Текст книги "Человек из тени"

Автор книги: Коди Макфейден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

27

Мы в доме. Келли сидит в гостиной, схватившись руками за голову. Я в кухне говорю с Аланом по сотовому телефону.

– Здесь пусто, – говорю я. – Он просто играл с Келли.

– Нам с Джеймсом ехать еще минут десять. Ты хочешь, чтобы мы приехали?

Я заглядываю в гостиную, вижу Келли и ее дочь. Атмосфера напряженная, наполненная страхом и выхлопом адреналина.

– Нет… Думаю, чем меньше тут народа, тем лучше. Возвращайтесь в офис. Я позвоню.

– Понял.

Он отключается. Я глубоко вздыхаю и приближаюсь к эмоциональному циклону. Дочь Келли, которую зовут Мэрилин Гейл, раздражена. Она расхаживает по комнате с ребенком на руках, похлопывает его по спинке, останавливается, поворачивается и снова шагает. «Похлопывает она ребенка скорее чтобы успокоить себя, чем его», – думаю я.

Господи, как же она похожа на Келли! Но сама она этого еще не успела заметить. Немножко пониже ростом, немножко поплотнее, черты лица слегка помягче. Но рыжие волосы точно такие же. И лицо, и фигура модели, как у Келли. Глаза другие. «Призрак Билли Гамильтона», – думаю я. Что в Мэрилин мне напоминает Келли – это ярость. Она вне себя от злости, так часто бывает после того, как человек сильно испугается.

– Вы скажете мне, что вам здесь нужно? – громко спрашивает она. – С какой стати два агента ФБР появляются на моем пороге с пистолетами в руках?

Келли не отвечает. Она все еще прячет лицо в ладонях. Похоже, сил у нее не осталось.

Значит, пока говорить придется мне.

– Не хотите ли присесть, миссис Гейл? Я все объясню, но мне думается, что вам прежде следует сесть и расслабиться.

Она перестает шагать и смотрит на меня. Я почти убеждаюсь, что генетика действительно играет огромную роль в формировании личности. Я вижу сталь Келли в этих сердитых глазах.

– Я сяду. Но не просите меня расслабиться.

Я слабо ей улыбаюсь. Она садится. Келли по-прежнему прячет в ладонях лицо.

– Я специальный агент Смоуки Барретт, миссис Гейл, и…

– Мисс, а не миссис, – перебивает она. Затем спрашивает: – Барретт? Вы тот самый агент, на которую напали полгода назад? Которая потеряла всю свою семью?

Я внутренне вздрагиваю. Но киваю:

– Да, мэм.

Кажется, это помогает ей избавиться от страха. Она все еще раздражена, но ее гнев смягчается сочувствием. Циклон затихает. Теперь только редкие вспышки молний на горизонте.

– Мне очень жаль, – говорит она.

Похоже, она только теперь заметила мои шрамы. Она смотрит на них осторожно и внимательно, но без отвращения. Затем встречается со мной взглядом, и в ее глазах я вижу нечто удивительное. Не жалость. Уважение.

– Спасибо. – Я глубоко вздыхаю. – Я руковожу отделением ФБР в Лос-Анджелесе, которое занимается преступлениями, связанными с насилием. Серийными убийствами. Мы ищем человека, который, как нам известно, уже убил одну женщину. Он отправил электронное послание агенту Торн, в котором обозначил вас в качестве следующей жертвы.

Она бледнеет и крепче прижимает ребенка к груди.

– Что? Меня? Почему?

Теперь Келли поднимает голову. Лицо у нее серое, усталое.

– Он преследует женщин, которые заводят личные порносайты в Интернете. Он дал нам адрес вашего веб-сайта.

На лице Мэрилин вместо страха удивление. Даже не просто удивление. Настоящий шок.

– Что? Но… у меня нет никакого веб-сайта. Тем более порно, черт побери. Я учусь в колледже… Сейчас у меня послеродовой отпуск. Это второй дом моих родителей, они разрешили мне пожить здесь.

Молчание. Келли смотрит на нее, оценивает ее недоумение. Понимает, так же как и я, что оно не наигранно, что Мэрилин говорит правду.

Келли закрывает глаза. На лице выражение облегчения, смешанного с печалью. Я понимаю. Она рада, что дочь не занимается порнографией. Зато теперь она уверена, что есть лишь одна причина, по которой Джек-младший ее выбрал. Облегчение, смешанное с глубоким ощущением вины, – мой вариант.

