Текст книги "Принцесса яда (ЛП)"
Автор книги: Кресли Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
Я рассматриваю ее останки бесстрастно. Застывшая кровь, ткани и органы использовались ради человечества заслуженными учеными-академиками в колледжах "Лиги Плюща".
Эта куча мяса используется лишь для воплощения души. Теперь это просто набор элементов. Эви займет свое место в исследованиях. Возможно, она проживет дольше, чем месяц. Возможно, мой новейший эликсир бессмертия в бутылке, наконец, обманет смерть. Он должен. Почему все считают, что уже видели худшее из апокалипсиса? Я должен подготовиться к худшему. Я хватаю цепь старшей девушки, вздергивая ее на ноги. – Что это был за шум? – Я требую ответ, брызгая слюной.
Кольцо волдырей, заполненных водянистой кровью, охватывает ее шею. У всех у них были на шее раны от ржавых железных ошейников. Эта нуждается в большем количестве моей мази. Но я не дам ее сейчас. Она хотела ответить, но потом подумала, что лучше не стоит. Сначала она была непокорной. Теперь она стоит дрожащая, с пустым взглядом.
– Если я услышу еще хоть один звук, я заставлю тебя выпить золотой эликсир. – Это болезненное зелье, разрывающее кишечник. Я наслаждаюсь ее испуганным взглядом. – Поняла?
Они бормочут: – да, Артур…
Вернувшись наверх, я нашел Эви, расслабившуюся в своем кресле, смотрящую на огонь. Ее взгляд под отяжелевшими веками следил за пламенем. Последний огонь, что она когда-либо видит. Наслаждайся им пока можешь.
– Прости, – говорю я ей. – Стая крыс, кажется, переехала на зиму. – Я надеюсь, что мое утверждение не кажется тщеславным. Не зараженная крыса в эти дни – благодать. – Если бы только они не опрокидывали пустые ведра из-под краски.
– Так, на чем мы остановились? – я снова включаю диктофон, усаживаюсь. – Скажи мне, на что были похожи те первые несколько недель?
– Мой родной город раньше насчитывал несколько тысяч человек. Практически все они наблюдали за Вспышкой – очень немногие выжили. Сразу после этого, они скрывались в том, что осталось от тлеющей церкви, но не мы с мамой, – говорит Эви. – Когда ни один из автомобилей не завелся, мы взяли нашу единственную выжившую лошадь, впрягли ее в телегу и поехали совершать набег. Она наклоняется вперед, став чуть более оживленной. – Половина продуктовых магазинов сгорела, к тому времени как мы добрались туда. Поэтому мы проехались по оставшимся. Мама отбрасывала мои крекеры и чипсы, учила меня искать высококалорийные продукты, такие как арахисовое масло. Аптека сгорела полностью, так что мы разграбили хранилище антибиотиков у ветеринара. Мы брали оружие и боеприпасы из домов жертв Вспышки. Мы были, как саранча.
Эви рассказывает об этом с гордостью. Она должна гордиться. Если бы она не была такой предприимчивой, я не получил бы ее.
– Хотя мама была убеждена, что либо армия приедет в Стерлинг и спасет положение, установив государственное управление – верховенство закона и права, либо мы должны подготовиться сами, надеясь только на себя. Мы работали, уставая до мозга костей, пока не забили наш подвал запасами. Потом мы стояли в обнимку, оглядывая тысячи банок, мешки с фасолью, жестяные коробки, полные муки. – Качая печально головой, она говорит: -
Я помню, что подумала, наших запасов хватит на несколько лет. Как только мама подготовила нас так хорошо, как могла, она… сломалась.
– Что ты имеешь в виду?
– Ее съедало чувство вины, потому что она отправила свою маму далеко, отправила меня в это ужасное место в Атланте. Можешь ли ты себе это представить? Ее мать с самого начала была права, а видения ее дочери оказались практически точными. Я предсказала Бэгменов, с их бледными глазами и слизью. Не говоря уже о деталях Вспышки… Ну и вся мамина концепция мира, насильственно получила перегрузку. Ее уверенность была уничтожена.
