Текст книги "Смерть с отсрочкой"

Автор книги: Крис Хаслэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

2

Выехали до рассвета, и «глория» давала почти семьдесят на южной полосе шоссе М-5.

– Зубную щетку не забыли, мистер С.? – крикнул Ленни, вильнув и обогнав автобус.

– Разумеется, не забыл, мистер Ноулс.

– Умничка. Запасные подштанники?

– Разумеется, мистер Ноулс. – Сидней чувствовал себя гораздо удобней, чем думал, оттого, что на сиденье «транзита» сидел третий мужчина.

Ник, втиснувшись между стариком и Ленни, сунул в рот половину батончика «Кит-кат» и покачал головой.

– У меня нет запасных подштанников.

Прошло четыре дня после его первой встречи с Сиднеем, на полях еще лежали грязные полосы снега. Их загипнотизировало стариковское золото, а его обещание завлекло в ловушку. План – проще не придумаешь: поехать в Испанию, откопать золото. Делу конец. Никаких условий насчет распоряжения капиталом, никакой договоренности насчет дележки прибыли. Самое что ни на есть невероятное предприятие, хотя ему на самом деле плевать. Любая авантюра лучше, чем ничего.

– Бумажник при вас? – крикнул Ленни. – В дороге уйдет куча наличных.

– Да, – вздохнул Сидней. Ленни начинает его раздражать. С самого Ридинга время от времени выкрикивает вопросы – хорошо понятно, почему он развелся или разъехался с женой, или как там теперь происходит.

– «Алка-Зельцер»?

– Вы уже спрашивали, мистер Ноулс.

– Паспорт?

Сидней смотрел в окно. Солнце едва вставало над Гластонбери, но по шоссе уже быстро и деловито двигались машины, поднимая безобразные черные брызги.

– Я спрашиваю, паспорт свой не забыли, мистер С.? – крикнул Ленни.

– Слышу, – ответил он.

– Ну?

Промелькнул синий указатель: «Эксетер – 45, Плимут – 87». Молчание Сиднея было красноречивее слов.

– О-ох, проклятье, – простонал Ник.

– Дома оставили, да? – вздохнул Ленни.

– У меня его нет, – пожал старик плечами.

«Глория» свернула в правый ряд.

– Не сбавляйте ход, – велел Сидней. – На пароход опоздаем.

– Обязательно опоздаем на долбаный пароход, – согласился Ленни. – Надо вернуться, и все.

– Вовсе нет, – возразил Сидней. – Просто высадите меня где-нибудь возле порта, на борту встретимся.

– Вряд ли, – вздохнул Ник.

– Вот именно, вряд ли, – подтвердил Ленни. – Речь идет о Плимуте. Знаете, там теперь не как в прежние добрые времена, а вы чуточку староваты для джеймс-бондовых фортелей. Мир изменился после первого сентября, мистер Стармен. Поверьте. Ленни знает. – Он постучал себя по носу. – Ленни Нос.

– После одиннадцатого сентября, [7]7
  11 сентября 2001 г. произошла террористическая атака на башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.


[Закрыть]– поправил Ник.

– Все равно. Кругом видеокамеры, сыщики, розыскные собаки, рентгеновские аппараты, таможня, иммиграционная служба, частные охранники, солдаты… – Он умолк, напугав сам себя. Наверняка в условиях досрочного освобождения есть какой-нибудь пункт, запрещающий поездки за границу, но он не обращал внимания, потому что на самом деле не верил, что они с Ником так далеко зайдут. Лучше всего повернуть назад, отложить дело до следующего случая. В досье будет указано, что Ленни снова свернул с дорожки, помогая бедному старику, не имеющему наследников, и тем все будет сказано.

– Высадите меня у ворот, – с улыбкой повторил Сидней. – Встретимся на борту.

Через два с половиной часа он вошел в бар британского парома «Понт-Авен» в кепке, габардиновом пальто, с сумкой из магазина дьюти-фри. Настоящий Эрик Моркам, [8]8
  Моркам Эрик (р. 1926) – английский комик, главный персонаж еженедельной эстрадной передачи на канале Би-би-си.


[Закрыть]решил Ленни, приветственно взмахнув стаканом.

– Ну, чтоб я сдох, мистер С., – молвил он. – Сильное впечатление. Выпью еще «Карлинг», если вы кликнете барменов.

