Текст книги "Симонов и война"

Автор книги: Константин Симонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 50 страниц)

Секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву

Многоуважаемый Петр Нилович!

29 октября прошлого года я обратился в ЦК КПСС с просьбой о помощи в связи с тем, что цензура задержала публикацию моих военных дневников. 15 ноября прошлого года, в связи с этим обращением в ЦК КПСС, я был на приеме у Вас, и Вы мне сообщили, что мои дневники будут разосланы для чтения, и порекомендовали мне, как положено, терпеливо ждать решения вопроса о публикации моих дневников. Я выполнил ваш совет и на протяжении пяти месяцев никому ни одним словом не напоминал о себе, ни о своей книге.

Сегодня я улетаю на месяц на Дальний Восток в качестве специального корреспондента «Правды». Вернусь обратно накануне съезда писателей – 16 мая. К этому дню пройдет как раз полгода со времени нашей встречи с вами.

Я, конечно, не сижу сложа руки – работаю. Но когда лежит под запретом книга, на которую ушло три года жизни, работать нелегко. Хочу верить, что кто-то задумается над этим ко времени моего возвращения.

Уважающий Вас Константин Симонов.

Апрель 1967

Шауро

Многоуважаемый Василий Филимонович!

В связи с теми сведениями, о которых мне было сообщено в Отделе культуры, о том, что кто-то в Италии собирается издавать мою еще не вышедшую у нас книгу «Сто суток войны» и о том, что там, в Италии, якобы имеется текст ее, неведомо откуда взявшийся (в чем я, кстати сказать, сомневаюсь), я считаю полезным послать издателю моей книги «Каждый день длинный…» письмо, копию которого прилагаю.

Это письмо преследует три цели:

1) Я выражаю свое принципиальное отношение к кражам и жульническим изданиям наших книг за рубежом.

2) В том случае, если рукопись «Ста суток войны» в Италии действительно есть, и она у Рицолли, то Рицолли будет заранее ясно, что, издавая ее, до того как она вышла у нас на русском языке, он вступает со мной в прямой и резкий конфликт.

3) Если этой рукописью располагает любое другое издательство, то Рицолли, на основании моего письма, будет иметь выгодную для него возможность в той или иной мере воспрепятствовать изданию этой рукописи в Италии до ее выхода у нас, а после ее выхода у нас – будет иметь право на преимущественное издание ее в Италии.

Очевидно, в конце октября, в связи с Неделей советской культуры в Италии, я могу оказаться там и все обстоятельства выясню на месте. Но, по зрелому размышлению, я думаю, что посылка такого письма сейчас, предварительно, была бы полезна для дела.

Прошу рассмотреть этот вопрос.

На тот случай, если он не будет решен до моего отъезда – 11 августа с. г. на Дальний Восток, я оставлю подлинник письма в Союзе писателей у К. В. Воронкова, с тем чтобы оно было отправлено Союзом писателей в Италию уже в мое отсутствие, если будет сочтено целесообразным сделать это.

В связи совсем сказанным считаю своим долгом выразить глубокое убеждение в том, что неумеренно разросшаяся и принявшая за последнее время небывалые размеры активность нашей цензуры, продолжающей все расширять список т. н. запрещенных произведений, все чаще объективно играет на руку зарубежным антисоветчикам. Облегчает их деятельность и затрудняет нашу.

С товарищеским приветом, Константин Симонов.

Август 1967 года

Секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву

Многоуважаемый Петр Нилович!

После нашего с Вами последнего разговора по телефону о моих «100 сутках войны», я, находясь здесь, на Дальнем Востоке, внимательно перечел верстку своей работы и внес в нее некоторые купюры и исправления, связанные с этими купюрами.

Я целиком изъял также то место в своих комментариях, где об арестах 1937–1938 г.г. говорилось как об одной из важнейших причин неудач нашей армии в начале войны. Факты говорят сами за себя и не требуют дополнительного заострения в формулировках.

Сделаны и некоторые другие менее существенные купюры, но эти две – основные.