– А твоя бабушка ей ничего не рассказывала, того, что она рассказывала тебе?
– Мама всегда агрессивно воспринимала бабушкины проповеди о конце света. Таким образом, она не много знала. И каждый раз, когда я давила на нее, чтобы она попыталась вспомнить больше, она плакала. Она больше не была стальной леди, какой я ее всегда знала.
– Но должно было быть хоть что-то?
– Мама знала только три вещи. Мое ясновидение было как-то связано с картами Таро. Мой, своего рода позывной, был "Императрица". И мне было предназначено, – следующее Эви пробормотала – Спасти человечество.
Я про себя смеялся над этим. Эта девушка слаба телом и умом. Так беззащитна, так доверчива. Если судьба человечества в ее руках, то мы все обречены. – Это очень много, чтобы положить на плечи шестнадцатилетней девушки, не так ли?
– Я знаю! Это так разочаровывало. Если бабушка была права, и я на самом деле была некой Императрицей, то, какого долбаного места? Могла ли я спасти своих друзей? Для чего были эти видения? Чтобы меня преследовало чувство вины?
– А видения, – галлюцинации – продолжились после Вспышки?
Она трясет головой, щурясь, пытаясь сфокусироваться. – Те, различные персонажи были редки, но я действительно видела Мэтью примерно раз в неделю. С каждым визитом, он казался еще более непоследовательным. Однако я отчаянно хотела видеть кого-то своего возраста, так что я была рада ему, мигреням, носовым кровотечениям и всему остальному. Но у меня появился новый симптом. Я слышала голоса в своей голове. Вспышка принесла мне настоящий шторм сумасшествия – кошмаров ужасных смертей, видений, голосов.
– Голоса? – это соответствовало бы ее патологии. – Что они говорят?
– В течение нескольких месяцев я слышала только шепот и бред. Ничего, что имело бы смысл. Они росли, становились четче каждый день, но это также означало, что они стали громче. Все плохое продолжало возвращаться. – Она качалась быстрее. – Стресс, голод, ночные кошмары, голоса. Всегда здания.
Эви была на этой ферме одна, только с матерью. Как выброшенная на необитаемый остров. Неудивительно, что она придумала голоса, дающие ей чувство принадлежности. Как мнимых друзей. И, естественно, она придумала те свои сверхвозможности. В мире, наполненном опасностями, девушкам необходимо чувствовать себя сильными на каждом шагу. Я бы диагностировал ее как параноидального шизофреника с бредовыми особенностями. Из-за моего собственного безумия, я могу так легко определить его в других. Но мое божественное безумие это – искра данная Богом.
С эликсирами, бегущими в моей крови – я Бог. Вскоре Эви благоговейно встанет на колени, когда я раскрою свою истинную природу. Ее безумие сравнительно медленно растет. Заурядный шизофреник не удержит мой интерес надолго. – Так что же думаешь об этих голосах?
– Повторяю, я не знаю! – она грызет один из своих нежных, светло-розовых ногтей, едва ли похожий на острый коготь, что она описывала. – Они начались на следующий день после Вспышки. В конце концов, они переросли в предупреждения. – Она поднимает голову, встречаясь со мной глазами. Следит, куплюсь ли я на это? Я принял дружелюбное выражение, или настолько близкое к нему, насколько я могу изобразить.
– И с этими предупреждениями пришло ощущение, что я должна была что-то сделать для мира. И Смерть и Мэтью сказали: "Это начнется в Конце". Что-то началось, но я не знаю, что.
– А как насчет других твоих… способностей? Ты сохранила их?
– Больше нет растений вокруг, чтобы меня охранять. Моя кожа регенерирует кое-как. Но иногда, когда у меня бывают страшные видения, мои ногти обращаются.
Я, подняв брови, гляжу на ее руки, в молчаливой просьбе к ней продемонстрировать это.
– О, я должна быть на эмоциях. Я не могу это сделать просто так. – Она поигрывает своими бледными пальцами для меня. – Ты мне не веришь, не так ли?
