем ощутил на собственных губах чью-то грубую руку. Истина промелькнула забытым сном, внезапная уверенность в смерти заставила его охнуть, в то время как грубая рука, пахнувшая засохшей кровью, человеческими экскрементами и кубинским табаком, крепко зажала рот.

– Сколько вас на посту? – шепнул убийца на ухо.

– Пошел к чертовой матери, – буркнул капрал, понимая, что это конец.

Он расслабился под ножом Кобба, распоровшим горло, навалился всем телом на киллера, пока кровь лениво вытекала из тела, отправляя его на смерть с неприятным ощущением, будто он обмочился.

– Выходи, – шепнул Кобб Сиднею. – Мы у заставы. На дороге солдат с фонарем, за ним барьер ярдах в двадцати. Не знаю, сколько там человек. Постараюсь проехать. Зайди с фланга подальше, прикрой. Пошел! – Он отступил в сторону, обжег взглядом Виллафранку. – Одно слово, цыганская морда, и я тебе яйца отрежу. – Майор громко рассмеялся, но не над пленником, заталкивая дергавшееся и дымившееся тело капрала подальше в кузов, потом пошел к кабине. – Не стоит благодарности, капрал! – весело крикнул он. – Садитесь, я вас подвезу. – Махнул подручному мясника, все еще стоявшему с лампой на дороге. – Посторонись, доставка идет! – Кобб сунул пистолет капрала Кройцу через сиденье. – Берешь левого, я правого, а малыш наши задницы с фланга прикроет. Всех кладем.

Парень с лампой повернулся к машине спиной, направляясь к барьеру. Грузовик потащился за ним, слабо гудя клаксоном. Сегура зевал, Солас начинал задумываться, что происходит.

– Уберите барьер, – приказал Кобб, высунувшись из кабины.

Солас медленно пошел к водительской дверце, понимая, что что-то не так, но не видя никакой конкретной угрозы. Нерешительно балансируя на самом краешке жизни, встал пыльным ботинком на ступеньку, истертую тысячью ног. Простой человек, не прислушивающийся к инстинктам, просто помедлил, переступая порог бытия. Лишь немногие обладатели особого гена, звериных талантов, которым нельзя научиться, избегают падения в бездну. Солас же был обычным человеком.

– В чем дело? – спросил он водителя, крепко стиснув ружейный ремень.

– Черт меня побери, если знаю, – пожал плечами Кройц и выпустил ему в лицо две пули.

Когда Солас рухнул на спину, солдат с лампой замер, как бы разбух в прицеле Сиднея, который свалил его выстрелом в спину на дюйм ниже ремня. Сегура спас себе жизнь, нырнув в тень хижины на дорожной обочине, где был устроен наблюдательный пункт. Открыв рот, со свинцовыми от страха ногами, он повизгивал, пока Кобб поливал его из автомата и пролетавшие мимо пули с треском рвали воздух. Бывший семинарист метнулся мимо хижины в темноту на склоне, слыша, как один враг кричит другому, кажется, по-английски:

– Малыш! Я одного упустил. Найди и убей! Кройц, прикрой меня в хижине!

Сидней на сбитых болевших ногах в сандалиях на веревочной подошве пробежал мимо павшего рекрута.

Кобб жестом подманил его назад.

– Он туда побежал. Ничего не оставляй на волю случая.