Я сверил также свои военно-исторические ссылки с последним изданием «Краткой истории Великой Отечественной войны», вышедшим в текущем 1967 году.

Пересылая все свои исправления в «Новый мир», я прошу А. Т. Твардовского вернуться к вопросу о публикации моей работы в журнале, с учетом внесенных мною исправлений. Сейчас речь, разумеется, идет уже о будущем 1968 году, о его первом полугодии.

«Новый мир», очевидно в свою очередь, поставит этот вопрос в соответствующем порядке.

Прошу извинить, что пишу от руки, но другими возможностями здесь не располагаю.

Глубоко уважающий Вас Константин Симонов.

Август 1967 года, Находка

Генеральному секретарю ЦК КПСС
товарищу Брежневу Леониду Ильичу

Многоуважаемый Леонид Ильич!

В октябре 1966 года я обратился в ЦК КПСС за помощью в связи с неправильными действиями Главлита, запретившего печатать мою работу «Сто суток войны». Почему эти действия неправильны, я излагал в своем письме к Вам; не хочу отнимать у Вас времени повторениями.

В последовавших за этим беседах со мной секретарь ЦК КПСС П. Н. Демичев, высказав мне несколько критических замечаний, одновременно подчеркивал, что я не должен считать свою работу запрещенной, что речь идет о предстоящем обмене мнениями и практическом разговоре по моей рукописи и о внесении в нее некоторых корректив.

В ожидании этого практического разговора прошло 10 месяцев. Я дважды перечел свою работу и сделал в ней некоторые исправления и купюры, касавшиеся главным образом пакта 1939 года, о чем еще в августе месяце 1967 г. письменно сообщил тов. П. Н. Демичеву.

На вопросы зарубежной печати, когда выйдет моя работа у нас и за рубежом, я отвечал, что не могу назвать дату ее выхода, но могу твердо заявить, что, раньше чем она выйдет у нас, о ее переводе не может быть и речи.

Затем, к этому времени, были получены шифровки из Италии о том, что там находится неизвестно кем и какими путями переправленный туда текст моей работы. По согласованию с Отделом культуры ЦК КПСС я отправил письмо в Италию, в категорической форме выразив свое непримиримое отношении к публикации моей работы, где бы то ни было до ее выхода на Родине. Затем, во время поездки в Италию, я, также по согласованию с Отделом культуры и нашим посольством, принял все зависевшие от меня меры к тому, чтобы моя работа не могла обманным путем выйти ни в Италии, ни в других странах, прежде чем я сам не передам для перевода ее текст после того, как будет решен вопрос о ней и начата ее публикация в Советском Союзе.

После моего письма товарищу Демичеву прошло еще 4 с половиною месяца. А в общей сложности я жду практического обсуждения и решения вопроса уже пятнадцатый месяц.

Моя работа была объявлена, набрана и сверстана в «Новом мире». Она полтора года лежит в издательстве «Советская Россия». Она объявлена подписчикам в 6-м, последнем, томе собрания моих сочинений, который должен выйти в конце 1968 года.

Уже второй год, где бы я ни был – в Москве или на Дальнем Востоке, дома или за рубежом, меня, продолжают спрашивать: когда будет опубликована моя работа? Что я должен отвечать?

Мне с каждым днем все тяжелей жить и работать. Я не могу понять, кому и зачем нужно ставить меня, советского писателя, во все более безвыходное положение и делать при этом вид, что ничего особенного не происходит.

Еще раз настоятельно прошу о помощи.

Глубоко уважающий Вас Константин Симонов.

Январь 1968 года

Редактору «Правды» М. В. Зимянину

Дорогой Михаил Васильевич!

Пишу тебе потому, что так и не смог устно достаточно ясно объяснить тебе свое душевное состояние, которое не позволяет мне, без насилия над собой как писателем, взяться за статью, о которой шла речь, и разбирать в ней только одну сторону вопроса, умалчивая о другой ее стороне.

Тебе, как главному редактору «Правды», члену ЦК и просто как человеку, которого я уважаю, считаю себя вправе показать некоторые мои письма, написанные за последние шесть лет и в противоположность многим иным личным и коллективным посланиям нашего времени попавшие только туда, куда они были писаны.