Сидней оглядел бар, посмотрел на часы. Десять минут одиннадцатого.

– Больше надеюсь на добропорядочную чашку чаю, – сказал он. – Где мистер Крик?

– Помирает на палубе, насколько я его знаю. Стонет вместе с чайками. Классные у вас часы.

– Немецкие, – объяснил Сидней. – За шестьдесят лет ни на секунду не отстали.

Ленни кивнул.

– Мой приятель купил «секонду» у одного типа в пивной с гарантией точности до сотой доли секунды на тысячу лет или что-нибудь вроде того.

– Или деньги обратно?

– Вот об этом никто не подумал, – протянул Ленни. – Так или иначе, не хухры-мухры. – Он закурил сигарету, выпустив дым под верхние лампы.

– Пакетик в теплой водичке не квалифицируется как чашка чаю, – сообщил Сидней барменше и указал на дымившуюся кофеварку. – Взамен выпью вот этой коричневой жидкости, а мой коллега еще пинту пива. – Он пересчитал монеты в кожаном кошельке и повернулся к Ленни. – Кажется, мистер Крик меланхолик.

Ленни сделал долгий глоток, осушая четвертую пинту. И с большим удовольствием разозлился.

– Жалкий сукин сын, вот кто он такой. Живет в прошлом, мистер Стармен. Хочет выкинуть из головы то, что было, и двигаться дальше. Лично я так и сделал.

– Что именно он хочет выкинуть из головы? – спросил Сидней, пытаясь вскрыть пакетик с сахаром.

Ленни стряхнул пепел.

– Вы даже не поверите, мистер С.

Сидней оставил попытки, уставился в свой кофе. Забыл правила, важнейшее из которых предписывает не выслушивать истории чужих жизней, но, с другой стороны, слишком давно вышел из игры. В последний раз пересекал Ла-Манш в конце октября 1936 года. Паромная переправа открылась лишь несколько недель назад, Франко был объявлен Jefe de Estado, [9]9
  Глава государства ( исп.).


[Закрыть]фильм «Вечер в опере» с братьями Маркс в главных ролях производил фурор, голодный поход из Джарроу [10]10
  Голодный поход из Джарроу – одна из крупнейших демонстраций безработных в 1930-х гг. с участием рабочих из города Джарроу в графстве Дарем.


[Закрыть] продвигался к югу. Сидней направлялся еще дальше на юг, в Испанию, вместе со своим другом Джо Кироу. На прошлой неделе оба записались в Килберне в Интернациональную бригаду и никак не могли поверить, что едут на войну. Быстрота, с которой современный мир изменяет твою жизнь, ошеломляла Сиднея. Он расхаживал по голой палубе парома, глядя, как белые утесы Дувра тают в осенней дымке, чувствуя себя мальчишкой среди мужчин, наивным пареньком, которого по приезде в Испанию обязательно выгонят, как слишком молодого, чтобы бить фашистов во имя демократии. Он отыскал Джо у поручней.

– Не передумал?

Джо выглядел еще моложе – бледное лицо, очки с толстыми стеклами, болезненная худоба не позволяли дать ему двадцать два года, которые он прожил на свете.

– Прощаюсь с Альбионом, – ответил он. – Скоро ли мы вернемся?

Сидней пожал плечами:

– Не знаю. Думаешь, нас примут?

– Ты хоть стрелять умеешь, – заметил Джо. – А я не отличаю приклада от дула. Под открытым небом ни разу не спал, даже не говорю по-испански.

Впрочем, Джо говорил на языке революции и, должно быть, поехал доказывать, что из людей с твердыми политическими убеждениями выходят наилучшие солдаты. Его познания о сложившейся в Иберии ситуации сводились к тому, что демократически избранное республиканское правительство Народного фронта во главе с президентом Асаньей и премьер-министром Касаресом Кирогой ведет справедливую и отчаянную борьбу с незаконной коалицией реакционных организаций правого толка, которую поддерживает циничная верхушка католической церкви и подкрепляет жестокая армия, снаряженная и подстрекаемая Гитлером и Муссолини. Сидней знал только, что в Испании жарко и там растут апельсины. Обоих ждало неизбежное разочарование и крушение иллюзий.

Тремя неделями раньше Сидней наблюдал, как Джо будоражил толпу на обочине Кейбл-стрит, когда под его страстные речи в полицейских летели булыжники, и понял, что его новый друг зря потратит свои таланты в простых солдатах.

