Текст книги "Человек из тени"

Автор книги: Коди Макфейден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Слушайся меня, или я сделаю больно твоей мамочке, – говорит он Бонни. Он использует их любовь друг к другу как кнут, ему нужно загнать их в спальню.

– Он ведет их в спальню. – Я иду по холлу, Джеймс – за мной.

Мы входим в спальню.

– Он закрывает дверь. – Я протягиваю руку и захлопываю дверь.

Я представляю себе, как Энни смотрит на закрывшуюся дверь и не осознает, что ей не скоро доведется увидеть, как она открывается.

Джеймс смотрит на постель, думает. Представляет себе разыгравшуюся здесь сцену.

– Он вынужден следить за ними обеими, – замечает Джеймс. – Бонни он, разумеется, не боится, но он не может расслабиться до тех пор, пока Энни не связана.

– В фильме на Энни наручники.

– Верно. Значит, он заставил ее их надеть. Хотя бы на одну руку, ему этого вполне достаточно.

– Вот, держи, – говорит он Энни, доставая из сумки наручники и бросая ей…

Нет, не так. Отматываем назад.

Он держит нож у горла Бонни. Смотрит на Энни, окидывает ее взглядом с ног до головы, раздевает ее глазами. Хочет убедиться, что она его понимает.

– Раздевайся, – говорит он. – Раздевайся, а я посмотрю.

Она колеблется, и он шевелит ножом у горла Бонни.

– Раздевайся.

Энни плачет, но раздевается. Оставляет только лифчик и трусики, последняя попытка сопротивления.

– Все снимай! – рычит он. Дергает ножом.

Энни слушается, продолжая плакать…

Нет, опять не так. Отматываем назад.

Энни слушается и заставляет себя не рыдать. Она старается быть сильной ради дочери. Она снимает лифчик и трусики, не сводя с Бонни глаз. «Смотри на мое лицо, – мысленно приказывает она. – Смотри на мое лицо. Не на это. Не на него».

Теперь он вынимает из принесенной с собой сумки наручники.

– Прикрепи свое запястье наручником к кровати, – распоряжается он. – Побыстрее.

Она делает, как он велит. Когда он слышит щелчок наручников, он лезет в сумку и достает следующие. Эти цепи он надевает на тоненькие ручки и ножки Бонни. Девочка дрожит. Он не обращает внимания на ее рыдание и сует ей в рот кляп. Бонни жалобно смотрит на мать. Этот взгляд умоляет: «Заставь его прекратить!» Энни плачет еще сильнее.

Он по-прежнему очень осторожен. Пока не разрешает себе расслабиться. Подходит к Энни и оставшимся браслетом прикрепляет ее второе запястье к кровати. Затем сковывает лодыжки. Сует в рот кляп.

Ну вот. Теперь можно расслабиться. Его дичь никуда от него не денется. Она не может убежать, значит, не убежит.

«Не убежала», – думаю я.

Теперь он может насладиться моментом.

Он не торопясь подготавливает все в комнате. Передвигает кровать, устанавливает видеокамеру. Есть определенный порядок, которому необходимо следовать, симметрия, которую ни в коем случае нельзя нарушать. Не следует торопиться. Пропустив что-то, можно нарушить красоту всего действия, а действие для него – все. Его воздух и вода.

– Кровать, – говорит Джеймс.

– Ты о чем? – не понимаю я.

Он встает и подходит в спинке кровати. Кровать у Энни королевских размеров. И тяжеленная.

– Как он умудрился ее подвинуть? – Джеймс подходит к изголовью кровати и смотрит на ковер. – Тут остались следы. Он тянул ее. Он за что-то ухватился и тащил ее на себя, пятясь задом. – Джеймс опускается на колени. – Он схватил ее снизу и приподнял. – Джеймс встает, меняет позицию, ложится на живот и заползает под кровать почти до пояса.

Я вижу, как вспыхивает фонарик.

Джеймс выползает из-под кровати и улыбается:

– Там нет следов порошка для снятия отпечатков пальцев.

Мы смотрим друг на друга. Я скрещиваю пальцы. Не сомневаюсь, что Джеймс поступает так же.

