Текст книги "Жизнь Николая Клюева"
Автор книги: Константин Азадовский
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
В периоды, когда он проживал дома, то в летнее время много и часто любил бродить по окрестным лесным зарослям и полям, собирая разные лекарственные травы и растения. Надо полагать, что у него была склонность к медицине, т<ак> к<ак> из запасов трав он делал лечебные смеси и лекарства. Обращавшимся к нему за лечебной помощью не отказывал в ней, и подчас лекарства его давали положительные результаты».
Позднее, видимо, в 1915 году, когда винная лавка в деревне Желвачево была закрыта, отец Клюева переехал в деревню Рубцово той же Макачевской волости. «Проживая в деревне Рубцово, Н.А. Клюев был в хороших отношениях с хозяином-мельником, крестьянином Климовым Капитоном Федоровичем. У Климова была неподалеку от Рубцова на ручье водяная мельница. Здесь на мельнице собирались политические ссыльные, проживающие в волости. Н.А. Клюев встречался с ними. Маскируя свои свидания с ссыльными, он, посещая мельницу, брал с собой граммофон как бы для развлечения и гулянки. Ходил он в летнее время в длинной рубахе, подпоясанной шнурком-опояском, босой, в соломенной шляпе».
В 1914-1915 годах Клюев ведет постоянную переписку с В.С. Миролюбовым, вернувшимся в Петербург в первых числах марта 1913 года в связи с объявленной в России политической амнистией. Вероятно, еще до своего отъезда в Олонию Клюев виделся с Миролюбовым в Петербурге. Сохранился экземпляр книги «Лесные были» с авторской надписью: «Виктору Сергеевичу Миролюбову – память юности и горькой славы. Николай Клюев, март – 1913 г.»
Во второй половине 1913 года Миролюбов деятельно налаживает издание нового общественно-литературного журнала, который, по его замыслу, должен был продолжать демократические традиции «Журнала для всех». С января 1914 года в Петербурге начинает выходить «Ежемесячный журнал», предназначенный как для городской, так и для сельской интеллигенции. Помимо именитых писателей Миролюбов, как и прежде, охотно печатает молодых авторов, еще пробующих свои силы в литературе. В 1914-1916 годах на страницах «Ежемесячного журнала» систематически выступают С. Есенин, С. Клычков, П. Орешин, А. Ширяевец. (Некоторые из них уже ранее появлялись в «Заветах»). Наряду с Клюевым, все эти писатели участвуют в формировании набиравшего тогда силы новокрестьянского направления. Термин новокрестьянский используется, как правило, для того, чтобы подчеркнуть отличие этих поэтов от их предшественников – крестьянских поэтов XIX века. (И.Н. Розанов, историк русской литературы, справедливо заметил, что новокрестьянские поэты столь же не похожи на поэтов-«самоучек», как неонародники начала XX века, испытавшие влияние символизма, на революционных народников 1870-х годов.) Противопоставление крестьянских и новокрестьянских поэтов началось уже в начале 1910-х годов. «Нельзя без сочувствия относиться к песням Спиридона Дрожжина, но и нельзя в то же время не относить их к печальному прошлому нашей поэзии, – писал С.М. Городецкий в статье «Пучина стиховная», рецензируя «Песни старого пахаря». – Николай Клюев и Сергей Клычков показали нам, что за сила крестьяне-поэты».
Клюева, Клычкова и других новокрестьянских поэтов сближало (при всем различии их творческих индивидуальностей) общее для них социальное происхождение, активное неприятие Города, «интеллигенции», устремленность к родной деревне, романтическая идеализация старины, патриархального уклада жизни, намерение освежить русский язык (прежде всего – на фольклорной основе), подход к поэтическому слову. Клюев был старшим в этой группе, наиболее зрелым в идейном отношении и широко признанным к 1914 году «народным» поэтом. Не случайно именно он становится одним из ведущих авторов миролюбовского «Ежемесячного журнала».