– Честно? Я не уверен. – Я на 100 процентов уверен, что она либо лжет, либо бредит. Стихийное движение растений, как она описывала, это биомеханически невозможно, не говоря уже о трансформации ее ногтей вместе с растениями. Наука может объяснить все другие события апокалипсиса, но не "сверхвозможности" Эви. Которые очень удобно исчезли. Поскольку земля стала бесплодной, а она не "на эмоциях", нет никакой возможности, чтобы подтвердить или опровергнуть ее рассказ.
Мое удивление растет, оно не наиграно. Возможно ли, что девушка не сочиняет сказки на ходу, видя подсказки в моем доме, моей личности. Я чувствую как моя скука рассеивается, как я просчитываю перспективы. Будет ли она говорить о пожарах, потому что в пламени она превратится просто в тушеное мясо, как и то, которое она съела чуть раньше?
– Я боялась, ты скажешь, что поверил мне, даже если ты не веришь, – говорит Эви. – Я высоко ценю твою честность, Артур. – Она удерживает мой взгляд, как если бы действительно дает мне понять, насколько она серьезна. – Ложь это – самое худшее, понимаешь?
Так говорит девушка, чьи речи сочатся неправдой. Но я должен знать, кто солгал ей. Кто же сделал тебе больно, Эви?
– Я всегда буду честен с тобой.
Она одаривает меня милой улыбкой. Шестнадцатилетняя блондинка. Так легко ее одурачить. Когда я кивнул ей, она мрачнеет.
– Чуть больше месяца назад, все стало еще хуже. Гораздо хуже.
– Как так?
– Я открыла в себе новый талант, Джексон Дево снова ворвался в мою жизнь, и моя мама… она была ранена.
Ее голос срывается, когда она говорит о своей матери, но упоминание о парне заставляет ее выпрямить спину. Что-то в том, как Эви описывала его, как будто кайджан значил больше, чем ее жизнь, заставляет меня желать убийства. Так что, он не только был жив, он вернулся к ней? Я вижу, что ее шансы, быть моей помощницей, сокращаются. Почему такие плохие парни, как Джексон Дево всегда привлекают девушек, подобных Эви? Так было и в моей школе. Единственным вниманием, что я получал от симпатичных девушек, был их смех, когда я появился в классе с распухшей губой и неловкостью новичка. Они отвергали меня, они не поддавались моему контролю. Я напоминаю себе, что я взял под контроль своих родителей и что мне больше не надо беспокоиться о привлечении внимания девушек, у меня есть своя коллекция красивых женщин. Да, в настоящее время Артур получил всех девушек. Я держу их в подвале. Я чуть не засмеялся. Вместо этого я сказал:
– Расскажи мне о своей маме. – Мой тон любезен и заинтересован, и я подумал – если вам, девочки, нравятся плохие мальчики, то вы нашли худшего их всех.
– Я расскажу тебе все остальное. – Еще один смущенный взгляд. – Но, Артур, – говорит она, мягко растягивая слова, заставляя мое сердце биться чаще, – мое предупреждение в силе.
Глава 14
214 ДЕНЬ ПОСЛЕ АПОКАЛИПСИСА
СТЕРЛИНГ, ЛУИЗИАНА.
Время пришло. Кувшин с водой трясся в моей руке. В другом кулаке я сжимала чистую повязку. Тем не менее, я колебалась, боясь того, что увижу. И я ненавидела себя за эту трусость. Голоса, которые преследовали меня своими повторяющимися витиеватыми угрозами свели громкость до минимума, до управляемого гудения, как будто позволяя мне с мамой страдать, следующие 20 минут, еще сильнее. Не отвлекаться, не прерываться.
– Ублюдки, – пробормотала я – чтоб вы сгнили в аду, каждый из вас.
Глубокий вдох. Выдох. Время действовать. В деланно-приподнятом настроении я вплыла в затемненную мамину комнату, поставив кувшин рядом с чашей, на комоде.
– Доброе утро. Как ты себя чувствуешь?
