355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Константин Соловьев » Гниль » Текст книги (страница 17)
Гниль
  • Текст добавлен: 20 апреля 2017, 11:00

Текст книги "Гниль"


Автор книги: Константин Соловьев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)

Маан рассеянно слушал, сминая пальцами крошки дрожжевого рулета, сухие и колючие. Геалах рассказывал увлеченно, живо жестикулируя, но Маан знал окончание истории и оттого не чувствовал интереса.

– А дом у него оказался старый – еще бы, семидесятый класс! – и соседка лишь одна, древняя старуха лет шестидесяти пяти, если не больше.

– Ого! – сказала Бесс, забывшая про еду.

Наверно, когда-то и Маану казалось, что шестьдесят пять – это настолько много, что даже тяжело представить, и одна эта цифра переводит человека из обычного мира в какой-то другой, особенный, наполненный иными вещами и людьми. Сейчас он подумал лишь о том, что по меркам Земли с ее постоянным сильным гравитационным полем, человек в таком возрасте мог считаться если не молодым, то, по крайней мере, не достигшим глубин дряхлой старости.

– Голова у нее работала уже неважно, даже не сразу поняла, кто мы и откуда, но и в склероз полный не впала, отвечала довольно толково. Нет, говорит, я своего соседа знаю отлично, двадцать лет рядом живем, никаких странностей за ним не замечала. Всегда здоровается, одет хорошо, приветливый. Мы с Мааном переглянулись этак, понимаем, напрасно ехали… Ложная заявка. Знаешь, сколько заявок признаются ложными?

– Папа говорил, но не помню.

– Семьдесят шесть процентов, – хрипло сказал Маан, – Это в этом году. Но показатели тоже меняются и…

Но его никто не стал слушать, Геалах в этот момент рассказывал что-то куда более интересное.

– Благодарим, значит, ее за помощь, поздравляем с отличным соседом и уже, между прочим, собираемся прощаться, как тут она говорит – вы, господа, наверно его знакомые, да? Раз так, не могли бы вы его при случае попросить не есть больше листья с моего спацифиллума?

Геалах сделал паузу и употребил ее на то чтобы отправить в рот еще порцию овощного рагу.

– А спацифиллум – это что? – осторожно спросила Бесс.

– Это растение, малышка, большое такое комнатное растение, у них на площадке лестничной стояло. Листья такие зеленые… Сперва мы с Мааном подумали, что совсем старуха из ума выжила, да и не удивительно, попробуй столько лет протяни. Я уже даже говорить что-то такое начал, мол, не волнуйтесь, все в порядке, мы ему непременно скажем… А Маан вдруг – раз! – и к спацифиллуму этому. А потом тянет меня за рукав и говорит – «Смотри, Гэйн, а ведь листья как будто погрызенные. И на насекомых не похоже ничуть». Гляжу – и верно, листьев не хватает, и даже как будто бы отпечатки зубов просматриваются. Человеческих зубов, я имею в виду. «Сосед он прекрасный, – говорит нам эта старуха, – Только уж будьте добры, передайте чтоб хоть стебли не ломал. У меня этот спацифиллум с Земли, матери еще принадлежал. Я уж не знаю, чего ему не хватает, витаминов, может, каких, да только надо же и растение беречь…». Тут уж мы, конечно, не медлили. Враз выломали дверь, влетели к этому соседу. А он…

– Что он? – спросила в нетерпении Бесс, не в силах вынести еще одну долгую паузу, на протяжении которой Геалах, испытывая слушателей, неторопливо ел, – Что с ним было, дядя Геалах?

Геалах хитро улыбнулся.

– А он висит на стене, уже зеленый, скорченный, размером с арбуз, наверно, и из него побеги только тянутся, как из овоща какого…

– Фу, как можно! – Кло передернуло, но Бесс лишь беззаботно расхохоталась. Довольный произведенным эффектом, Геалах улыбнулся в усы и вернулся к еде.

– Вот так бывает иногда, малышка. Смотри, будешь плохо есть, и на тебя кто-то заявку пришлет!