Основой для формирования будущей «новокрестьянской школы» послужила в известной мере завязавшаяся в 1913 году переписка Клюева с Александром Ширяевцем. Начинающий в то время поэт, родом волжанин, Ширяевец (настоящая фамилия – Абрамов; 1887-1924) провел большую часть своей жизни (с 1905-го по 1922 год) в Туркестанском крае, где служил чиновником почтово-телеграфного ведомства. Основное содержание его жизни составляла переписка со столичными издателями и литераторами; Ширяевец посылал им свои стихи, просил о содействии, о новых книгах. Эпистолярное общение Клюева и Ширяевца также началось по инициативе последнего. «Мне очень радостны все ваши слова и выводы, – отвечает Клюев на первое письмо Ширяевца, – и я всегда буду любить Вас, как любил заочно по песням в «Народном журнале». Вы мне очень близки по духу и по устремлению к песне».
Письма Клюева к Ширяевцу имеют иную окраску, чем его более ранние письма к Блоку. Более резко (опять-таки не без юродства) очерчивает в них Клюев собственный портрет – в полном соответствии с тем представлением, которое навязывалось широкой публике: смиренный малообразованный деревенский житель, поэт-«рапсод», чьи песни находят отзвук лишь в народной среде, но никак не среди людей «искусства».
«Милый братик, – пишет Клюев Ширяевцу 16 июля 1913 года, – меня очень трогает твое отношение ко мне, но, право, я гораздо хуже, чем ты думаешь. Пишу я стихи, редко любя их, – они для меня чаще мука, чем радость, и духовно, и материально. Не думай, друг, что стихи дают мне возможность покупать автомобили, они почти ничего мне не дают, несмотря на шум в печати и на публичные лекции о них и т.п. Был я зимой в Питере и в Москве, таскали меня по концертам, по гостиным, но всегда забывали накормить, и ни одна живая душа не поинтересовалась, есть ли у меня на завтра кусок хлеба, а так слушали, собирались по 500 человек в разных обществах слушать меня. Теперь я, обглоданный и нищий, вновь в деревне – в бедности, тьме и одиночестве, никому не нужный и уже неинтересный. И никто из людей искусства не удостаивает меня весточкой-приветом, хоть я и получаю много писем, но всё – от людей бедных (не причастных литературе) из дальних углов России. В письмах этих неученые люди зовут меня пророком, учителем, псалмопевцем, но на самом деле я очень неказистый, оборванный бедный человек, имеющий одно сокровище – глухую, вечно болеющую мать, которая, чуть поздоровше, всхлипывающим старушьим голосом поет мне свои песни: она за прялицей, а я сижу и реву на всю избу, быть может, в то время, когда в Питере в атласных салонах бриллиантовые дамы ахают над моими книжками.
Братик мой милый, тяжко мне с книжками и с дамами, и с писателями, лучше бы не видеть и не знать их – будь они прокляты и распрокляты!»
Литературность, обусловленность, «заданность» этого письма очевидны и подтверждаются содержанием дальнейших писем. Точно в таких же выражениях описывал Клюев свою деревенскую жизнь и свои петербургско-московские «мытарства» другим людям – например, Блоку в конце ноября 1913 года. Та же тональность – и в его первых письмах к Есенину (1915).
Тем не менее, желая поддержать талантливого собрата, прозябающего в далеком Туркестане, Клюев с готовностью содействует его публикациям. В автобиографии, датированной 7 ноября 1913 года, Ширяевец упоминает, что, решив в 1912 году «пробираться» в столичные журналы, он встретил одобрительное отношение Клюева, который «сначала разнес меня в «пух и прах», а потом похвалил...» Клюев оказался надежным соединительным звеном между Ширяевцем и В. С. Миролюбовым. «Пришли мне новые свои песни, я постараюсь их поместить в журнал Миролюбова, – пишет он Ширяевцу 22 декабря 1913 года, – это один из больших русских редакторов, недавно вернулся из-за границы, и будет издавать журнал. Раньше он издавал известный «Журнал для Всех». Я обожаю этого человека». Ширяевец, ранее сам обратившийся к Миролюбову (письмо от 10 декабря 1913 года), сообщает ему 10 января 1914 года, что состоит с Клюевым в дружеской переписке, но лично с ним не знаком. «...Я столько хорошего слышал о Вас от Н. А. Клюева, что люблю Вас и заочно!» – пишет ему Ширяевец 18 марта 1914 года. В том же письме говорится: «...до Клюева мне ой-ой как далеко! Из современных народных поэтов это самый выдающийся, самый самобытный. Я стараюсь поступать по его указаниям, но все равно таким сильным, как он, мне никогда не быть – таково мое искреннее мнение о себе». Наконец, 19 сентября 1914 года Ширяевец пишет Миролюбову: «Спасибо Клюеву за хорошее мнение обо мне. Мы с ним переписываемся, и его советы – настоящий клад для меня».
