Текст книги "Невеста в бегах. Гуси, грядки... герцог?! (СИ)"

Автор книги: Константин Фрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 14

Высадил он меня на огородах.

Да черт подери!

Мог бы и до дома довезти!

Потому что огород – понятие очень растяжимое. А огороды госпожи Ферро и вообще тянутся до самого горизонта.

Я домик Анники нашла только к обеду.

Еле дотащила свою корзину.

– Я уж думала, что с тобой что-то случилось! – со слезами на глазах воскликнула она, завидев меня. – Ах, я так переволновалась! Думала, тебя прибили из-за серебряных скорлупок!

– Да вот еще, – буркнула я, втаскивая корзинку на стол. – Там серебра совсем чуть. Разве из-за этого убивают?

– Убивают и за меньшее, – ответила Анника серьезно.

А про то, удачно ли я сходила, она спрашивать не стала. Увидела мою корзинку и все поняла.

У нее глаза так и разгорелись.

– Будут тебе и пироги, и наваристая похлебка! – сказала я, выгружая продукты на стол.

– А у нас тоже новости есть, – Анника вздохнула. – Вот не знаю, радоваться или плакать.

– Что такое?

– Госпожа Ферро выплатила жалование за прошлый месяц! – Анника показала мне два серебряных. – Похвалила и даже штрафов не назначила!

– Ух ты!

Значит, напугалась герцога госпожа Ферро.

Поспешила хоть небольшие деньги дать, чтоб ее не обвиняли в мошенничестве. Вот же, заплатила – о каком рабском труде идет речь?!

– Я спросила ее, не продаст ли она мне этот дом и часть огорода, – убито продолжила Анника. – И та заломила цену в шесть серебряных! Понимаешь? Этот крохотный домишко, и пять шагов огорода – шесть монет! Виданное ли это дело? Она предложила даже мое жалование записать в счет будущей покупки. Но я не согласилась. Мало ли. Она может забыть, что деньги у меня взяла, или еще что…

– Ну, ничего, – оптимистично ответила я, добыв в кармане свои серебряшки. – Четыре монеты у нас уже есть. Осталось дождаться очередного яйца от Петровича, и…

– В том-то и дело, – воскликнула Анника, – что Петрович больше не несется!

– Как так? – удивилась я.

– Ну, вот так, – Анника развела руками. – Он сегодня приглядывал за гусятами…

– Воровал у них еду, ты хотела сказать!

– Ну да, – кивнула Анника. – А я присматривала за ним. Очень хорошо присматривала, ты не подумай! Он всегда был при мне, в кусты не отходил. Знаешь же, как он орет, когда несется. А тут ничего. Даже намека не было!

– Хм, хм, —это обстоятельство, признаться, меня здорово огорчило. Я на Петровича рассчитывала. – Ну, давай подождем еще. Он же молодая курица. Может, поэтому несется не каждый день?

– Я не курица! Я петух! – встрял неугомонный Петрович. Оказывается, все это время он крутился у нас под ногами и подслушивал. – Я петух! Сказал же вам!

– А яйца твои – что это было?

– Гормональный сбой в организме! – тут же нахально ответил Петрович. – Один раз не… не считается, в общем. Так что яиц от меня не ждите!

– А еще, – желчно добавил Анника, – он гусят учит плохому!

– Это еще чему? – удивилась я.

– Плохим словам!

– Слава богу, они говорить не умеют! – всплеснула я руками. – Так чему он их учил?

– Орал непотребства на прохожих. А гусят учил шипеть и за него заступаться!

– Петрович, это еще что такое?!

– Что такое?! – взъерошил свои три пера Петрович. – А кто им разрешал тут отираться? Я тут единственный мужик на всю плантацию. Кто вас защитит, если не я?

– А, так ты нас и наше добро защищал?

– Ну, конечно, – насмешливо фыркнул Петрович. – Я ж не дурак, просто так на людей кидаться. А чего они шныряют тут? Подсматривают?

Да, в самом деле, чего б кому-то здесь ходить и высматривать?

Я сразу вспомнила о погоне за мной.

Может, это меня искали? И в городе тоже наверняка искали.

А я, на мое счастье, была в герцогской карете. Может, мои преследователи поищут, не найдут, да и уйдут из города, искать в другом месте?