Сидней оглянулся на свет, бросился в тень за хижиной. Крутой склон, еще купавшийся в гаснувшем лунном свете, поднимался к горному хребту, бледному под звездами. Он прислушался к горам, стараясь уловить шорох щебня, разглядеть на почве след зверя. Ни звука, ни движения. Выйдя из укрытия, низко пригнувшись, быстро перебежал за освещенную сторону огромного валуна размером с дом, прикусил губу, затаил дыхание, высматривая движение. Полная тишина и спокойствие намекали, что солдат мертв, ранен или залег в ожидании. Напряженно ожидая внезапного выстрела в темноте, Сидней оглядел скалу, увидел брошенную винтовку, улыбнулся, зашагал вперед, как егерь, подбирающийся к раненой лисице, чувствуя вместо страха осторожную уверенность. Сегура примостился под камнем в нескольких футах от брошенного ружья, с ужасом сознавая, что совершил чудовищную ошибку, с ужасом слушая приближавшиеся шаги Смерти. Шорох сброшенного камешка известил о близком конце, он, дрожа, повернулся к своему убийце лицом, ободрав щеку о камень. Увидел тощего юношу, вероятно, не старше себя, припавшего на одно колено и целившегося из винтовки ему в голову. Выражение его лица напоминало католическую икону: пустое, бесчувственное, твердое как камень. На колене стоял человек, бесстрастно выполнявший свой долг, безбожный большевик, принимающий все на веру, не слушающий доводов разума. Никаких переговоров и просьб, никакой жалости. Онемевший от страха Сегура закрыл глаза, бормоча «Аве, Мария», совершая более настойчивую и поспешную литургию, чем хотелось бы при скончании жизни. Но Смерть не приходила, а когда он открыл глаза, молодой человек исчез.

Сидней Стармен только что принял первое самостоятельное и сознательное решение в ходе Гражданской войны в Испании.

Кобба не обрадовало бегство солдата.

– Слабину дал, малыш, – упрекнул он. – Я привык считать тебя способным. – Он прошел мимо грузовика к задыхавшемуся на дороге подручному мясника, наклонился над ним, осматривая рану, крикнул через плечо: – Отказался от пуль дум-дум?

Сидней тряхнул головой:

– Кончились. Стрелял круглыми пулями.

– Как я уже сказал, – вздохнул Кобб, – был у тебя талант и пропал. Вытащи труп из кузова, пока я этим займусь. – Он присел на корточки, заговорил с парнем, принялся объяснять: – Пуля моего соратника раздробила тебе позвоночник. Если не истечешь кровью до смерти, не умрешь от инфекции, никогда уж не сможешь ходить. Ни танцевать, ни трахаться – никогда, я тебя уверяю, – и по парку не будешь прогуливаться. – Он поднял пистолет. – Никогда не научишь своих ребятишек удить рыбу, играть в мяч, никогда не поведешь дочь к венцу по церковному проходу. Отныне твоя жизнь, юноша, превратится в сплошное страдание и унижение, и я хочу тебя избавить от этого. – Он встал, уткнул дуло в затылок потрясенного парня. Тело подскочило от выстрела и шлепнулось на землю, разорванное, безжизненное. – Двумя этими ты мне обязан, малыш, – кивнул Кобб, засовывая пистолет в кобуру и оглядываясь на Кройца, который появился из-за каменного укрытия. – Где ты был, мать твою?

Немец вытаращил на него глаза:

– Перерезал телефонный провод. На случай, если вернется тот, которого оба вы не убили.

Кобб проигнорировал язвительный намек.

– Видишь тридцать четвертый вон там? Возьмем с собой. Никогда не знаешь, когда тебе понадобится пулемет.

Из-за скалы высоко над пропускным пунктом дрожавший Сегура смотрел, как грузовик направляется к северу, как уменьшается в бледных лучах рассвета карикатурная улыбчивая свинья в мясницком фартуке на задней дверце. Ждал, пока не удостоверился, что машина уехала, после чего поплелся неверным шагом по козьей тропе к следующей заставе, шепча обещания Богу.

Ник заглушил мотор, привалился к рулевому колесу, закурил сигарету. Они покинули гостиницу два часа назад после неимоверно ужасного завтрака, скудость которого объяснялась фактом отъезда Гваделупе в город, якобы на похороны отца. Ленни отрапортовался нетрудоспособным, поэтому Ник с Сиднеем отправились в усадьбу «Кипарисы» без него. Ник задумчиво сделал долгую затяжку, медленно выдохнул, выпустив дым в холодное ясное утро. Потом взглянул на Сиднея:

– Место то самое, да?