Клюев тепло относился к Ширяевцу и пытался обратить его в свою веру. Он щедро делился с ним своими заветными мыслями о «братстве», о современной поэзии, о Городе и «городской» культуре, а, кроме того, систематически подвергал разбору его стихотворения. В письме к поэту П.С. Поршакову, своему другу тех лет, Ширяевец, ссылаясь на Клюева, упоминает о «патоке», которой тот советовал ему избегать в стихах о войне. «На меня душ Николая-Затворника <то есть Клюева. – К.А.> всегда действует», – пишет он Поршакову 8 декабря 1914 года.
Влияние Клюева на Ширяевца было в 1913-1915 годах очень сильным. Его уроки Ширяевец усвоил глубоко и надолго. Об этом красноречиво свидетельствует стихотворение Ширяевца 1914 года, посвященное Клюеву:
Говорил ты мне, что мало у меня удалых строк:
Удаль в Городе пропала – замотался паренек...
А как девица-царевна светом ласковых очей
Душу вывела из плена – стали песни позвончей;
А как только домекнулся: кинуть Город мне пора, –
Всколыхнулся, обернулся в удалого гусляра!
В письмах Клюева к Ширяевцу впервые проступает – со всей откровенностью – любовная тема. Эротическая окраска угадывалась уже и в письмах к Блоку. Ширяевцу же, получив его фотографию, Клюев пишет, не обинуясь (конец 1913 года): «Ты очень пригожий паренек, и мне это сугубо приятно. <...> Мне страшно хотелось бы обнять, поцеловать тебя...». Тема нарастает, становится ведущей в письме от 3 мая 1914 года: «Для меня очень интересна твоя любовь и неудовлетворенность ею. Но я слыхал, что в ваших краях сарты прекрасно обходятся без преподавательниц из гимназий, употребляя для любви мальчиков, которых нарочно держат в чайных и духанах для гостей. Что бы тебе попробовать – по-сартски, авось бы и прилюбилось, раз уж тебя так разбирает, – да это теперь и в моде «в русском обществе». Хвати бузы или какого-нибудь там чихирю, да и зачихирь по-волжски. Только обязательно напиши мне о результатах...».
Ширяевец, очевидно, возмутился этим советом; продолжая тему, Клюев пишет ему 28 июня следующее: «Почему тебе кажется, что мне не идет говорить про любовь и про сартские нравы – я страшно силен телом, и мне еще нет 27-ми
Кажется, все понятно. Тем не менее, пресловутое «извращение», что вызывало нарекания в адрес Клюева со стороны современников (и впоследствии официально инкриминировалось ему «органами»), в действительности – непростая проблема. Суть ее в том, что Клюев напряженно искал – как в жизни, так и в творчестве – единства, «слиянности» духовного с телесным, «высшего» с «низшим». Любовь (брак) он понимал, скорее, религиозно – как мистическое таинство, в котором брачная пара призвана осуществить свое богоподобие. Стихи Клюева, обращенные к «возлюбленному», проникнуты эротическими вожделениями в той же мере, как и религиозными упованиями. Тоска Клюева о «супруге» – это одновременно и тоска о «духовном сыне». Любовь для Клюева – некий духовный акт, сотворчество. Можно сказать, что именно с мужской дружбой Клюев соотносил одухотворенное, творческое начало, тогда как в женской любви, напротив, он видел по преимуществу «пол».
