Текст книги "Невеста в бегах. Гуси, грядки... герцог?! (СИ)"

Автор книги: Константин Фрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 7

Я так и уставилась на Аннику.

– Зачем тебе свой огород, ты что, на ферме не нарабатываешься? – удивилась я.

Анника рассмеялась, тряхнула головой.

– Да нет же, – ответила она. – Еще как нарабатываюсь… Но иметь свое куда лучше, чем работать на кого-то. Вот я и подумала – а вдруг получится заработать, выкупить этот домик и устроить свою ферму? У некоторых работников получалось. Вот у распределительницы, например. Я же все рассчитала, – уныло сказала она. – Мне обещали платить по два серебряных в месяц. Если экономить, то за год можно набрать достаточно денег, чтобы устроить свой небольшой огородик. Выращивать зелень, овощи…

– Но заработать не вышло, – подытожила я.

Анника горестно кивнула.

– Поначалу меня хвалили, и я старалась. Страсть как хотелось свой домик заиметь! Я же сирота. Моя лачуга развалилась, куда мне податься? Вот я и подумала, что смогу заработать…

– А что потом? Ну, похвалили, а потом что?

– А ничего. Распределительница мне выдала пару раз жалование, а потом вдруг назначила штраф. У ограды росли сорняки, а их быть не должно. Я выполола все сорняки, и даже за оградой! Но штраф все равно назначили. Потому что земля на огороде была недостаточно сыра. А потом…

– Потом был дом запущенный, – подсказала я. Анника уныло кивнула.

– Я и оглянуться не успела, как истратила все жалование, – горестно прошептала она. – Хотела откладывать, а еле-еле хватало прокормиться.

– Такие большие штрафы?

– Очень, – горестно вздохнула Анника. – А еще осенью могут назначить количество ведер картошки, которую должны у тебя собрать. И если хоть одним ведром меньше…

Я оглядела картофельное поле Анники. Просто вылизанная языками верблюдов пустыня. Плоское поле, на котором торчали праздничными букетами картофельные кусты.

– А если больше? – коварно спросила я.

– Что? – удивилась Анника.

– Если картофеля будет больше? – переспросила я.

– Обещают премию, – ответила Анника. – В целый золотой! Но такого ведь не случается ни с кем.

– А с тобой случится, – уверенно ответила я. – Ты картошку окучиваешь?

– Что? – удивилась Анника.

– Вижу, не окучиваешь. Ну, да ладно, я научу. И помогу. И соберешь ты больше всех. Пошли?

– А тайна, тайна-то! – всплеснула руками Анника. – Я ведь не показала!

– Что? – удивилась теперь я. – И показать есть что?

– Ну, разумеется, – Анника от удовольствия покраснела. – Идем?

У дома росла старая липа. Кто-то когда-то согнул ее, или надломил, и она, кривая, склонялась до самой земли.

За ветвями этой липы виднелась изгородь, отгораживающая дворик домика Анники от всего мира.

Но девочка, словно мышонок, юркнула под тяжелый кривой ствол. И я последовала за ней.

Пробравшись по зеленому липовому туннелю, мы очутились на крохотном пятачке земли, и Анника гордо обвела свои владения рукой.

– Вот! – произнесла она.

Я только руками всплеснула.

Ограда, разделяющая двор и этот закуток, была бутафорская.

– Я сама ее сплела из гибких ивовых ветвей, – пояснила Анника. – Дом-то такой старый, что никто и не помнит, какого размера тут двор. А зимой тут так много снега, что и не видно, что там есть еще пространство…

Сразу за липой был маленький райский уголок.

Красивый камешек, высокий, обточенный водой до идеальной гладкости, и поросший мягким ярким мхом. Из его вершины бил родник.

Вода стекала в крохотный круглый пруд, по берегу обложенный круглыми камешками.

Тут же росли семь картофельных кустов, ухоженные, с сочными плетями ботвы.

– Я зимой не ела, – призналась Анника. – Сэкономила семь клубней, чтоб посадить для себя. Смотрю ка картошку, есть хочу – невозможно! А как вспомню про свой огород, то есть не так уж и хочется…

И самое главное сокровище в этом душистом липовом раю была роза.

Один куст рос на самом солнечном месте и набирал цвет.

– О, какая необычная, – удивилась я.

Розовый бутон был не алый и не желтый, а нежно-кремовый, как глубоководная перламутровая раковина.