Маан метнул в Геалаха предупреждающий взгляд. Шутка его хоть и была невинной даже по здешним меркам, среди инспекторов имела особенное, понятное только им, значение. Геалах понял, прикусил язык. У него не было ни семьи, ни родственников, о которых Маану было бы известно, и иногда ему казалось, что в отказе Геалаха от создания собственного очага была серьезная причина. Особенная причина, которая известна лишь служащему Контроля – недоступному Гнили и в то же время настолько беззащитного перед ней…

– Ладно, мужчины, оставайтесь сидеть, а нам с Бесс есть, чем заняться, – сказала Кло, – Вы ведь не будете против, если дамы вас покинут?

– С дамами вроде вас я готов сидеть всю ночь напролет, – отозвался со смехом Геалах, и Кло послала ему благодарную улыбку. Бесс собиралась было закапризничать – Маан видел, как искривилась ее нижняя губа – но намек матери поняла и, пусть и без охоты, тоже поднялась из-за стола.

Когда женщины скрылись, Кло на кухне, а Бесс в своей комнате, Маан отчего-то ощутил что-то похожее на облегчение. Все-таки, как бы он не пытался себя уверить в обратном, его жена и дочь принадлежали к одному миру, а Геалах – к совершенно другому, и он чувствовал себя неуютно всякий раз, когда эти миры соприкасались, пусть и вскользь.

– Как ты, старик? – спросил Геалах, бросив на него изучающий взгляд, уже серьезный.

«Как Гнилец, у которого медленно отгнивает голова», – хотел было сказать Маан.

– Сносно, как видишь. От безделья скоро совсем спячу, сижу тут в четырех стенах, как настоящий пенсионер, смотрю теле, сплю…

– А рука?

– Терпимо, – кратко ответил он, машинально бросив взгляд на уродливую опухоль, сковавшую его грудь и видимую под тонкой тканью халата, – Иногда побаливает.

– Я закурю?

– Давай. Думаю, Кло не будет ругаться сегодня.

Геалах достал курительные принадлежности – сверкающую металлическую зажигалку, всегда действовавшую гипнотизирующее на Маана, и плоский портсигар, который всегда был при нем. Достал одну сигарету, наполнив на секунду воздух ароматным немного едким запахом слежавшегося табака, размял ее ловкими длинными пальцами. Геалах всегда закуривал как-то по-особенному, вкусно, отчего хотелось сглотнуть невольно выступившую слюну. В такие моменты Маан начинал жалеть, что послушался Кло и бросил курить. С другой стороны, не брось он этой пагубной привычки, сейчас, возможно, испытывал бы еще большие муки.

– Как дела в отделе? – спросил он, не выдержав. Он постарался задать этот вопрос безразличным тоном, как бы из пустой вежливости, но наедине с Геалахом ему не было нужны притворяться.

– Живем, – просто ответил Геалах, – В шампанском не купаемся, но и грехов за нами вроде не водится. А, ты же знаешь, я сейчас исполняющий обязанности начальника отдела. Мунн сказал?

Геалах произнес это так бесхитростно и просто, что Маан, уже чувствовавший, как накапливается под языком жгучая ядовитая слюна, даже обмяк.

– Да, он мне сказал. Значит, отведал моего хлеба?

Геалах щелкнул зажигалкой, выпустив на свободу крохотный оранжевый язычок пламени, тотчас заплясавший в табаке яркими искрами.

– Не то слово. Сплю по четыре часа в день, веришь ли… Уж не знаю, как буду справляться, когда ты все-таки сбежишь от нас.

– Привыкнешь. Я, знаешь ли, тоже не один день втягивался, – Маан улыбнулся, – Ребята тебя уважают, да и знают сколько лет, проблем не будет.

– Я для них все-таки пока не руководитель, лишь твоя правая рука. Вот, пытаюсь приноровиться… – Геалах выпустил из ноздрей дым, двумя причудливыми ручейками потекший вверху по его лицу, отчего оно стало казаться утесом, обрамленным густыми складками тумана, – Как ты только поспевал везде… С каждым поговори, дела распланируй, ошибки найди, порученное проверь, промахи прикрой…

– Промахи? – встрепенулся Маан, – Что-то случилось?

– Да нет, порядок, – поспешил успокоить Геалах, – Не страшнее, чем обычно.

– Ну-ка, ну-ка, выкладывай. Что-то успели натворить без меня?

– Насквозь видишь, – Геалах покачал головой, – Мне бы так.