– Вы уверены, что тот человек говорил обо мне?

– Уверены, – тихо отвечает Келли.

– Но у меня нет порносайта.

– У него есть другие причины. – Келли смотрит на нее. – У вас ведь приемные родители?

Мэрилин хмурится:

– Да. Но почему вы…

Она замолкает, недоговорив. Смотрит на Келли. Впервые действительно смотрит. Ее глаза расширяются, рот приоткрывается. Я вижу, как она изучает лицо Келли, почти слышу, как она сравнивает. Вижу по глазам, что она догадывается.

– Вы… вы моя…

Келли с горечью улыбается:

– Да.

Мэрилин сидит неподвижно. На лице одно выражение сменяет другое. Шок, печаль, любопытство, гнев, но ни одно не задерживается.

– Я не знаю, что… – Одним гибким движением она встает, прижимая к себе ребенка. – Пойду положу его в кроватку. Сразу вернусь. – Она круто поворачивается и поднимается по лестнице на второй этаж.

Келли откидывается на спинку кресла, закрывает глаза. По ее виду можно подумать, что она в состоянии проспать миллион лет.

– Все прошло хорошо, лапонька.

Я поворачиваюсь к ней. Лицо у нее усталое и мрачное. Опустошенное. Что я могу ей сказать?

– Но она жива, Келли.

Эта простая правда, и она до нее доходит. Глаза Келли распахиваются.

– Какой же ты у нас невероятный оптимист! – говорит она с улыбкой.

Я по голосу понимаю, что она нервничает.

Мы слышим шаги на лестнице. В гостиную входит Мэрилин. Похоже, она использовала время, проведенное на втором этаже, чтобы собраться с мыслями. Она выглядит задумчивой, осторожной. Возможно, даже немного заинтригованной.

Я сначала дивлюсь той скорости, с какой она взяла себя в руки, потом вспоминаю, чья она дочь.

– Могу я вам что-нибудь предложить? Кофе, воду?

– Кофе сгодится, – отвечаю я.

– А мне воды, – говорит Келли. – В данный момент мне добавочных стимуляторов в организме не требуется.

Мэрилин слегка улыбается:

– Одну секунду.

Она идет на кухню и возвращается с подносом. Ставит передо мной кофе и показывает на сливки и сахар. Протягивает Келли воду и берет чашку кофе для себя. Садится на диван, подбирает ноги, держа чашку в обеих руках, разглядывает Келли.

Теперь, когда прошел начальный шок, я ясно вижу ее интеллект. По глазам. И силу. Не ту силу, что у Келли, не такую жесткую. Совмещение Элайны и Келли. Стальная мама.

– Значит, вы моя мать, – говорит она прямо, не тратя времени на обходные маневры. Очень в стиле Келли.

– Нет.

Мэрилин хмурится:

– Но… как я поняла, вы сказали…

Келли поднимает руку:

– Твоя мать – та женщина, которая тебя вырастила. Я же та, которая от тебя отказалась.

Я морщусь, расслышав боль и презрение к самой себе в ее голосе. Тут удачно выступает Мэрилин:

– Ладно, вы моя мать по рождению.

– Виновата.

– Сколько вам лет?

– Тридцать восемь.

Мэрилин задумчиво кивает, явно что-то подсчитывает в уме.

– Значит, вам было пятнадцать, когда вы меня родили. – Отпивает глоток кофе. – Совсем молодая.

Келли молчит. Мэрилин смотрит на нее. Я уже не вижу гнева, только любопытство. Хотелось бы, чтобы и Келли это разглядела.

– Расскажите мне об этом.

Келли смотрит в сторону. Отпивает глоток воды. Поворачивается к Мэрилин. Я стараюсь сидеть тихо как мышка. «Смешно, – думаю я. – Мы появились с пистолетами и с рассказом о серийном убийце. А Мэрилин хочет узнать только про свою мать». Меня это завораживает, я недоумеваю, положительное это человеческое качество или нет.

Келли начинает говорить, сначала медленно, потом быстрее, рассказывает об очаровательном Билле Гамильтоне и властном папе Торне. Мэрилин молча слушает, не задает вопросов, только пьет кофе. Когда Келли заканчивает, она долго молчит.

Потом присвистывает.

– Вау, просто дрожь пробирает.

Я ухмыляюсь. Очень в духе Келли.