– Герцогская роза, – гордо произнесла Анника. – Я нашла цветок, он уже немного подгнил. Срезала увядший бутон, посадила стебель… вот, вырос. Я хочу розы развести, а потом цветы продавать. Они ведь редкие. И самые дорогие. Я долго голову ломала, как я на базар-то их понесу. Мне же на огороде надо быть. А теперь есть ты. Ты же не в рабстве у Ферро. Ты можешь идти куда хочешь, и когда захочешь!

– Да, – тихо сказала я, разглядывая чудо-цветок. – Есть я…

– А в пруду можно купать гусят, – продолжила Анника.

– Нет, не сейчас. Сейчас они слишком маленькие. Попозже, когда перьями обрастут.

– Ну, ладно. А вон, у стены дома, растет мокрец. Я такая неряха, вечно у меня сорняки…

– Нет-нет-нет! – запротестовала я. – У тебя здесь… Чудесно.

– Ну, давай сюда гусят принесем!

***

Все-таки Олег Петрович был отвратительным человеком. А курицей он был еще хуже.

Проснулся он позже всех.

Гусята уже наелись и бегали по домику, всюду совали свои любопытные клювы.

Олег же Петрович был голоден.

И это чувство вытеснило все иные мысли и переживания из его куриного мозга.

– Еда-а-а! – проорал он не своим голосом, сорвавшись из корзинки.

– Еда, еда, еда!

Когда мы вошли в домик, он с истеричными воплями носился по дому. Клевал то тут, то там.

Доклевал у гусят пшено, оставшееся с завтрака.

Взобрался на стол и торопливо рвал клювом кусок хлеба.

Мой кусок хлеба!

– А ну, кыш! – вскричала Анника, когда Олег Петрович присел и сделал на столе неряшливое зеленоватое пятно. Я была в шоке от его манер. – Ты посмотри, какая противная курица! Кыш, кому говорю! Кыш, Петрович!

– Что вы себе позволяете, – противным высокомерным голосом процедил Олег Петрович, грациозно отходя от наделанной им кучи. Почему-то я ожидала противного: «Что вы себе позволяете, Поттер». – Что за панибратское обращение! Я ученый, я доктор наук, между прочим!

Но Анника не оценила его ученые степени.

Она как следует треснула его по затылку, и несчастный птице-ученый слетел с воплем со стола.

– Ты курица, – уничтожающе проговорила я, пока тот квохтал и дергал шей, покрытой редкими перьями. – И ничего больше! Так что веди себя соответственно, но прилично!

– Пошел на огород, Петрович! – прокричала Анника. – Червяков жрать! Как раз овощи гусеницы одолели!

– Каких еще червяков, – надменно процедил Петрович, кося на нас оранжевым глазом. – Какая мерзость, червяки… Вы же не думаете, что меня можно кормить, как обычную курицу?!

– Думаем, думаем, – ядовито ответила я.

– Я человек! – проорала курица. – И требую к себе человеческого отношения!

– Ах, так?! Человек, значит?

– Человек!

– Так извольте отрабатывать свой хлеб! – я помахала над головой Петровича исклеванной горбушкой хлеба. Тот с истеричными куриными криками подпрыгнул, но не допрыгнул до нее. – Назначаю вас шефом над гусями, Олег Петрович! Отвечаете за них головой!

– Какая гадость, – процедил он высокомерно, дергая головой и косясь на гусят. – И не подумаю. Это слишком унизительно…

– Не желаете исполнять наши задания? Не будете на нас работать? Можете встать на местную биржу труда, – съязвила я. – Но вам предложат всего две вакансии, суп и пирог.

– Можно еще жаркое, – подсказала Анника.

– Какой еще пирог, не смейте даже трогать меня!

– Так что если хотите есть и не желаете стать бульоном, руки в ноги – то есть, крылья в ноги, – и пасти гусят на огороде!

– Да что там есть-то?! – возмутился Петрович.

– Сорняки, – подсказала я.

– Червяки, – отозвалась Анника. – Обычно я набираю полведра личинок. Вам должно хватить.

И она раскрыла двери и поддала Петровичу пинка, несмотря на его горестные крики.

Гусята радостной ватагой помчались за ним, смешно перевалившись через порог.

– Ну, а мы с тобой сейчас пойдем и окучим картошку, – сказала я Аннике.