Духовный союз поэта с поэтом, художника с художником, старшего с младшим, Отца с Сыном, Христа с Иоанном – все эти мотивы красочно отразятся в творчестве Клюева. Стремление Клюева опекать своих младших товарищей по искусству, «матерински» заботиться о них, быть для них «всем и вся» воплотится наиболее полно в его взаимоотношениях с Сергеем Есениным, Анатолием Кравченко и др. Однако прелюдией к этим «дружбам» было его заочное общение с Ширяевцем.
Литературная слава Клюева тем временем неуклонно росла. Безвыездно оставаясь в Олонии, поэт ревниво следил за отзывами о своем творчестве, которые появлялись тогда в печати. «От Иванова-Разумника получил письмо – очень хвалит мои новые стихи. За этот год я получил больше 70-ти вырезок о себе и о «Лесных былях» и десятка три писем...» – с гордостью рассказывал Клюев В. С. Миролюбову в конце 1914 года. А в августе 1915 года Клюев сообщает Есенину, что у него накопилось «около двухсот газетных и журнальных вырезок» о своем творчестве. Возможно, Клюев несколько преувеличивал число посвященных ему публикаций, Но не будет преувеличением сказать, что имя его к середине 1915 года постоянно ставится рядом с именами известнейших русских поэтов.
Сильным духовным потрясением оказалась для поэта начавшаяся война с Германией. Это событие Клюев переживал настолько остро, что даже собирался идти на фронт братом милосердия. «Я подавал прошение о желании моем поступить братом милосердия, но помехой послужило мое увольнительное свидетельство по тяжкой болезни от солдатчины, то я думаю ехать в Петроград на переосвидетельствование», – писал Клюев Миролюбову 16 апреля 1915 года, добавляя при этом, что брат его «бросил всю домашность и ушел добровольцем». Чуть позже Клюев отказался от своего намерения, но злободневная военная тематика пронизывает большую часть его стилизаций того времени. Произведения, навеянные русско-германской войной, составили впоследствии сборник «Мирские думы»; в основном эта книга была готова уже летом 1915 года. К этому времени Клюев – желанный автор для многих столичных редакций. Благодаря А.А. Измайлову он публикует свои стихотворения в «Биржевых ведомостях» и еженедельном художественно-литературном журнале «Огонек». Свои страницы открывают Клюеву и видные петроградские журналы «Северная звезда» и «Северные записки». Следует упомянуть также еженедельник «Голос жизни», выходивший в Петербурге с конца 1914 по май 1915 года. Издателем журнала значился Д.В. Философов, редактировал его писатель Л.В. Берман. «Присылаю Вам еще несколько своих произведений, – писал Клюев Л.В. Берману, – которые нуждаются в предварительном исправлении, так как написаны с ошибками в словах и знаках. Извиняясь за беспокойство, почтительнейше прошу Вас о следующем: живу я в бедности и одиночестве и был бы обрадован несказанно, если бы Вы нашли возможность высылать мне Ваш журнал».
В «Голосе жизни» (№ 20) действительно было напечатано шесть стихотворений Клюева. Однако еще до этого, в № 17, появилась статья «Земля и камень», подписанная «Роман Аренский» (один из псевдонимов З.Н. Гиппиус), – предисловие к стихам молодого Есенина, помещенным в том же номере. Гиппиус сравнивала Есенина с Клюевым (отмечая, что «стихи их разны»), Фетом и Кольцовым. Это была первая статья о поэзии Есенина и первое сопоставление имен Есенина и Клюева, которое через полгода станет для русской печати привычным и естественным.
Во второй половине 1915 года Клюев готовится к новой поездке в Петроград; требовалось срочно найти издателя для «Мирских дум». «По осени думаю издать книжку про то, что волнует теперь всех, – не знаю, найдется ли издатель, а стихи, навеянные событиями, хвалят и газеты и книжники», – пишет Клюев В.С. Миролюбову 22 июня 1915 года. Была, однако, и другая причина, торопившая его в Петроград. Клюев ожидал увидеть в столице Сергея Есенина, с которым у него уже несколько месяцев назад завязалась многообещающая переписка.