Кроме этого, посмотри две странички из моего предисловия к собранию сочинений и речь на съезде писателей в том виде, как она была сказана.

Посмотри, пожалуйста, внимательно все подряд. И я думаю, что тебе станет ясно, что я был бы неискренен, если бы по тем же самым, больным для меня как для писателя вопросам, писал одно в ЦК и в Союз писателей, а другое – в печать.

Я глубоко уверен, что в интересах советской литературы необходимо изменить неправильную практику, сложившуюся в нашей цензуре, которая слишком часто предъявляет писателям требования, несовместимые ни с правдой истории нашего великого общества, ни с честью нашей советской литературы. И чем скорее это положение будет изменено, тем сильнее станут наши позиции в борьбе с зарубежной и внутренней антисоветской пропагандой, и в том числе – с окололитературной подпольщиной и полуподпольщиной.

Я глубоко убежден в этом. Но мои соображения на эту тему, к сожалению, пока, видимо, не для печати. А для печати я писал и буду писать статьи только на те темы, на которые могу писать не кривя душой. Таких тем в нашей жизни много, большинство. На них я, в меру своих сил и способностей, пишу все эти годы в «Правду».

С товарищеским приветом,

уважающий тебя Константин Симонов.

Февраль 68

Генеральному секретарю ЦК КПСС
товарищу Л. И. Брежневу

Многоуважаемый Леонид Ильич!

Год назад, после моего вторичного обращения к Вам, Вы обещали мне решить затянувшийся вопрос с моей книгой «Сто суток войны», лично прочтя ее.

Я хорошо понимаю всю меру Вашей занятости, но все же как мне быть?

Со времени моего первого обращения к Вам пошел третий год.

Со времени моего второго обращения к Вам и посылки Вам экземпляра моей работы со сделанными мною купюрами, дополнениями и поправками – пошел второй год.

Последний том моего собрания сочинений, в который входит эта книга, так до сих пор и не набирается. А между тем подписчики должны были получить его еще в прошлом году.

Я дал себе слово, что не напомню Вам о себе раньше, чем через год, но этот год прошел.

Не зная, как дальше быть, еще раз прошу о помощи.

Уважающий Вас Константин Симонов.

Конец 1968

[С пометкой «не отправлено».]

Главному редактору издательства
«Советский писатель» В. М. Карповой

Уважаемая Валентина Михайловна!

Получив Ваше письмо о рукописи И. Эренбурга «Летопись мужества», адресованное одному из нас и извещающее, что издательство не могло принять к изданию этот сборник, мы, два секретаря Союза писателей СССР, два военных корреспондента, неплохо знающих и что такое в ней место Ильи Эренбурга, просим Вас в корне пересмотреть свое неправильное решение.

Прежде чем писать Вам это свое письмо-рецензию, к которому, как мы надеемся, Вы отнесетесь с не меньшим вниманием, чем к рецензиям Г. Владимирова и П. Жилина, мы оба вновь внимательно прочитали рукопись сборника статей И. Эренбурга «Летопись мужества» и изучили отзывы и рецензентов издательства А. Дымшица и Л. Кудреватых, предлагающих издать книгу, и отзывы П. Жилина и Г. Владимирова, предлагающих не издавать ее.

Мы подтверждаем свое ранее сложившееся мнение, что сборник статей И. Эренбурга следует непременно издать, а отзывы рецензентов, возражающих против этого, считаем необоснованными.

Почему мы так считаем?