– Да зачем?!

– Затем, чтоб было больше клубней! – ответила я. – Новая технология выращивания картофеля! К осени у тебя будет самый большой урожай!

***

Глава 8

Анника должна была срезать с грядок зеленый лук, укроп, базилик, какие-то еще пряные травы.

Все это нужно было разделить на порции – по числу веточек, перышек, – обвязать каждую порцию бечевкой и отнести распределительнице.

Она передавала травы и овощи на продажу и выписывала штрафы, если что-то было небрежно и неправильно сделано.

Поэтому к этой работе меня Анника не допустила.

Пока она управлялась со своей работой, я решила окучить ее картошку.

От вчерашнего удара голова все еще болела и немного кружилась.

Синяк был на пол-лица – так Анника сказала. Зеркала, чтоб это проверить, не было.

Работать в таком состоянии было не очень-то удобно, но что поделать.

В холодном родничке Аннике, там, за старой липой, я как следует умылась.

Промыла рану на виске, тщательно смыла кровь с волос. Стало намного легче. Словно тяжелую шапку с головы сняла.

Я убрала волосы под косынку и пошла на огород.

Тяпка у Анники имелась. Старенькая, с легкой высохшей ручкой.

Но удобная и острая.

Так что к моменту, когда Анника вернулась от распределительницы с пустой корзинкой, я из десяти шагов ее огорода окучила два.

Старалась все делать на совесть. Так что из земли теперь вместо ботвы торчали лишь зеленые кудряшки. Одни вершинки картофельной ботвы.

Анника, увидев это, только рот раскрыла.

– Это… зачем так? – промолвила она, разглядывая мою работу.

– От закопанных в землю стеблей новые корни пойдут, – объяснила я. – На них завяжутся новые клубни. И картошки станет больше в два раза. Понимаешь?

– А-а-а!

Анника выглядела пораженной в самое сердце. Словно я ей какое-то хитрое колдовство раскрыла.

Секретный фокус.

– А распределительнице я что скажу? – произнесла она.

– Скажешь, что от гусят защитила. Чтоб они не обкусали картошку госпожи Ферро.

Гусята были той еще проблемой.

Они ели все время.

Пока не было Анники, я то и дело отвлекалась, бросала окучивание и неслась добывать им травы.

Вокруг прудика Анники я тяпкой вырубила весь мокрец, выполола все сорняки с ее семи картофельных кустов – за своей картошкой она ухаживала не так тщательно, и нет-нет, да пропускала травинку.

Веселая и уютная зелень осталась только на замшелых камнях да на картофельной ботве и розах. Я вырубила там все, абсолютно все.

Тайный садик был чистый, как на выставке. Земля черная, влажная, жирная.

И всю раздобытую там траву я отдала гусям.

Они для начала слопали сочный свежий мокрец.

Утомились, устроились поспать в тенечке.

Я занялась картофелем. А когда вернулась проведать гусей, от травы и следа не осталось.

Все было съедено. Даже стебли, грубоватые и толстые, были растерзаны жадными голодными клювами.

А земля вокруг была… тщательно удобрена, скажем так.

И гуси верещали, требуя еще пищи.

– Да уж, – проворчала я, отдавая им вечернюю порцию каши. – Анника права, вы просто чума какая-то! Вас прокормить непросто… Петрович! А ты почему не помогаешь им найти еду? Анника говорила, – сурово произнесла я, – что тут полно червяков и личинок. Но я что-то их не вижу!

– А?! – встрепенулся Петрович и покосился на меня одним глазом.

Абсолютно безумным.

Зоб его был подозрительно полон.

А из клюва торчал отвратительный извивающийся червяк!

– Ну, Олег Петрович! – воскликнула я, всплеснув руками. – Да вы в одну каску всех червяков сожрали?!

– Ничего подобного я не ел, – желчно возразил он и сглотнул червяка. И тут же клюнул еще одного.

Такого наглого вранья от собственного преподавателя я не ожидала!

Интересно, это куриная личность так влияет на Олега Петровича, или он сам такой?

Нет, ну не может же курица подавить личность человека! Мужчины!

Впрочем, не многого ли я хочу от того, у кого мозг с грецкий орех?

– Кажется, вам поручено было заботиться о гусятах, – строго произнесла я.

– Вот еще, – нахально отозвалась птица.