– Ладно, – вздохнула я. – отогнал незваных гостей – спасибо. А теперь давайте корзинку разберем, есть ужасно хочется.

Сегодня настроение у меня было приподнятое, несмотря на все негативные новости. Хотелось приготовить что-то особенно вкусное!

Но раз уж сошлись на пирогах, то так тому и быть.

Пока я замешивала тесто, Анника лопала принесенную для не булку и запивала ее отваром травок.

– Сегодня у меня выходной, – сообщила она мне с набитым ртом. – Госпожа Ферро даже не велела траву дёргать, хотя ее наросло у забора немало. А распределительница против ее слов не пойдет.

– Это же хорошо, – сказала я. – Хоть день отдохнешь от их ненужных заданий. Принеси-ка мне лука!

Анника живо сбегала за зеленым луком и отварила яиц. И нам на пироги, и гусятам.

Прожорливый Петрович склевал в одиночку целое яйцо! И еще потаскал скорлупы из ведра.

Вид у него был такой, будто ему абсолютно все равно, что есть.

Гусятам мы нарубили яиц, добавили туда зелени. Анника еще яичной скорлупы натолкла меленько-меленько. А Петрович показал место, где водятся жирные улитки. В общем, наша пернатая команда отобедала хорошо.

Пока тесто поднималось, я поставила вариться мясо.

Пироги кончатся скоро; да и их можно есть холодными. А вот похлебка – это горячий наваристый мясной суп! Как давно Анника его не ела?

Подлый Петрович исхитрился поклевать поднявшееся тесто из миски. Насилу прогнала его со стола. Что за наглая птица!

Но он и в наши рубленные яйца с луком попытался свой наглый клюв сунуть, пока я их перемешивала в большой миске и подсаливала.

Я даже огрела птицу деревянной ложкой по голове.

– Будешь так себя вести, отправишься в котелок вместе с говядиной! – пригрозила я. – Яйца нести ты не хочешь, толка от тебя никакого. Так что…

– А охранять вас кто будет? – нахально парировал Петрович, расклевывая кусок булки, оброненный Анникой.

– Ну, уж не для облезлой курицы это дело!

– Да? Да? Пока что только у меня и получилось!

Вот что с ним делать?..

Сковородка у Анники была совсем маленькая, на четыре пирожка.

Поэтому я для начала настряпала побольше, выложила их на столе, присыпанном мукой. А уж только потом поставила сковороду на огонь и вернулась достряпывать.

– Где же нам раздобыть еще два серебряных? – размышляла Анника.

Она мне вовсю помогала.

И масла налила в сковороду, и уложила в него пироги, когда масло раскалилось.

И переворачивала с бока на бок деревянной лопаточкой, когда одна сторона пирога зажаривалась до золотистой корочки. И готовые пирожки в глубокую миску складывала.

Я только успевала лепить новые.

У Анники не хватило терпения подождать, пока все пироги испекутся.

Она ухватила самый нижний, который уже немного остыл, и разломила его.

От начинки шел парок, тесто вкусно пахло.

Я рассмеялась и плеснула ей в кружку молока.

И Анника слопала пирог в мгновение ока, дуя на горячее лакомство и прихлебывая молоко.

– Слушай, может, нам пироги продавать? – воскликнула она. – Ну, очень вкусно! Ничего вкуснее не ела!

Глава 15

Герцог все не шел у меня из головы.

Надо же, какой хороший человек! Только слово сказал, а Ферро так напугалась, что вон сама побежала деньги раздавать!

Одно из двух: или она правда так герцога боится, или любит его без памяти. И хочет в его глазах быть хорошей. И ей невыносима мысль, что он станет считать ее дурной и испорченной.

Я думала о герцоге, вспоминала его веселую улыбку, его открытый взгляд, смешливые искры в глазах, и злилась на себя все больше.

– И чего он лезет мне в голову, – ворчала я.

Но итак было понятно.

Герцог был слишком красив, чтобы о нем можно было просто забыть!

А я…

А что я?

Всего лишь несчастная бедная девушка. Да, именно бедная.

Ведь домой, к кружевам и кринолинам, я вернуться не могу. Меня там живенько сцапают и отдадут Густаву Октавиану. Мало кого заинтересует мое желание привести себя в порядок и продолжить знакомство с герцогом.

Тем более, что это знакомство совсем не гарантирует, что он как-то поучаствует в моей судьбе.