Луч солнца заглянул через поломанные ураганом жалюзи, осветив ее лицо. Она выглядела такой крошечной в своей большой кровати с балдахином, тень от той женщины, которой она была до Вспышки. Ее впалые щеки выглядели гораздо бледнее, чем вчера. Если бы у нее действительно была внутренняя травма, как она предполагала, то это означало бы, что ее кровь соберется в пестрые, мясистые синяки под эластичным бинтом.
– Ты готова к тому, чтобы я сменила твою повязку?
Если я заплачу, когда это увижу, я буду вечно себя ненавидеть. Если я дрогну, в любом случае...
Когда я села рядом с ней на кровать, она подняла руку чтобы обхватить мое лицо.
– Как ты, дорогая?
Моя нижняя губа слегка задрожала. Как сильно я хотела поговорить с мамой, чтобы рассказать ей все то, что было у меня на душе. Я слышу более десятка голосов. Если я сплю, то меня мучают кошмары. Наши продовольственные запасы подходят к концу. Даже сейчас я дрожу от усилия, чтобы не разгромить свою комнату, и не выбежать на улицу, с разочарованием крича навстречу ветру. Наши лошади умирают от голода. Тебе становится хуже. Ты умираешь? Вместо этого я сказала:
– Как я? Лучше не бывает! Сегодня у нас гороховый суп. – Мой спектакль никого не мог обмануть, но я решила попытаться ее убедить. – Итак, давай посмотрим, что тут у нас.
Я положила ее руки на свои плечи, мягко помогая ей сесть, одновременно взбивая подушки за ее спиной. Пот бисером покрывал ее лицо. От усилий? Или чтобы не кричать от боли? Мы обе были актрисами, игравшими свои роли. И, что еще хуже, мы обе это знали.
Я начала разворачивать ее бинты, обнаружив, что материал влажный от пота. Каждое утро я меняла ей повязку. С тех пор как она подверглась нападению. Неделю назад, она уехала проверить уровень воды в колодце нашего умершего соседа. Один из наших водяных насосов плевался песком, издавая звуки, как соломинка на дне молочного коктейля. Итак, она решила узнать, в чем дело, выйдя из дома рано утром, когда я спала. В записке, которую она оставила, когда уезжала, она писала, что Аллегра, едва могла везти ее, а тем более нас обеих, и заверила меня, что Бэгмены не выйдут на дневной свет. Пока у нее есть соль и если она доберется до захода солнца, она в безопасности. Ни одна из нас, даже не видела Бэгменов, за исключением моих рисунков. Сначала я каменела от ужаса, боясь, что они захватят нас, но месяц прошел, а они не появлялись. Так что я не впала в истерику, когда нашла ее записку.
Чтобы занять себя, я сделала тщательную уборку в доме. Я не могла оставаться среди пепла, который накопился везде, во мне росло отвращение, что я могу дышать чьими-то кремированными останками. Пока я работала, мама была в милях от меня, и наткнулась на трех Бэгменов в насосной. Двое из них лизали воду, стоя на верху скважины. Третий стоял между ней и дверью. Он выбил соль из ее руки, так что мама оказалась безоружна, он бросился на нее, и она попыталась вытолкнуть его на солнце, вдвоем они упали на цементные ступени…
Сейчас, когда я разматывала первый слой бинта, я вспомнила, как слушала ее рассказ, онемев от ее храбрости. Задира Карен сделала их – без единого укуса долбанных Бэгменов, отделавшись всего парой ушибов ребер.
Или мы так думали.
Второй слой бинта. Как идиотка я думала, что нападение может принести пользу, быть катализатором – потрясением для того, чтобы ее напористый характера вернулся.
Третий слой. Эта задача была моим тестом, к которому я не была готова. Откуда эта мысль взялась? Позор тебе, Эви. Позор. Тебе.
Последний слой. Не смей задерживать дыхание от увиденного. Не вздыхать. Успокойся. Действуй как можно лучше.
Развернула. Я сжала губы, чтобы меня не вырвало. Глотай обратно, ты, глупая трусиха, с дурацкими дрожащими руками. Рана выглядела отвратительно. Сначала травма походила на скопление синяков. Потом она стала мягкой. Сейчас она выглядела словно плотный мешок с кровью, который вот-вот лопнет. Как опухоль, растущая из ее бока. Повязка ничем не помогала, но давала мне возможность чувствовать себя лучше, позволяя мне думать, что я могла что-то сделать.