Преступник ошибается, полагая, будто в латексных перчатках не оставляет отпечатки пальцев. Эти перчатки настолько плотно облегают руки, что повторяют папиллярные линии. Они, по сути, становятся второй кожей. Для хирурга это хорошо: сохраняется тактильная чувствительность. Для преступника – не очень: если он в таких перчатках коснется какого-нибудь предмета, то не исключено, что на предмете появится след, пригодный для идентификации.

Кровать Энни сделана из дерева. Логично допустить, что убийца отметился. Хотя и работал в перчатках.

Вероятность небольшая. Но все лучше, чем ничего.

– Молодец, – говорю я.

– Спасибо.

«Смазка и шарикоподшипники», – думаю я. Только на месте преступления Джеймс ведет себя нормально.

Все подготовлено. Он подходит к кровати… Порядок. Камера направлена верно… Он сосредотачивает внимание на Энни. Смотрит на нее сверху вниз.

Это первый раз, когда она его хорошо видит. До этого он суетился, устраивал декорации. У нее еще была надежда. Теперь, когда он упер в нее взгляд, она понимает. Она видит его глаза. Они бездонны, черны и наполнены бесконечной жаждой крови.

Он знает, что она понимает. Что она все осознает. Это, как обычно, воспламеняет его. Он загасил надежду еще в одном человеческом существе.

Это заставляет его чувствовать себя Богом.

Мы с Джеймсом прибыли на станцию одновременно, по расписанию. Мы видим его, видим Энни и боковым зрением видим Бонни. Мы ощущаем запах отчаяния. Темный поезд набирает скорость, мы едем в нем, наши билеты прокомпостированы.

– Давай теперь еще раз посмотрим видео, – говорит Джеймс.

Я щелкаю мышкой, и мы смотрим смонтированный кусок. Он танцует, он режет, он насилует.

От того, что он делает, кровь брызжет во все стороны, он чувствует ее запах, ее вкус, ощущает, как намокла его одежда. В какой-то момент он оглядывается и смотрит на ребенка. Лицо у девочки белое, тело трясется. Это внушает ему почти непереносимую, близкую к оргазму сладость. Он содрогается, каждый мускул дрожит от эмоций и ощущений. Он не просто насильник. Он великолепный насильник. Он насилует до смерти. Весь мир трясется, и он в эпицентре. Он рвется к вершине, он уже близко – в этот момент мир взрывается, и в ослепительной вспышке все разумное и человеческое исчезает.

Это единственный миг, когда злоба перестает его мучить. Момент удовлетворения и облегчения.

Нож опускается, кругом кровь и кровь. Он на вершине горы, он встает на цыпочки и поднимает руку. Он вытягивает палец, но не для того, чтобы коснуться Бога, не для того, чтобы стать чем-то БОЛЬШИМ, а для того, чтобы стать ничем, совсем ничем. Он запрокидывает голову, и его тело сотрясает оргазм, более сильный, чем он может выдержать.

Теперь все кончено, и злость возвращается.

Что-то скребется у меня в мозгу.

– Останови, – говорю я и перематываю пленку. Затем снова запускаю. Опять это странное ощущение. Я недоуменно хмурюсь: – Что-то не так. Вот только что именно?

– Можно посмотреть этот кусок кадр за кадром? – спрашивает Джеймс.

Мы возимся с кнопками, наконец находим нужные и получаем изображение. Если не покадровое, то очень и очень замедленное.

– Где-то здесь, – бормочу я.

Мы оба наклоняемся вперед. Обнаруживаем искомое в конце пленки. Он стоит у кровати Энни, затем идет короткая перебивка, и он снова стоит у кровати, но что-то меняется.

Джеймс догадывается первым.

– Куда девалась картина?

Мы отматываем пленку назад. Он стоит у кровати, на стене за его спиной висит картина: ваза с подсолнухами. Перебивка. Он стоит у кровати, а картины нет.

– Какого черта?

Я оглядываюсь на то место, где висела картина. Я вижу ее. Она прислонена к перевернутому столику.

– Почему он снял ее со стены? – спрашивает Джеймс. Он спрашивает не меня, он задает вопрос самому себе.