– Насквозь не насквозь, а вас всех как облупленных знаю. Рассказывай, что такое. Надеюсь, действительно ничего серьезного. Хоть я и под домашним арестом, да только Мунн меня все равно по головке не погладит за ваши успехи.

– С тебя тут и взятки гладки, старик. Это все Хольд.

– От него ожидал меньше всего.

И верно, Маан всегда считал Хольда одним из самых рассудительных людей в отделе. Пусть он был невеликого ума, зато действовал выверено и основательно, допуская минимум просчетов. Если уж Хольд…

– Он все сделал правильно, Мунн подтвердил. Обычный вызов, на «двойку». Какая-то девчонка со швейной фабрики схватила Гниль. Вторая стадия, как по учебнику, но самое начало, признаки едва видны. У нее все суставы стали в другую сторону выворачиваться. Как на дыбе. На фабрике товарки заметили, что с пальцами у нее что-то, ну и заявку… Хольд пришел, проверил, все так, смрад Гнили по всему дому. Попытался ее вывести. Молодая, двадцати нет, жалко вот так, в открытую…

– Жалко, – раздраженно сказал Маан, – Это же Гниль! Он бы и чуму пожалел, пожалуй, а?

– Не ерепенься, – Геалах не был настроен на спор, – Сам же знаешь, как это. Когда внутри Гниль, а снаружи еще человек. И выстрелить в любой момент можешь, зная, что внутри проклятый Гнилец, но только ведь целишься-то ты глазом, и курок спускаешь собственной рукой… А мозг лишь приказывает. Легко ему, мозгу… В общем, потащил он ее в фургон, да не тут-то было. У нее, как оказалось, десятка пол братьев. Меня всегда удивляло, как они поспевают размножаться в своих дырах. Иной раз смотришь, восемьдесят пятый класс, а детей уже трое, если не четверо. Деклассированные вообще плодятся как крысы.

– Так что Хольд?

– Да понятное дело. Братья за нее вступились, попытались отбить. У них там теле нету, информационных блоков, знаешь ли, не смотрят, а мы для них – что-то среднее между живодерами, тайной полицией и отрядом садистов. Скажешь «Контроль» – аж сжимаются. Но тут осмелели, их-то там целый выводок, а Хольд один сунулся, больше никого из ребят не ждал.

– Как он?

– Не бойся, цел. Сломал палец и получил пару хороших ссадин.

– Ого.

– Их там целая прорва была, – пояснил Геалах, затягиваясь, – Человек двадцать, судя по рапорту. Как змеиное гнездо. И все из-за одного Гнильца… Сперва Хольд им просто челюсти сворачивал, но когда достали ножи, понял, что дело не к добру.

Маан поежился. Именно такие ситуации обычно вызывали наибольшее количество неприятностей. И избежать их было невозможно при всем желании. Мунн все понимал, но кроме Мунна были и другие люди на этой планете, которые наблюдали за деятельностью Контроля, и именно таким людям могло стать непонятно, как инспектор Санитарного Контроля, уничтожая заразу, угрожающую человеческим жизням, сам может стать причиной чьего-то ранения или даже смерти. Но такие люди редко сталкивались с Гнилью.

Маан не хотел слушать подробностей, поэтому сказал:

– Доложи, чем закончилось по рапорту.

Геалах поморщился, должно быть готовился рассказать все в деталях, но спорить не стал:

– Во время задержания Гнильца инспектор Хольд применил табельное оружие, однако вследствие его технического дефекта произошло произвольное срабатывание ударно-спускового механизма. Итогом стали пять непреднамеренных выстрелов, повлекших случайные человеческие жертвы.

– И сколько жертв они повлекли? – спросил Маан, вспоминая огромный револьвер Хольд.

– Двое погибли на месте, трое с ранениями различной степени тяжести. Инспектор Хольд выразил свое соболезнование родственникам пострадавших, по факту произвольного срабатывания оружия начато техническое расследование.

– Нечего было лезть одному! Сколько раз я говорил, в такие места чтоб по одному ни ногой! Знаете же, что там… Одного за шею возьмешь, еще десять вступятся. А по малейшему поводу оружие в ход пускать – так там трупов будет на дюжину Гнильцов…

– Инспектор Хольд уже получил от меня взыскание за нарушение должностных инструкций, – безмятежно сказал Геалах, – Понижение в социальном классе признано нецелесообразным, данный инспектор подвергся официальному предупреждению.