Глава 6
С ЕСЕНИНЫМ
В те самые дни, когда в «Голосе жизни» печатались стихи Есенина, Клюев получил от него первое письмо.
«Дорогой Николай Алексеевич!
Читал я Ваши стихи, много говорил о Вас с Городецким и не могу не писать Вам. Тем более тогда, когда у нас есть с Вами много общего. Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы, но только на своем рязанском языке, – сообщал Есенин, – <...> я хотел бы с Вами побеседовать о многом, но ведь «через быстру реченьку, через темненький лесок не доходит голосок». Если Вы прочитаете мои стихи, черканите мне о них. Осенью Городецкий выпускает мою книгу «Радуница». В «Красе» я тоже буду. Мне очень жаль, что я на этой открытке ничего не могу еще сказать...».
Письмо написано 24 апреля 1915 года. И уже 2 мая Клюев откликается на обращенные к нему слова Есенина. В первых же строках Клюев пытается резко отъединить поэта-крестьянина от его «городских» покровителей: «Милый братик, почитаю за любовь узнать тебя и говорить с тобой, хотя бы и не написала про тебя Гиппиус статьи, и Городецкий не издал твоих песен». Заканчивалось письмо Клюева многозначащей фразой: «Мне многое почувствовалось в твоих словах, продолжи их, милый, и прими меня в сердце свое». А в следующем из его сохранившихся писем к Есенину были такие строки: «Я очень люблю тебя, Сережа, заочно – потому что слышу твою душу в твоих писаниях – в них жизнь, невольно идущая». С обмена этими письмами и начинается дружба Клюева с Есениным – одна из драматических глав в истории русской поэзии XX века.
В августе происходит встреча поэтов на страницах «Ежемесячного журнала»: клюевское стихотворение «Смерть ручья» («Туча – ель, а солнце – белка...») соседствует с двумя стихотворениями Есенина («Выткался на озере...» и «Пастух»). А в начале сентября Клюев приезжает в Петроград и 6 сентября пишет Есенину, что хотел бы устроить с ним «совместное чтение» стихов о войне. «Я смертельно желаю повидаться с тобой – дорогим и любимым, и если ты – ради сего – имеешь возможность приехать, то приезжай немедля...» – просит он Есенина 23 сентября.
В первые дни октября Есенин и Клюев наконец встречаются в Петрограде. Между поэтами сразу же устанавливаются доверительные дружеские отношения, и в ближайшие месяцы они не расстаются друг с другом. «Вероятно, у меня он познакомился с Есениным, – вспоминал Городецкий. – И впился в него. Другого слова я не нахожу для начала их дружбы. <...> Чудесный поэт, хитрый умник, обаятельный своим коварным смирением, творчеством вплотную примыкавший к былинам и духовным стихам Севера, Клюев, конечно, овладел молодым Есениным, как овладевал каждым из нас в свое время».
Сохранилось малоизвестное свидетельство – запись в дневнике петербургского переводчика и коллекционера Ф.Ф. Фидлера, сделанная 6 октября. Видно, что уже через несколько дней после состоявшегося знакомства Клюев и Есенин чувствуют себя близкими приятелями.
«Сегодня Измайлов пригласил меня на обед. <...> Были также оба народных поэта: после обеда я позвал их к себе: 27-летний Ник<олай> Алексеев<ич> Клюев <...> и 20-летний Серг<ей> Александр<ович> Есенин (приятное мальчишеское лицо с доверчиво-наивными глазами из-под светлых курчавых волос). Оба – старообрядцы. <...> Клюев <...> живет со своим 75-летним отцом в избе на берегу реки; он черпает из нее воду, готовит еду, стирает белье, моет полы – словом, ведет все хозяйство. Он не курит, однако употребляет мясо (в его забытой Богом деревне не растут даже огурцы и капуста) и пьет пиво (у меня). В юности он носил на теле вериги; на мой изумленный вопрос, для чего он это делал, он ответил просто: «Для Бога». Увидев у меня обрамленный автограф Гейне, он обратился к Есенину и сказал ему с упреком, который, казалось, относился не только к Есенину, но и к нему самому: «Из семи строк сделано четыре! Видишь, как люди писали!» Оба восхищались моим музеем и показались мне достаточно осведомленными в области литературы. Увидев гипсовую голову Ницше, Есенин воскликнул: «Ницше!»... Видимо, Клюев очень любит Есенина: склонив его голову к себе на плечо, он ласково поглаживал его по волосам».