Келли молчит. Такое впечатление, что она ждет вынесения приговора.

Мэрилин небрежно машет рукой:

– Хотя это не ваша вина. – Она пожимает плечами: – Конечно, все противно. Но ведь вам было всего пятнадцать. Я вас не виню. – Она говорит резко и решительно.

Келли смотрит вниз на кофейный столик.

Мэрилин старается поймать ее взгляд.

– Нет, в самом деле. Послушайте, меня удочерили очень славные люди. Они любят меня, я люблю их. Я прекрасно жила. Наверное, я должна чувствовать важность всего этого, но, не поймите меня неправильно, я не провела двадцать три года, чувствуя себя преданной или ненавидя вас. – Она пожимает плечами: – Не знаю. Жизнь не всегда идет по прямой. Насколько я могу судить, вам пришлось куда тяжелее, чем мне. – Она с минуту молчит. – Я иногда думала о вас. И должна признать, действительность оказалась много лучше, чем я себе представляла. Если честно, то я чувствую облегчение.

– В смысле? – спрашивает Келли.

Мэрилин усмехается:

– Вы могли оказаться наркоманкой или проституткой. Вы могли отказаться от меня, потому что ненавидели. Вы могли уже умереть. Верьте мне, ваше объяснение куда легче принять.

Эти слова оказывают на Келли почти магическое воздействие. Я слежу, как розовеют ее щеки, как в глаза возвращается жизнь. Она выпрямляется.

– Спасибо за эти слова. – Она недолго молчит. Глаза снова опускаются вниз. – Мне очень жаль.

Бог мой, да она почти безутешна. Мне так хочется ее обнять.

Глаза Мэрилин блестят.

– Перестаньте винить себя, – просит она. – Тем более что все сходится.

Келли хмурится:

– Вы о чем?

– Ну взгляните на меня. Вы ребенка заметили? И то, что я мисс, а не миссис?

Брови Келли ползут вверх.

– Ты о чем…

Мэрилин кивает:

– Ага. У меня был свой собственный Билли Гамильтон. – Она пожимает плечами. – Но все в порядке. Он смылся, а я родила Стивена. Вполне справедливая сделка. Мои родители нас содержат, они сделают все, чтобы я закончила учебу. – Она улыбается. – Мне моя жизнь нравится. Все вышло неплохо. – Она наклоняется вперед, чтобы убедиться, что Келли смотрит на нее. – Вы должны знать, что ваш поступок не разрушил мою жизнь, понимаете?

Келли вздыхает. Постукивает пальцами по столику. Оглядывает комнату, отпивает глоток воды. Думает.

– Ладно, черт побери. – Она улыбается. – Странно чувствовать, что удалось так легко сняться с крючка.

Она колеблется, потом протягивает руку к своей сумке.

– Хочешь кое-что увидеть? – спрашивает она у Мэрилин. И достает детское фото, которое я уже видела, и протягивает его дочери.

Мэрилин всматривается в снимок:

– Это я?

– В тот день, когда родилась.

– Вау, ну и страшненькая же я была. – Она поднимает глаза от фотографии на Келли. – И вы с той поры носите эту фотографию с собой?

– Всегда.

Мэрилин возвращает фотографию Келли. Смотрит на нее с нежностью. В том, что она потом говорит, – снова Келли, от слова до слова.

– Надо же, этот момент прямо для телевизионного шоу, правда?

Потрясенное молчание, затем мы все разражаемся смехом.

Все будет хорошо.

28

Мы сидим наверху за компьютером Мэрилин и просматриваем сайт Красной розы.

– Я бы хотела так выглядеть, – говорит она. – Но уж поверьте, это не я. – Она улыбается Келли. – У меня не такие большие сиськи. И у меня на животе следы растяжек.

– Ножницы и клей, все просто, – говорит Келли. – Твое лицо и тело голой дамы. – Она проводит рукой по волосам. – Он это сделал, чтобы поиздеваться надо мной.

Мэрилин отворачивается от компьютера:

– Мне грозит опасность? Мы со Стивеном в опасности?

Келли не сразу отвечает. Взвешивает слова.

– Возможно. Я не уверена. Ты не подходишь ему по своим данным, но…

– Серийные убийцы непредсказуемы.

– Верно.

Мэрилин кивает, задумывается. Меня удивляет отсутствие страха в ее поведении.

– Этого почти хватит, чтобы сменить тему моего диплома.

Келли хмурится:

– А что у тебя за тема?