Ну, серьезно.

Не станет же он выплачивать долги матери перед сумасшедшим баронетом и спонсировать ее дурные привычки?

Да, если честно, я и против этого!

Она будет деньги проматывать, а ей кто-то станет потакать? Ну, уж дудки!

Значит, оставалось одно: не думать о герцоге вообще.

И как-то самой выбираться из нищенского положения.

– Ну а что… выкупить домик, заняться разведением овощей и цветов. На базаре и цветы продают, я видела! Роза Анники очень редкая. Ее можно развести и продавать букетами. И отростками. И гусей пасти. И…

Но что бы я не выдумывала, все было ничтожно мало.

Даже если я заведу полный кошелек денег, герцог и не посмотрит в мою сторону.

Да еще и коварный Петрович перестал яйца нести.

Любые.

Не говоря уж о драгоценных. Вот же досада!

Если б Петрович продолжил это благородное дело, то мы б с Анникой быстро выкарабкались из бедности. Но он завязал. Кажется, и правда обратился в петуха. У него даже гребень стал больше и краснее. И все лысое туловище покрылось короткими темными пенечками. Это отрастали новые перья.

Эх, не везет мне с деньгами!

И не факт, что повезет в любви.

А деньги бы мне не помешали, не помешали… Хотя, конечно, и с деньгами у меня шансов нет.

– Ферро он отшил, несмотря на все ее богатства, – ворчала я. – Не думаю, что он для меня сделает исключение. К тому же, я такая уродина!

Я в этот момент окучивала картошку.

И, кажется, последние слова произнесла это вслух. Потому что Анника, работающая рядом, очень удивилась. И даже разогнулась, отбросив тяпку.

– Это кто же тебе такое сказал, сестрица?! – воскликнула она. – Ты очень хорошенькая!

Я вспомнила свои прыщавые щеки и лоб, свой длинный нос, уныло смотрящий вниз, и бесцветные тусклые волосы.

– Ага, – уныло произнесла я. – Ты слишком добра ко мне.

– Да нет же! – принялась уверять меня Анника. – Я не вру, вот честное слово! Ты из-за синяка расстраиваешься? Так он почти сошел. Ну, немного зеленоватый… Но ведь скоро совсем сойдет! И ты будешь сногсшибательная красотка! Да даже с синяком видно, что ты симпатичная!

– Ага, – уныло сказала я. – С моим-то носом…

– А что не так с твоим носом? – удивилась Анника.

Я подозрительно посмотрела на нее.

Не, я же помню себя!

Хотя меня и приложили по голове хорошенько, я же помню, как Петрович, в ту пору еще Олег, надо мной издевался.

Эти его вечные шуточки типа «висит груша, нельзя скушать» и «пьяные черти горох ночью молотили». Это все о моем лице.

Да, Петрович умел быть изощренно-жестоким.

И о моих нежных чувствах он не думал от слова вообще.

Да он как будто нарочно старался посильнее меня задеть.

Так, стоп!

В голове моей раздался такой взрыв, что мне показалось – Густав догнал меня и с радостью огрел камнем еще раз.

Я себя помню такой, какой была до попадания в это тело!

А какое оно, мое новое лицо?! Этого я не знала категорически!

– Анника, мне срочно нужно зеркало! – заверещала я, маша руками, как сумасшедшая.

– Что, что? – испуганно ахала Анника. – Мошка в глаз попала?

Только этого мне не хватало!

И тут, как по заказу, зловредное насекомое долбануло меня в глаз так, что искры посыпались.

– А-а-а-а! – заверещала я, отирая градом катящиеся слезы.

– У-ы-а-а! – подхватила и Анника. Ее тоже мошка укусила. И тоже в глаз. Это что ж за напасть!

– А я говорил, – высунулся из кустов зловредный Петрович. – Они здесь ходят. Они что-то высматривают. Они шпионят! Наверное, нас хотят поймать!

Но я не слушала его зловещие предсказания.

Мошка облепила нас с Анникой и принялась жалить, как в последний раз в своей мошинной жизни.

Вмиг наши глаза и щеки были искусаны и начали отекать.

Мы с Анникой в панике побросали тяпки, лопаты и грабли и кинулись к прохладному ручейку под липой.

Но было поздно.

Глаза наши заплыли так, что превратились в узенькие щелочки.