Мы снова смотрим пленку. Стоит, картина висит, перебивка, стоит, картины нет. Снова и снова. Стоит, картина висит, перебивка, стоит, картины нет. Картина, нет картины…

Понимание не просто озаряет меня. Оно врывается ураганом. Челюсть отвисает, голова кружится.

– Милостивый Боже! – кричу я, пугая Джеймса.

– Ты что?

Я перематываю пленку назад.

– Смотри еще раз. Отметь теперь, где находился верх картины, и запомни это место. Найди его на стене, после того как картина исчезает.

Фильм идет снова. Стоп. Джеймс хмурится:

– Я не… – Он замолкает, глаза его расширяются. – Это правда? – Он не верит собственной догадке. Я снова кручу пленку.

Теперь сомнений нет. Мы смотрим друг на друга. Все изменилось.

Теперь мы знаем, почему была снята картина. Потому что она могла сыграть роль мерила. Мерила роста.

Мужчина, стоящий у кровати Энни, когда картина висит на стене, на добрых пару дюймов выше, чем тот, который стоит над Энни, когда картины нет.

Мы добрались до кабины машиниста темного поезда, и то, что мы увидели, повергло нас в шок.

В кабине не один машинист.

Двое.

15

– Вы правы, – говорит Лео и в изумлении смотрит на меня и Джеймса. Он только что закончил изучать видео. – Этот урод – большой хитрец.

Келли, Дженни и Чарли собрались у монитора. Мы рассказали им, как представляем себе ход событий, и закончили настоящей бомбой – нашим открытием.

Дженни смотрит на меня:

– Вау.

– Вам раньше что-то подобное встречалось? – спрашивает Чарли. – Чтобы в таком деле работали двое?

Я киваю:

– Однажды. Но там было по-другому. Парочка состояла из мужчины и женщины, главным был мужчина. Двое мужчин, работающих вместе, – очень необычный случай. Ведь то, что они делают, для них дело глубоко личное. Интимное. Большинство не хотят делиться эмоциями.

Все молчат, переваривая новости. Тишину нарушает Келли:

– Я поищу отпечатки пальцев, лапонька.

– Я должна была об этом подумать, – сокрушается Дженни.

– Да уж, – ядовито бросает Джеймс. Он уже в своем репертуаре.

Дженни гневно смотрит на него. Он ее игнорирует и наблюдает за Келли.

Келли распаковывает ультрафиолетовый микроскоп с высокой разрешающей способностью и прочие причиндалы. Этот микроскоп используется для обнаружения отпечатков пальцев. К нему прилагаются надеваемый на голову дисплей, предохраняющий глаза от ультрафиолетовых лучей, ультрафиолетовый излучатель и ручная ультрафиолетовая камера с высокой разрешающей способностью. Микроскоп не всегда срабатывает, но его преимуществом является то, что он не повреждает обследуемую поверхность. В отличие от порошка и клея.

– Все готово, – говорит Келли. Она выглядит как героиня научно-фантастического фильма. – Выключайте весь свет.

Чарли щелкает выключателем, и мы наблюдаем, как Келли ложится на спину и залезает под кровать. Нам виден отсвет излучателя, которым Келли водит по доскам кровати. Пауза, какая-то возня, затем несколько щелчков. Потом еще несколько щелчков. Свет излучателя гаснет, Келли выползает из-под кровати и поднимается на ноги. Чарли включает свет.

Келли ухмыляется:

– Три хороших отпечатка с левой руки и два с правой. Ясные и четкие, лапонька.

Впервые за все время с той минуты, как Келли позвонила мне и сообщила, что Энни убита, я испытываю что-то кроме злости, печали и холода. Я ощущаю возбуждение.

– Попался, – говорю я и тоже ухмыляюсь.

Дженни удрученно качает головой:

– Вы, ребята, и в самом деле высший класс.

«Просто катаемся на темном поезде, Дженни, – думаю я. – Именно он привозит нас к вашим ошибкам».

– Вопрос, – вмешивается Алан. – Как так вышло, что никто не пожаловался на громкую музыку? Громкость у них была по максимуму.

– Я могу ответить, лапонька, – говорит Келли. – Помолчите и прислушайтесь.