В течение последующих дней и недель Есенин и Клюев всюду появляются вместе. Так, 7 октября оба навещают молодого поэта и художника В.А. Юнгера, который зарисовывает каждого из них. 21 октября Клюев и Есенин в гостях у Блока; в своей записной книжке Блок в этот день отметил: «Н.А. Клюев – в 4 часа с Есениным (до 9-ти). Хорошо». Общаются они и с писателем И.И. Ясинским, в то время – активным сторонником «народной» литературы. Опираясь на поддержку Городецкого, Измайлова, Ясинского и других, они быстро вовлекаются в литературную жизнь столицы. Как непосредственный результат их встреч с Измайловым и Ясинским следует рассматривать, видимо, новое совместное выступление поэтов в печати: 11 октября в газете «Биржевые ведомости» их фамилии опять появляются рядом (есенинское стихотворение «Выть» и клюевское «В этот год за святыми обеднями...»). В начале ноября 1915 года оба поэта посещают дом известного юриста и общественного деятеля И.В. Гессена, где набросок с Есенина делает А.Н. Бенуа. С успехом проходят в Петрограде их первые «крестьянские» вечера. 21 октября оба читают свои произведения в редакции «Ежемесячного журнала». Присутствовавший на чтении писатель Б.А. Лазаревский записал в своем дневнике:
«Вечером пошел я в «Ежемесячный журнал». Думал, что проскучаю, а вышло интересно. Читал я свой рассказ, ну да сие не важно, а важно, что я, вообще не любящий стихов, кроме Лермонтова и Шевченко поэтов почти не чтущий, вдруг услыхал двух поэтов – да каких! Великорусский Шевченко этот Николай Клюев, и наружность как у Шевченка в молодости. Начал он читать негромко, под сурдинку басом. И очаровал. Проникновеннее Некрасова, сочнее Кольцова. Миролюбов плакал... Чуть было не плакал и я. Не чтение, а музыка, не слова, а евангелие, а главное – дикция особенная... Как нельзя перевести Шевченка ни на один язык, даже на русский, сохранив все нюансы, так нельзя перевести и Клюева. <...> И далеко же этим футуристам и Маяковским с их криком и воем до этой музыки, точно весь народ русский говорит. Затем выступал его товарищ, Сергей Есенин. Мальчишка 19-летний, как херувим блаженности и завитой, и тоже удивил меня. В четверть часа эти два человека научили меня русский народ уважать и, главное, понимать то, что я не понимал прежде, – музыку слова народного и муку русского народа – малоземельного, водкой столетия отравляемого. И вот точка. И вот мысль этого народа и его талантливые дети Есенин и Клюев».
Тогда же, осенью 1915 года, в Петрограде создается группа «Краса» (о ней упоминает Есенин в своем первом письме к Клюеву) – объединение «народных» (точнее – новокрестьянских) поэтов с «городскими» писателями и художниками, увлекавшимися фольклором и древнерусским искусством (В.И. Иванов, А.М. Ремизов, Н.К. Рерих и др.). В сущности, это была одна из попыток сблизить «народ» и «интеллигенцию» на почве неонароднических исканий. «Группа эта все росла и крепла, – рассказывает С. Городецкий. – В нее входили, кроме Клюева и Есенина, Сергей Клычков и Александр Ширяевец. Все были талантливы, все были объединены любовью к русской старине, к устной поэзии, к народным песенным и былинным образам».