– Думаешь, нам позволят быть вместе?

Джо похлопал его по спине:

– Подождем – увидим, приятель.

Тогда им давали настоящий чай из сверкающего стального бака, молоко в кувшинчиках, сахар в сахарницах.

Через семьдесят лет теперь уже Ленни ищет его сочувствия.

– За последние пять лет я ничего не видел, кроме бурных морей, – вздохнул он.

– Догадываюсь, – бросил Сидней с отсутствующим видом.

– Говорю вам, чистое невезение, я вообще никогда не знал удачи. Могу рассказать вам такое, что вы поседеете.

– Я уже поседел, – вздохнул Сидней. – Не возражаете, если я вас покину?

Он оставил кофе на стойке бара и вышел на палубу. Ветер обжег лицо, неся пену и брызги, предвещая неблагоприятный день. Ник стоял с подветренной стороны у дымовой трубы, прижавшись спиной к теплой стали.

– Ух ты! – воскликнул он. – Получилось!

– Я не так стар и глуп, как кажется с виду, правда? Что вы тут на холоде делаете?

Ник пожал плечами:

– Прощаюсь с Англией. Скоро ли мы вернемся, как думаете?

Сидней повернулся лицом к открытому океану, чувствуя в сыром воздухе вкус соли и дизельного топлива.

– Я не думаю, что вернусь, – пробормотал он.

Переход от Плимута до Сантандера занимает двадцать часов и двадцать минут в хороший день. Однако мартовское воскресенье выдалось плохое. Сырой западный ветер продувал Ла-Манш, окатывал судно холодным дождем и брызгами, вздымавшееся море катилось мимо плотной ртутью. Ник сначала пытался сосредоточиться на горизонте, потом на собственном бурлившем желудке, наконец, на том, чтобы добраться до поручней, пока его не стошнило. Все три попытки провалились, положение усугубилось тем, что он поскользнулся на собственной рвоте, сбегая по трапу.

Сидней спустился вниз, как только английский берег исчез за низкой пеленой дождя. Предпочел сесть как можно ближе к центру парома, уверенный, что подобное положение минимизирует его страдания, держался прямо, туго затянув пояс дождевика на неспокойном животе, крепко жмурясь в непродуктивной попытке сдержать волны тошноты. Чашка затхлого переваренного кофе разливалась в желудке лужицей кислоты, усы зудели от струек пота. В последний раз Сидней Стармен был в Бискайском заливе на обратном пути из Испании летом 1937 года. Тогда его так тошнило, что он поклялся никогда больше не отправляться в плавание. Сглотнул комок желчи, когда судно содрогнулось от носа до кормы, сообразив, что нарушил одно обещание, чтобы исполнить другое. Последнее сейчас уже кажется не таким благородным поступком.

– Остается еще девятнадцать часов.

Сидней открыл глаза.

– Если это самая лучшая новость, какую вы можете сообщить, мистер Крик, я бы предпочел оставаться в неведении.

– Прошу прощения, – пробормотал Ник. Лицо его имело цвет однодневного трупа, брюки были запачканы рвотой. – Не возражаете, если я сяду?

– Нисколько, – простонал Сидней. – Лишь бы только не рядом со мной.

– Вряд ли я переживу девятнадцать часов, – объявил Ник, плюхнувшись на сиденье позади него. – Не пойму, почему нельзя было доплыть до Кале и поехать в Испанию на машине.

Сидевший спереди Сидней испустил долгий вздох.

– Я уверен, у мистера Ноулса были веские основания, – сказал он.