Старик нервно сглотнул.

– Да.

– А вон дом. – Ник указал сквозь деревья на стоявший у крошечного каменного домика винно-красный «сеат». И открыл дверцу.

– Что вы делаете? – крикнул Сидней.

– Собираюсь нанести визит, мистер Стармен. Пойдемте… – Он потопал ногой по дороге. – Пройдемся по пути воспоминаний.

– Сядьте! – прошипел Сидней. Одинокая ворона уже протрубила тревогу. Скоро ли ее подхватят собаки?

Ник с полуулыбкой вытаращил на него глаза:

– В чем проблема? Только не говорите, что вы истребили жившую здесь семью. – Высказывание задумывалось как шутка, но вдруг показалось вполне правдоподобным. – Нет, надеюсь?

Сидней покачал головой:

– Нет, конечно. – В строгом смысле слова. – Садитесь сейчас же. – Он спрятался в пальто, когда грубая деревянная дверь домика открылась внутрь.

На порог вышла молодая женщина, прикрыв рукой глаза под утренним солнцем, и сощурилась, разглядывая фургон.

– Она сама идет, – объявил Ник.

– Ох, боже! – простонал Сидней, но Бог никогда не стоял на его стороне.

Однако Он явно стоял на стороне Аниты Ромеро Молино, пусть даже только в смысле внешнего вида. Она подходила к границе участка, по-прежнему держа руку козырьком над глазами, как бы отдавая честь, а прямые черные волосы развевались на ветру, как анархистский флаг.

– Поехали, мистер Крик, – взмолился Сидней, но его водитель был уже на полпути к дому.

– Вам нужна помощь? – спросила Анита.

Ник тяжело сглотнул, шаркнул подошвой. Глаза у нее были зеленые, как трава после дождя.

– Простите, – сказал он. – Я не говорю по-испански.

Девушка нахмурилась:

– Англичанин?

– Да. Это ваш дом?

Она прекрасна, подумал Ник. Необычайно, неслыханно великолепна.

– Почему вы спрашиваете?

Хороший вопрос. Он оглянулся на фургон, потом снова посмотрел на девушку.

– У меня в машине сидит старик, который когда-то здесь останавливался.

Девушка покачала головой:

– Не здесь, сеньор. Только не здесь.

Ник вздернул брови.

– Ну, по крайней мере, он так думает. Это было очень давно, летом тридцать седьмого года.

Анита прищурилась и подбоченилась, переводя взгляд с Ника на фургон и обратно.

– Кто он такой?

– Старый солдат. Его зовут Сидней Стармен.

Анита ухмыльнулась и кивнула, подозрительность сменилась злобой.

– Должно быть, приехал за золотом?

– Ох! – вскричал Ник. – Откуда вы…

Девушка стиснула кулачки и подошла к машине. Остановилась у пассажирской дверцы, постучала в стекло, склонив голову набок.

– Значит, вернулись? – крикнула она.

Сидней завозился, опуская стекло, чувствуя расползавшийся по шее красный жар.

– Прошу прощения? – пробормотал он.

– Вы Сидней Стармен? – Она говорила по-английски.

Сидней глубоко вдохнул. Пришел час расплаты.

– Si. Soy Sidney Starman. [89]89
  Да. Я Сидней Стармен (исп.).


[Закрыть]

Анита отступила на шаг и плюнула в пыль, тряхнув головой.

– Ты слишком долго медлил, inglés. Мы ее похоронили в прошлую пятницу.