– Криминология.

У Келли отвисает челюсть. У меня тоже.

– Шутишь?

– Не-а. Странно, правда? – Она криво улыбается. – Совпадение? – говорит она задумчиво. – Вряд ли.

По губам Келли пробегает слабая улыбка.

– Действительно странные денечки.

– Особенные, мама, – подхватывает Мэрилин, сразу узнав припев песни Леннона.

Они обе смеются.

– Я не хочу рисковать, – снова став серьезной, говорит Келли. – Я организую защиту полиции для вас, пока все не кончится.

Мэрилин согласно кивает. Она мать, она не собирается отказываться от такого предложения.

– Вы думаете, что у этого дела будет конец?

Келли мрачно улыбается. В этой улыбке кроется много неприятных обещаний Джеку-младшему.

– Мы первый класс, Мэрилин, – говорит Келли и показывает на меня: – А она лучшая. Равных нет.

Мэрилин оглядывает меня:

– Это так, агент Барретт?

– Мы его достанем, – говорю я, решая этим ограничиться: «Зачем ей знать о моих сомнениях?» – Обычно нам это удается. Эти парни всегда где-нибудь ошибаются. Он тоже ошибется, и мы его прищучим.

Мэрилин переводит взгляд с матери на меня и обратно. Кажется, она верит моим словам.

– Что теперь? – спрашивает она.

– Теперь, – говорю я, – Келли позвонит и организует для вас круглосуточную охрану. Я же позвоню команде и расскажу, что происходит. Ребята наверняка места себе от беспокойства не находят.

Мы обе звоним. Алан облегченно вздыхает, Келли легко договаривается с местной полицией.

– Они уже едут, – говорит она.

Мне тяжело это говорить, но приходится.

– Нам тоже придется уехать, когда охранники прибудут. Пора возвращаться.

Келли колеблется, потом кивает:

– Я знаю. – Поворачивается к Мэрилин, закусывает нижнюю губу. – Мэрилин, можно мне… – Она смеется, качает головой. – Все так нереально и странно, лапонька. Но… мы сможем еще встретиться?

Мэрилин радостно улыбается:

– Разумеется, сможем. Но при одном условии.

– Каком? – спрашивает Келли.

– Вы скажете мне, как вас зовут. Не могу же я вечно звать вас «агент Торн».

Мы сидим в машине. Келли еще не включила двигатель. Она смотрит на дом своей дочери. Я не могу разгадать выражение ее лица или догадаться, о чем она думает.

Я задаю вполне очевидный вопрос:

– Ну, как ты?

Она продолжает смотреть в сторону, потом поворачивается ко мне. Лицо усталое, но задумчивое.

– Я… в порядке, лапонька. Я это говорю не просто, чтобы тебя успокоить. Все вышло куда лучше, чем я себе представляла. Или надеялась. Но я невольно задумалась.

– О чем?

– Преступники написали, что позаботятся о том, чтобы мы все что-то потеряли. Но я, наоборот, нашла. Ты думаешь, они на такой исход рассчитывали?

Теперь задумываюсь я.

– Нет, – говорю. – Я думаю, они были уверены, что она тебя не примет. И еще я думаю, что они надеялись таким образом вывести тебя из игры.

Она поджимает губы.

– Не знаю. С первым согласна. Но не думаю, чтобы они надеялись, что я стану бесполезной в результате этой встречи. Более того, я полагаю, они рассчитывали на обратный эффект. Понимаешь, я начинаю их чувствовать, лапонька. Они не хотят, чтобы их поймали. Но они хотят, чтобы за ними охотились. И чтобы мы были в лучшей форме. – Она смотрит на меня горящими глазами. – И знаешь что? У них получилось. Я не брошу этого дела, пока мы их не поймаем. Это для них главное, ты понимаешь? Чтобы я знала, что она не будет в безопасности до тех пор, пока мы их не изловим.

Я понимаю, что она права. У Келли свое внутреннее чутье, свое прозрение, как и у меня. Именно поэтому мы так успешны в своем деле. И я говорю единственное, что имеет смысл в этой ситуации:

– Тогда давай поймаем их.

29

Обратно мы добираемся целую вечность. Мы двинулись в середине дня, а часы пик в южной Калифорнии начинаются рано. Когда мы входим в офис, все встают и с нетерпением смотрят на нас.

– И не спрашивайте, лапоньки, – говорит Келли, поднимая руку. – Пока не о чем рассказывать.