В данном случае у Ленни было пять веских оснований пуститься в долгий путь к Испании по морю. Во-первых, сцепление у «глории» висит на ниточке, во-вторых, она не застрахована, в-третьих, не зарегистрирована и за нее не платятся налоги, в-четвертых, существует небольшое недоразумение в связи с ее принадлежностью семейству бездельников бетонщиков с шоссе на Кингс-Линн. Хотя Ленни давным-давно поменял номера, он чувствовал бы себя неловко, раскатывая по всей стране в смертельной ловушке в виде спорной собственности – ему не нравилось слово «ворованная»: «глория» экспроприирована в возмещение оказанных услуг, – с сопутствующим риском поломки и ареста, когда есть более простой вариант. Это привело его к пятому основанию: возможности провести двадцать часов в баре с видом на море. Он скормил игральному автомату пригоршню фунтовых монет, сыграв в одну, другую и третью игру. В баре оставался всего один выпивающий – цветущий овощевод из Линкольншира, направлявшийся в Валенсию за морковкой, – но когда нос парома начал прожорливым свиным рылом зарываться в воду, он покачал головой, загасил сигарету и поплелся прочь, оставив на стойке нетронутую пинту «Гиннесса». Ленни потягивал светлое пиво, оценивая мелькавшие перед глазами варианты. «Семь семерок» уже гарантировали минимальный выигрыш в пятьдесят с чем-то фунтов, но еще одна ставка принесет джекпот в двести фунтов. Без вопросов, решил он и нажал на кнопку. Проиграл, но ему посчастливилось ухватить пинту красномордого овощевода, скользнувшую по стойке. В воздухе разлился незнакомый запах удачи. Несмотря на твердое убеждение, что жизнь – река, собственная жизнь в последние годы скорее представлялась ему океаном. На протяжении четырех с половиной лет, проведенных в тюрьме за преступление, которого он не совершал, его насильно усмиряли, заставляя медленно умирать от жажды в унылых чертогах ее величества. После освобождения подул ветерок, оказавшийся довольно зловредным, потому что кидал его из одного несчастья в другое, пока он изо всех сил старался направить жизнь в прежнее русло. В честном справедливом мире Ленни Ноулс стал бы к тому времени преуспевающим застройщиком, респектабельным торговцем металлоломом или всеми любимым генеральным директором империи по переработке отходов. Ему почти сорок пять, и по всей справедливости он уже должен был бы водить классную тачку типа бумера или мерса, выпивать в компании самых высокопоставленных и влиятельных личностей своего времени, отдыхать на Барбадосе и Тенерифе. Вместо того сидит за рулем побитого «транзита», якшается с полоумным мальчишкой из колледжа и чудаковатым перестарком, а отпуск проведет в Испании. Ленни прикончил «Карлинг» и взялся за «Гиннесс», напоминая себе, что подобные мелкие отступления неизбежны в жизни талантливого предпринимателя, а результат значительно перевесит издержки. Если б он захотел, то остался бы в школе. Сдал бы экзамен первого и второго уровня сложности, поступил в университет, как Ник Крик, но куда его это могло привести? За конторский стол в каком-нибудь офисе, до которого два часа езды, к жизни в сплошных долгах и налогах? Ленни презрительно фыркнул, с любовью глядя на свои сияющие белизной кроссовки «Рибок». Он не нуждается в престижной кредитной карточке, чтобы отлично выглядеть, пускай даже кроссовки не настоящие. Спустил в игральный автомат еще пятерку, рассуждая, что, если бы окончил университет, без сомнения, возглавлял бы сейчас департамент, заведовал финансами крупной корпорации или разрабатывал беспроигрышную маркетинговую стратегию для преуспевающих предприятий, но многие ли оседлавшие письменный стол жокеи в строгих деловых костюмах могут считать себя свободными по окончании рабочего дня?

Судно взлетело, как бы зависло в воздухе, ухнуло с гребня волны в тридцать футов, которая взорвалась брызгами. Ленни закурил, проиграл автомату семьдесят пять фунтов, рыгнул, кликнул барменшу, которую здорово укачало.

– Налей-ка мне, милочка, большую рюмку водки «Ред булл» и подай пинту «Карлинга»! – жизнерадостно крикнул он. – Кто-нибудь может мне тут приготовить кебаб?

Он вновь увиделся с Ником и Сиднеем в восемь часов в мрачном грязном кафетерии, где Сидней сидел, глядя на шторм в чашке чаю и на два засушенных тоста. Ник потягивал из бутылки взбаламученную воду, морщась с каждым глотком, как будто его заставляли пить рыбий жир. Ленни, выигравший и проигравший пару джекпотов по двести фунтов, получивший за день полдюжины мелких выигрышей, высосал из банки пиво «Стелла», потом полил кетчупом плоский серый кусок мяса. Сидней зажал рот ладонью, судно сильно качнулось, расплескав чай, воду и светлое пиво. Официант в запятнанной куртке устало улыбнулся, ликвидируя безобразие, Сидней его еле слышно поблагодарил.