– Вернусь – он у меня такое предупреждение получит, что сам застрелиться захочет, – пообещал Маан, – И не в первый же раз! Ладно, пустое. Ты за штурвалом, ты и расхлебывай. Привыкай к ответственности. И учти, Мунн тебя покрывать будет, но и меру знать нужно. Пойдет об отделе слава безмозглых рубак – он это дело прикроет быстро. Ловить Гнильцов – твоя и моя забота, а у него – репутацию Контроля беречь.

– Не дурак, понимаю.

– И ребятам доводи каждый день, не стесняйся. Головы у них на месте, других не брал, но иногда, сам понимаешь, у кого-то скакнет… Хорошие новости есть?

– Как же без них. В ту среду взяли «тройку».

– Ту, которая…

– Нет, – Геалах покачал головой, – Другую. Брали с Лалином и Тай-йином.

– Что-то опасное?

– Я бы не сказал. По крайней мере опасность была только для не переваренного завтрака, он и в самом деле подвергся серьезной угрозе. Да там и рассказывать нечего. Вошли как обычно, вынесли «ключом» дверь, а он сидит себе посреди комнаты, нас ждет. Век бы таких покладистых Гнильцов ловил.

– Конечности атрофировались? – понимающе кивнул Маан.

– Даже интереснее. У него, понимаешь ли, в организме даже не избыток ткани произошел, а, скорее, недостаток. Кажется, ему очень хотелось стать больше, чем он есть, и существенно больше. Сперва мне показалось, что это просто ком слизи, только дьявольски большой ком, метра два в диаметре. Мы, как вошли, даже не сразу сообразили, что это. Полупрозрачный такой, пульсирующий… Отродясь таких не видел. И в разные стороны от него как будто бы щупальца, только тонкие, клейкие, больше на паучьи нити похожи. Он этими щупальцами присосался ко всему, что было в комнате, и потихоньку к себе подтягивал. Стулья, шкаф, прочая мебель, даже посуда.

– Пакость какая… И что он со всем этим делал?

– Переваривал, – спокойно ответил Геалах, – Так и есть. Втягивал в себя, в этот слизкий пузырь, и там оно постепенно переваривалось, распадаясь на крошки. Когда включили свет, мы даже рты раскрыли – столько там всего внутри него было… Остатки мебели, какие-то клочки, куски покрытия, стекла, прочий мусор… Точно огромный органический пылесос, только с недурственным аппетитом. То еще зрелище, надо сказать. У самого к тому моменту ни глаз, ни рта не осталось, только отростки какие-то, едва шевелящиеся.

– Думаю, ребята Мунна скажут вам спасибо за эту находку. Они такие вещи любят.

– Так и есть. Кстати, среди мешанины полупереваренных вещей внутри этой амебы мы нашли плавающие остатки зубов. Уже почти растворившиеся.

– Кальций всегда долго переваривается. Должно быть, его собственные.

– Тогда при жизни у него их было не меньше полусотни, – Геалах, прищурившись, смотрел на чадящий дымом огонек сигареты, – Подняли информацию по нему. Оказалось, при жизни – я имею в виду, когда он был человеком – у него была жена и ребенок.

Маан неразборчиво выругался.

– Их нашли?

– Нет. Думаю, уже и не найдем. Скорее всего, ночью… Ладно, что это я всякие гадости расписываю, после хорошего ужина это последнее дело! Лучше расскажи, как ты тут.

– Как я тут? – переспросил Маан. Вопрос был настолько нелеп, что он разозлился, однако быстро остыл – судя по лицу Геалаха, он вовсе не имел двойного смысла, – Бывало лучше. Честно говоря, чувствую себя разваливающейся корягой. Да так оно и есть. Но ты, конечно, говорил с врачом.

– Говорил.

– Значит, и без того знаешь. Эти боли останутся со мной до смерти, от них нет лечения. Не тот возраст, понимаешь… Да и с рукой я уже распрощался. Висит только, какой от нее толк, – злость полыхнула в груди злым яростным сполохом, – Хоть бы отрубил он ее мне чтоб не таскать понапрасну…

– А, брось… – Геалах затушил сигарету и помахал ладонью чтобы развеять дым, – Мы с тобой живучие ребята, Джат, нас даже если в мясорубку бросить, и то через неделю снова на ногах будем. Восстановится твоя рука, как пить дать. Нет такой раны, которую ты бы не пересилил, уж я-то знаю.