Среди «городских» писателей, с кем близко сходятся в то время Есенин и Клюев, следует назвать А.М. Ремизова, одного из участников «Красы». Испытывая интерес к стилизаторской манере Ремизова, «крестьянские» поэты тянутся к нему, часто навещают его в 1915-1917 годах. (Есенин посвятил Ремизову стихотворение «Лисица».) Склонный, подобно Клюеву, к мистификации, розыгрышу и шутке, Ремизов основал в 1908 году «Обезьянью Великую и Вольную палату» («Обезволпал») с фантастической иерархией чинов и званий. Членами Обезволпала были многие знакомые Ремизова. Кавалеры «Обезьяньей палаты» получали свой знак и особую грамоту, коими позднее, 8 февраля 1917 года, будет награжден и Клюев.
Группа «Краса» просуществовала недолго: она распалась, едва возникнув. Проявить себя она успела лишь двумя мероприятиями: брошюрой С. Городецкого («Стихотворение с примечаниями А.С. Пушкину»), изданной в мае 1915 года, и театрализованным вечером в концертном зале Тенишевского училища, состоявшимся 25 октября 1915 года. В нем приняли участие Городецкий, Ремизов, Клюев и Есенин: читались также произведения Клычкова, Ширяевца и П. Радимова. «Вечер открылся «зачальным присловием» Сергея Городецкого и «словом» Алексея Ремизова. Затем молодым поэтом, крестьянином Рязанской губ<ернии>, С. Есениным были прочитаны известная его поэма «Русь» и цикл стихов «Маковые Побаски». Гвоздем вечера явилась былина Н. Клюева «Беседный Наигрыш», которую поэт пропел с мощной выразительностью, причем содержание этой былины дает синтез народного воззрения на современные мировые события. По своей силе и глубокому пафосу былина эта представляет собой исключительное явление в современной поэзии. Кроме того, Н. Клюевым были удачно исполнены «Избенные <так! – К.А.> песни» и "Песни из Заонежья"» – такой отчет содержался в столичной газете «Голос Руси». Были и другие не менее восторженные отклики. Однако в некоторых изданиях группа «Краса» подверглась осмеянию. «Журнал журналов», например, назвал вечер в Тенишевском училище сусальным и лживым «литературным балаганом», где ««дудари» и «певуны» играют недостойную их таланта роль – потешников, скоморохов, забавляющих скучающую петроградскую публику, ударившуюся в сладкое народолюбие».
Собственно говоря, группа «Краса» не распалась: она естественно влилась в новое литературно-художественное объединение «Страда», учрежденное 17 октября 1915 года на квартире Городецкого. Председателем «Страды» был избран Ясинский, товарищем председателя – Городецкий, который вскоре разошелся с правлением общества и уехал из Петрограда на фронт. Ядро «Страды», помимо Клюева, Есенина и самого Ясинского, составляли писатели «из народа»: Пимен Карпов, М.П. Мурашов, В.В. Игнатов и другие. В отличие от стилизованной «Красы» новое общество стремилось прежде всего к пропаганде подлинно народного искусства. Наняв помещение на Серпуховской улице, «Страда» проводила общедоступные вечера; готовились к изданию и литературные сборники. К участию в деятельности «Страды» Ясинский стремился привлечь известных художников, артистов, исполнителей. Так, 15 декабря 1915 года он писал певцу Н.Н. Фигнеру:
«Общество «Страда», в котором я состою председателем, жадно желает иметь Вас своим членом. Общество это наладилось, располагает кое-какими средствами, маленькие трения, которые возникли было между Правлением и одним из его членов по принципиальным вопросам, устранены добровольным уходом этого члена, и обществу теперь не грозит никакая кривая, оно останется верно своим прогрессивным задачам. «Страда» народна, но под народом она разумеет все русские народные стихии. Вам как знатоку и, можно сказать, поэту русской народной песни – я бы прибавил еще – несравненному – следует быть членом «Страды». Много хорошего сделает уже одно Ваше имя. <...> Кроме Вас предположено привлечь еще несколько авторитетных лиц с хорошим именем. Очень рассчитываю на Вас, дорогой Николай Николаевич. Когда Вы познакомитесь с такими самородками нашими, как наши, например, страдники Клюев и Есенин, Вы поймете, почему мы столь настойчиво добиваемся Вашего участия в нашем воистину хорошем и общенародном деле».