Звонит ее сотовый телефон, и она отворачивается, чтобы поговорить.

Шторка Келли снова опущена. Я рада, и я вижу, что все остальные тоже вздыхают с облегчением. Это означает, что с ней все будет в порядке. Любой бы не задумываясь кинулся ей на помощь, но видеть Келли уязвимой тяжело. Я думаю, что она именно по этой причине ото всех отгородилась. Не столько для себя, сколько для нас.

Тишину нарушает Алан:

– Я снова занялся досье Энни. Что-то меня беспокоит. Пока не могу понять что.

Я киваю, но думаю о другом. Вернее, ни о чем не думаю: устала. Смотрю на часы и с ужасом вижу, что день подходит к концу.

Разумеется, нормировать наш рабочий день можно только в теории. Мы заняты делом, где ставки очень высоки. Я думаю, так бывает в бою. Когда летят пули, вы отстреливаетесь, и не важно, день или ночь на дворе. И если у вас есть возможность напасть на неприятеля, вы нападаете, и вам безразлично, что показывает хронометр. Еще одно сходство заключается в том, что вы пользуетесь затишьем для отдыха, потому что не знаете, когда удастся отдохнуть в следующий раз.

Сейчас как раз период затишья, поэтому я, как хороший генерал, распускаю команду.

– Я хочу, чтобы все разъехались по домам, – говорю я. – Завтра может выдаться безумный день. Еще безумнее, вернее сказать. Отдохните.

Ко мне подходит Джеймс.

– Я приду после ленча, – тихо говорит он. – Завтра тот самый день.

Я не сразу соображаю, о чем он говорит.

– О! – Я морщусь. – Прости, Джеймс. Пожалуйста, передай привет маме.

Он молча поворачивается и уходит.

– Я тоже забыла, лапонька, – бормочет Келли. – Возможно, потому, что в этом проявляются человеческие черты Дамьена.

– Что забыли? – спрашивает Лео.

– Завтра годовщина смерти сестры Джеймса, – говорю я. – Ее убили. Они в этот день каждый год ходят на ее могилу, чтобы поклониться.

– Вот как. – На его лице появляется скорбное выражение. – Еж твою мышь!

Это вырывается у него с такой страстью, что я вздрагиваю.

Он отмахивается:

– Простите. Просто… это дерьмо начало меня доставать.

– Добро пожаловать в клуб, лапонька, – говорит Келли мягко.

– Да, наверное. – Он глубоко вздыхает и ерошит волосы. – Увидимся завтра.

Он уходит, махнув на прощание рукой. Келли задумчиво смотрит ему вслед.

– Первое дело – всегда испытание. Этот же случай особенно тяжелый.

– Угу. Думаю, с ним все будет в порядке.

– Я тоже так думаю, лапонька. Вначале я была не совсем уверена, но малыш Лео справляется. – Она поворачивается ко мне: – И что ты собираешься делать сегодня вечером?

– Она идет к нам ужинать, вот что, – ворчит Алан. Смотрит на меня. – Элайна настаивает.

– Я не знаю…

– Соглашайся, Смоуки. Это пойдет тебе на пользу, – говорит Келли. Она бросает на меня многозначительный взгляд. – И Бонни тоже. – Она направляется к своему столу и хватает сумку. – Кроме того, я собираюсь сделать то же самое.

– Ты ужинаешь у Алана?

– Нет, глупая. Это моя дочь звонила. – Она секунду молчит. – Как странно звучит, не правда ли? Так или иначе, но я сегодня там ужинаю, с ней и с моим – аж дрожь пробирает – внуком.

– Замечательно, мамочка, – ухмыляюсь я. – Или правильнее сказать «бабушка»?

– Если только не хочешь остаться моей подругой, лапонька, – говорит она. Направляется к двери офиса, останавливается и оглядывается на меня: – Иди ужинать. Поступи как все нормальные люди.

– Ну? – спрашивает Алан. – Ты идешь или собираешься ссориться с Элайной?

– Ой, да ради Бога. Иду.

Он ухмыляется:

– Славно. Значит, скоро встретимся.

Они с Келли уходят, и я остаюсь в офисе одна. Я действительно собираюсь последовать совету Келли. Особенно подействовало на меня ее замечание относительно Бонни. Девочке это будет полезно. Вне сомнения, лучше, чем отправиться прямиком со мной домой. Как онназвал мой дом? «Призрачный корабль»?