Щеки налились глянцевым алым отеком, раздулись так, что обе мы вышли… мордатые и красные.

Просто кровь с молоком!

Еще и челюсть стала шире в два раза, как у дремучего неандертальца, который, словно жерновами, перемалывает в своей прожорливой пасти все подряд…

– Вот это репа, – чуть не плача, прошептала я, глядя на свою распухшую физиономию.

Интересно, почему я раньше не додумывалась как следует рассмотреть себя в прудике?

Когда темно да, не получится. Но при свете дня видно себя просто отлично!

И тут я с изумлением увидела, что мои волосы больше не бесцветные и не тусклые, а цвета гречишного красноватого меда, сияющего на солнце!

И кожа без прыщей.

И нос не грушей…

Остальные черты лица оставались для меня загадкой, потому что оно распухло просто чудовищно.

Мы с Анникой теперь напоминали двух деревенских баб, откормленных жирной сметаной и отпоенных молоком. И глазенки у нас были хитрые-хитрые. Еле поблёскивающие из щелочек между век.

– Ой-ой-ой, – простонала Анника. – Как чешется…

– Не трогай! —рявкнула я. – А то хуже будет…

Мы изо всех сил старались уменьшить отек, умываясь ледяной водой, но куда там!

Зуд немного унялся, щеки наши были красными. Лицо покалывало от холода.

Но отек не спал!

– За что ж мне такое наказание, – стонала я. – Снова скажешь, что я хорошенькая? Так и прохожу тут кикиморой…

Стеная и охая, мы с Анникой вернулись на огород.

И как раз вовремя!

Петрович с гусятами засел в засаде в кустах. И сидели они там тихо-тихо.

А через ограду лез какой-то странный тип.

Он был одет как городской щеголь. Узкие клетчатые штаны, пиджачок, застегнутый на одну пуговку. Нарядные штиблеты и котелок.

А физиономия у него была противная.

Красная, потная, усатая. Могучая шея, мощный загривок.

И над ним вился целый рой мошкары. Просто черной тучей.Потому что от него так и разило потом!

Но только его кожа была словно дубленая. Укусов на ней было не видать.

Да боюсь, мошка и не прокусывала ее. Не то, что нашу – тонкую и нежную. Дырявила навылет!

– Да это же они от него налетели! – ахнула Анника. – Он мошку сюда притащил, и они с него на нас перекинулись!

– Тише! – скомандовала я.

Я подхватила грабли и тихонько двинулась к карабкающемуся господину.

Анника поддержала меня, прихватив лопату.

А господинчик все никак не мог закинуть на ограду ногу.

Модные штаны были чересчур узкими, и он все задирал и задирал откормленную ляжку. Но штаны неумолимо возвращали ногу обратно.

Мы уже почти добрались до шпиона. Но тут в дело вмешался Петрович, полагающий, что он «один мужик в доме».

– Ты куда лезешь, гад?! – грубым мужским голосом рявкнул Петрович из кустов.

Шпион в ужасе сделал невероятное усилие и ногу-таки закинул. Нога зацепилась за верхнюю планку ограды и там прочно застряла.

С громким треском лопнули штаны точно по шву.

Ногу заклинило в поднятом состоянии.

Шпион, сообразив, что попался, заметался, старясь вырваться из смертельной ловушки.

Но модные штиблеты оказались слишком надежно надеты и крепко зашнурованы.

И шпион уныло повис враскоряку на заборе.

– Убью! – хрипло и преступно орал Петрович из кустов.

– Ни с места! – проорал пойманный, скача на одной ноге и нашаривая за пазухой предположительно оружие. – Не смейте приближаться!

– Ворье! – не унимался Петрович. – Проникновение на чужую территорию! Я шкуру с тебя спущу и чучело набью!

И Петрович, не вынеся переполняющего его яда, вылетел из кустов, и, разбежавшись, отважно долбанул пойманного клювом в нежное и чувствительное место.

Метил в пах, но немного не достал.

Но все равно клевок получился чувствительным.

Несчастный заорал, будто его не курица ощипанная клюнула, а лошадь лягнула.

– Уберите вашу ненормальную птицу! – вопил он, отмахиваясь от Петровича.

Но тот, кажется, только больше злился.

И, уворачиваясь от машущих рук, налетал с другой стороны и клевал снова, тыча клювом в жирные ляжки несчастного.