Сидней онемел с головы до пят, по спине забегали ледяные мурашки. По дамбе побежали трещины, плотину пробивало, но, хотя губы его задрожали при таком известии, слезы не пролились. Он пристально смотрел вперед, съежившись в одежде, и лишь пробормотал:

– Ох, боже…

– Почему сейчас? – вызывающе спросила девушка. – Дождался вдали ее смерти, а теперь вернулся за золотом?

– О боже, – повторил Сидней, едва дыша, с колотившимся в груди сердцем.

– Обещал вернуться, она поверила. Родные, соседи, все над ней смеялись, а она всегда верила, что вернешься. У нее даже твоей фотографии не было, Сидней Стармен, поэтому она тебя рисовала. – Анита развернулась на месте, подняв маленький пыльный смерч, побежала между кипарисами к своей машине. Через мгновение промчалась мимо Ника, издавая запах жасмина и меда, держа в руках альбом в матерчатой обложке. – Смотри! – вскричала она. – Вот твои портреты, Сидней Стармен!

Девушка зря тратила силы. Сидней потерял сознание.

Мастер по ремонту торговых автоматов наблюдал, как Ленни склоняется над стойкой бара, хватает бутылку джина «Лариос», делает большой глоток и запихивает ее в карман пиджака. Судя по виду, от этого мужчины надо ждать неприятностей, решил мастер, быстро приняв во внимание разбитое лицо, дикий взгляд и слегка сбивающее с толку подергивание головой, как будто он пытался ослабить узел на шее, одновременно поглядывая на воображаемые часы. И одет как английский футбольный фанат. Рассеянно подключая контакт в автомате с сигаретами, мастер гадал, как попал сюда этот мужчина, похожий на беглого преступника. Он должен сидеть не здесь, в захолустье, а где-нибудь в Коста-Браве, в каком-нибудь английском пабе, где круглосуточно подают завтрак и ростбиф по воскресеньям. Бандюга пробовал снять со стены оленью голову, пока треск не посоветовал оставить ее в покое. Он юркнул назад к стойке, одной рукой сунул в рот таблетку, другой прикурил сигарету, громко выпустил газы и самодовольно хмыкнул. Полез в нос, осмотрел результат, почесал задницу. И только тут увидел мастера.

– Как житуха, приятель, в порядке? – подмигнул он.

Испанец кивнул в ответ.

– Привет, – вымолвил он по-английски с сильным акцентом. – А ты как поживаешь?

– Со спиной совсем плохо, – сморщился Ленни. – Ямы копал, надорвался. – Он жестами изобразил могильщика. – Ты здесь работаешь?

– Не понял?

– Работаешь тут?

– Да.

– Гваделупе не видел поблизости?

Но тот ее не видел и был огорчен. Гваделупе служила единственной причиной, по которой он потрудился приехать сюда ремонтировать автомат. Если бы знал, что ее не будет, послал бы сына. Он отвинтил болтавшийся переключатель и покачал головой. Хорошенько подумав, решил, что сына никогда не послал бы. Это грозило слишком серьезными последствиями, и мастер признал, что обречен навеки чинить автоматы на постоялом дворе «Свинья».

– Ее нет, – сказал он. – Уехала.

Англичанин хлебнул джина из бутылки.

– Куда?

– В город. В Монтальбан. Я слышал, насовсем. Знаешь, у нее отец умер.

– Что значит «насовсем»? – захлебнулся Ленни, выдав собеседнику уже возникшие у него подозрения. – Хочешь сказать, вообще не вернется?

– Это не проблема, сеньор. Ее дядя берет новую повариху. Очень хорошую. Очень старую и очень толстую. Очень хорошо готовит хлебный соус. Знаешь, что это такое?