Но пока я хочу недолго посидеть здесь. События развиваются с головокружительной скоростью как физически, так и эмоционально. Я одновременно возбуждена и вымотана. Я подвожу итоги последних дней. От суицидального настроения я перешла к желанию жить. Я потеряла свою самую лучшую подругу. Я снова познакомилась со своим стародавним другом – пистолетом. Я обрела немую дочь, которая, возможно, никогда не заговорит. Я вспомнила, что убила собственную дочь. Я узнала, что у Келли есть не только дочь, но и внук. Я узнала, что у женщины, которую я обожаю, Элайны, рак и что у нее равные шансы выздороветь и умереть. Я познакомилась с порнографическим бизнесом куда ближе, чем хотелось бы.

Да, событий действительно невпроворот.

На данный момент, однако, все спокойно, царит тишина, пули не летают.

Следует, как хорошему солдату, этой тишиной воспользоваться. Я встаю, выхожу из офиса, запираю за собой дверь и направляюсь к лифту.

Спускаясь на первый этаж, я отдаю себе отчет в том, что моя тишина отличается от тишины обычного человека. Для кого-то это возможность отдохнуть. Но моя тишина наполнена напряжением и ожиданием. Потому что я никогда не знаю, в какой момент зазвучат выстрелы.

Чем сейчас занимаются Джек-младший и его приятель? Тоже отдыхают перед следующим убийством?

Когда Алан открывает дверь, я сразу понимаю: что-то случилось. Он выглядит расстроенным, того и гляди расплачется, но одновременно он в ярости и полон желания убить.

– Этот мудак, – шипит он.

– В чем дело? – встревоженно спрашиваю я, протискиваясь мимо него. – С Элайной все в порядке? Бонни?

– Никто не пострадал, но этот мудак… – Он стоит в прихожей, сжимая и разжимая кулаки.

Не будь он моим другом, я бы до смерти перепугалась. Он кидается к столу, хватает большой конверт официального вида и протягивает мне.

На конверте написано: «Элайне Вашингтон». Меня пробирает дрожь.

– Загляни внутрь! – рычит Алан.

Я открываю конверт. Там соединенная скрепкой стопка листков. Когда я смотрю на странички, я сразу все понимаю.

– Черт возьми, Алан…

– Это ее медицинская карта, мать твою, – говорит он и начинает ходить взад-вперед. – Все насчет опухоли, заметки врача. – Он выхватывает у меня конверт, листает страницы. – Взгляни, что он специально выделил.

Я беру у него странички и читаю выделенный параграф.

Миссис Вашингтон находится на второй стадии, ближе к третьей. Прогноз неплохой, но пациентка должна понимать, что стадия третья тоже возможна, хотя вряд ли.

– Читай его гребаную сопроводиловку!

Я смотрю на приложенное письмо, вижу знакомое приветствие.

Привет, миссис Вашингтон!

Я не стану называть себя другом вашего мужа, скорее я его… деловой знакомый. Я подумал, что вы будете признательны, если я сообщу вам правду о вашем здоровье.

Вы знаете, каков процент выживания для третьей стадии, дорогуша? Цитирую: «Стадия 3: метастазы в лимфатических узлах вокруг ободочной кишки, у 35–60 процентов больных шансы прожить не более пяти лет».

Бог мой, если бы я любил заключать пари, боюсь, я поставил бы против вас!

Всего наилучшего. Я буду следить за вашими успехами.

Из ада,

Джек-младший.

– Это так, Алан?

– Не так! – рычит он. – Я звонил врачу. Он сказал, что если бы действительно беспокоился, то не стал бы от нас скрывать. Он же ничего не скрывает. Он сделал эту запись, чтобы не забыть поговорить с нами во время нашего следующего визита.

– Но Элайна увидела это без всяких объяснений?

Я читаю ответ в его несчастных глазах.

Я отворачиваюсь и прикладываю руку ко лбу. Во мне бушует такая ярость, что в глазах темно. Я вспоминаю утро, когда одно присутствие Элайны сумело разрушить барьеры, возведенные Бонни. Я вспоминаю, какой она была со мной в больнице. Я хочу убить Джека-младшего.

Он продолжает вторгаться в нашу жизнь, в самое сокровенное. «Жучки» в офисе доктора Хиллстеда, семейная тайна Келли, история болезни Элайны… что дальше?

Что он еще откопает?