Во-первых, статьи И. Эренбурга доносят до нас живое дыхание тех трудных, но героических дней. Людям молодым, не пережившим войну, они откроют много нового, им неизвестного. Людей нашего поколения они многое заставят вспомнить – нельзя без волнения читать эти статьи. Во-вторых, издать этот сборник – наш долг по отношению к памяти писателя, так много сделавшего для победы над фашистскими захватчиками. И нас радует, что все рецензенты – пусть некоторые только в придаточных предложениях – высоко оценивают значение публицистики Эренбурга военных лет, потому что в последнее время появились статьи некоторых заушателей (например, статья П. Глинкина в «Молодой гвардии», 1970, № 5), готовых пересмотреть всё и вся и объясняющих нам, хорошо помнящим это время, что выступления Эренбурга, оказывается, чуть ли не приносили вред воюющему народу! И думается, волокита с публикацией сборника возникла не без воздействия такого рода настроений. В-третьих, страстный и антифашистский, и патриотический пафос этих статей Эренбурга делает их актуальными и сегодня. Не сомневаемся, что в такого рода показе звериного облика фашизма, в проповеди непримиримой ненависти к фашистской идеологии и «практике» заинтересованы и наши друзья в ГДР, решительно боровшиеся с наследием фашизма, и прогрессивные круги в ФРГ, ведущие и сейчас трудную борьбу с теми, кто стремится возродить фашизм и милитаризм.

И последнее. В известном смысле эти статьи Эренбурга уникальны. Дело в том, что в годы войны по дипломатическим соображениям наша печать почти не выступала по поводу таких вопросов, как затяжка открытия второго фронта и размеры той помощи, которую оказывали нам союзники. Эренбург пишет об этом из статьи в статью с поразительной для того времени прямотой и резкостью – неслучайно у него возникали конфликты с западной прессой (поэтому, кстати, вызывают, по меньшей мере, удивление некоторые места в отзывах рецензентов, которые, по-видимому, хотят, чтобы Эренбург в те годы писал об этом в тех формулировках, которые мы употребляем сейчас, в ряде случаев они просто не улавливают убийственно иронического тона – например, когда Эренбург пишет о «дружественных неточностях» некоторых газет союзников и т. п.). Эти статьи Эренбурга весьма актуальны и потому, что противостоят фальсификаторам истории Второй мировой войны и показывают, что не только сегодня, но и тогда мы отлично понимали, какую «игру» ведут некоторые политические деятели союзнических стран.

А теперь мы вынуждены чуть подробнее остановиться на одном положении рецензентов П. Жилина и Г. Владимирова. Это их главный аргумент против издания сборника. Однако выдвинутое ими положение касается не только данного сборника Эренбурга, но большей части того, что создано нашей литературой в дни войны. В рукописи почти всюду подчеркнуто как «крамольное» слово «немцы» – это, считают рецензенты, может оскорбить наших товарищей в ГДР и наших друзей в ФРГ и осложнить даже наши отношения с этими государствами. Однако правда есть правда, и с нами воевали не фашисты, прибывшие с Марса, а немецкие фашисты, мы сражались с армией, которая не состояла из одних членов национал-социалистической партии. Если следовать требованию, выдвигаемому П. Жилиным и Г. Владимировым, очень многое из того, что было создано в дни войны, заслуженно переиздается и читается сейчас (и во многих случаях переведено на немецкий язык и в ГДР, и в ФРГ), надо просто пустить под нож. И «Наука ненависти» М. Шолохова (там ведь говорится: «Все мы поняли, что имеем дело не с людьми, а какими-то осатаневшими от крови собачьими выродками. Оказалось, что немцы с такой же тщательностью, с какой когда-то делали станки и машины, теперь убивают, насилуют и казнят наших людей».), и «Рассказы Ивана Сударева» А. Толстого («А хорошо бы вот так – тюкать и тюкать колуном по немецким головам, чтобы кололись они, как стеклянные…»), и повесть Б. Горбатова «Алексей Кулиев, боец» («Эх, немец, немец! – произнес он сквозь зубы. – Добрый я. Это ты верно угадал. Ко всякому живому существу добрый я человек. Но только ты мне под руку не попадайся. Эй, не попадайся! К тебе у меня доброты нет».), и очерк А. Платонова «Внутри немца» («Все лучшее, что было когда-то в Германии, теперь от них ушло; то, что не успело уйти, то умерщвлено или обездушено до степени идиотизма. Немецкая земля обеспложена господством тиранов; в ней не осталось сил не только на большое творческое дело, но даже на то, чтобы создать в грамотной форме свою последнюю, предсмертную мечту».), и известную статью В. Вишневского «Говорит советский народ» («Известна методичность немцев. Но кто доподлинно знал, что и в дело истребления они внесли методичность, леденящую сердце».) <…>.