– Весь этот вздор про гимнастику и упражнения даже слушать не хочу. Наслушался. Нет, Гэйн, привыкать мне теперь вот таким жить… Да Контроль много не потеряет, к оперативной работе, сам понимаешь, меня Мунн и на выстрел не подпустит. Буду сидеть с вами, заявки разглядывать… А что, хорошая работа для старика. Будете меня ребятам из других отделов показывать. Мол, смотрите, это Маан, когда-то про него говорили, что он недурной инспектор, сам Мунн хвалил, а потом он ошибся и какой-то Гнилец чуть не снес ему голову, да и руку покалечил, теперь вот сидит как чучело, последние дни в конторе доживает…

Геалах стиснул зубы, под тонкой кожей надулись небольшие твердые желваки.

– Джат!

– Что? – Маан зло дернул головой, – Не так?

– Думаю, ты тут, сидя взаперти, совсем себе мозги задурил, – решительно сказал Геалах, запуская руку за пазуху, – На вот, глотни. А то слушать тебя тошно.

На ладони Маана оказалась холодная фляга из серебристого металла без каких-либо надписей или обозначений.

– Джин? – без всякого интереса спросил он.

– Лучше. Бренди. Из настоящего винограда, между прочим. Как нектар. Ну?

– Мне нельзя пить. Впрочем… Давай сюда.

Маану пришлось повозиться, прежде чем у него получилось, зажав фляжку между коленями, отвинтить тугой колпачок. В нос ударил аромат – удивительно тонкий, плывущий, точно клуб табачного дыма на ветру, мягко щекочущий. Маан сделал небольшой глоток. Жидкость приятно обволокла небо и устремилась по пищеводу, раскаляя его, как капля концентрированной энергии, запущенная в мертвое стальное нутро неработающего двигателя.

– Настоящий виноград?

– Конечно, нет, – Геалах с ухмылкой забрал у него флягу и приложился сам, – Концентрат. Где ты найдешь на Луне виноград… Но вкус отменный. А на счет остального… Выкинь из головы. Ей-Богу, выкинь. Ребята уже извелись, все про тебя спрашивают. Когда выйдешь, да когда… Отвечать устал.

– Врешь.

– Чтоб меня Гнилец сожрал с потрохами, если так. Без тебя у нас другая жизнь, Джат, и мы ждем, когда ты вернешься. Тай-йин, Месчината, Лалин, Хольд, Мвези, все спрашивают… Тебе звонить только боятся, мол, к чему душу бередить, да еще после такого. Так что ты глупостей не думай и готовься к работе. А работы у нас с тобой будет много, Мунн обещал.

Маан не понял, что подействовало, слова или бренди, но ощутил прилив спокойствия, внутри потеплело, смягчилось, подернулось дымкой. Внутренние органы, еще недавно бывшие твердыми, плавающими в иссушающем формалине препаратами, запульсировали, пропустили сквозь себя ускоряющийся ток крови.

Благодарность к Геалаху, Мунну, ребятам из отдела накатила откуда-то из глубин отогревшегося тела, мягко ударила в затылок, защекотала в глазах.

– Спасибо, Гэйн, – сказал он, не сдержавшись, – Действительно, спасибо.

И хотя он был уверен, что не выдал этой мгновенной слабости ни голосом, ни лицом, Геалах подмигнул ему с заговорщицким видом, как бы показывая, что понял все недосказанное.

– Надеюсь, ты перестанешь себя жалеть, Джат. У инспектора Контроля и без того много проблем, отвлекающих его от работы. Тратить время и силы на жалость к самому себе воистину глупо. А при нашей службе подобная вещь – далеко не самая паршивая штука из тех, что может случится.

– Я слышал, треск собственных ломающихся костей здорово влияет на уровень оптимизма. Наверно, какая-то химическая реакция.

Геалах фыркнул.

– Ну уж не на мой. А ведь и я был частым гостем в госпитале. Да и кто не был. Нет, Джат, бывают штуки похуже.

– Ты про того белобрысого, которому когда-то ногу «ключом» оторвало?..