– Она...лучше сегодня, – выдохнула я, – я действительно так думаю. С трясущимися коленями я подошла к античному кувшину и чаше – раньше мы использовали их как причудливые декоративные украшения. Теперь вернули в эксплуатацию. Когда я мочила ткань, чтобы очистить ее кожу, я воспользовалась моментом, чтобы собраться, глядя в зеркало на отражение ее комнаты.
Это пространство также было тенью самого себя. Бордовый и кремовый декор, богатые драпировки стен и кружево на ее кровати с балдахином были теперь серые, цвета приглушенные. Несмотря на все мои усилия, пепел продолжал прокрадываться внутрь, покрывая все, что нас окружало. Слой за слоем зола удаляла то, что мы когда-то знали, стирая то, кто мы такие. Я опустила взгляд, встречаясь глазами с мамой. О Боже, она наблюдала за мной, пока я не замечала! Позор тебе, Эви.
Она заметила проблеск беспомощного разочарования, развернувшегося внутри меня? Конечно – ее глаза блестели от слез. Но она ничего не сказала – играет свою роль.
– Давай я тебя вымою – беспечно сказала я, решив не показывать свою беспомощность. Потому что это был еще один способ не говорить что все бесполезно? Точно так же, как этот парень кайджан, однажды, описал меня. Bonne a rien. Никчемная.
Пока я мыла мамино тело, я поняла, что он был прав. Я не умею готовить, шить, ремонтировать или охотится на грызунов и змей, которые выжили. Я была неуклюжим и неэффективным сторожем. Никогда еще в истории человечества не было лучшего времени быть небесполезным. Но я не собиралась оставаться такой надолго...
Как только я закончила очистку и перебинтовала ее туловище так хорошо, как могла, я сказала:
– Мама сегодня я ухожу, чтобы найти тебе доктора. – Я так же могла сказать, что хочу найти для нее интернет – соединение. Или радугу. – Если я уеду сейчас, то смогу сделать это и вернуться до захода солнца.
Сама идея отправится подальше от этого места, в мир, посылала дрожь через меня. И я чувствовала себя виноватой. Как я могу радоваться тому, что оставлю свою маму? Должна ли я бежать от страданий в Хейвене? Каждый раз, когда я ощущала непреодолимое желание уйти, я боялась, что действительно могу оказаться в душе трусихой. Или это было что-то большее? Что если начинался Конец, конец света? Чего бы только я не дала за ответ!
Так как я перестала принимать лекарства, я начала вспоминать последнюю поездку с бабушкой. Но этих крошечных вспышек воспоминаний было недостаточно, чтобы понять смысл. Я вспомнила, как она просила меня взять ее карты Таро из сумочки, посмотреть на Major Arcana. Старших Арканов. Я вспомнила запах ее кошелька – жвачка джуси фрут и лосьон для рук из гардении. Как я перетасовывала карты, чувствуя себя такой взрослой...
– Каковы шансы, что врач найдется, Эви? – спросила мама, и даже если и найдется, у врача никогда не будет всего необходимого, чтобы вылечить меня. Будь реалисткой. – Ее голос слабее, чем вчера? – и твой замысел съездить быстро? Неделю назад Аллегра чуть не умерла, только от прогулки к соседу. Она не сможет совершить нормальную поездку сейчас.
Мама думает, что я собираюсь сидеть, сложа руки и разгадывать кроссворды вместе с ней? В последний раз, когда я сидела, сложа руки, это не очень хорошо для нас закончилось. Что если бы я смогла использовать видения, чтобы спасти друзей и близких? Черт, если бы я прислушалась к голосам в моей голове и не остановилась бы перед препятствиями, это было бы возможно. Более десятка детей говорили в моей голове в разное время, всегда так же загадочно, как Мэтью. Сегодня утром, обсуждая с мамой, что сделать на завтрак (зная, что ее воротит от всего) они разглагольствовали:
– Тебя раздавит тяжесть твоих грехов!