Наши товарищи в ГДР и друзья в ФРГ, которых так боятся обидеть эти рецензенты, постоянно пишут об ответственности немецкого народа, которого гитлеровцы заставили вести страшную и злодейскую войну. Конечно, не может быть огульных обвинений и одинаковой ответственности, главная ответственность за кровавые злодеяния падает на руководителей Третьего рейха, на активных нацистов, но это не снимает ответственности и с тех, кто служил в армии, кто активно поддерживал гитлеровский режим. И нам сегодня нечего «стыдится» своей ненависти к захватчикам, призывов уничтожать захватчиков – они не были антигуманными. И статьи Эренбурга – как и многие другие произведения военных лет, призывающие «убить немца», который пришел на нашу землю как завоеватель с оружием в руках. Это даже специальных разъяснений не требует.

Нельзя согласиться также с тем, что эти же рецензенты считают предосудительным даже упоминания о том, что на стороне гитлеровской Германии против нас воевали Финляндия, Румыния, Венгрия, Словакия – как будто бы это может бросить тень на нынешний строй в этих странах, где, кстати, эта неприглядная страница истории не замалчивается, а получает соответствующую оценку.

И совсем уж невозможно понять, как некоторые места в статьях Эренбурга, где он показывает звериный облик нацистов, расовую теорию «на практике», где цитирует фашистов, с пренебрежением и издевкой говорящих о других народах, даже о своих сателлитах (с. 26, 40, 41, 81, 108, 114, 130), – как эти места могут трактоваться рецензентами как оскорбительные для национального достоинства немцев и этих народов. Особенно поражает, что так трактуются даже те места (с. 217, 160), где Гитлер сравнивается со зверем.

Совершенно не обоснован также упрек одного из рецензентов, что переписка Эренбурга с зарубежными издателями, цитируемая составителем в предисловии, наводит на мысль: «а почему не могут иметь сейчас аналогичной „свободы“ те, кто тайком переправляет свои рукописи за рубеж». Эренбург не только не посылал своих статей «тайком», он делал это дело, считавшееся тогда государственно важным, через Совинформбюро, и ни давление, ни заигрывание зарубежных издателей (о чем и свидетельствует цитируемая переписка) не могли заставить его отказаться от весьма неприятного союзникам резкого разговора о затяжке второго фронта, от полемики с выступлениями, носившими антисоветский или примирительный по отношению к гитлеровцам характер.

Странным выглядит и другой упрек – за то, что Эренбург весной 1942 года выражал надежду, что лето 42-го года сложится на фронте иначе, чем оно сложилось, – мы все тогда жили верой в лучшее (не уверены даже, что это надо как-то специально оговаривать), или за то, что он, кстати не один он, поверил слухам о смерти Леона Блюма в фашистском лагере (это надо оговорить или в предисловии, или в примечании), но это не может быть препятствием для публикации соответствующих статей.

Нам кажется, что деловая и вполне реальная программа редакционной работы над рукописью содержится в отзывах Л. Кудреватых и прежде всего в подробнейшем отзыве А. Дымшица, одного из крупнейших наших германистов, человека, пользующегося большим авторитетом в ГДР и отлично знающего, какие в этом деле могут быть реальные опасности, а какие мнимые. Большинство замечаний этих рецензентов вполне разумны, и к ним следует прислушаться.

Для того чтобы успокоить других рецензентов, мы считаем возможным кое-где в рукописи заменить слово «немец» или «немецкий» на «фашист», «гитлеровец» или «гитлеровский», «фашистский» и т. д. Тогда сразу же отпадает по меньшей мере 90 процентов их замечаний. Мы это вправе сделать. Во-первых, подобная замена нигде не искажает и не меняет смысла того, что писал Эренбург. Уверены, что сам Илья Григорьевич, если бы его об этом попросили, это бы сделал – конечно, в рамках разумных, если бы от него не требовали исправить «немецкие трупы» на «фашистские трупы» или вообще слов «немец», «немецкий» не употреблять.