Действительно, Есенин и Клюев были «душою» «Страды». Они выступали на первом вечере искусств, организованном «Страдой» 19 ноября 1915 года. 10 декабря «Страда» провела отдельный вечер Есенина и Клюева; с докладом о «народных» поэтах выступил Ясинский. В начале февраля 1916 года оба читали стихи в «Новой студии» – театре, открывшемся при «Страде». В первом сборнике «Страды», выпущенном весной 1916 года, было напечатано два стихотворения Клюева и стихотворение Есенина «Теплый вечер».
В ту зиму 1915-1916 годов Клюев и особенно Есенин уверенно вступили в круг столичных писателей. 25 декабря 1915 года поэты посетили в Царском Селе Ахматову и Гумилева. Клюев познакомил их с Есениным. Однако акмеисты уже сторонились Клюева и не шли на сближение с крестьянскими поэтами. В ноябре – декабре 1915 года Клюев и Есенин познакомились с М. Горьким. Это произошло на квартире у художницы Н. Любавиной, где в то время собирались поэты, художники и артисты. Впрочем, М. Горький тоже отнесся к Клюеву настороженно. Фольклорные стилизации Клюева тех лет казались М. Горькому псевдонародными подделками. Л.М. Клейнборт в своих воспоминаниях о Горьком («Встречи») передает отзыв писателя о Есенине (в связи с привлечением рязанского поэта к участию в «Летописи»): «Он не нашей, а чужой окраски... Я видел его как-то вместе с Клюевым. Нарочитые пейзане».
В январе 1916 года Есенин и Клюев приезжают в Москву. 21 января состоялось их совместное чтение в Обществе свободной эстетики; этот вечер описан в воспоминаниях нескольких очевидцев, запечатлевших прежде всего «русский» облик поэтов. (Желая подчеркнуть свое происхождение и «народный» характер своего творчества, Есенин и Клюев – не без вызова – наряжались тогда в «национальную» одежду.) В одном из печатных отчетов (газета «Утро России») говорилось:
«Поэты еще до чтения своих стихов привлекли внимание собравшихся своими своеобразными костюмами: оба были в черных бархатных кафтанах, цветных рубахах и желтых сапогах. <...> Н. Клюев прочел былину-сказание «О Вильгельмище – царе поганом», а г. Есенин – сказание о Евпатии Коловрате. Затем поэты читали поочередно лирические стихотворения. В произведениях обоих поэтов в значительной мере нашла отражение современная война. Оба поэта имели у слушателей успех».
Тогда же, в январе, поэты читают свои произведения у великой княгини Елизаветы Федоровны в учрежденной ею Марфо-Мариинской обители на Ордынке. Художник М.В. Нестеров вспоминает:
«В начале месяца мы с женой получили приглашение вел<икой> княгини послушать у нее «сказителей». <...> Все поместились вокруг большого стола, на одном конце которого села вел<икая> княгиня. В противоположном конце комнаты сидели сказители. Их было двое: один молодой, лет двадцати, кудрявый блондин с каким-то фарфоровым, как у куколки, лицом. Другой – сумрачный, широколицый брюнет лет под сорок. Оба были в поддевках, в рубахах-косоворотках, в высоких сапогах. Сидели они рядом.
Начал молодой: нежным, слащавым голосом он декламировал свои стихотворения. Содержания их я не помню, помню лишь, что все: и голос, и манера, и сами стихотворения показались мне искусственными.
После перерыва стал говорить старший. Его манера была обычной манерой, стилем сказителей. Так сказывали Рябинин, Кривополенова и другие, попадавшие к нам с Севера. Голос глуховатый, дикция выразительная. <...> Сказители эти были получившие позднее шумную известность поэты-крестьяне – Есенин и Клюев. Все, что сказывал Клюев, соответствовало времени, тогдашним настроениям, говорилось им умело, с большой выразительностью».