– Красные когти и зубы.
– Мы будем любить тебя, по-своему.
– Эви, – сказала мама – я хочу, чтобы ты оделась красиво и отнесла корзину с консервами мистеру Эбернейсу.
Бывшему работнику службы контроля за животными округа?
– Корзину. Ты что думаешь что мы – богатые?
Подвал, что, полон банок, которых нам должно было хватить на годы? Мы были в неделе от пункта "нормирование" до пункта "постоянный голод".
– Сделай это для меня, дорогая. Облегчи мои заботы.
С притворным ужасом я сказала:
– Моя мама сводит меня с 50-летним ловцом собак.
– Ему всего лишь тридцать или около того. Теперь он вдовец.
– Ты серьезно? – моя мама, когда-то независимая, сейчас хотела, чтобы я отдалась на милость мужчины. Женщина, которая сопротивлялась сетям старых мальчиков-фермеров – и преуспела в этом, планировала предложить свою дочь. Не кричи; держись шутливого тона.
– Зачем останавливаться на корзине банок, мам? Не кажется ли тебе, что показать 14-летнюю жену на привязи, будет более уместно?
– Он один из последних людей в Стерлинге, дорогая.
Снаружи каждый день поднимался ветер, бил в оконные ставни, раскачивая Хейвен Хаус, пока он не начинал скрипеть и трещать. Когда ветер поднял пепел, заслонив солнце, температура упала. Я начала укрывать ее одним из одеял.
– Тогда, возможно, тебе нужно выйти за мистера Эбернейса.
– Мне 41 и в настоящее время я не в состоянии быть милой с мужчинами. Эви, что если со мной что-то случится? Что ты будешь делать? – с тех пор как произошло нападение, она спрашивала меня об этом. – Здесь нет никого, чтобы присматривать за тобой, никто не защитит тебя. Для меня мучительно думать, что ты здесь одна.
– Я просила, чтобы ты перестала так говорить. Несколько дней назад ты сказала мне, что все будет хорошо. Сейчас ты ведешь себя, как будто я собираюсь в институт Дарвинизма или бросить тебя на произвол судьбы на айсберге или еще что-нибудь.
Она вздохнула и сразу же начала кашлять. Когда кашель прошел, я протянула ей стакан воды, делая мысленную заметку сходить к насосу, когда ветер утихнет.
– Ох, Эви. Что ты будешь делать? – спросила она снова.
Я встретилась с ней взглядом, желая, чтобы она поверила моим словам:
– Этого не случится, мама.
Как только я покину эту комнату, я собиралась пойти вниз, к сараю. Если Аллегра сможет нести седло, я поеду за врачом.
– Почему бы тебе не сосредоточиться на выздоровлении, и перестать беспокоиться за меня? – я поцеловала ее в лоб, – я ухожу закончить свою дурацкую ловушку.
Это была правдоподобная ложь. Хотя никто не напал – или просто посетил – Хейвен, с момента Вспышки я была занята обеспечением безопасности нашего дома, обеспечением безопасности мамы. Выражение ее лица стало более настороженным
– Эви, это так опасно и ты…ты…
– Все отлично. Даже я могу следовать руководству с иллюстрациями.
– Но буря?
Пепел был отвратительным, но с ним можно справиться. Я подняла свою бандану с шеи наверх к лицу, а затем сложила пальцы пистолетом, как бандит. Мама улыбнулась, но не засмеялась.
– Отдыхай, – сказала я ей, – я вернусь и принесу тебе обед.
– Не забудь свою соль, – напомнила она тихо.
Моя улыбка исчезла, когда я осталась одна. У нас закончилась еда, удача, время.