Я поворачиваюсь к Алану:

– Как она?

– Она наверху, в спальне, с Бонни. – Он устало смотрит на меня. – Бонни не хочет от нее отходить. – Он обхватывает голову руками. – Черт бы все побрал, Смоуки. Почему она?

Я вздыхаю, подхожу к нему и кладу руку ему на плечо:

– Потому что он знает, что так может задеть тебя больнее, Алан.

Он резко вскидывает голову. Глаза горят.

– Я достану этих сволочей!

Господи, а я как хочу их достать!

– Послушай, Алан, – говорю я, – не знаю, поможет ли тебе то, что я скажу, но послушай. Я думаю, что Элайне по крайней мере сейчас Джек-младший и компания не угрожают. У этого послания другая цель.

– Какая?

Я вспоминаю, что сказала мне Келли сегодня в начале дня.

– Это часть их игры. Они хотят, чтобы мы за ними охотились. И чтобы были в лучшей форме. Они хотят вызвать у нас личную заинтересованность.

Его лицо становится мрачнее.

– Им это удается.

Я киваю:

– Еще как.

Он вздыхает. Глубокий вздох, полный печали. Он смотрит на меня умоляющими глазами:

– Ты не могла бы подняться к ней?

Я снова касаюсь его плеча:

– Конечно.

Я с ужасом об этом думаю, но, разумеется, не отказываюсь.

Я стучу в дверь спальни, открываю ее и заглядываю в комнату. Элайна лежит на кровати спиной ко мне. Бонни сидит рядом и гладит ее по волосам. Когда я вхожу, Бонни смотрит на меня, и я замираю. Ее глаза полны гнева. Мы смотрим друг на друга, и я киваю. Да, я понимаю. Они обидели ее Элайну. Она вне себя от злости.

Я подхожу к кровати и сажусь на край. Снова в голове мелькают картинки из больницы. Глаза у Элайны открыты, смотрят в никуда. Лицо опухло от слез.

– Эй, – говорю я.

Она смотрит на меня. Снова глядит в пространство. Бонни продолжает гладить ее по голове.

– Знаешь, что больше всего меня огорчает, Смоуки? – наконец нарушает она тишину.

– Нет. Расскажи мне.

– У нас с Аланом никогда не было детей. Мы пытались, пытались и пытались, но так ничего и не вышло. Теперь я слишком стара, и мне приходится бороться с раком. – Она закрывает глаза, снова открывает. – И этот человек позволяет себе вторгаться в нашу жизнь. Смеяться над нами. Надо мной. Пугать меня.

– Да, именно это он и пытается сделать.

– Да. И у него получается. – Молчание. – Как ты думаешь, Смоуки, из меня вышла бы хорошая мать?

У меня дрожат губы. Меня приводит в ужас глубина страданий Элайны. На ее вопрос отвечает Бонни. Она трогает Элайну за плечо, и та поворачивается к ней. Бонни убеждается, что Элайна ее видит, и кивает.

«Да, – дает она понять. – Из тебя получилась бы замечательная мама».

Глаза Элайны теплеют. Она гладит девочку по щеке:

– Спасибо, милая. – Снова молчание. Элайна смотрит на меня: – Почему он это делает, Смоуки?

«Почему он это делал, почему он это делает, почему это все происходит? Почему именно моя дочь, мой сын, мой муж, моя жена?» – типичные вопросы родственников жертв.

– Если коротко, то ему просто нравится причинять боль. В данном случае он пытается запугать Алана. Таким образом он ловит кайф.

Я знаю, что это весьма приблизительный ответ. Еще труднее ответить на вопрос: «Почему я?» Каждый рассуждает примерно так: «Я хорошая мать/отец/брат/дочь/сын. Я не высовываюсь, я стараюсь. Конечно, иногда я подвираю, но чаще говорю правду, и я люблю людей, окружающих меня, как только умею. Я стараюсь чаще поступать хорошо, чем плохо, мне приятно, когда улыбок больше, чем слез. Я не геройствую и никогда не попаду в историю. Почему же именно я?»

Я не могу сказать им всем, что я на самом деле думаю. А думаю я вот что: «Почему? Потому что вы дышите и ходите и потому что зло существует. Потому что игральные кости были брошены и вам не повезло. В тот день Господь или забыл про вас, или, наоборот, вспомнил. Или ему приспичило проверить вашу веру. Правда заключается в том, что зло случается повсеместно, каждый божий день, и сегодня ваша очередь».