– Я слышу, вы по-всякому говорите, – сказал Ленни, пережевывая колечко лука. – Где французскому учились?

– У одного француза, – ответил Сидней.

– Воевали там? – спросил Ник.

Сидней кивнул:

– Сверху, не на земле. Я был в авиации.

– Кого-нибудь убили? – поинтересовался Ленни. – Сбили хоть один поганый фоккер?

Сидней пронзил его кинжальным взглядом.

– Спорю, укокошили кучу немцев, старый блудник, – продолжал Ленни, выдавливая слова сквозь говядину. – В тихом омуте всегда черти водятся.

– А что там за история с золотом? – вставил Ник.

Сидней испепелил его взглядом, поставил чайную чашку, встал, уткнулся костлявыми кулаками в качавшуюся столешницу и подался вперед.

– Еще раз напоминаю вам, джентльмены, и этот раз будет последним. Мы никогда – никогда – не будем обсуждать наше дело на публике, а только между собой и исключительно по моей инициативе. Иными словами, я скажу все, что вам надо знать, когда возникнет подобная необходимость, а вы оба должны держать свои большие рты на замке. Ясно? – Он нахлобучил на голову плоскую кепку и, пошатываясь, решительно вышел из кафетерия.

Ник посмотрел ему вслед, потом взглянул на Ленни.

– Я жутко себя чувствую, – простонал он.

– Так тебе и надо, – усмехнулся Ленни. – Ты поступил очень дурно, до такой степени расстроив старика.

Когда они вернулись в салон, Сидней вроде бы спал. За подернутыми солью иллюминаторами море и небо сливались в размытые оттенки серого, Бискайский залив бушевал, как Харибда. Запах нарезанного кольцами лука, который ел Ленни, застрял в ноздрях Ника токсичными отходами, гортань саднило от рвоты. Он страдальчески рухнул на чисто вымытое сиденье, поспешно и настойчиво нажимая на акупунктурные точки на кистях рук и страстно желая, чтобы всех затянуло в водоворот. Ленни устроился рядом, угощаясь послеобеденной выпивкой. Вложил долю автоматного выигрыша в «Смирнофф блу лейбл» и, потягивая прозрачную жидкость, громко рассуждал, можно ли считать водку десертным ликером.

– Нельзя, – буркнул Сидней, не открывая глаз. Вытащил из кармана помятую фляжку, открутил крышку. – Арманьяк можно.

– Дайте глотнуть, – попросил Ленни.

– Нет, – отказал Сидней. Пересел вперед, закрутил крышку. – Вместо этого покажу вам маршрут, которым мы будем следовать.

Судно застонало, взбираясь на очередную чудовищную волну. Мимо сидений скользнуло оранжевое ведро.

– Вполне справедливо, – пожал плечами Ленни.

Сидней покопался в своем рюкзаке, вытащил карту Испании, расстелил на коленях, ткнул дрожащим пальцем в верхний левый угол.

– Высаживаемся здесь, в Сантандере. – Провел пальцем по трассе А-8 до Бильбао. – Едем сюда, ночуем. Утром отправляемся в Сарагосу, потом через пустыню и горы до Монтальбана.

Ник вглядывался со своего места, изучая намеченный маршрут.

– Можно кое-что предложить? – спросил он.

Сидней улыбнулся, как старый группенфюрер:

– Нет, нельзя, и тут я перехожу ко второму пункту. Я больше вас обоих верю в социалистическую демократию, где выслушивается каждый голос, но, чтобы эта модель работала, причастные к ней люди должны быть, скажем так, честными и добросовестными. Не желая никого подавить и обидеть, я в то же время хорошо знаю, что для нашего дела требуется один лидер и два ведомых – вождь и два индейца, если угодно. Во-первых, из нас я один говорю по-испански. Во-вторых, я один знаю, куда и зачем мы едем. Наконец, но не в последнюю очередь, я старший, поэтому несу ответственность. Не будет никаких споров и разногласий – считайте себя подданными милостивого диктатора. Не нравится – можете идти.

Ленни вертел в руках пачку сигарет. Никто ему не вправе указывать, считая, что это сойдет ему с рук.

– Я думал, мы равноправные партнеры, – пробормотал он.

– Будем, – заверил Сидней. – Когда все будет сказано и сделано, разделим прибыль на три части.

У Ника были свои сомнения.

– А если не окажется прибыли?