– Олег Петрович! Если уж мы вместе попали сюда, то нужно помогать друг другу, чтобы выжить!

– Вот и выживай, выживай, Денежкина, – желчно и язвительно отозвалась курица, поклевывая червяков с ботвы. – На мой век червяков хватит. А ты давай, работай! Вкалывай! Я же говорил, что ты ни на что не способна, кроме как лопатой махать? Вот и маши!

И он так и покатился со смеху.

– В этом мире вряд ли можно прокормиться вашими формулами, – проворчала я. – Так что побольше уважения к труду.

– Уважения? – Олег Петрович нервно дернул крылом. – Каким бы темным это средневековье ни было, но и тут есть ученые, думаю. Ты могла бы стать светилом! А вместо этого роешь навоз. Потому что предмета абсолютно не знаешь, – курица снова издевательски закудахтала.

– Напомню, что и вы тут, со мной, застряли. И светилом науки вам точно не быть!

Но это не смутило Олега Петровича.

– Я попал сюда, наверное, посмотреть на твои жалкие потуги выжить, – ответил он, разгребая лапой гусиные какашки. – Посмеяться. И удостовериться, что я был прав! Ты ни на что не годишься, абсолютно. Денежкина с тяпкой в руках и с подбитым глазом! Всегда думал, что ты так и кончишь. В каком-нибудь грязном спальном районе, с мужем-алкоголиком.

И он снова так и покатился со смеху.

Какое странное легкомыслие!

Кажется, он вообще не переживал, что попал в тело курицы.

Как будто всю жизнь тут и жил.

И совести у него не было ни на грош. Нет, ее и раньше не было, но теперь это было как-то особенно заметно.

Словно с человеческой оболочкой с него сполз тонкий налет цивилизованности.

Ему просто нравилось надо мной издеваться. Говорить гадости. Думаю, если б я сейчас заплакала, он бы принялся кудахтать и летать вокруг, пытаясь клюнуть меня в рану на голове. Чтоб сделать побольнее.

Он что, думает, что ему все сойдет с рук? А я стану его кормить и защищать только потому, что мы знакомы?! И терпеть его издевательства?

– Ах ты, паразит! – прорычала я.

Ловко ухватив курицу за ноги, я вздернула Олега Петровича вверх. Перевернула его вниз головой. Решительно ухватила тяпку.

– Я сейчас голову тебе отрублю!

Приток крови к голове хорошо сказался на умственных способностях Олега Петровича.

Он вытаращил глаза и завопил не своим голосом:

– Денежкина, прекрати! Я же пошутил, Денежкина!

– Эстелла, – прорычала я, опасно тыча лезвием ему под бородку.

Олег Петрович смотрел на меня совершенно куриными бессмысленными глазами.

– Повтори, – велела я.

– Эстелла, – покорно прокудахтал он.

– А ты курица, Петрович, – подвела итог я. – Если еще хоть слово от тебя услышу, я тебя отделаю почище того психопата, который ощипал! Ты меня понял?

Я размахнулась Петровичем, как олимпийский чемпион по метанию молота, и запустила его в огород, как ракету.

Он с воплями пролетел над ботвой и воткнулся где-то среди не окученной картошки.

За этим-то занятием меня и застала Анника.

– Демона воспитываешь? – деловито осведомилась она. – Правильно! Его надо, а то на голову сядет.

Пока она осматривала окученные мной кусты картофеля и пробовала сделать это сама, я присела прямо в борозду. От обиды на этого чертова Петровича хотелось плакать. От испытанной злости голова закружилась.

А еще и гусята разбежались по всему огороду.

Анника еле их собрала. Как бы не заболели…

– Что-то ты неважно выглядишь, – обеспокоенно сказала она, устраивая гусят в своей корзинке.

– Голова разболелась, – ответила я тихо.

– Так иди, приляг! – сказала Анника. – Ты так много сделала для меня… и прополола огород, и окучила, и вот за гусятами присмотрела. Тебе надо отдохнуть!

Петрович опасливо высунул голову из-за земляной горки вокруг картофельного куста.

Оставаться наедине с Анникой он явно боялся.

Вот ее, девчонку, боялся без слов, а меня нет. Словно я размазня какая-то.

Курица надо мной издевается! Курица!

Я сжала зубы, чтоб не разреветься.

От Петровича можно ожидать издевательств за любое проявление слабости.