Вернувшись в свою комнату, я надела большие солнцезащитные очки и толстовку, а затем перекинула ремень ружья через спину. Вместе с этим и рассованной по карманам солью я была готова к приходу плохих парней и Бэгменов. Соль должна была отталкивать зомби – если верить нескольким появлявшимся солдатам, которые проходили через Стерлинг. Они так же сказали, что чума поразила Север, пожары без перерыва бушевали на Западе, работорговцы управляли большими городами на Юге и каннибалы захватили Восточное побережье. Услышанные рассказы сделали меня благодарной за то, что я здесь, спрятана в Хейвене – даже, когда я испытывала непреодолимое чувство, что должна быть где-то в другом месте, делать что-то другое. Но что может быть важнее, чем присматривать за мамой…?
Открыв жалюзи, закрывающие мое окно от урагана, я освободила пожарную лестницу, оглядывая пространство склона внизу от дома. Это окно было нашим единственным выходом. Ранее я заколотила все двери досками, тщательно забив гвоздями ставни на первом этаже. Я закрыла за собой окно, потом спустилась по качающейся лестнице, обходя пепел, как будто я была в тренажерном зале для проклятых. Закопченная земля захрустела, когда я спрыгнула вниз. Сразу же я была вынуждена пригнуться от ветра или он бы сбил меня с ног. Единственная постоянная вещь в новой погоде? Никогда не шел дождь. В основном каждый день были бури. После того как бури исчезали, безоблачное голубое небо и палящее солнце возвращались. Ночью стояла абсолютная тишина, ни трескотни насекомых, ни шелеста листьев, ни качания ветвей. Ужасная тишина. За исключением грохотавших вдали землетрясений. Когда я проходила мимо остатков некогда могучих дубов Хейвена – теперь скрученных черных скелетов с голыми ветвями – я замедлила шаг, чтобы дотронуться до разрушающегося ствола. Как всегда, я почувствовала острую боль – они отдали свои жизни, защищая нас.
Последний ночной дождь перед Вспышкой впитался в сухие старые доски Хейвена и сарая. Благодаря этому и верхушке дуба, строения были спасены от небесного пожара – хотя большинство деревянных зданий в округе были сожжены дотла. Это было почти счастье, что я не могла видеть дальше, чем на несколько футов. По крайней мере, вокруг дома было некоторое подобие деревьев. Но вот поля...
Мои шесть миллионов побегов уничтожены. Я услышала звук, и удивилась, обнаружив, что это был слабый крик из моих собственных уст. В сарае я открыла дверь настолько, чтобы протиснутся без ветра, вырывавшего ее из рук. Внутри я сняла бандану, идя к стойлу Аллегры. Я могла бы помочь ей и заставить ее нести седло, и мы бы ушли. Я не видела свою лошадь в стойле, пока стояла перед ней, потому что она лежала на боку, ребра выступали даже больше, чем я представляла. Дыхание было затруднено. Она едва могла поднять веки, но старалась, желая увидеть меня. Она когда-нибудь задумывалась, почему я больше не приносила ей яблок? Она боялась? Как я могу позволить ей страдать дальше? Ее выразительные глаза закатились и она упала в обморок. Нет Аллегры; нет доктора для мамы. Горе и отчаяние, развернувшиеся у меня внутри, нуждались в выходе. Я откинула голову и закричала во всю глотку. Я кричала. И кричала. Когда мое горло начало горело как в огне, я наконец остановилась, задыхающимся голосом я произнесла:
– Давайте же! Теперь ваша очередь. – Я начала ходить по кругу. – Вы только на время перестали меня мучить. Не стесняйтесь. Три разных голоса послушались, все заговорили сразу:
– Глаза к небу, ребята, я ударю сверху.
– Я наблюдаю за тобой, как ястреб.
– Я буду танцевать на твоих костях.
Я узнала скрежещущее шипение Огена. Я поняла, что, по крайней мере, некоторые из голосов принадлежали персонажам из моих ведений. Я вспомнила крылатого мальчика, которого я видела в ночь моей вечеринки. Может быть, он был одним из тех, кто говорит "я наблюдаю за тобой как ястреб". И искры, электрического вида парень. То были его копья из молний? Возможно, это его голос с ирландским акцентом говорил «Глаза к небу, ребята…»
Я видела тех мальчиков и лучницу с размытым лицом в засаде. Теперь они были в моей голове, среди многих других. Мог ли кто-то из этих детей быть реальным? Мальчики с крыльями и копьями из молний. Рогатые существа как Оген. Смерть… Перед Вспышкой я не была сумасшедшей. А после? Я находилась на скользком склоне и они толкали меня, пока я не уверилась, что падаю.