Как и все мы, писатели и читатели, Эренбург в ту пору пользовался этими словами – «немцы», «фашисты», «гитлеровцы» – сплошь и рядом как синонимами. Об этом неопровержимо свидетельствует и рукопись – совершенно очевидно, что большей частью выбор того или иного слова диктуется соображениями исключительно вкусовыми или стилистическими. Во-вторых, эти статьи Эренбурга на русском языке не появлялись – они известны только в переводах, которые делались у нас, в Советском Союзе, переводчиками Совинформбюро. Переводчики тоже всеми этими словами пользовались как синонимами. И если бы кому-нибудь пришла бы в голову мысль (в чем мы очень сомневаемся) сличать статьи в сборнике на русском языке с их переводами военного времени, то это не дало бы никакого «крамольного» результата, так как, повторяем, слова эти всеми и в живой речи, и в газетах, и в литературе – употреблялись как синонимы.

Комиссия по литературному наследию Эренбурга считает также минимальные редакционные коррективы закономерными и не противоречащими воле писателя. Она, как это положено в таких случаях, примет соответствующее постановление и запротоколирует необходимые купюры и синонимические замены.

Теперь о повторах. Сами по себе они нас нисколько не смущают – что за беда, что Эренбург дважды поминает о взорванном Днепрогэсе и московских воробьях, дважды обращается к истории французского писателя Дриё ля Рошеля или дважды цитирует письмо ленинградского мальчика. Читатель, который имеет представление, с каким напряжением работал Эренбург в дни войны, удивится не тому, что их так мало. Но можно – это вопрос не принципиальный – и убрать повторы, сделать купюры, оговорив это в предисловии…

Предисловие Л. Лазарева «От составителя» нам кажется дельным и хорошо аргументированным, оно верно объясняет и характер книги, и ее актуальное значение, – расширить и доработать его можно по справедливым замечаниям А. Дымшица. Если издательство захочет, можно кроме этого предисловия снабдить книгу вступительным словом писателя, чье имя и творчество связано с войной, – в данном случае именно писателя, а не военачальника, потому что сборник Эренбурга состоит не из исторических очерков, а из публицистических статей. Такого рода вступительное слово мог бы написать А. Сурков, С. С. Смирнов или один из нас, подписавших настоящее письмо-рецензию.

Может быть, некоторые имена и события, которые поминает Эренбург, следует, имея в виду молодого писателя, сопроводить примечаниями. Это вопрос тоже не принципиальный, и издательство вполне может решить его с составителем.

Надо подчеркнуть, что часть предлагаемых издательству материалов уже опубликована. К 25-летию Победы «Вопросы литературы» (1970, № 5) напечатали подборку (три с лишним печатных листа) статей Эренбурга из предлагаемого издательству сборника с предисловием, которое представляет вариант того, что открывает сборник «Летопись мужества».

К 30-летию начала войны «Юность» (1971, № 6) тоже напечатала подборку статей (свыше печатного листа) с предисловием К. Симонова. Обе подборки с интересом встречены читателями и уже получили международный резонанс. Например, пражский еженедельник «Творба» поместил статью Я. Секеры (от 26 сентября 1970 г.), в которой подчеркивается, что статьи Эренбурга, опубликованные через четверть века, не утратили таких качеств, как политическая актуальность и острота, они и сегодня наносят мощный удар по буржуазным фальсификаторам истории Второй мировой войны.

В заключение этого отзыва мы хотим процитировать слова, которые один из нас написал, а другой напечатал в журнале «Юность» и которые выражают нашу общую оценку предложенной издательству рукописи: «Собранные все вместе, эти статьи, написанные им для зарубежной печати, составят замечательный том, которым по праву будет гордиться наша русская советская публицистика как своего рода писательским подвигом, совершенным в годы войны».

Б. Полевой, секретарь Правления СП СССР,

зампредседателя Комиссии по литнаследству И. Г. Эренбурга

К. Симонов, секретарь Правления СП СССР

[Без даты]