– Да нет, это тоже вздор. Я видел людей, которые больше походили на паштет, неровно намазанный на камень, чем на живое существо. И тех, у кого вместо лица осталась какая-то дьявольская маска, на которую без дрожи и не взглянешь. И даже тех, чьи внутренности Гнилец растащил по такой площади, что там запросто можно было соорудить футбольное поле. Это не говоря о просто изувеченных, лишившихся конечностей, глаз, половины кожного покрова… Такие вещи меня не очень пугают. Наверно, просто рано или поздно, повидав всего такого, привыкаешь. Как солдаты на войне сперва падают в обморок при виде мертвых тел, а уже через пару месяцев способны идти по щиколотку в крови. К любой службе привыкаешь, вот что. А в нашей такие штуки давно уже никого не удивляют.

Маан подумал о том, что стоило бы Геалаху потерять руку, как желание философствовать подобным образом уменьшилось бы. До последнего визита в госпиталь он и сам относился к собственному телу если не с равнодушием, то с известной долей пренебрежения, как к важной, но не очень любимой вещи. Он был уверен, что любую рану можно вылечить, разорванное – сшить, сломанное – зарастить, испорченное – поправить. Иногда, даже прожив половину века, думаешь, что любую проблему можно решить, если просто отнести ее в ремонт.

– Если тебя не пугает перспектива стать инвалидом, я могу только поаплодировать. Хотя это и будет сложно сделать одной рукой. Когда начальник отдела бесстрашен…

– Я не бесстрашен, – сказал Геалах, поднимая флягу, – Более того, иногда меня трясет как сопливого курсанта, стоит лишь подумать… Нет, я лишь говорил, что существуют вещи куда более страшные, чем потеря здоровья.

Маан понял, что тот имеет в виду. Интуитивно, лишь увидев потемневший взгляд Геалаха. Может, потому, что этот страх был первым, с чем знакомится человек, попав в Санитарный Контроль.

– Ты имеешь в виду то, что говорил Месчината?

– Что? А, история про инспектора, жена которого подхватила Гниль? Да, ты же сразу понял… Вот это, Джат, по-моему самая плохая штука из всех, что могут случится.

– У тебя нет жены! – Маан хотел свести к шутке, но Геалах не поддержал, меланхолично глотнул из фляги и покачал головой.

– Не в этом дело. Может, я бы и женился много лет назад, но… От этого ведь никуда не денешься. Я говорил однажды с психологом, нашим, работающим на Мунна, и тот сказал, что эта фобия – они называют все страхи фобиями, и звучит сразу заумно и сложно – встречается у всех, кто служит в Конторе. У кого-то развита сильнее, у кого-то слабее, но у всех. Значит, каждый об этом думает, так?

– Возможно, – сказал Маан тихо.

Он никогда не думал об этом, как о фобии. Фобия – это страх, одиночная хищная тварь, которая живет внутри тебя и получает удовольствие, терзая трепещущее мясо. У каждой фобии есть любимая пища, приманка. Страх можно задавить, он знал это, и не единожды ему приходилось это делать. Когда видишь, как человек, минуту назад стоявший рядом с тобой, превращается в ворох смятой ткани, из-под которого ползут в разные стороны неспешные багровые потеки, страх поселяется внутри и хочет разорвать тебя на части. И если его вовремя не задушить, не сдавить его склизкую тонкую шею, можно распроститься с жизнью. Но есть еще кое-что кроме обычного страха. Что-то более глубокое, потаенное, переплетающееся корнями с самим человеческим естеством. Оно хранит в себе часть вечной ночи, и там, где само понятие света никогда не существовало, прячется оно. То, в существовании чего ты не можешь себе даже признаться, но в то же время ощущаешь его присутствие – постоянное, извечное, ни на секунду не ослабевающее…

– Мы защищены от Гнили, – жестко сказал Геалах, глаза пьяно сверкнули, – Мы, верные псы Мунна. Но не наши близкие. Не наши жены, дети, внуки… Ведь в них нет той ценности, что есть у нас. Жестоко, но в то же время дьявольски логично, не согласен? Ты можешь истреблять Гниль всю жизнь и не боятся за себя, это единственный подарок судьбы нам, охотникам на Гниль, но с тобой всегда будет тот, другой страх… От которого ты не избавишься. Ты никогда не сможешь гарантировать безопасность тем, кого ты любишь. Рядом с тобой или вдалеке, они постоянно будут подвергаться угрозе, которую ты, как бы быстр и меток ни был, не сможешь никак устранить. Если бы я сам не знал, что это предопределенная случайность, то сказал бы, что это похоже на извращенную пытку.