Мы так и поступаем. Комнату наполняют звуки джаза и другой музыки. Звуки летят отовсюду – и сверху, и снизу.

Келли пожимает плечами:

– Здесь живет молодежь.

Алан кивает:

– Согласен. Еще одно. – Он жестом обводит комнату. – Убийцы здорово выпачкались. Не могли же они просто взять и выйти из дома все в крови. Им надо было сначала вымыться. Ванная комната выглядит идеально чистой, поэтому я думаю, что они приняли душ и тщательно убрали за собой. – Он поворачивается к Дженни: – Техники-криминалисты проверили канализацию?

– Я выясню, – обещает Дженни.

Звонит ее сотовый телефон, и она отвечает:

– Чанг. – Смотрит на меня. – В самом деле? Хорошо. Я ей передам.

– Что еще? – спрашиваю я.

– Это мой человек из больницы. Бонни заговорила. Сказала только одно предложение, но он решил, что ты захочешь узнать.

– Что?

– Она сказала: «Хочу Смоуки».

16

Дженни быстро доставляет меня в больницу, воспользовавшись полицейской сиреной. По дороге мы не разговариваем.

Я стою у постели Бонни и смотрю на нее. Она смотрит на меня. Меня снова поражает ее необыкновенное сходство с матерью. Меня это сходство смущает: я только что видела, как умирает Энни, и вот теперь она смотрит на меня глазами своей дочери.

Я улыбаюсь девочке:

– Мне сказали, ты звала меня, солнышко.

Бонни кивает, но не говорит. Я понимаю, что большего сейчас от Бонни не дождаться. Стеклянный взгляд, вызванный шоком, исчез, в глазах поселилось что-то отстраненное, безнадежное и тяжелое.

– Мне надо задать тебе парочку вопросов, солнышко. Можно?

Она настороженно смотрит на меня. Но кивает.

– Были ведь два плохих дяди, верно?

Страх. Губы дрожат. Но она кивает.

«Да», – перевожу я.

– Хорошо, солнышко. Другой вопрос, и на этом все. Ты видела лицо хотя бы одного из них?

Она закрывает глаза. Сглатывает. Снова открывает глаза. Отрицательно качает головой.

«Нет».

Я вздыхаю. Я огорчена, но не удивлена. Ладно, огорчаться буду позже. Я беру Бонни за руку:

– Ты прости меня, солнышко. Ты ведь хотела меня видеть. Ты не должна мне говорить, что ты хочешь, если все еще не можешь разговаривать. Но может быть, ты можешь показать?

Она продолжает смотреть на меня. Кажется, она ищет что-то в моих глазах, какой-то уверенности. По выражению ее лица не могу понять, находит ли она то, что ищет. Но она кивает.

Затем берет меня за руку. Я жду слов, но напрасно. И тут я понимаю.

– Ты хочешь уйти со мной?

Она снова кивает.

Я на мгновение теряюсь под напором мыслей. Насчет того, что сейчас не способна позаботиться ни о себе, ни о ком бы то ни было другом. Что не могу бросить работу и заниматься ею. И так далее и тому подобное. Но на самом деле я понимаю: все это не имеет значения. И я улыбаюсь и сжимаю ее руку.

– У меня тут еще есть дела, но, когда я буду уезжать из Сан-Франциско, я приду за тобой.

Она продолжает смотреть мне в глаза. Кажется, она нашла там то, что искала. Она сжимает мою руку, отпускает ее, отворачивает голову и закрывает глаза. Я стою и смотрю на нее.

Я выхожу из палаты с сознанием, что в моей жизни произошла перемена. Я не знаю, хорошая или плохая, да это в данный момент и не важно. Речь идет не об удобстве. Речь идет о выживании. Это тот уровень, на котором мы сейчас с ней действуем, Бонни и я.

Вместе с Дженни отправляюсь в полицейское управление Сан-Франциско. Снова всю дорогу молчим.

В кабинете Дженни спрашивает меня:

– Значит, ты собираешься забрать ее?

– У нее никого, кроме меня, нет. Похоже, и у меня нет никого, кроме нее.

Дженни думает над моими словами. На ее лице появляется легкая улыбка.