– Правда, вдруг вообще золота не найдем? – кивнул Ленни. – Тогда что?

Сидней вытащил из пиджачного кармана два белых конверта.

– Каждому, – сказал он. – Надеюсь, оба читать умеете?

Мимо прошмыгнули трое хихикавших ребятишек, раскачиваясь под явно невозможными углами в такт корабельной качке. Ник открыл конверт, вытащил сложенную бумагу.

– Считайте это дорожной страховкой, – предложил Сидней.

Ленни заглянул в бумагу Ника, потом прочел свою.

– Одинаковые, – сказал Сидней. – Я делаю вас единственными наследниками своего имущества.

– Подписи нет, – заметил Ленни.

Ник снова развернул свой листок.

– И тут тоже.

– Разумеется, – улыбнулся Сидней, печально качнув головой. – Я бедный беззащитный старый джентльмен, проникший на судно без паспорта в компании с двумя головорезами. Конечно, я не подписал бумаги, черт побери, но обещаю с радостью подписать, когда придет время. Вот вам моя рука.

Ленни со вздохом пожал костлявую стариковскую руку.

– Рукопожатие никакого значения не имеет.

Сидней взглянул ему прямо в глаза:

– В моем мире имеет, мистер Ноулс.

Ник признал лидерство Сиднея с некоторой радостью. Властные полномочия старика подрывали надежды Ленни на продолжительный круиз с выпивкой и придавали поездке определенную цель. До сих пор путешествие казалось неким пунктом программы помощи престарелым, которых он вывозил в колясках на прогулки, выполняя общественные работы в конце заключения. Скрытность Сиднея во время сборов и приготовлений внушала подозрение, что они с Ленни будут мальчиками на побегушках у слабоумного – парой Санчо Панс при немощном Дон Кихоте. Старик постоянно твердил, будто знает, где спрятаны тысячи золотых монет, но ничего больше не говорил, и Ник заподозрил, что эта история – просто обман, предлог для охоты на диких гусей. Но то, что Сидней безоговорочно принял на себя командование, придало правдоподобие его заявлениям и предоставило Нику предмет для приятных догадок и рассуждений.

Ленни был не так доволен. В последний раз он выполнял приказание, исходившее не от тюремщика и не от копа, в июне 1976 года, через месяц после того, как ему исполнилось пятнадцать. Дядя нашел ему работу в качестве подносчика раствора на стройке в Тетфорде, где Ленни продержался три дня. Не то чтобы он был бунтарем по природе или враждебно относился к власти, а просто от рождения не способен выслушивать распоряжения от любого, у кого ума меньше, чем у него, и, как это ни хвастливо звучит, редко сталкивался с тем, кто умнее. Он посмотрел на карту. Вот на что следует указать. Старик Стармен выбрал самый очевидный путь от места высадки до того, где, по его утверждению, закопано сокровище, но жизнь далеко не всегда так проста и легка. «Глория» не приспособлена для гладких скоростных шоссе, кишащих полицией. Идеальная для нее дорога – проселки, околицы, лесные колеи, а Ленни не видит необходимости в спешке. Должным образом организованное путешествие превратилось бы в неторопливые зигзаги по сельским районам Испании, перемежаемые остановками в хороших гостиницах и богато оснащенных барах. Одно можно точно сказать: если раздобытого в поездке золота хватит только на одну коронку на коренном зубе, вполне разумно растрясти кошелек старика, пока Ленни не сможет честно встать и сказать, что исполнил свой долг. Он свернул свой экземпляр завещания и удалился в бар, чтобы спокойно подумать.

Сидней потерпел поражение в борьбе с тошнотой через пару часов. Дурно пахнувшая атмосфера качавшегося судна, запахи застарелой рвоты, дизельного масла, пережаренных блюд сломили сопротивление с опустошительной силой, швырнув его на четвереньки рядом с забитым унитазом. Ник стоял неподалеку, одной рукой зажав нос, а другой протягивая бумажные полотенца, пока старик смертельно хрипел, каркал, тужился, извергая потоки рвоты в затопленной туалетной кабинке.

К полуночи выпотрошенный, измученный Сидней погрузился в потное забытье, оставив Ника сидеть в полутемном салоне, слушать его прерывистый храп. На борту было лишь несколько других пассажиров: стайка гиперактивных детей, на которых бурное плавание абсолютно не отражалось, горстка мрачных овощеводов, улегшихся на запятнанном полу на надувных матрасах и в спальных мешках. Качка, кажется, ослабела, будто судно проплыло сквозь шторм, выйдя из него с другой стороны, и на темной палубе воцарилась атмосфера тихого, но содержательного утомления.