Я отстегнула ружье, прижалась спиной к стене, и скользнула вниз, стуча головой об дерево. Снова и снова. Я всегда удивлялась, почему так делали дети из ПШР, – казалось, это было чертовски больно, – но теперь я знала почему. Эта боль отвлекала меня от страданий. Но не делала ничего с теми голосами. Они роились как осы в моей голове.
– Мы будем любить тебя... Станцую на твоих костях…Я ударю сверху!
– Мэтью! – позвала я. – У меня мигрень. Просто приди сюда. Пожалуйста?
Естественно мое отношение к нему, ко всем видениям, изменилось. Сейчас я ждала его появлений. Во время последнего он объяснил мне: ему больно, когда он помогает.
Имела ли я хоть малейшее представление, что это значит? Нет, но мне просто нравилось, что Мэтью был рядом. В другой раз он появился, чтобы мрачно сообщить мне:
– Ты единственный друг, который у меня когда-либо был.
Когда в этот раз он не пришел, я сдержала разочарование, приказывая себе, сосредоточиться и блокировать эти голоса. Думай о том, что делать!
Мама однажды меня спросила, что если мы съедим Аллегру, если положение станет настолько отчаянным? Я думала лучше этот вопрос отложить, как может Эви, глядя в глаза своей лошади застрелить ее, а потом разделать? Мне предстояло это выяснить. Если Аллегра не может больше использоваться как транспорт, она станет…едой. Маме должно стать лучше от увеличения питания, ей, черт возьми, не должно стать хуже. Это было единственное, что я могла сделать, чтобы помочь ей. Разделать мою ласковую Аллегру.
С криком я закрыла лицо руками, мои глаза наполнились слезами. Вскоре я рыдала больше, чем через день после Вспышки, когда я впервые заподозрила, что все на земле мертвы. Боль разрывала мою голову. Слезы заливали щеки и… лоб?
Я посмотрела вниз, увидела кровь, струящуюся по моей ладони.
– Дерьмо! – я порезала себе лоб острыми, как бритва когтями, и теперь кровь лилась по лицу. Она стекала с подбородка, впитываясь в бандану.
Оставляя красный след позади себя, я, прищурившись, искала вокруг себя что-то не покрытое пылью, чтобы вытереть раны, но не могла видеть через кровь. Я судорожно вытирала глаза, ослепленные струями. Порезов было и так много, и теперь у меня их было еще десять! Не найдя временной повязки, я натянула пропитанную бандану над лицом, нажав на края над линией порезов. Я замерла, когда услышала шуршащий звук справа от себя. Потом другой слева. Я почувствовала движение вокруг себя, но была слишком напугана, чтобы рвануть вниз свою окровавленную повязку. Дрожа, я опустила руку к своему оружию, похлопывая влажную землю – и почувствовала, что какое-то живое существо напряглось под моей ладонью. Крыса! Несколько крыс? Я закричала, покачнулась, и упав на спину, сорвала бандану. Крысы съедят меня заживо в этом сарае! Стащив ее рукой с глаз, я смогла, наконец, увидеть…
У меня отвисла челюсть, дыхание резко остановилось. Наконец я смогла пробормотать:
– О мой Бог…
Я смотрела на... растения. Зеленые побеги росли в пыли вокруг меня. Они проросоли там, где моя кровь попала на старый овес или семена трав. Я осторожно поднялась. Я так давно была рядом с живым растением, что почти убедила себя, что моя связь с ними была галлюцинацией. Голоса пытались достучаться до Эви, но я была так очарована моим новым открытием, что на несколько кратких мгновений я смогла уменьшить их громкость. Насколько я могла судить, растения тянулись к слабым лучам света. Могло ли это быть реальным? Чтобы проверить я коснулась стебля еще одной каплей крови. Он вырос за секунду, от всхода до созревшего растения.