– Я полицейский! – орал пойманный, отбиваясь от осатаневшего Петровича. – Я здесь по делу! Я ловлю опасную преступницу!

У меня так и ёкнуло.

Это ведь он меня высматривает!

И раньше тут лазил, присматривался. Подойти не решался просто.

Глава 16

Незадачливый полицейский чуть не плакал.

– Это ж надо было так ошибиться, – стонал он, изо всех сил стараясь высвободить онемевшую от долгого неудобного положения ногу.

– Ошибиться? – змеем шипел недобрый Петрович, сдавая назад и зловеще наклоняя голову. – За такие ошибки ставят на ножи!

И он снов рванул и впился, словно дротик, в беззащитный зад детектива.

Тот взвыл – столичный тенор обзавидовался бы его певческому таланту и высоте взятой ноты.

– Лезть ко мне вздумал? – продолжал неумолимый Петрович. Кажется, в нашей курице погиб великий рестлер. – А ну, иди сюда!..

– Да какое лезть! – взмолился несчастный, отряхивая градом катящийся пот. Он принял это слово за намек на то, что он хочет ограбить нас. – Грабить фермы госпожи Ферро? Ну, уж нет! Я лучше к медведю в берлогу залезу, чем такое! Говорю же, ищу беглянку! И принял тебя, – он кивнул на меня, – за нее!

– Ты говоришь о женщине, – шипел Петрович, – но говоришь без уважения!

И он снова клюнул и без того истерзанную ляжку.

– Это же надо было так ошибиться! – снова проорал усатый, багровея. Кажется, он здорово полагал, что грубым мужским голосом Петровича говорю я! Толком рассмотреть-то меня он не мог. Все время вертелся и уворачивался от бешеной курицы. – Принять деревенскую грубую бабу за благородную девицу!

– Какая тут тебе деревенская баба! – прокричал страшным голосом Петрович.

Так он обычно орал, когда кто-нибудь на экзамене нес ему откровенную чушь.

Усатый, хот и соображал туго, а на этот раз махом осознал свою ошибку.

– Прошу прощения, – поспешно пробормотал он, стараясь и присесть ниже, чтоб как-то защитить свой многострадальный зад от нападок Петровича, и, заискиваясь, заглядывая мне в глаза. – У меня задание, задание! Я ищу беглую девицу! Девица, хоть и из благородного семейства, а воровка! Вот кто к вам может действительно залезть!

– Да что вы! – ахнула Анника.

– Да, да! И ведь поднялась же рука, собственную мать ограбить! Ну, и удрала, конечно. Наверняка с мужчиной. А у нее безутешный жених… Свадьба на носу! Она похитила кучу денег и убежала развлекаться, паршивка этакая!

– Жених… Без мозгов, – процедила я хрипло.

Из-за пазухи он вынул несколько карточек с моими портретами и протянул нам через ограду. Выполнены рисунки были на скорую руку, но сходства было остаточно, чтоб опознать меня.

Даже с учетом синяка на пол-лица.

Анника, потрясенная, перевела взгляд на меня. Я отчаянно просигнализировала ей бровями, мол, потом все объясню.

– Я и приглядывался ко всем незнакомым барышням! – снова взвыл несчастный. Он снова попытался освободиться, но тщетно. Только штаны еще больше пострадали. – Принял вас за беглянку, барышня!

И, отвернув голову, с досадой добавил:

– Очки надо купить, эх… С такой-то физиономией!.. Благородная барышня!..

Но зловещий Петрович расслышал этот нелестный отзыв обо мне.

– Ты на что это намекаешь? – прорычал он.

– Ни на что я не намекаю! – обозлился он. – Сказал же – обознался! Мне вообще сказали, что тут должна быть одна девчонка! А вас тут двое! Кто такая? Откуда взялась?

У меня сердце замерло и прямо-таки остановилось. В свете обвинений из уст этого балетного танцора Анника могла засомневаться во мне и сдать этому незадачливому полицейскому.

Но Анника вступилась за меня.

– Сестра это моя! – звонко выкрикнула она. – Из деревни приехала, повидаться!

Детектив перевел взгляд с моей распухшей физиономии на ее и согласно кивнул.

– М-да, семейное сходство налицо, – пробормотал он. – Но, если смотреть издалека и сзади, можно принять за приличную девушку.