– Это здорово, Смоуки. Правда здорово. Ты же не захочешь, чтобы ребенок ее возраста попал в воспитательное учреждение. Она уже слишком большая. Никто ее не удочерит.

Я поворачиваюсь к ней. Чувствую какой-то подтекст. Я хмурюсь. Она бросает на меня напряженный взгляд. Вздыхает и расслабляется.

– Я сирота. Мои родители умерли, когда мне было четыре года, так что я выросла в приюте. В то время никто не стремился удочерить девочку-китаянку.

Я удивлена и потрясена.

– Я представления не имела.

Она пожимает плечами:

– Это не то, чем ты делишься со всеми подряд. Ну, ты знаешь: «Привет, я Дженни Чанг, и я сирота». Я не очень люблю на эту тему разговаривать. – Она смотрит на меня, как бы подчеркивая, что данный момент не исключение. – Но одно я хочу сказать. Ты поступаешь правильно. Это чистый поступок.

Я думаю о ее словах и понимаю, что она права.

– Мне тоже кажется, что так будет правильно. Энни ведь оставила ее мне. Во всяком случае, я так слышала. Я еще не видела ее завещания. Правда, что он оставил его рядом с телом Энни?

– Да. Оно в досье.

– Ты его видела?

– Угу. – Она замолкает. Еще одна задумчивая, тяжелая пауза. – Она все оставила в твоем распоряжении, Смоуки. Настоящей наследницей, естественно, является дочь, но ты названа ее опекуном и доверенным лицом. Наверное, она была настоящим другом.

У меня все разрывается от боли при этом замечании.

– Она была моей лучшей подругой, Дженни. Еще со школы.

Дженни несколько минут молчит. Затем произносит всего три слова:

– Пошло оно все.

Под «все» она подразумевает этот мир с его жестокостью и несправедливостью. «Пошло оно все к такой-то матери, – хочет сказать Дженни, – и пусть оно умрет, и будет похоронено, и превратится в прах, и развеется по ветру».

Я отвечаю ей соответственно:

– Спасибо.

17

– Тебе развернутое или сжатое изложение? – спрашивает Алан, открывая папку с отчетом о вскрытии.

– Сжатое.

– Пожалуйста… Убийца или убийцы изнасиловали ее как до, так и после смерти. Он или они резали ее острым предметом по живому, большинство из этих ран были не смертельными.

Пытки. Я кивком прошу его продолжать.

– Причина смерти – потеря крови. Она истекла кровью, у нее перерезана яремная вена. – Он кидает взгляд на страницу в папке. – Когда она умерла, они вдоволь позабавились с ее телом, они выпотрошили ее. Вынули внутренние органы, разложили по пакетам и оставили около тела. – Он смотрит на меня. – Все органы на месте, за исключением печени.

– Скорее всего они забрали ее с собой, – вставляет Джеймс. – Или съели.

Я пытаюсь скрыть дрожь, которую вызывают его слова. Я уверена, что он прав.

– Раны были нанесены предположительно скальпелем. Медики утверждают, что внутренние органы были удалены весьма профессионально. Подразумеваются не хирургические навыки, но знание анатомии и умение удалить органы без повреждения. Эти ублюдки не только удалили толстые и тонкие кишки, но и рассортировали их. Три пакета для тонких кишок и четыре для толстых.

Я думаю над его последними словами.

– Он… Прости, они обошлись таким же образом с другими органами?

Он смотрит в записи и качает головой:

– Нет. – Поднимает глаза на меня. – Они бахвалились.

– Это хорошо, – мрачно резюмирую я.

Лео в изумлении таращит на меня глаза:

– Что же тут хорошего?

Алан поворачивается к нему и отвечает за меня:

– Хорошо потому, что мы ловим таких парней на ошибках. Если они бахвалятся, значит, самого убийства для них недостаточно. Они хотят привлечь наше внимание. Следовательно, они могут потерять осторожность. И наделать ошибок.

– Говоря по-простому, детка, – вмешивается Келли, – это означает, что у них еще больше мозги набекрень, чем обычно. И больше шансов обмишуриться.

– Понял, – говорит Лео. Но выглядит при этом немного озадаченным.

Я его понимаю. Довольно затруднительно рассматривать удаление внутренних органов двумя психопатами как нечто положительное. Возможно, он решает, хочется ли ему обрести такой взгляд на события.

Алан продолжает:

– Удалив органы, они оставили брюшную полость открытой и привязали Бонни к телу матери. – Он закрывает папку. – Никаких следов спермы, только следы латекса во влагалище.

«Они пользовались презервативами, чтобы не оставить следов для анализа на ДНК», – соображаю я.

– Больше ничего. Никаких волос или отпечатков пальцев на теле. Все.

– И что дальше?

Джеймс пожимает плечами:

– Взгляните на картину в целом. Нет признаков какой-то нерешительности при нанесении ран. Они были абсолютно уверены в том, что делают, когда вспарывали ее. Один из них, наверное, имеет медицинское образование. Думаю, это вполне возможно.

– Или у них просто большая практика, – бормочет Келли.

– Что еще мы знаем? – Я оглядываю всех.

При моих словах Алан достает блокнот и ручку. Так уж у нас заведено. Он готов записать все разумные мысли и предложения.

– Мы знаем, что оба они белые, оба мужчины, – говорит Келли. – Один ростом примерно шесть футов, второй – пять футов и десять дюймов. Оба в хорошей форме.

В разговор вступает Алан:

– Они осторожны. Умеют действовать, не оставляя улик. Никаких волос, эпителия, спермы.

– Но они не так умны, как хотели бы казаться, – замечаю я. – У нас есть отпечатки пальцев в кровати. И мы догадались, что их было двое.

– Ну, тут как раз проблема, – говорит Алан сухо. – Может, они знают про «перенос».

Алан имеет в виду «принцип Локарда». Локард считается отцом современной судебной медицины. Его принцип гласит: «Когда соприкасаются два объекта, происходит перенос материала с одного объекта на другой; этот материал может быть крошечным или крупным, может быть труден для обнаружения, но он обязательно имеется, поэтому на экспертов-криминалистов ложится обязанность собрать все эти материалы, какими бы микроскопическими они ни были, и доказать событие переноса».

Убийцы были осторожны. Отсутствие спермы очень показательно. С распространением детективной литературы, телевизионных шоу и видеофильмов многие насильники стали пользоваться презервативами. Тем не менее это до сих пор считается необычным. Ведь насилие – это прежде всего сексуальная власть. Именно она приводит в экстаз. Презервативы мешают: не такие острые ощущения. Джек-младший и его подельник воспользовались презервативами, что доказывает их знание «принципа Локарда».

– Нам известно, что они не идеальны, – говорит Джеймс. – У них главная слабость – страсть к показухе и желание поддразнить нас. Это занятие рискованное и может рано или поздно привести к ошибке.

– Верно. Что еще?

– По крайней мере один из них хорошо разбирается в технике, – говорит Лео. – Разумеется, чтобы отредактировать видеофильм, не надо большого ума. Но то, как они это сделали, говорит о технической подготовке. Простой пользователь компьютера за здорово живешь с таким делом не справится.

– Мы считаем, что они живут в Лос-Анджелесе, так? – спрашивает Керри.

Я пожимаю плечами.

– Будем отталкиваться от этого. Но точно мы этого не знаем, только подозреваем. Мы знаем, какой тип женщин они намерены приносить в жертву своим страстям. Они же нас известили: они собираются нападать на женщин, подобных Энни. – Я поворачиваюсь к Лео: – Как они назвали ее в письме?

– Современная шлюха на информационном шоссе.

– Как насчет этого? Сколько их может быть?

Лео морщится, услышав вопрос:

– Тысячи, если брать Штаты целиком. Наверное, около тысячи, если ограничиваться Калифорнией. Но это не единственная проблема. Взгляните на этот вопрос с другой стороны. Каждая имеющая сайт является потенциально независимым подрядчиком. Некоторые женщины объединяются в компанию, большинство же действуют, как ваша подруга. Они создают и поддерживают свои собственные веб-сайты. Это дело одиночки, с одним только служащим. И для бизнеса такого типа не существует никакой торговой палаты. В некоторых местах можно найти списки подобных сайтов, но единого консорциума не существует.

Я размышляю над очередными плохими новостями. Кое-что приходит мне в голову.

– Все понятно. Но давайте посмотрим на вопрос с другой стороны. Вместо того чтобы перебирать всех занятых в этом деле, давайте поищем место, где наши убийцы обнаружили Энни. Ты сказал, что есть списки таких сайтов, верно?

Лео кивает.

– Вряд ли она попала во все эти списки. Нужно искать там, где она значится, тогда мы найдем женщин, к которым убийцы могут прийти в следующий раз.

Он снова качает головой, на этот раз отрицательно.

– Все не так просто. Что, если они нашли ее с помощью поисковой машины? А если так, какое слово или фразу они использовали в качестве пароля? Кроме того, большинство операторов сайтов любят использовать рекламные сайты. Маленькие, бесплатные, с парой фотографий и адресом главного сайта. Вроде как: «Если вам нравится товар, добро пожаловать в магазин». Они вполне могли наткнуться на один из таких сайтов.

– Не говоря уже о том, что они могли найти ее через тебя, Смоуки, – с видимой неохотой добавляет Келли.

Я согласно киваю. И разочарованно вздыхаю:

– Короче, компьютер нас никуда не приведет?

– Отнюдь, – возражает Лео. – Нам следует найти перечень ее подписчиков. Людей, которые платили за то, чтобы посмотреть ее основной сайт.

Я немедленно воодушевляюсь. Алан, похоже, тоже.

– Верно, верно, – говорит он. – Именно таким способом вылавливают преступников, увлекающихся детским порно, так?

Лео улыбается:

– Ага. Существует куча законов и предосторожностей, когда дело доходит до обработки кредитных карточек. Сохраняются отчеты. Более того, многие процессоры снабжены программой «Проверка адресов». То есть адрес, сообщенный при подписании чека, проверяется на соответствие тому адресу держателя карточки, который значится в реестре.

– Мы знаем, сколько у нее было подписчиков?

– Пока не знаем. Но это нетрудно выяснить. Нам может потребоваться ордер, но с большинством этих компаний достаточно легко работать. Я не жду никаких трудностей.

– Хочу, чтобы ты этим занялся, когда мы вернемся, – говорю я ему. – Алан может помочь тебе с ордером. Достань список и прочеши его. Еще я хочу, чтобы ее компьютер детально рассмотрели. Ищи все, что угодно, если это может куда-то привести. Может быть, она делала какие-нибудь заметки для себя, что-то пометила…

– Понял. Я также свяжусь с ее провайдером. У него, может быть, сохранились копии тех ее последних сообщений, которые стерты в компьютере.

– Прекрасно.

– Есть еще одна проблема, – вмешивается Дженни. – Убийцы всячески старались убедить нас, что действовал только один человек. Почему?

– Может быть, они собирались как-то запутать нас позднее, – говорю я. – Не знаю. Я над этим еще не думала. – Я трясу головой. – Итог: у нас есть кое-что, с чего мы можем начать. Отпечатки. – Я поворачиваюсь к Келли: – Как у нас с этим делом?

– Я собираюсь ввести их в Автоматическую систему идентификации отпечатков пальцев, когда мы вернемся в Лос-Анджелес. Там их за пару минут сравнят с миллионом отпечатков, так что придется подождать до Лос-Анджелеса.

Это сообщение, больше чем все остальное, радует собравшихся. Все может быть очень просто. Эта система – внушительное средство. Если нам повезет, то мы быстро обнаружим этих парней.

– Договорились.

– Что вы там с Джеймсом надумали, Смоуки? – спрашивает Келли.

– Да, давайте послушаем, – поддерживает ее Алан.

Оба смотрят на меня выжидающе.

Я знала, они обязательно спросят. Они всегда спрашивают. Я ехала в темном – чух-чух – поезде, и видела монстров, по крайней мере одного из них. Келли и Алан хотят знать, что я видела.

– Все это основано только на чувствах и предположениях, – говорю я.

Алан отмахивается:

– Да, да, да. Ты всегда пытаешься от нас так отделаться. Выкладывай.

Я улыбаюсь ему и откидываюсь на спинку стула. Гляжу в потолок. Закрываю глаза и пытаюсь собрать все воедино. Приблизиться, ощутить запах.

– Пока они для меня вроде амальгамы. Мне еще не удалось их разъединить. Они… умны. Очень умны. Не просто притворяются умными. Думаю, по крайней мере у одного из них высшее образование. – Я смотрю на Джеймса. – Возможно, медицинское. – Он согласно кивает. – Их действия умышленны. Все точно планируют. Они потратили много времени на изучение судебной медицины, поэтому стараются не оставлять никаких следов. Это для них исключительно важно. Джек Потрошитель – один из самых знаменитых серийных убийц. Почему? Во-первых, его так и не поймали.Они идут по его стопам в этом и во многом другом, подражают ему. Во-вторых, он дразнил полицейских, вот и они дразнят нас. В-третьих, его жертвами были проститутки, они тоже преследуют тех женщин, которые, по их разумению, являются подобиями тогдашних шлюх. Должны быть и еще параллели.

– У них есть проблема. Нарциссизм, – добавляет Джеймс.

Я киваю:

– Верно.

Чарли хмурится:

– Что вы имеете в виду?

– Попробую объяснить. Когда ты ведешь машину, ты о ней думаешь? – спрашиваю я.

– Нет, я просто кручу баранку.

– Правильно. Но для Джека-младшего со товарищи одного кручения баранки недостаточно. Им необходимо восторгаться своим умением водить машину. Восхищаться, насколько они замечательны и искусны. Они восторгаются тем, что делают, они любуются собой во время процесса… – Я пожимаю плечами. – Если ты тратишь время на любование своей способностью вести машину, то у тебя меньше остается времени на то, чтобы следить за дорогой.

– Отсюда и отпечатки на кровати, – заключает Джеймс. – И это вовсе не гребаная мелочь. Тут уже тебе не волосики или нитки. Тут отпечатки пальцев. Пять отпечатков. Слишком были заняты: восхищались, какие они умные.

– И попались, – добавляет Чарли.

– Знаете, когда я сказала, что они вроде амальгамы, я была не совсем права. – Я раздумываю, закусив губу. – Есть некий Джек-младший. Полагаю, это один человек. Слишком важно, чтобы делиться. – Я смотрю на Джеймса: – Ты согласен?

– Угу.

– Тогда кто такой второй тип? – спрашивает Алан.

– Может быть, ученик? – Я качаю головой. – Пока плохо себе представляю. Но убеждена, что Джек-младший, кем бы он ни был, главный.

– Это напоминает старые «двойные команды», – говорит Келли.

– Ну да. Итак, они умны, точны, страдают нарциссизмом. Но самое опасное в них – это стремление совершить преступление. У них нет проблемы решиться или не решиться. Это для нас плохо, потому что означает, что они не будут ничего усложнять. Все будет четко и ясно. Постучать в дверь, ворваться, закрыть дверь, подчинить себе жертву. А, Б, В, Г. Как правило, такое обычным убийцам несвойственно. Вполне возможно, один из них служил в армии или органах правопорядка. Там, где обучают беспрекословно подчиняться другому человеку.

– Их страсть к насилию и убийству вполне реальна, – замечает Джеймс.

– Разве это не само собой разумеется? – спрашивает Дженни.

Я качаю головой:

– Нет. Иногда случается, что некто пытается выдать обычное убийство за серийное. Но то, что они сделали с Энни, как они это сделали… Это реально.

– У них двойственная цель в смысле жертв, – замечает Джеймс.

Келли хмурится. Вздыхает.

– Ты хочешь сказать, что они нацеливаются не только на женщин, но и на нас, – уточняет она.

Джеймс кивает:

– Точно. В данном случае выбор жертвы был не случайным. Даже логичным. Энни Кинг устраивала их по двум параметрам: она содержала веб-сайт для взрослых и она была подругой агента ФБР. Они здорово постарались, чтобы привлечь твое внимание, Смоуки.

– Ну, привлекли. – Я сижу и прокручиваю все в голове. – Пока приблизительно все. Давайте не забывать самое важное – того, что мы уже знаем об этих мерзавцах.

– Что именно? – спрашивает Лео.

– Что они пойдут на убийство снова. И будут продолжать, пока мы их не поймаем.