Ленни еще глотнул джина, уставясь красными глазами в мрачное будущее. Сплошная хреновина. Кучи золота – плод фантазии Сиднея, а подновленный коттедж рыночной стоимостью двести семьдесят пять кипов – плод его собственного воображения. От старика останется не больше нескольких тысяч за собранные им коллекции, которые Ленни сможет забрать при распродаже имущества. Не хватит даже на покрытие штрафов и обязательств, не говоря уж о ренте и процентах, которые он еженедельно выплачивает дружелюбной акуле – заемщику, живущему по соседству. Уже было видно, что из идиотской авантюры он выйдет беднее прежнего, а теперь лопнул единственный жалкий шанс устроиться на этом самом постоялом дворе. Обычно не склонного к насилию Ленни внезапно обуяло желание кого-нибудь поколотить, и он бросил пылающий взгляд на монтера.

– Если хочешь, подвезу до города, – с запинкой выдавил испанец.

– Сейчас барахло соберу, – буркнул Ленни.

– Где лекарство? – крикнула Анита, схватившись за лацканы пальто Сиднея.

– Какое? – пробормотал Ник.

– Пилюли… таблетки… Что он принимает в таких случаях?

– По-моему, ничего. Никогда раньше не видел, чтоб он что-нибудь принимал.

– Ты давно его знаешь? Всю жизнь?

Ник нахмурился. Странный вопрос.

– Недели две.

– Ты его внук? Племянник?

– Боже мой, нет. Как считаете, с ним все в порядке?

Анита наклонилась ухом к бледному лицу Сиднея.

– Еще дышит. – Она похлопала по карманам. – Точно при нем нет лекарства?

– Никогда не видел. Может, в «Свинье», в номере….

Анита презрительно сморщилась:

– Вы в «Свинье» остановились?

Ник пожал плечами:

– Нам понравилось.

– Тогда его надо туда везти. Может, он там оставил лекарства. – Анита еще ослабила галстук на шее Сиднея, подняла воротник пальто, прикрывая лицо от дождя. – Очень старый, – заметила девушка, хладнокровно разглядывая его. – Возможно, пора умереть.

– Может быть, – рассеянно кивнул Ник.

Она двигалась очень красиво и плавно, несмотря на резкость и раздражение. Старательно закрыла пассажирскую дверцу, прошла мимо Ника к дому, быстро вернулась с каким-то черным мешком в руках.

– Знаешь, что это? – спросила она так, словно он обязательно должен был знать. – Bota. [90]90
  Бурдюк (исп.).


[Закрыть]Я туда воды налила. Старику может понадобиться.

– Спасибо, – поблагодарил Ник. – Извините нас. Мы вернемся, если ему станет лучше. Есть одно важное дело…

– Не трудитесь, – сказала Анита, качая головой. – Я сегодня вернусь в Барселону, а он приехал из такой дали не для встречи со мной. Adios. [91]91
  Прощайте (исп.).


[Закрыть]

Это слово стойким ароматом висело в отъезжавшем фургоне, где звучало эхо хриплого отрывистого каталанского акцента, из-под низкой темной челки смотрели зеленые глаза, отчего у Ника болезненно сжималась грудь. Он закурил сигарету, посмотрел на Сиднея и тряхнул головой. Старик умирает, а он даже не представляет, что делать. Постепенно проникся любовью и уважением, до сих пор думал, что путешествует не с дряхлым согбенным пенсионером в плоской кепке и макинтоше, писающим каждые двадцать минут, а с мужчиной, живущим в изношенной оболочке. Видел прояснявшийся крепнувший разум, который взламывал давно окостеневшую защитную оболочку, а теперь, похоже, намерен избавиться от трупа. Давно знал, что дело, возможно, дойдет до того, но видел в Смерти другой лик – Толпы, в который предпочитал не заглядывать. Специалист по самоотречению, он недавно начал замечать, что позволяет себе клятвенно непозволительное – улыбается, обсуждает возможные варианты. Сидней Стармен напоил его крепким вином, стараясь толкнуть на борьбу с тем, что осталось от его жизни, и если бы не отключился поблизости от крестьянского дома, то обязательно запустил бы его на орбиту вокруг зеленоглазой девушки. Как ее там зовут?