– Да что за пошлые намеки! – прорычал Петрович и внезапно, коварно и подло, клюнул несчастного в зад.

Этот удар был особенно чувствителен.

Несчастный снова взвыл, подскочил на одной ноге.

Это позволило ему высвободить вторую, так как штаны окончательно лопнули по шву, а на штиблетах лопнули шнурки, и ботинок свалился с ноги.

Наш пленник упал в траву за забором и жалобно заохал.

– А ну, быстро убрался отсюда! – рыкнул на него боевой Петрович. – Не то я скажу Ферро, что ты воровал у нее горох! А она этого страсть не любит! И растянет тебя за ноги между дальними заборами своей фермы!

– Так и девицу, – умирающим голосом простонал детектив, – вы видели?..

– Не видели, – огрызнулся Петрович, нервно разгребая землю. – Проваливай, кому сказано было!

И я осталась один на один с Анникой. Объясняться.

– Анника, – несмело позвала я, когда незадачливый полицейский скрылся из виду за поворотом. – Я не преступница! Верь мне! Я никого не грабила!

– Жених у тебя правда есть? – спросила почему-то Анника.

Я тихо кивнула.

– Правда, – ответила я еле слышно. – Этот синяк… это он меня приласкал.

– А мне перья повыщипал! – возмущенно прокричал Петрович. – Психопат! Садист! Извращенец!

– Он плохой человек? – доверчиво спросила Анника, заглядывая мне в глаза.

От этого взгляда мне стало не по себе.

Да что ж такое! Не сделала ничего плохого, а приходится оправдываться! Выпрашивать доверия и внимания к себе!

Да еще и так нестерпимо стыдно…

– Он очень плохой человек, – прошептала я. Слеза скатилась по моей распухшей щеке. Наверное, это выглядело комично, но у меня сердце рвалось от боли. – Ты просто не представляешь, какой он… плохой. Да и мать моя не лучше. Я ограбить ее не могла по той простой причине, что он с отцом разорены. Этому садисту они меня продали. За деньги. И если я не вернусь, им придется отдать ему деньги. А они этого очень не хотят! Я – такая же невольница в их руках, как и ты в руках госпожи Ферро. Они могу распоряжаться моей судьбой так, как им вздумается. Поэтому я убежала. А не из-за того, что сделала что-то дурное.

Анника некоторое время смотрела на меня испытующе, а я тихо плакала.

Боже, какое унижение…

Единственный близкий человек в этом мире мне не верит и смотрит как на воровку!

И если Анника сейчас меня прогонит – я ведь не смогу сказать «нет, я никуда не пойду».

Мне придется уйти.

В этот миг я чувствовала себя отвергнутой всем миром и очень, очень одинокой и беззащитной.

– Ну, не плачь, Эстелла, – сказала, наконец, Анника, тронув меня за руку. – Я верю тебе. Я-то знаю, что ты пришла ко мне голодная, с двумя грошами в кармане. Тот, у кого много денег, не станет делить на двоих единственную краюшку хлеба и есть огурцы…

– Спасибо, – прошептала я, утирая мокрые щеки.

В этот момент наш бравый Петрович, который дрался с полицейским, как лев, вдруг как-то подозрительно обмяк.

– Ко-ко-ко-кая трогательная сцена! – протянул он, не менее подозрительно закатывая глаза и как-то знакомо распластывая крылья. – Не надо, не продолжайте! А то я расплачусь!

– Петрович, ты чего? – удивленная, спросила я.

– Ни-ни-ничего! – огрызнулся Петрович. И вдруг издал душераздирающий вопль.

– Петрович, ты опять?! – поразилась Анника. – Похоже, он собирается снести яйцо, Эстелла!

– Ко-ко-кокая чушь! – прокричал Петрович и потужился, очень отчетливо засопев.

– Ну вот же! – обрадовалась Анника. – Я же говорила, говорила, что Петрович – курица!

– Пе-пе-пе-тух! – проорал несчастный Петрович и снова отчаянно потужился.

Но все говорило об обратном.

Петрович был курицей-несушкой, окончательно и бесповоротно.

И на сей раз его просто разрывало от гигантского яйца, которое он изо всех сих старался снести.

– Эстелла, – изумленно произнесла Анника. – Да он же несет яйца, когда тебя жалеет!