Неспособный заснуть, несмотря на слабость и усталость, Ник покинул Сиднея и выполз на палубу. Дождь еще шел, было темно, хоть глаз выколи, но, когда глаза привыкли к ночи, стали видны слабые фосфоресцирующие вспышки, летящие мимо промокшего корпуса. Вот, подумал он, настоящее сердце тьмы. В такую ночь можно перелезть через поручень и навсегда исчезнуть, вынырнув в шоке и брызгах в кильватере, видя, как в темноте исчезают навигационные огни и светящаяся желтая рубка парома. Глядя вниз на шипевшее море, он гадал, долго ли придется ждать смерти в этом ледяном черном ужасе. Минуту? Час? Сколько б ни было, все же гораздо скорей, чем не прыгнув. Он медленно пошел по палубе, скрипя кроссовками по мокрой стали, мимо одиночных курильщиков с призрачно светившимися в темноте лицами, потом снова вошел внутрь. Внутри все было как в его старой жизни: тепло, светло, защищено от стихий. А снаружи как в новой: темно, холодно, непредсказуемо. Предпочтительно находиться внутри, решил он, гадая, не свидетельствует ли боль в ногах о подхваченном гриппе. Зашел в туалет умыться и наткнулся на Ленни, сушившего руки.

– Глупый старый сукин сын, – проворчал Ленни, сливая в унитаз кварту светлого пива.

– Кто?

– Эль Сид. [11]11
  Эль Сид – испанский рыцарь, прославившийся своими подвигами, описанными в эпическом произведении «Песнь о моем Сиде» XII в.


[Закрыть]

Ник улыбнулся. В отличие от Никеля Эль Сид – прекрасный пример таланта Ленни подыскивать прозвища, хотя Ник ему этого не сказал.

– По-моему, старик хотел переправиться во Францию, вместо того чтобы слушать тебя и садиться на этот паром, – заметил он.

Ленни вытер руки об штаны и принялся рассматривать в зеркале собственный нос.

– Угу, только фургон мой, и главный тут я, а не он. – Он придвинулся ближе к грязному стеклу, исследуя поры. – Пускай считает себя боссом, пока это соответствует моим целям.

– А какие у тебя цели?

Ленни оглянулся, подмигнул налитым кровью глазом:

– Ленни знает, Никель. Ленни Нос.

Ник сдержал вздох. Это раздражающее присловье было первым, что он услышал от Ленни два года назад в камере Бедфордской тюрьмы. Оглядываясь назад, он всегда видит тут сходство со сценой из «Овсянки» – анемичный Ник-Годбер прибывает в жилище Ленни-Флетча, – ничего забавного. Усатый охранник с грязными подмышками и зловонным дыханием представил их друг другу, и Ленни, растянувшийся на нижней койке в пропотевших серых подштанниках, презрительно покачал головой.

– Ленни знает, – фыркнул он, вытаскивая из-за уха самокрутку и стуча себя по носу. – Ленни Нос.

Наряду практически со всеми своими коллегами-заключенными Ленни был невиновным, получив четыре с половиной года за преступление, которого не совершал. Прибывшего Ника он принял так, как Птицелов из Алькатраса [12]12
  Алькатрас – тюрьма на скалистом острове в бухте Сан-Франциско, превращенная ныне в музей.


[Закрыть]принял бы раненую ворону, – учил новым трюкам и одновременно повышал самооценку, сочетая полный собачий бред с практическими советами. Ленни был хорошо знаком с «крайслерами» – само собой разумеется, – умел подделать свидетельство о техосмотре с помощью тормозной жидкости и сушилки для волос; вел дела с колумбийцами – особенно интересна невероятная встреча с Медельинским картелем [13]13
  В колумбийском городе Медельине действуют крупнейшие группировки наркоторговцев.


[Закрыть]в уютном «Белом льве» за игрой в криббидж, – знал, как извлечь максимальную выгоду из любой степени нетрудоспособности. Ник скучал по Ленни после его освобождения и с изумлением обнаружил бывшего сокамерника поджидающим в «глории» у тюремных ворот, когда через шесть недель вышел сам.