– Сколько ты выпил?

– Прости, старик. Я не пьян, но мысли пришлись одна к другой. Так… так бывает иногда. Какая горькая ирония. Мы, привыкшие считать себя лекарством, не способны помочь там, где помощь действительно нужна. Только не говори, что никогда не думал о подобном.

– Думал. И больше, чем мне бы того хотелось, – сказал Маан, – У меня есть семья.

– Да. Прости, – зачем-то сказал Геалах, – Тебе еще хуже.

– Можешь представить, насколько. Иногда даже кошмары снились. О том, что… Да ты понял. Жуткое дело. Это можно только гнать из головы. И просто делать вид, что подобное невозможно. Как в вакууме за поверхностью куполов не могут зацвести яблони.

– Обманывать самого себя?

– Мы же обманываем несколько миллионов людей для их пользы, – Маан криво улыбнулся, – Чем хуже обмануть самого себя?

– Но ты все равно думаешь об этом.

– Знаешь… Если бы у меня была возможность… Мизерная, меньше волоса. Даже не возможность, а ничтожная вероятность на уровне погрешности… Я бы сделал все чтобы отправить семью туда, – Маан дернул подбородком в сторону потолка и пояснять этот жест не потребовалось, – Служил бы на самой поганой и опасной службе, может даже воровал бы, шел на любой риск – только бы Бесс и Кло могли оказаться там, где никогда даже не слышали слова «Гниль».

– Сам знаешь, Земля отказывается принимать лунитов. Мы для нее чужие.

– Даже физически, – кивнул Маан, – Разница в притяжении. Никто из нас не проживет на Земле даже недели. Просто не выдержит сердце. Я знаю. Да, мы из тех счастливых людей, которые умрут только там, где и родились. Знаешь, а ведь у многих народов в древности считалось постыдным умереть на чужбине. Повезло же нам, а?

– Вот теперь ты и сам словно напился пьян, – заметил Геалах, – Отдай флягу.

Маан сделал еще глоток. Совсем небольшой, но от него приятно потеплели щеки, а тело налилось горячей кровью, сделавшись рыхлым и жутко тяжелым.

– Самым сложным было решиться завести семьи, – сказал Маан, разглядывая почти опустошенный сосуд, – Ты даже представить не можешь всех тех ужасов, которые лезли мне в голову, когда я собирался сделать предложение Кло.

– Ты посмелее меня, старик. Я-то так и остался холостяком. Не смог, понимаешь, представить… Как это может быть. Когда Месчината рассказывал тогда в клубе, меня едва не вывернуло.

– Да, я тоже хотел приказать ему заткнуться. Наверно, так и надо было сделать. Но знаешь, с этим страхом нельзя бороться, но его можно глушить в себе.

– Тоже какой-то самообман?

– Напротив. Гниль – это болезнь. Отвратительная, мерзкая, самая мерзкая из возможных, но не надо наделять ее человеческими чертами. Болезнь не знает злорадства или мстительности, Гэйн. Это слепой механизм сродни амёбе. Болезнь может лишь распространяться, пытаясь увеличить собственные шансы на выживание, но она никогда не придет в твой дом чтобы мстить и не получит удовольствия, пытая твоих близких. Трезвый взгляд на ситуацию, только и всего. Для нас Гниль стала чем-то особенным, почти личным, как ересь для инквизиторов Средневековья, но надо помнить, что она – болезнь и ничего больше. Такой когда-то была и чума, ее тоже считали сверхъестественной, непонятной, ужасающей, проникающей сквозь стены и чудовищной, наказанием за грехи или черным всадником, несущим конец всему живому.

– Разумная метода, – признал Геалах, – И, видимо, она действительно тебе помогает.

– Действительно. Попробуй и ты. Кто знает, вдруг даже неисправимый холостяк Геалах вдруг остепенится, заведет жену, детей…

– Вряд ли, – Геалах мотнул головой, – Видишь ли, при всей своей простоте есть одна вещь, которая мешает мне перенять твой взгляд на Гниль.