Кое-кто может посчитать такую точку зрения мрачной или циничной. Но что касается меня, она помогает мне не сойти с ума. Иначе мне придется допустить, что у плохих парней есть преимущество. Я предпочитаю думать следующее: «Нет никакого преимущества. Все просто: зло живет за счет добра, и сегодня у добра выдался не лучший день». Подобная логика, естественно, приводит к выводу, что завтра у зла будет дождливый день. Это и называется надеждой.

Ничего из этого не помогает, когда люди спрашивают: «Почему?» И я предпочитаю ограничиваться полуправдой, вроде той, которую я сейчас выдала Элайне. Иногда полуправда помогает ослабить боль, иногда нет. Чаще нет, потому что, когда тебе выпадает доля задать этот вопрос, тебя уже мало интересует ответ.

Элайна задумывается. Затем смотрит на меня. Я вижу на ее лице несвойственное ей выражение. Гнев.

– Достань этого типа, Смоуки. Ты слышишь меня?

Я глотаю комок в горле.

– Обязательно.

– Прекрасно. Я знаю, ты его поймаешь. – Она садится. – Теперь я хочу попросить тебя об одолжении.

– Все, что хочешь.

Я действительно готова для нее на все. Если она попросит меня достать с неба звезду, я расстараюсь.

– Скажи Алану, чтобы пришел сюда. Я его знаю. Он там сидит и винит себя. Скажи ему, чтобы он бросил это занятие. Он мне нужен.

Да, она потрясена, но уже взяла себя в руки и стала такой же сильной, как всегда. И я осознаю то, что знала уже давно: я люблю эту женщину.

– Будет сделано. – Я поворачиваюсь к Бонни: – Пора идти, солнышко.

Она качает головой: «Нет». Кладет руку на плечо Элайны, затем сжимает его. Я хмурюсь:

– Солнышко, мне кажется, сегодня не стоит мешать Элайне и Алану.

Она трясет головой: нет, и все тут.

– Мне бы хотелось, чтобы она осталась, если ты не возражаешь. Бонни очаровательна.

Я тупо смотрю на Элайну:

– Ты уверена?

Она протягивает руку, гладит Бонни по волосам.

– Уверена.

– Ну… тогда ладно.

«Кроме того, – думаю я, – понадобится чудо, чтобы сегодня оторвать девочку от Элайны».

– Тогда я пойду, Бонни. Я зайду навестить тебя утром, солнышко.

Она кивает. Я направляюсь к двери и оборачиваюсь, слыша за собой легкие шаги. Бонни слезла с кровати и смотрит на меня. Хватает меня за руку, заставляет наклониться к ней. На лице беспокойство.

– Что, солнышко?

Она хлопает по своей груди, затем хлопает по моей руке. Снова повторяет эти движения. И снова. Смотрит на меня с растущим беспокойством. Наконец я понимаю. Лицо мое покрывается румянцем, на глаза наворачиваются слезы. «Я с тобой, – хочет она сказать. – Я остаюсь, только чтобы помочь Элайне. Но я с тобой». Ей обязательно нужно увериться, что я ее поняла: «Да, Элайна – это мама. Но я с тобой».

Я ничего не говорю. Только киваю и крепко прижимаю ее к себе, прежде чем выйти из комнаты.

Внизу Алан стоит у окна и смотрит на сгущающиеся сумерки.

– С ней все будет в порядке, Алан. Она просила сказать тебе, чтобы ты перестал винить себя и что ты ей нужен. Да, Бонни останется у вас на ночь. Она отказалась покинуть Элайну.

Эта новость его немного взбадривает.

– В самом деле?

– Угу. Бонни очень за нее беспокоится. – Я толкаю его в плечо. – Ты знаешь, я очень тебе сочувствую. Но тебе сейчас следует поднять свою задницу и отнести наверх. Иди, обними жену. – Я улыбаюсь.

– Да, – отвечает он через некоторое время. – Ты права. Спасибо.

– Без проблем. И вот еще что, Алан. Если тебе завтра понадобится свободный день, не приходи в офис.

Он мрачно смотрит на меня:

– Так, твою мать, дело не пойдет, Смоуки. Они получили то, чего добивались. Я буду охотиться за этими ублюдками. – Он улыбается, и на этот раз улыбка у него пугающая. – Я думаю, что они зарвались.

– Ты прав, черт побери, – отвечаю я.