Только через несколько дней он понял, почему Ленни за ним вернулся: внутри шла безопасная, теплая, предсказуемая жизнь, Ленни был деятелем консервативного крыла, Ник всегда подчинялся мудрости великого человека – отчасти из страха, а главным образом из-за ощущения, что так надо, что их соответственные роли предписаны симбиозными взаимоотношениями. После условно-досрочного освобождения Ленни Ник чувствовал себя потерянным и одиноким, но не догадывался, что это чувство взаимное – хвастливая самодовольная громогласная доверительность сокамерника частично покоилась на его плечах. Снаружи, в квартирке на двоих с максимальными льготами, вдалеке от покинувшей его семьи, Ленни обнаружил, что жизнь стала мрачной, холодной, прихотливой. Старые друзья разъехались, новых нелегко завести в маленьком городке, где репутация умирает с трудом. В долгом пути домой от Бедфорда Ленни объяснил Нику, что просто будет за ним присматривать, пока он снова не встанет на ноги, хотя истина была не столь альтруистичной. Последнему сроку удалось сделать то, чего не удавалось всем прежним отсидкам Ленни, – подорвать самооценку, лишить самоуверенности, прежде чем снова выкинуть наружу. Не имея ни работы, ни дома, ни семьи, Ленни должен был сделать самый легкий выбор – обеспечить себе другой долгий срок, однако вместо этого он привез маленький кусочек тюрьмы к себе и устроил в комнатке напротив.

Судно качнулось, бросив Ника на поцарапанную электрическую сушилку для рук. Он глубоко вдохнул, сдерживая тошноту, прислонился к стене.

– Что скажешь об этом деле с завещанием? – спросил он.

Ленни выдавил на носу угорь, размазал об зеркало.

– Без подписи не стоит листка, на котором написано. Просто чтоб держать нас на веревочке. – Он высунул язык и выпустил газы.

– Думаешь, хочет нас привязать?

– А то. Ты действительно веришь, будто он приведет нас к горшку с золотом? Очнись, Николас. Мы в реальном мире.

– А как насчет монет, которые он нам дал?

– Может, купил в какой-нибудь антикварной лавке.

– Тогда что мы тут делаем?

Ленни закурил, высоко вздернул брови.

– Доставляем старику великую радость. Немножко покатаемся по Испании, будем останавливаться в симпатичных отелях, выпивать, может быть, познакомимся с сеньоритами. Потом отвезем его домой чай пить.

– А потом?

– Потом я пошлю к нему своего приятеля Эдди Законника оформить завещание по всем правилам, потом будем сидеть в ожидании неизбежного. Больше меня не спрашивай, что потом, почему и зачем. Ты тоже в деле, хотя, Бог свидетель, просто жалкий сукин сын.

Ник покачал головой:

– Что-то не сходится. Зачем тащить нас в Испанию, если нет резона?

Ленни вздохнул. До Ника еще далеко не дошло и не скоро дойдет.

– Я не говорю, что резона нет. Я говорю, что золота нет. Может, кого-то из его приятелей там убили на Второй мировой войне и он хочет взглянуть на могилу в последний раз. Может быть, у него там какая-то птичка, не знаю. У него есть резон, и он хочет, чтобы мы составили ему компанию, а этого можно добиться единственным способом – подвесить у нас перед носом кролика.

– Морковку, – поправил Ник, – а Испания не участвовала во Второй мировой.

– Я имел в виду Первую мировую войну.

– В Первой тоже.

Ленни вскинул брови и наставил палец.

– Загляни в историю, сынок. В мировой войне весь мир воюет. Каждый участвует. Иначе она не называлась бы мировой. В любом случае, – продолжал он, меняя тему, пока Ник не успел возразить, – кто говорит, что дело в войне? Тут может быть любая причина…

– В том числе и чертовская куча золота, о которой он нам говорит.

– Кроме золота. Выйди на палубу, Никель. Почувствуй на своей шкуре холодный дождь, жгучий ветер. Это реальный мир, а не пушистый волшебный мир Ника Крика. Ты ничему не научился внутри? Если хочешь подобру-поздорову выйти наружу, надо всем угождать за счет кого-нибудь другого. Сейчас Сидней получает свое за наш счет, потом мы возьмем свое за его счет. Такое тут редко случается – называется амбициозные отношения.