А я просто не выдержу. Я просто взорвусь. Сойду с ума.

Значит, надо держать себя в руках.

– Идем, – жалостливо произнесла Анника. – Я помогу тебе прилечь. Я сама все доделаю, как ты и показала! А ты пока отдохни. Поспи.

– Надо в доме убраться, – пробормотала я, опираясь на ее худенькое плечико.

– Это потом, – тряхнула она головой. – Уж точно не сейчас.

Глава 9

Переживали мы за гусят, а расхворался у нас Петрович.

И, главное, ничего же не предвещало!

Пока Анника окучивала и пропалывала весь свой огород, я немного отлежалась.

Анника принесла мне воды из своего волшебного ключа, я умылась, немного попила и положила на лоб прохладный компресс.

И через час всю хворь как рукой сняло.

Даже болеть голова перестала, будто и не было никакой раны. Я даже шаль свою постирала и развесила сушиться на жарком солнышке, и никакого головокружения со мной не случилось.

На обед Анника принесла свежего зеленого гороха, лука, огурцов и редиса, и щедро поделилась своей добычей со мной.

Распределительница по каким-то своим критериям эти овощи забраковала. Не приняла на продажу.

Наложила штрафы на работников, принесших ей кривые огурцы. Хотя работники-то в чем виноваты?

А Анника их прихватила. Чего добру пропадать?

– Кривые-то они кривые, – посыпая огурец солью и хрустя его сочной крепкой сердцевиной, заявила она. – Только все равно вкусные и свежие. Эх, нам бы немного муки и яиц… Так пирогов с луком и яйцом хочется… С хрустящей золотистой корочкой…

Но чего нет, того нет.

Остается только мечтать.

Накормив гусят остатками каши и очистками огурцов, я решила убрать домик.

Тем более, что убирать-то тут нечего. Всего одна комната.

Печка, три лежанки, маленький шкафик и стол.

Неужто не справлюсь?

Начала я с печки.

Долго обметала ее стенки, потом мокрой тряпкой оттерла от осевшей на них сажи.

Вымела все из печи, отмыла кирпичи. Они стали ярко-оранжевыми.

Ни песчинки внутри, ни уголька!

За печкой обнаружила ведро с давно засохшей известью и вросшей в нее толстой кистью, скрученной из пеньки.

– О, как кстати! – пробормотала я.

Полчаса ушло на то, чтобы размочить известь и кисть, развести раствор пожиже.

Я аккуратно побелила печь, так, что она из бледно-желто-коричневой стала гладкой, белоснежной. А потом тщательно замыла брызги на полу.

И в домике сразу стало светлее.

Воды я натаскалась – жуть.

В домике было всего три маленьких окошка, но на каждое мне пришлось нести по ведру воды.

Я намывала стекла до тех пор, пока они не заблестели как хрусталь.

Рамы были из твердого черного дерева. Совсем еще не старые, крепкие, хорошо сработанные.

Я терла и терла их, смывая налет и гарь. И скоро окошки были как новенькие!

Занавеси на окнах были серыми от пыли и походили на слежавшиеся тряпочки. Похоже, Анника ими не пользовалась совсем. Как раздвинула, так они и остались навсегда. Да и когда ей укрываться от полуденного зная, если она все время проводит за работой?

Я сняла их и замочила в ведре со щелоком.

Пусть отмокнут!

– Потом прокипячу, и станут они чистыми, белыми! – пробормотала я.

Деревянные лежанки и стол я тоже помыла.

От усердия поскоблила их ножом, отчищая до природного светлого цвета. Крупным песком пошоркала, как наждаком, полируя разводы на дереве.

И пол тоже натерла песком.

Долго смывала старую грязь, возила и возила тряпкой. Зато отмыла дочиста, оттерла песком, окатила водой. Щеткой вымыла грязь из углов, оттерла стертый ногами порожек.

В доме сразу запахло свежим деревом и травой. Стало не душно, а свежо и прохладно. И очень уютно. Дерево ведь имеет какую-то особую магию. Когда к нему прикасаешься, когда видишь разводы, сучки, становится невероятно тепло на душе.

Солнце желтыми квадратами лежало на дощатом полу, высушивая доски.

Было светло и немного празднично.

Под потолком я навешала душистых трав, раскрыла окна, чтоб проветрить.