– Что же?

– Дело в том, что я не считаю Гниль болезнью.

– Интересно, – Маан уставился на него, пытаясь понять, шутит ли Геалах по своему обыкновению или же серьезен, но не смог – лицо его сейчас было непроницаемым, – Для человека, который служит в Санитарном Контроле. Но чем же ты ее тогда считаешь?

– Формой жизни, – сказал Геалах так буднично, точно отвечал, который час, – Инопланетной формой жизни.

Маан не смог удержать удивленного возгласа. Но Геалах смотрел на него также спокойно, как и прежде. Без лукавства и обычной улыбки. Маану показалось, что сейчас он даже выглядеть стал старше, едва ли не ровесником ему самому. Возможно оттого, что в выражении лица появилась несвойственная ему обычно усталость.

– Твоя теория оригинальна, – сказал наконец Маан после затянувшегося молчания, которое сам Геалах не торопился нарушить, – Но ты ведь на самом деле не веришь во что-то подобное?

– Ты, кажется, смущен. Неужели никогда не верил в существование внеземного разума? В пришельцев с других планет? Иные формы жизни?

– Если всякую болезнь считать новой формой жизни, скоро нам придется устанавливать дипломатические отношения с малярией и слать ноты протеста сифилису… – пробормотал Маан, чувствуя себя и в самом деле несколько смущенно, – Когда эта глупость пришла тебе в голову?

– Давно, Джат. У меня было много времени, пока я искал следы Гнили и выжигал их. Я ведь, на самом деле, кроме этого ничего делать и не умею. Как и ты. Как и все остальные. А когда занимаешься одним и тем же делом постоянно, поневоле начинаешь думать о… разных странных вещах.

– Я передумал, я позвоню Мунну. Пусть отделом лучше руководит безрукий инвалид, чем сумасшедший.

– Не бойся, моя голова работает не хуже, чем обычно.

– Но произносит такие вещи, что я начинаю подозревать, что пяток Гнильцов станцевал на ней джигу.

– Вопрос веры, – Геалах мягко пожал плечами, – Среди инквизиторов тоже встречались как фанатики, так и прагматики, пытавшиеся понять суть вещей. Наверно, я отношусь ко вторым. Ладно, не смотри на меня как на буйнопомешанного, в конце концов это действительно лишь моя точка зрения, теория, если хочешь. Глупая, смелая, но какой же еще быть теории…

Маан несколько успокоился – это не было похоже на сумасшествие. К тому же, отлично зная трезвый и ясный ум Геалаха, он едва ли мог допустить, что тот повредился в рассудке.

– Ну хорошо. Значит, Гниль – это форма жизни?

– Да. Рожденная на Луне, как человек был рожден на Земле. Но это не примитивный механизм, как всякая любая болезнь. Я бы сказал, что технологически она пока несоизмеримо выше нас. Всех нас с нашей хваленой медициной, протезированием, молекулярной диагностикой…

Маан не выдержал, издал короткий смешок:

– Вот уж в самом деле! Болезнь умнее медицины!

Но Геалах взглянул на него со своим обычным спокойствием.

– Когда тебе едва не оторвали ногу, что могли предложить тебе врачи? Кусок стали и пластика. А они способны вырастить новую ногу? Или заставить живот превратиться в стекловидное тело, а печень в зрачок? Или нарастить ногти по всему твоему телу чтоб получилось подобие чешуи? Гниль проделывает с человеком такие вещи, которых мы не можем даже понять, не говоря уже о том чтобы что-то им противопоставить.

– А вирус эбола заставляет его гнить изнутри. Мы не можем считать любую дрянь, разрушающую наше тело, иной формой жизни.

– Я видел Гнильца, у которого кожа стала прозрачной как стекло. Было видно каждое мышечное волокно, сокращения сердца, движение легких… Как наглядное пособие в школе. Забавно, мы столько лет искали присутствия внеземной жизни хотя бы в нашей системе, а найдя его, не смогли распознать. Возможно, так любопытный муравей, отправившийся на поиски другой жизни вне муравейника, ощупал подошву твоего ботинка и пошел дальше, приняв тебя за бесполезный кусок камня. Впрочем, муравьи всего лишь бездумные механизмы, а Гниль обладает разумом или его подобием.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю