Текст книги "Человек из тени"

Автор книги: Коди Макфейден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

54

Я верю тому, что сказала Патриция. Что никто не входил в эту дверь очень долгое время. Ключ отказывается поворачиваться в замке. Ведь замок не открывали почти тридцать лет. С ним возится Алан, он то сосредоточенно трудится, то матерится, как шахтер.

– Ага… – говорит он, и тут раздается щелчок замка. – Получилось.

Он разгибается и распахивает дверь. Я вижу деревянную лестницу, ведущую в темноту. Впервые мне в голову приходит вопрос:

– Патриция, это же Калифорния. Подвал выкопали, когда дом был уже построен. Это Кейт сделал?

– Его дед. – Она показывает налево от двери: – Видите пятна на стене? Кейт рассказывал, что там висела фальшивая полка. Она закрывала дверь. Понятия не имею, почему он ее снял. – Она стоит в стороне от входа в подвал. Боится. – Вы увидите, что лестница приведет к дорожке. Подвал на самом деле не под самим домом. Кейт говорил, что дед сделал это специально. Из-за землетрясений.

– Вы спускались туда после землетрясения 1991 года? – спрашивает Дженни.

– Я не спускалась туда с того самого дня. Выключатель на стене справа. Будьте осторожны. – Она быстро удаляется в гостиную. Почти бежит.

Дженни смотрит на меня, подняв брови:

– Дело плохо, Смоуки. Есть веская причина, почему мы не роем погреба в Калифорнии. Эта причина называется сейсмической. Вполне вероятно, что там небезопасно.

Я раздумываю над ее словами. Но всего одну минуту.

– Я не могу ждать, Дженни. Мне нужно увидеть, что там, в подвале.

Она смотрит на меня и кивает:

– Мне тоже. – Слабая улыбка. – Но ты пойдешь первой.

Я начинаю спускаться по ступенькам, за мной все остальные. Чем ниже мы спускаемся, тем более глухо звучат наши шаги. Я полагаю, что звуки поглощаются грязью, скопившейся за треть века. В подвале прохладно. Прохладно, тихо и пустынно.

Все, как сказала Патриция. От лестницы ведет узкая дорожка. Примерно футов двадцати длиной. Я вижу впереди контуры двери. Я дохожу до нее и вижу выключатель. Я поворачиваю его, и мы все входим в большое помещение.

– Вау! – восклицает Джеймс. – Только взгляните.

Комната большая, примерно пятьсот квадратных футов. Никаких украшений. Только серый бетон и яркий свет. Мебель чисто функциональная.

То, что привлекло внимание Джеймса, находится у дальней стены слева.

Я подхожу поближе и смотрю с удивлением. Вся стена, сверху донизу, покрыта диаграммами человеческого тела, выполненными вполне профессионально. Везде точные надписи. Начинается с целого тела. Затем с тела без кожи, с обнаженной системой мускулов, затем диаграммы внутренних органов в мельчайших подробностях.

Я подхожу еще ближе и вижу стену, которая была не видна из-за плохого освещения. Увидев то, что на ней, я вздрагиваю.

– Все подойдите сюда, – говорю я.

Эта стена выкрашена в белый цвет для того, чтобы черные буквы выделялись резче.

Заповеди Потрошителя

1. Большинство человечества – скоты. Ты же потомок древних хищников, первых охотников. Никогда не позволяй морали скота отвлечь тебя от твоей миссии.

2. Это вовсе не грех – убить шлюху. Она порождение дьявола и нарыв на теле общества.

3. Когда ты убиваешь шлюху и для этого выходишь из тени, убивай ее самым отвратительным образом, чтобы преподать урок другим шлюхам.

4. Не ощущай вины, если ты торжествуешь во время убийства шлюхи. Ты произошел от древнего рода, ты мясоед. Твоя жажда крови естественна.

5. Любая женщина может стать шлюхой. Бери женщину, только чтобы продолжить род. Никогда не позволяй ей смутить твой ум или сердце. Все женщины самки, ни больше ни меньше.

6. Если учение передается, оно может быть передано только сыну, но НИКОГДА дочери.

7. Каждый Потрошитель должен найти своего собственного Абберлайна. Чтобы твои инстинкты не притуплялись и умение совершенствовалось, за тобой должны охотиться.

8. Пока ты не найдешь своего Абберлайна, ты должен действовать скрытно.

9. Умри, но не попадай за решетку.

10. Потомки Человека из тени бесстрашны. Они удовлетворяют свои потребности без колебаний и угрызений совести. Всегда будь в этом примером. Иди на разумный риск, играй, чтобы заставить кровь петь.

11. Никогда не забывай, что ты произошел от него – от Человека из тени.

– Черт, – шепчет Дон.

Я готова согласиться.

– Смотрите сюда, – зовет Алан.

В комнате три ряда полок.

– Еще анатомия. Разные тексты про Джека Потрошителя. – Алан подходит ближе, достает что-то с полки, открывает. – Так и думал. – Он смотрит на меня. – Альбомы. – Он листает страницы, останавливается на одной. Показывает мне.

На страницах наклеены черно-белые фотографии. На них молодая женщина, привязанная к столу, с кляпом во рту. Помещение на фотографиях напоминает то, в котором мы сейчас находимся. Я прохожу вдоль полок.

– Алан, – зову я.

Он подходит ко мне, и я показываю ему на стол перед нами и на фотографию.

– Черт, – говорит он и сжимает зубы. – Это было здесь.

На фотографиях запечатлены изнасилование, пытки и вскрытие молодой женщины. Все они несут некий показательный смысл: как это нужно делать. Как будто человек в маске проводит семинар по страданиям и унижению.

– Бог мой, – говорю я. – И много здесь таких фотографий?

– По-моему, около сотни.

Я пролистываю страницы с фотографиями и дохожу до записей.

Даже в восемь лет Питер проявляет себя достойным потомком. Он наблюдал, как я убил шлюху, фотографировал и задавал умные вопросы. Особенно его интересовала техника вскрытия. Я рад, что его вот уже год не тошнит при виде крови и расчлененного тела.

Я нахожу следующую запись.

На этот раз я взял Питера с собой на охоту. На следующий день ему не надо было идти в школу, и я решил, что самое время ему поучаствовать в охоте лично. Ведь ему уже десять лет. Я был доволен. Он очень одарен.

Замечание: он смутился, когда я сорвал со шлюхи одежду и у него встал член. Я объяснил ему механику этого явления и заставил шлюху доставить ему удовольствие рукой. Похоже, ему понравилось. Он потом поблагодарил меня.

И еще.

Сегодня Питер спросил меня, сколько мне было лет, когда я в первый раз убил шлюху. Я поколебался, прежде чем сказать ему правду. Он так гордится силой наших предков, что я боялся рассказывать ему о слабости моего отца. Боялся, что он станет сомневаться в благородстве нашей крови. Но в итоге я рассказал ему все: как мой отец скрывал от меня наше происхождение. Как я узнал правду только после тщательного изучения нашей генеалогии. Как мой отец все отрицал, когда я рассказал ему о своем открытии. Как он вместе с моей матерью внушал мне, что я сумасшедший. Я напрасно сомневался в Питере. Он смотрел на меня с обожанием, когда я рассказал ему о своем упорстве, о поисках правды и о мести отцу. Я буду помнить его восхищенный взгляд до самой смерти.

– Черт, – бормочет Алан. – Все, как рассказывала Патриция. Он начал промывать мозги мальчику с раннего детства.

– У него не было никаких шансов стать нормальным человеком, – добавляет Джеймс. – Хотя сейчас это уже не имеет значения. Слишком долго все длилось. Его переделать невозможно.

Я не отвечаю. В ушах шумит, голова кружится. Меня будто пронзает электрическим шоком. Я долистываю альбом и в конце вижу подпись. Голова идет кругом, я испытываю ужас, неверие, стыд, я чувствую, что меня предали.

«Может быть, это совпадение», – думаю я.

Я знаю, что это не так.

Я смотрю на написанные на стене заповеди, снова читаю пункт семь:

«Каждый Потрошитель должен найти своего собственного Абберлайна. Чтобы твои инстинкты не притуплялись и умение совершенствовалось, за тобой должны охотиться».

– Смоуки? – Голос у Алана резкий, озабоченный. – В чем дело?

Я ничего не говорю. Просто протягиваю ему альбом с подписью: Кейт Хиллстед.

Хиллстед.

Я знаю, кто такой Джек-младший. И он знает меня.

Очень близко.

55

Чудовища в человеческих масках, прекрасно играющие свою роль.

Питер Хиллстед обманул всех, включая меня. Хуже того, он был со мной в моменты моей самой глубокой уязвимости.

Но есть кое-что более ужасное, от чего мне хочется блевать, едва я об этом подумаю. Он не только обдурил меня, использовал меня и влез мне в душу, он также помог мне. Верно, для своих собственных целей, но все же… Одна мысль, что мне стало несколько лучше из-за того, что я встретила его, вызывает во мне желание кричать, блевать и год стоять под душем.

– Я знаю, кто он такой, – отвечаю я на вопрос Алана.

Сначала потрясенное молчание, потом гомон. Алан шикает на всех.

– О чем ты говоришь?

Я показываю на подпись на последней странице альбома:

– Кейт Хиллстед. Сына его зовут Питер. Имя моего психотерапевта Питер Хиллстед.

Алан с сомнением смотрит на меня:

– Это может быть простым совпадением, Смоуки.

– Нет. Мне нужно увидеть фотографии Кейта и его сына. Но возраст совпадает.

– Черт побери, – бормочет Джеймс.

Я направляюсь к лестнице:

– Пошли.

Патриция сидит в гостиной.

– Мисс Коннолли? У вас есть фотографии вашего мужа? И сына?

Она склоняет голову набок и смотрит мне в глаза:

– Вы кое-что нашли, верно?

– Да, мэм. Но если я увижу фотографии Кейта и Питера, я буду полностью уверена.

Она поднимается из кресла:

– После того как Питер ушел, я обнаружила, что он забрал все свои фотографии. У меня есть фотография Кейта. Она завалилась за ящик. Я сохранила ее, чтобы помнить, как выглядит зло. Подождите минутку.

Она направляется в спальню и вскоре возвращается с небольшой фотографией.

– Вот, – говорит она, протягивая ее мне. – Чертовски красив. Что, наверное, естественно, ведь они с чертом лучшие друзья.

Я смотрю на снимок, и все сомнения испаряются. Меня охватывает дрожь. Я вижу ярко-синие глаза, такие же неожиданные и красивые, как у Питера в реальной жизни.

– Они очень похожи, – говорю я Джеймсу. – Теперь я уверена. Питер Хиллстед – сын Кейта Хиллстеда.

– Так вы хотите сказать… мы знаем, кто он такой? Тот человек, убивший Реней?

Это спрашивает Дон Роулингс. Он похож на человека, пытающегося заарканить утреннюю зарю. Несмотря на бушующую во мне смуту, я улыбаюсь ему:

– Верно.

Я вижу, как он сразу сбрасывает десяток лет. Плечи распрямляются, глаза обретают блеск, на лице появляется решительное выражение.

– Скажите, что я должен делать?

– Я хочу, чтобы вы и Дженни как следует обработали этот клятый подвал, да и сам дом тоже. Если мы сможем найти отпечатки пальцев, совпадающие с отпечатками Питера…

Я не хочу вдаваться в детали. Они понимают. Они знают, кто такой Джек-младший, но знать и доказать в суде – вещи разные.

– Мы этим займемся, – обещает Дженни. – А куда вы все сейчас направитесь?

– Назад, в Лос-Анджелес, чтобы арестовать этого гада.

Кто-то трогает меня за руку. От возбуждения я совсем забыла про Патрицию Коннолли.

– Пообещайте мне кое-что, агент Барретт.

– Если смогу, мисс Коннолли.

– Я знаю, что сейчас Питер очень плохой человек. Он был скорее всего обречен с того момента, как впервые отец заставил его войти в этот подвал. Но если вам придется убить его… пообещайте мне, что он умрет быстро.

Я смотрю на Патрицию и вижу, в кого бы я могла превратиться, если бы осталась сидеть в своей комнате, разглядывая шрамы в зеркале. Если бы я не убила себя, я бы стала такой, как она: призрак, сотворенный из дыма воспоминаний о боли. В ожидании порыва ветра, который бы сдул меня в никуда.

– Если до этого дойдет, Патриция, я постараюсь.

Она касается моей руки, эта женщина-тень, и снова садится в кресло. Я представляю себе, как ее когда-нибудь найдут мертвой в этом кресле. Она задремлет и больше не проснется.

– Ты можешь подвезти нас в аэропорт, Дженни?

– Конечно.

Я смотрю на Джеймса и Алана:

– Пошли, пора с этим кончать.

56

Мы на борту самолета на полдороге к Лос-Анджелесу, и я говорю по телефону с Лео.

– Это вы серьезно? – спрашивает он.

Я только что рассказала ему, что мы нашли в доме в Конкорде.

– Боюсь, что так. Я хочу, чтобы ты начал оформлять ордер на арест. Необходимо также послать людей к нему в офис и на квартиру. Объясни все коротко, я сообщу подробности, когда мы прилетим.

– Будет сделано.

– Найди фотографию Хиллстеда и сравни это фото со снимками с сексуальных вечеринок.

– Понял.

– Прекрасно. Пусть все знают, что происходит. Я сейчас позвоню Джонсу. Мы прибудем примерно через час.

– До встречи, босс.

Я отключаюсь и набираю номер приемной Джонса. Меня соединяют с Ширли.

– Мне необходимо поговорить с ним, Ширли. Немедленно. Где бы он ни был, чем бы ни был занят. Это очень важно. – Она беспрекословно соединяет меня с заместителем директора.

– Что происходит? – спрашивает Джонс.

Я рассказываю ему о том, что мы узнали в Конкорде. Про подвал и его начинку. Заканчиваю я сообщением насчет Питера.

Следует потрясенное молчание. Затем мне приходится на некоторое время отодвинуть телефон подальше от уха, так Джонс орет и матерится.

– Выходит, последние десять лет главным психотерапевтом моих агентов в Лос-Анджелесе был серийный убийца? Ты это хочешь сказать?

– Да, сэр. Именно это я и хочу сказать.

Небольшая пауза, затем он говорит:

– Познакомь меня с планом.

Все вопли позади, теперь только дело.

– Техники-криминалисты обрабатывают подвал и дом в Конкорде. Мы надеемся найти там отпечатки пальцев Питера. Лучше бы в подвале.

– Отпечатки? Спустя тридцать лет?

– Разумеется. Был случай, когда отпечатки сняли с пористой бумаги через сорок лет. Я также попросила Джеймса получить ордер на обыск в его доме и офисе. Как только мы получим ордер, я объявлю на него охоту, как в лучших блокбастерах.

– Что ты собираешься сделать с Хиллстедом?

Я понимаю, о чем он спрашивает. У нас нет улик, достаточных для его ареста. О приговоре даже и говорить нечего.

– Я его посажу за решетку, пока мы проводим обыски. Это и результаты, полученные в Сан-Франциско, должны дать нам основания для ареста.

– Принеси мне ордер, когда сюда приедешь, я сам завершу все формальности.

– Слушаюсь, сэр.

Он отключается. Я смотрю на Джеймса и Алана:

– Все на мази. Теперь надо заставить этот чертов самолет лететь быстрее.

Едва самолет приземляется, мы выскакиваем из него и бежим. Через десять минут мы уже мчимся по шоссе 405. Я снова звоню Лео.

– Мы в машине. Ты оформил ордер?

– Осталось вписать некоторые детали и распечатать его.

– Хорошо.

Мой сотовый звонит, когда мы подъезжаем к зданию ФБР.

– Говорит агент Барретт.

– Приветствую вас, агент Барретт. – Голос чистый, неискаженный.

Я жестом приказываю всем замолчать.

– Привет, доктор Хиллстед.

– Браво, Смоуки. Браво. Должен признаться, я всегда опасался, что призрак Реней Паркер будет преследовать меня. Тогда я нарушил одну из заповедей: не нашел достойного противника и все-таки решил показать, как умею работать. Не смог себе отказать в удовольствии. Я думал, что через двадцать пять лет… А, ладно. Сколько ни планируй… И еще одну ошибку я совершил: дал Стриту медальон и тетрадь. Он так умолял меня подарить ему что-нибудь. Он и в самом деле заслужил сувенир. Он был очень прилежным учеником. Настоящим энтузиастом. – Хиллстед хихикает. – Разумеется, я подумывал над тем, чтобы взвалить это убийство на него, но сами видите, что вышло. А, да ладно.

У него тот же голос, но тон и манера другие. Он говорит со своеобразной болезненной фривольностью, какой я никогда не слышала в его кабинете.

– Вы знаете? – спрашиваю я.

– Разумеется, знаю. Я ведь только что сказал, что думал о Реней, так? Было бы глупо, если бы я об этом думал и не подготовился к такой возможности. Разумеется, это меняет всю игру.

– В смысле?

– Так ведь вы теперь знаете, кто я такой. А это означает, что мне конец. Я и подобные мне всегда существовали в тени, агент Барретт. Мы не стремимся к свету, он нам противопоказан. Стыд и позор. Знаете ли вы, сколько лет я вынужден был сидеть и слушать нытье людишек, пока искал своего Абберлайна? Бесконечные часы я должен был притворяться, что мне небезразлично, хуже того, порой мне приходилось действительно помогать этим слабым и сломанным червякам, чтобы иметь возможность продолжать свой поиск. – Он вздыхает. – И все-таки я нашел вас. Возможно, я слегка перестарался. – Он хмыкает. – Но я должен вам кое в чем признаться. Вы ведь помните ту ночь с Джозефом Сэндсом, дорогуша?

Я спокойна. Его слова не злят меня.

– Вы знаете, что да, Питер.

– Вы когда-нибудь читали досье? Я имею в виду полностью? Включая заметки о том, как он попал в ваш дом?

– Я читала досье. Все, кроме отчета о результатах баллистической экспертизы, который вы сами и спрятали. А что?

Молчание. Мне кажется, что я слышу, как он улыбается.

– Вы не припомните, там были какие-нибудь следы взлома?

Я чуть не говорю ему, что мне все надоело. Что я хочу знать, где он. Но что-то меня останавливает. Я думаю над его вопросом и вспоминаю, что узнала из досье.

– Признаков взлома не было.

– Правильно. Хотите знать почему?

Я молчу.

Я думаю о Ронни Барнесе, о совпадении дат. Ронни умер девятнадцатого, и Сэндс убил мою семью девятнадцатого.

– По очень основательной причине, Смоуки. У него был ключ. Зачем ломать замок, когда можно открыть дверь и войти? – Он смеется. – Догадайтесь с одного раза, где он взял ключ. – Пауза. – Конечно, я его ему дал, дорогая Смоуки. Я.

Я вижу свою реакцию в глазах Алана и Джеймса. Алан делает шаг назад и настораживается. Меня это не удивляет. Меня лишило дара речи желание убить, это желание затмило мне мозги, заменило кровь в венах.

Мою голову наполняет грохот выстрелов. Глаза жжет. Моя ярость сродни той, что терзала меня, когда Джозеф Сэндс терзал моего Мэтта.

Мой Мэтт и моя Алекса, любовь моей жизни. Шрамы, которые уродуют мое лицо и тело, которые мучают меня и которые едва не изуродовали мою душу. Месяцы ночных кошмаров, пробуждений от собственного крика, океаны слез. Похороны и надгробные камни, запах кладбищенской земли. Беспрерывное курение, отчаяние и доброта незнакомых людей.

Этот монстр по имени Питер Хиллстед оставил за собой сплошные руины. Дон Роулингс. Я. Бонни. Он раскрошил наши надежды, как кусок хлеба, и скормил эти крошки скользким тварям, ползающим в темноте. Он насытился нашей болью подобно вурдалаку.

Он не олицетворяет все зло мира, я понимаю. Но сейчас он для меня – источник зла. Он – мои страдания, крики Мэтта, удивленный взгляд Алексы перед смертью от пули, посланной мной. Он – погибшие ребятишки, которых Дон Роулингс видит во сне, он – смерть моей подруги детства, он – реанимационная палата, где лежит Келли, и он – унылое существование женщины, родившей его.

– Где вы? – шепчу я.

Я опять слышу, как он улыбается.

– Задело, верно? Отлично. – Он делает паузу. – То было ваше последнее испытание, Смоуки. Если вы смогли пережить Сэндса, значит, вы мой Абберлайн. – Голос у него почти ласковый.

Мечтательный.

– Где вы? – повторяю я.

Он смеется:

– Я скажу вам, где я, но сначала я должен вас кое-чем порадовать. Передайте привет агенту Барретт.

Я слышу, как телефонная трубка прижимается к чьему-то уху.

– С-смоуки?

Я подскакиваю, как будто получила электрический заряд.

Элайна. Все происходило так быстро. Кинана и Шантца никем не заменили. Я кляну себя: «Дура, дура, дура!»

– Она тут, со мной, Смоуки. И с ней кое-кто помладше. Тот, кто не может говорить по телефону, потому что… Не может она сейчас говорить, вот и все. – Он смеется. – Как насчет дежа-вю?

Я тону. Мне нечем дышать. Время движется в унисон с моим сердцебиением. Я чувствую не страх, я ощущаю ужас. Душераздирающий, истеричный, животный ужас. Я удивляюсь, слыша свой спокойный голос.

– Где вы, Питер? Только скажите, и я приеду к вам. – Я не прошу его не причинять вреда Элайне и Бонни. Тем более что все равно не поверю в его обещание.

– Правила будут такими, Смоуки. Я в своем доме. Элайна голая, она привязана к моей кровати. Малышка Бонни в моих объятиях. Знакомая картинка? Если вы не будете здесь через двадцать пять минут, я убью Элайну, и Бонни увидит знакомую картинку. Если я увижу полицию или кого-нибудь из СВАТа, или даже заподозрю, что они где-то рядом, я убью их обеих. Вы можете прихватить свою команду, но никого больше, это между вами и мной. Вы понимаете?

– Да.

– Прекрасно. Тогда время пошло.

Он отключается.

– Что, черт побери, происходит? – спрашивает Алан.

Я не отвечаю. Смотрю на Алана. Он весь напряжен, он наготове. Алан всегда наготове. Особенно если надо помочь другу. Я слышу собственное дыхание: вдох-выдох, вдох-выдох.

На меня нисходит вселенское спокойствие. Я нахожусь на пляже, прижимаю к уху раковину. Слышу далекий рокот. Интересно, это шок?

Я так не думаю. Я вообще ни о чем не думаю. Я имею дело с Хиллстедом, который добивается всего, к чему стремится. С Хиллстедом, готовым убить не задумываясь, без сожаления и угрызений совести. Для него убить – все равно что для меня выдернуть сорняк.

Я кладу руки на плечи Алана, смотрю ему в лицо:

– Послушай меня, Алан. Я должна тебе кое-что сказать, и я хочу, чтобы ты это услышал. Я хочу, чтобы ты держал себя в руках. Я обо всем позабочусь.

Он молчит. В его глазах беспокойство и догадка.

– Он захватил Элайну и Бонни, – говорю я.

Я ощущаю, как сжимаются его мускулы, как вздрагивает все его большое тело. Он ни на секунду не отводит от меня взгляда.

– Он захватил их и теперь вызывает меня, так что мы сейчас поедем туда, где он их держит. Когда мы туда приедем, мы освободим их и убьем его, чего бы это ни стоило. – Я крепко сжимаю его плечи. – Ты меня понял? Я обо всем позабочусь.

Он не отрывает от меня взгляда. Джеймс сидит тихо и ждет.

– Он будет пытаться выбраться и забрать их с собой, – говорит Алан.

Я киваю:

– Знаю. По-видимому, мне нужно его опередить.

Алан берет меня за руки. Бог мой, ну и огромные же у него руки! Но пожатие мягкое.

– Опереди его, Смоуки. – Голос у него срывается.

Он опускает мои руки и отходит в сторону. Вытаскивает пистолет, проверяет обойму и направляется к машине.

– Пошли, – говорит он.

Гнется, но не ломается.

«Но мы-то сломаем? – спрашивает дракон. – Мы похрустим костями?»

Вопросы риторические, я не отвечаю.

По пути я звоню Томми.

– Ты все еще ездишь за мной? – спрашиваю я.

– Да.

– Ситуация изменилась. – Я рассказываю ему о телефонном разговоре с Хиллстедом.

– Что ты хочешь, чтобы я делал?

– Я хочу, чтобы ты поехал по его адресу и последил за его домом. Если увидишь, что он вышел из дома один, значит, он обошел нас.

– И?..

– Если такое произойдет, прикончи его.

Длинная пауза, затем Томми отвечает обычным тоном:

– Понял.

– Спасибо, Томми.

– Эй, Смоуки, постарайся не нарваться на пулю. – Он несколько мгновений молчит. – Мне бы все же хотелось узнать, приведет ли это куда-нибудь. – Он отключается.

Мы останавливаемся на подъездной дорожке. Все выглядит мирно. Тихо и спокойно, обычный пригород. Когда я выключаю двигатель, звонит мой сотовый.

– Барретт.

– Вы уложились в отведенное время, Смоуки. Я так горд! Теперь позвольте сообщить вам, как мы все устроим. Вы войдете через парадную дверь. Ваши друзья останутся снаружи. Если произойдет что-то, кроме этих двух вещей, я убью Элайну и малышку Бонни. Ясно?

– Ясно.

– Ну, так входите, входите!

Он отключается. Я вытаскиваю пистолет, проверяю обойму и позволяю пистолету поудобнее устроиться в моей руке. Гладкая черная стальная птица смерти.

– Я вхожу, вы остаетесь здесь. Таковы его требования.

– Не желаю слушать это дерьмо, – заявляет Алан. В голосе слышится отчаяние.

Я смотрю на него. Внимательно.

– Я обо всем позабочусь, Алан. – Я позволяю ему увидеть дракона, услышать его. Показываю ему пистолет. – Я не промахнусь.

Он смотрит на пистолет. Облизывает губы. На его лице одновременно и скорбь, и беспомощность. Но он сглатывает и кивает. Я бросаю взгляд на Джеймса. Он тоже кивает.

Что еще сказать? Я поворачиваюсь и, держа в руке пистолет, иду к дому Хиллстеда. Кладу руку на ручку и поворачиваю ее. Сердце бешено стучит, кровь стремительно бежит по жилам. Я и возбуждена, и напугана. Я вхожу в дом и закрываю за собой дверь.

– Поднимайтесь наверх, Смоуки, дорогуша, – слышу я голос Хиллстеда, доносящийся со второго этажа.

Я медленно иду по лестнице. По спине стекает пот. Я уже наверху.

– Сюда, агент Барретт.

Я поднимаю пистолет и вхожу в спальню. То, что я вижу, действует на меня так, как он и задумал: я замираю на месте от страха.

Элайна привязана к кровати. Она голая, руки и ноги стянуты веревкой. Меня начинает тошнить, когда я замечаю, что он уже поработал ножом. Нарисовал клетки для игры в крестики и нолики у нее на животе. Сделал надрез над грудью. Я смотрю ей в глаза и с облегчением вижу: хотя она и в ужасе, но держится. Это означает, что Хиллстед еще не сломал ее.

Питер сидит около кровати в мягком кресле с Бонни на коленях. Он держит нож у ее яремной вены. Она тоже держится, но в ее глазах я вижу кое-что еще, чего нет у Элайны: ненависть. Если бы она могла, она убила бы человека, который убил ее мать.

– Дежа-вю, не так ли, агент Барретт? Как вы могли заметить, до лица Элайны я еще не добрался. – Он хихикает. – Я подумал, что стоит привнести в эту сцену кое-что из вашей боли и психоза. Здесь мы тоже уничтожаем нечто красивое, покрываем шрамами, уродуем. И наконец, здесь у нас есть ваша дочь Алекса, человек-щит.

Я поднимаю пистолет, но он прячется за головой Бонни. Нож прижимается к горлу крепче, и появляется капля крови.

– Давайте не будем торопиться, – говорит он. – Я и для вас приготовил кресло. Садитесь. Как говорится, дайте отдых ногам. – Он выглядывает из-за Бонни и улыбается: – Как в добрые старые времена.

«Похрусти его костями!» – рычит дракон.

«Тихо, – говорю я ему. – Мне нужно сосредоточиться».

Я озираюсь, вижу кресло, на которое показывает Хиллстед. Разумеется, оно повернуто к нему. Действительно, как в старые времена. Я подхожу и сажусь.

– Собираешься еще покопаться в моей психике, Питер? – спрашиваю я.

Он смеется и качает головой:

– Это все уже позади для нас обоих. Я ничего нового не могу сказать вам о вас.

– Тогда чего ты хочешь?

Его глаза мерцают. В такой ситуации зрелище отвратительное.

– Я хочу поговорить с вами, Смоуки. И затем я хочу видеть, что произойдет.

Я смотрю на его колени. Я могу прострелить их в одно мгновение, поднять пистолет, бам-бам, и последний выстрел в голову. Вдох-выдох, три нажатия на спусковой крючок – и прощай, Питер.

Еще думая об этом, я уже начинаю движение. Дуло пистолета приподнимается, я знаю,что он направлен в нужную точку, бессознательно осознаю, какой силы давление на крючок потребуется. Знаю, на сколько дюймов мне нужно будет передвинуть дуло после первого выстрела, чтобы прострелить второе колено. Это все подсознательные расчеты.

Но я знаю, что ничего не получится.

Потому что рука, которая держит пистолет… дрожит.

Нет, она не просто дрожит, она трясется.

Я закрываю глаза и опускаю руку. Питер громко хохочет:

– Смоуки! Возможно, я слишком рано заговорил. И вы по-прежнему нуждаетесь в терапии.

Я чувствую, как на меня накатывает паника. Медленно, как волна на пляж ночью. Я смотрю на Бонни и с удивлением вижу, что она не сводит с меня глаз. В ее глазах доверие.

Я моргаю, лицо Бонни превращается в мутное пятно. Снова моргаю. Вижу перед собой Алексу.

Злые глаза. Никакого доверия.

В моих ушах слабый звон.

Звон? Нет… Я наклоняю голову, чтобы лучше слышать. Это голос. Слишком слабый, слишком далекий, трудно различить.

– Смоуки? Вы с нами?

Голос Хиллстеда, и снова передо мной лицо Бонни.

Я в шоке, я понимаю, что теряю рассудок. Прямо здесь, прямо в эту минуту. Как раз тогда, когда он мне больше всего нужен.

Милостивый Боже.

Я откашливаюсь и заставляю себя заговорить.

– Ты сказал, нам надо поговорить. Так говори. – Мои слова не звучат убедительно, но по крайней мере они звучат разумно.

Пот стекает по мне ручьями.

Он недолго молчит.

– Неужели вы думаете, – начинает он, – что я сожалею, что попал в такую ситуацию? Если вы так думаете, то ошибаетесь. Мой отец научил меня придерживаться определенного стандарта. Он очень любил повторять: «Не важно, сколько ты прожил, важно, насколько великолепно ты убивал, пока был жив». – Он прищурясь смотрит на меня. – Понимаете? Быть верным своим предкам, следовать примеру Человека из тени – эта заповедь не подразумевает только убивать проституток и дразнить полицию. Это своего рода… искусство. Тут речь идет о характере убийства, не только самом действии. – В голосе звучит гордость – Мы режем вас первоклассным серебром и пьем вашу кровь из хрустальных бокалов. Мы душим вас шелком, а сами носим «Армани». – Он выглядывает из-за Бонни. – Убить может любой дурак. Мы делаем историю.Мы становимся бессмертными.

«Тяни, тяни время», – думаю я. Потому что снова слышу слабые голоса в голове и знаю, знаю точно: то, что они говорят, важно.

– У тебя нет детей, – говорю я. – Значит, все на тебе кончается. Это к слову о бессмертии.

Он пожимает плечами:

– Эти гены снова всплывут. Кто сказал, что он не посеял свое семя в других местах? Кто сказал, что этого не сделал я? – Он улыбается. – Я не был первым, сомневаюсь, что я буду последним. Наша раса выживет при любых обстоятельствах.

Меня посещает единственная и ужасная мысль: «Неужели я не хочуспасти Бонни? Неужели в глубине души я считаю, что спасение Бонни будет несправедливостью по отношению к Алексе?»

Моя рука с пистолетом, лежащая на коленях, трясется.

Голос в голове звучит слабо, но все настойчивее.

Я хмурюсь:

– Раса? О какой расе речь?

– Первобытных охотников. Двуногих хищников.

– А, верно. Все то же дерьмо.

Сердце пропускает удар, когда я вижу, что рука, держащая нож у горла Бонни, сжимается так, что белеют костяшки пальцев. Но он тут же расслабляется и хихикает.

– Сейчас скажу, к чему я веду, что самое главное, Смоуки, радость моя. Это не важно, что вы меня поймали. В конечном счете я был настоящим. Куда более настоящим, чем мой отец. Он ведь так никогда и не отыскал своего Абберлайна. А мои последователи? – Сейчас он напоминает мне прихорашивающуюся птицу. – Это было весьма оригинально. – Он снова выглядывает из-за девочки. – Кроме того, у меня есть для вас парочка предложений. Немного развлечения напоследок.

Впервые с того момента, как начала трястись рука, голос у меня в голове замолкает. Вкрадывается тревога.

– Какие такие предложения?

– Несколько шрамов на всю жизнь, Смоуки. Я хочу оставить на вас свой след и дать вам кое-что взамен.

– О чем ты толкуешь, мать твою?

– Если я скажу вам: «Застрелитесь, и я отпущу Бонни и Элайну», вы мне поверите?

– Разумеется, нет.

– Конечно. Но если я скажу: «Порежьте себе лицо, и я отпущу Элайну…»

Моя тревога нарастает. Я снова начинаю потеть.

– А-а… видите? В этом и удовольствие иметь дело с такими ставками, Смоуки. Вам придется подумать, не правда ли? – Он смеется. – Тут много вариантов. Например: ничего не делайте, продолжайте сидеть, ждите, когда я их отпущу – или убью. А можете исполосовать себя ножом – и все останется по-прежнему… Или порежьте себя, и я действительнодевочку отпущу, такая возможность делает рассмотрение сценария номер два целесообразным. Нет, правда, а вдруг я сменяю Элайну на удовольствие видеть, как вы себя уродуете…