– Завтра шкафом займусь, – решила я. – Там наверняка гора посуды, банки-склянки. Так сразу и не разберешься. Вот завтра и посвящу весь день на то, чтобы навести там порядок!

Явившаяся с работы Анника только руками всплеснула.

На глаза ее навернулись слезы.

– Я спасена! – прошептала она. – Эстелла, ты даже не знаешь, что ты сделала для меня! Нет грязи – нет штрафа!

– Погоди, – пропыхтела я, отирая потный лоб. – Еще снаружи дом покрасим. И тебе еще премию выпишут!

Анника в подоле своего платья принесла еще сорняков и червяков для прожорливых гусят.

Ссыпала им в корзинку, и они с писком принялись за еду.

Услышав это, в дом, в приоткрытую дверь, ворвался Петрович и с совершенно ненормальным видом набросился на червей, будто ничего вкуснее в жизни не ел.

Он клевал и клевал, выдирая личинок у гусят из-под носа. Глотал, давился, и снова хватал.

Смотреть на это было неприятно.

Вообще, когда речь заходила о еде, у него словно разом отключались ум, честь и совесть.

Особенно ум.

Он превращался в обычную курицу, которая просто одержима идеей пожрать.

Вот где ужас-то.

– До чего прожорливый, – неодобрительно заметила Анника. – И ладно б польза от него была какая, а то ведь просто жрет за наш счет! Может, все ж выгоним его?..

Петрович продолжал свое пожирательство, абсолютно не слыша угроз.

А через час ему поплохело.

– Мне кажется, у меня жар, – стонал он, лежа на полу, раскинув крылья. Справедливости ради, надо сказать, что и дышал он часто, тараща на нас несчастные испуганные глаза. – Я простудился, разгуливая по огороду в таком виде! И внутри все горит и крутит… Словно душа просится наружу…

– Да ты просто червяков обожрался, – сказала честная и прямолинейная Анника. – Нельзя быть таким жадным!

– Эти черви были ядовитыми-и-и! – выгибаясь, закидывая голову чуть не за лысую гузку, метался и стонал в агонии Петрович. – Вы отравили меня-а-а… А-а-а-а… Убийцы!

Анника посмотрела на него насмешливо, но смолчала.

– Петрович, может, тебе водички? – участливо спросила я.

– Утри мне испарину со лба, – стонал страдалец. – Темнеет в глазах… О, какая всепожирающая боль! Словно ваши черви прорвали мне желудок и расползлись по всему телу! Накатывает волной! Давит! О, умираю! Они сейчас разорвут меня в клочья! Ваши червяки-и-и!

– Хорошо, что на тебе испытали червяков, а не на гусятах, – заметила Анника. – Если б померли они, их было бы жаль. А тебя, прожорливая курица, нет.

– У тебя нет сердца, – чуть не со слезами в голосе простонал Петрович. – Такие вещи говорить умирающему… О, небо! Еще волна! Я сейчас взорвусь! Яд захлестывает меня целиком!

– У тебя газы, – язвительно заметила Анника. – Эстелла, давай его во двор выгоним. А то он сейчас все полы устряпает. Он же ведро личинок съел, ей-богу!

– Я вижу! Свет! В конце! Тоннеля! – проорал Петрович, вытянув изо всех сил шею и выпучив глаза. – Прощайте! Ко-ко-ко-ко!

Он на миг замер, замолк, а потом клюнул гузкой вниз. И на чистых досках пола осталось свежее, чистенькое и беленькое яйцо!

– Фух, кажется, отпустило, – пробормотал Петрович слабым голосом.

Я глазам своим не могла поверить.

– Петрович! – выдохнула я. – Так ты все-таки курица?! Не петух – ты курица, Петрович!

– Ась?! – встрепенулся страдалец и обернулся назад. – Что?!

– Несушка ты, – пояснила «роженице» Анника. – Я же говорила, что это курица. Для петуха она мелкая. Хорошо, кстати, что это так и оказалось. От курицы больше толку. Яйца теперь у нас будут всегда! Так что ешь, Петрович, теперь больше червяков. Тебе полезно.

Петрович покраснел от смешанных стыда и гнева.

– Я петух! – чуть ли не брызжа слюной, прокричал он.

– Ага, – усмехнулась я.

– Вы это мне подкинули!!! А у меня всего лишь газы!

– Да-да-да, – поддакнула Анника.